THE NEW HISTORICAL BULLETIN

№ 2(40)2014

Москва 2014

РОССИЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ИСТОРИКО-АРХИВНЫЙ ИНСТИТУТ

Журнал основан в 2000 г.

ОСНОВАТЕЛИ И ГЛАВНЫЕ РЕДАКТОРЫ

Сергей Сергеевич ИпполитовСергей Владимирович Карпенко

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ

А.Б. Безбородов, В.П. Булдаков, О.Г. Буховец, В. Голдман, Л.Е. Горизонтов, В.И. Дурновцев, Е.Н. Евсеева, Н.Т. Ерегина,

Г.З. Иоффе, А.А. Киличенков, Т.Ю. Красовицкая, А.В. Костров, А.В. Крушельницкий, Н.Г. Кулинич, В.В. Минаев, А.М. Пашков,

В.Н. Пискун, В.А. Поляков, А.С. Сенин, А.А. Симонов,В.Л. Успенский, О.В. Хлевнюк, Т.И. Хорхордина,

В.Ж. Цветков, П.П. Шкаренков

Ответственный секретарь М.Ю. Черниченко

Переводчик О.Н. СудаковаОбложка А.Надточенко

Выходит 4 раза в год

Адрес редакции: 125267, Москва, Миусская пл., 6Эл. почта: nivestnik@yandex.ru

Сайт: www.nivestnik.ru

© Новый исторический вѣстникъ, 2014 © Российский государственный гуманитарный университет, 2014

RUSSIAN STATE UNIVERSITYFOR THE HUMANITIES

INSTITUTE FOR HISTORY AND ARCHIVES

The Journal is founded in 2000

FOUNDERS AND EDITORS-IN-CHIEF

Sergey S. IppolitovSergey V. Karpenko

EDITORIAL BOARD

A. Bezborodov, O. Bukhovets, V. Buldakov, V. Durnovtsev, N. Eregina, E. Evseeva, W. Goldman, L. Gorizontov, G. Ioffe, O. Khlevnyuk, T. Khorkhordina, A. Kilichenkov, A. Kostrov, Т. Krasovitskaya, A. Krushelnitsky, N. Kulinich, V. Minaev, A. Pashkov, V. Piskun, V. Polyakov, A. Senin, P. Shkarenkov,

A. Simonov, V. Tsvetkov, V. Uspensky

Executive Secretary M. ChernichenkoTranslator O. Sudakova

Cover Designer А. Nadtochenko

Quarterly journal

Address: 6, Miusskaya sq., Moscow, Russia, 125267

E-mail: nivestnik@yandex.ru

© by Novyy Istoricheskiy Vestnik, 2014 © by Russian State University for the Humanities, 2014

4 5

С О Д Е Р Ж А Н И Е

Памяти Сергея Ивановича Голотика (1954 – 2014)..........................6

100-летие Первой мировой войны

Международный круглый стол «Русское крестьянство иПервая мировая война»....................................................................................8

СтатьиЕремин А.И. Испытания зрелости в российской классической

гимназии: чиновники, учителя, гимназисты, документация (конец XIX – начало XX вв.)........................................................................90

Федорова З.А. К изучению политических настроений населения Калининской области во время немецко-фашистскойоккупации.........................................................................................127

Галиева Д.С. Из истории модернизации железнодорожноготранспорта России на рубеже XX – XXI вв. ................................138

События и судьбы

Агапов В.Л. «Возбуждение в населении неуважения и враждебного отношения к чинам правительства»: Страницагазетной войны против высших чиновников Приамурского края(1911 – 1912 гг.)................................................................................150

У книжной полки

Кац Н.Г. Русская армия в Карпатской зимней кампании 1915 г.: Неизвестные документы и новые оценки в книге американскогоисторика Г. Тунсталла....................................................................163

C O N T E N T S

In Memory of Sergey Ivanovich Golotik (1954 – 2014).......................6

100th Anniversary of the World War I

International Round Table “Russian Peasantry and World War I”........8

Articles

A. Eremin. “Maturity” Test in Russian Classical Gymnasium: Bureaucracy, Teachers, Gymnasium Students, and Documentation(late XIX – early XX centuries)...........................................................90

Z. Fedorova. А Study of Political Sentiments of the Kalinin Oblast Population in the Time of Nazi Occupation......................................127

D. Galieva. From the History of Modernization of Railway Transport of Russia at the turn of XX – XXI centuries.....................................138

Landmarks in Human History

V. Agapov. “The Incitement of Public Disrespect and Hostility for the Government Ranks”: A Page from A Newspaper War Against High Ranking Officials in the Amur Region (1911 – 1912)......................150

Book Reviews

N. Kats. The Russian Army in the Carpathian Winter Campaign of 1915: The Unknown Documents and New Estimates in the Book byAmericanHistorian Graydon A. Tunstall...........................................163

6 7

ПАМЯТИ СЕРГЕЯ ИВАНОВИЧА ГОЛОТИКА(1954 – 2014)

In Memory of Sergey Ivanovich Golotik (1954 – 2014)

В ночь на 28 мая на 60-м году жизни скоропостижно скончался воспи-танник научной школы кафедры истории государственных учреждений и общественных организаций Историко-архивного института и на протяже-нии многих лет преподаватель этой кафедры, кандидат исторических наук Сергей Иванович Голотик.

После окончания Исторического факультета Уральского государствен-ного университета в 1977 году, Сергей Иванович поступил в аспирантуру МГИАИ. Здесь под научным руководством профессора Н.П. Ерошкина он подготовил и в 1980 г. защитил кандидатскую диссертацию.

С апреля 1988 года, без малого тридцать лет, Сергей Иванович в сте-нах МГИАИ и РГГУ преподавал, вел научно-исследовательскую и учебно-методическую работу, готовил учебники и учебные пособия по истории России и ее государственного аппарата. Оригинальные и глубокие иссле-дования истории Российского (Советского) общества Красного Креста, а также Политического Красного Креста 1920-х годов явились его серьез-ным вкладом в изучение истории отечественных общественных организа-ций. Немало сделал он как член редколлегии и для становления «Нового

исторического вестника». Сергей Иванович являл собой образец ученого-патриота, для которого

научные изыскания и преподавательская деятельность естественно освя-щались искренней, не на показ, любовью к Отечеству. К нему в букваль-ном смысле применимы знаменитые слова классика: «Люблю Россию до боли сердечной».

Наследник лучших традиций Историко-архивного института, знаток истории Российского государства, он обладал при этом редким у нынеш-них работников «исторического цеха» качеством – тонким пониманием значимости русской художественной литературы для осмысления про-шлого, для эмоционального проникновения в плоть и кровь минувших эпох. Он любил повторять: «Литература и история – суть родные сестры».

Отличаясь удивительно точной профессиональной памятью и осве-домленностью в самых разных областях гуманитарного знания, он щедро делился со студентами и коллегами этим богатством. Его лекции и семи-нары, общение с ним были необычайно интересны, они и обогащали, и будили ум и совесть.

Ироничный, с добрым чувством юмора, он вызывал к себе прочную симпатию. Но его ирония переставала быть мягкой и могла обернуться едким сарказмом, когда он выступал в роли руководителя семинарских за-нятий, оппонента дипломных и диссертационных работ, критика статей, монографий, учебных и учебно-методических пособий. Предельно требо-вательный к самому себе и собственным работам, он не отличался снисхо-дительностью и к творчеству коллег. Скороспелость, поделки и подделки, бесстыдную халтуру именно так, не обинуясь, и аттестовал. Человек ис-ключительно скромный, совестливый и порядочный, он чурался слухов, сплетен и интриг. Потому и злословие обходило его стороной.

По-разному складываются судьбы наших коллег-историков. Сергей Иванович слишком долго и слишком терпеливо – хотя отнюдь не безро-потно – тащил почти непосильный воз преподавательской «нагрузки», работал над «коллективными» трудами, важными для престижа и универ-ситета, и руководителей «авторских коллективов». И, увы, слишком мало времени и сил оставалось у него для того, что он любил и умел делать лучше всего: исследования тех исторических сюжетов, которые его инте-ресовали. Отчасти и в этом кроется причина его сердечного недуга.

Ушел из жизни одаренный, большой человек. Для всех, кто хорошо знал и любил Сергея Ивановича, эта преждевременная смерть – невос-полнимая утрата.

Редколлегия

8 9

100-ЛЕТИЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ100th ANNIVERSARY OF THE WORLD WAR I

МЕЖДУНАРОДНЫЙ КРУГЛЫЙ СТОЛ«РУССКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО И

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА»

International Round Table “Russian Peasantry and World War I”

11 апреля 2014 г. в рамках научного проекта «Народ и власть: История России и ее фальсификации» в Москве, в Российском об-ществе историков-архивистов (РОИА), состоялся Международный круглый стол «Русское крестьянство и Первая мировая война». На-ряду с проектом «Народ и власть» и РОИА организаторами «стола» выступили Институт гуманитарного образования и информацион-ных технологий (ИГУМОиИТ), Российский государственный гу-манитарный университет (РГГУ) и журнал «Новый исторический вестник».

В работе круглого стола приняли участие более 30-ти ученых, представлявших научные журналы, научно-исследовательские ор-ганизации и вузы России, Беларуси, Украины. Среди них: канди-дат исторических наук, профессор кафедры истории России но-вейшего времени Историко-архивного института РГГУ, первый заместитель председателя Правления Центрального совета РОИА, главный редактор группы журналов «Вестник архивиста», «Вест-ник архивиста.ru», «Вестник архивиста.com», «Вестник архивиста.TV» Иван Анатольевич Анфертьев; кандидат исторических наук, доцент, доцент кафедры истории России средневековья и раннего нового времени ИАИ РГГУ Александр Борисович Асташов; доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры политико-правовых дисциплин и социальных коммуникаций Российской академии на-родного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ Владимир Валентинович Бабашкин; доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры «История и философия» Тамбовского государственного технического университета Владимир Борисович Безгин; доктор исторических наук, профессор, заведующий кафе-дрой политологии Белорусского экономического государственного университета, главный научный сотрудник Института Европы РАН Олег Григорьевич Буховец; доктор исторических наук, заведующий

сектором Восточной и Юго-Восточной Азии Института научной ин-формации по общественным наукам РАН Александр Владимирович Гордон; доктор исторических наук, профессор, заведующая кафе-дрой экономической и политической истории России Саратовского социально-экономического института Российского экономического университета им. Г.В. Плеханова Елена Игоревна Демидова; аспи-рант кафедры истории России новейшего времени ИАИ РГГУ Ан-жела Валерьевна Долгова; кандидат исторических наук, доцент ка-федры истории России Ульяновского государственного педагогиче-ского университета им. И.Н. Ульянова Наталия Алексеевна Дунаева; доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры «История и философия» ТГТУ Милана Михайловна Есикова; кандидат истори-ческих наук, доцент кафедры отечественной истории Вологодского государственного педагогического университета Вероника Серге-евна Жукова; доктор исторических наук, доцент, профессор кафе-дры экономической и политической истории России ССЭИ РЭУ им. Г.В. Плеханова Александр Викторович Захаров; доктор историче-ских наук, профессор, заведующий кафедрой общеобразователь-ных дисциплин Российской академии правосудия Михаил Ивано-вич Ивашко; доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой «История России, краеведение и методика преподавания истории» Пензенского государственного университета Виктор Вик-торович Кондрашин; доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры современной отечественной истории Иркутского государ-ственного университета Александр Валерьевич Костров; кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра аграрных исследований РАНХиГС Игорь Анатольевич Кузнецов; кандидат исторических наук, доцент, доцент кафедры философии, истории и социологии Брянской государственной инженерно-технологической академии Вадим Витальевич Кулачков; доктор исторических наук, доцент, доцент кафедры новейшей отечественной истории Москов-ского педагогического государственного университета, старший на-учный сотрудник Государственного исторического музея Андрей Александрович Куренышев; кандидат исторических наук, доцент, заведующая кафедрой Истории Отечества Ульяновского государ-ственного университета Надежда Валерьевна Липатова; студент факультета журналистики ИГУМОиИТ Юрий Петрович Литвин; кандидат исторических наук, доцент, доцент кафедры политической истории и мировой политики Казанского федерального университета Дмитрий Иванович Люкшин; кандидат исторических наук, доцент, заместитель начальника кафедры философии Московского универ-ситета МВД России, доцент Учебно-научного центра «Новая Рос-сия. История постсоветской России» ИАИ РГГУ, редактор научного проекта «Народ и власть» Павел Петрович Марченя; доктор истори-

10 11

ческих наук, профессор, заведующий кафедрой документоведения информационной деятельности Национальной металлургической академии Украины Александр Владимирович Михайлюк; кандидат исторических наук, старший преподаватель кафедры государствен-ного и муниципального управления Мичуринского государственно-го аграрного университета Вадим Павлович Николашин; кандидат исторических наук, ведущий специалист Российского государствен-ного архива новейшей истории Никита Юрьевич Пивоваров; доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры истории российской государственности и права Поволжского института управления им. П.А. Столыпина РАНХиГС Антон Викторович Посадский; доцент кафедры общественных наук ИГУМОиИТ, координатор научного проекта «Народ и власть» Сергей Юрьевич Разин; доктор истори-ческих наук, доцент, профессор кафедры социально-гуманитарных наук Саратовского государственного аграрного университета им. Н.И. Вавилова Валерий Яковлевич Романченко; кандидат историче-ских наук, доцент кафедры отечественной истории в новейшее вре-мя Института истории и международных отношений Национально-го исследовательского Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского Анатолий Александрович Симонов; канди-дат исторических наук, доцент, заведующий кафедрой международ-ного права и международных отношений Вятского государствен-ного университета Алексей Владимирович Скутнев; доктор исто-рических наук, профессор, профессор кафедры «История России, краеведение и методика преподавания истории» Пензенского госу-дарственного университета Ольга Александровна Сухова; старший преподаватель кафедры гуманитарных и естественнонаучных дис-циплин Тамбовского филиала Академического правового института Николай Васильевич Токарев; доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры социальной работы и социальной безопасности Северного (Арктического) федерального университета им. М.В. Ло-моносова, председатель Архангельского отделения РОИА Татьяна Игоревна Трошина; доктор исторических наук, руководитель Цен-тра проблем развития и модернизации Института мировой экономи-ки и международных отношений РАН Владимир Георгиевич Хорос; доктор исторических наук, доцент, профессор кафедры философии МосУ МВД России Андрей Владимирович Чертищев; академик РАЕН, лауреат Государственной премии РФ, доктор исторических наук, профессор, главный специалист Российского государственно-го архива социально-политической истории, главный научный со-трудник Института российской истории РАН, директор Института общественной мысли Валентин Валентинович Шелохаев.

Участникам была предложена следующая примерная проблема-тика круглого стола:

Крестьянский мир и «Империалистическая» война в контексте столкновения Традиции и Модерна;

Первая мировая война как фактор «раскрестьянивания» и «окре-стьянивания» России;

Мировая война в пространстве русской народной социальной утопии;

Образы и символы русской истории в пространстве Первой ми-ровой войны;

Крестьянская ментальность России в условиях войны, смуты и революции;

«Мужики» и «бабы» России на фронтах и в тылу Первой миро-вой.

Наряду с подготовкой индивидуального выступления по одному из конкретных сюжетов, участникам дискуссии было предложено кратко сформулировать свои варианты ответов на три центральных теоретических блока вопросов круглого стола:

1) Как повлияло сознание русского крестьянства на ход и исход Первой мировой войны? Как повлияла Первая мировая война на со-знание и судьбу крестьянства в России?

2) Как в контексте традиционных ценностей и социальной уто-пии крестьянской России можно оценить политику царского режи-ма, Временного правительства, основных политических партий и Советской власти в условиях Первой мировой войны? Насколько связаны с этой войной генезис и особенности политического режи-ма в СССР?

3) Была ли для русского крестьянства Первая мировая – «Отече-ственной» войной? Есть ли разница в том, как крестьяне России вос-принимали Первую и Вторую мировые войны?

Предлагаем Вашему вниманию материалы дискуссии, состояв-шейся в ходе Международного круглого стола «Русское крестьян-ство и Первая мировая война».

* * *

С.Ю. Разин. Уважаемые коллеги, добрый день! Я рад привет-ствовать вас на Международном круглом столе «Русское крестьян-ство и Первая мировая война».

В начале хочу сказать несколько слов о нашем проекте «Народ и власть: История России и ее фальсификации». Здесь присутствуют многие из тех, кто постоянно принимает участие в наших меропри-ятиях. В этом году мы празднуем небольшой юбилей: проекту уже 5 лет.

С 2009 г. в рамках нашего проекта проведено уже немало между-народных круглых столов: это и стол «Народ и власть в российской

12 13

смуте», и стол «Крестьянство и власть в истории России XX века», это два стола «Россия и постсоветское пространство: проблемы и перспективы» и два стола «Сталинизм и крестьянство». Постоянно действует теоретический семинар «Крестьянский вопрос в отече-ственной и мировой истории». Отдельные направления проекта со-ставляют «Россия и постсоветское пространство: проблемы и пер-спективы» и «Революции и смуты как системные кризисы русской истории».

Совсем недавно вышел четвертый сборник нашего проекта. Я его держу в руках – он называется «Сталинизм и крестьянство». В него вошли материалы крестьяноведческих мероприятий проекта: всех круглых столов и заседаний семинара «Крестьянский вопрос в отечественной и мировой истории». Это в значительной мере итог работы проекта за 5 лет. Поэтому, если кто-то хочет познакомиться с тем, над чем мы работаем, – пожалуйста, можете обратиться к этому сборнику.

Что касается нашей сегодняшней темы – несколько слов о том, как возникла идея этого круглого стола. Во-первых, как вы все зна-ете, в этом году исполняется 100 лет с момента начала Первой ми-ровой войны. А, во-вторых, занимаясь в рамках нашего проекта из-учением системных кризисов, изучением роли крестьянства и кре-стьянского вопроса в отечественной и мировой истории и изучением феномена Империи, мы пришли к выводу о том, что без разговора о Первой мировой войне нам не обойтись. Мы попытались связать все эти сюжетные линии – «Крестьянство», «Империя», «Первая миро-вая война» – в теме одного круглого стола. На наш взгляд, эта тема является весьма актуальной как в историографическом, так и в гео-политическом смысле.

Прошу всех следовать той проблематике, которая предложена. Я понимаю, что есть большой соблазн «украинизировать» наш разго-вор. Конечно, Украина и «украинский вопрос» – тоже продукт Пер-вой мировой в значительной мере, но давайте все-таки сосредото-чимся на заранее разосланных вопросах.

Еще хочу вот о чем сказать. У нас недавно на сайте журнала «Но-вый исторический вестник» появился одноименный с проектом на-учный форум. На нем мы, в том числе, размещаем материалы про-екта. Приглашаем зарегистрироваться и принять участие в обмене мнениями, который там начался. Мы хотели бы, чтобы этот форум превратился в свободную живую дискуссионную площадку для историков, социологов, политологов...

Теперь несколько слов по проблематике, которая сегодня выне-сена на обсуждение. В советской историографии, с подачи В.И. Ле-нина, Первая мировая война характеризовалась как империалисти-ческая и несправедливая, а неразрывно с ней связанная «Великая

Октябрьская социалистическая революция» называлась началом новой эпохи. В перестроечное и постперестроечное время от бы-лого всеобщего одобрения этих положений не осталось и следа. В позднесоветской и постсоветской историографии и политической публицистике возобладало негативное или, в лучшем случае, скеп-тическое отношение к ленинским оценкам.

Если подойти к анализу этих событий строго научно и идеоло-гически непредвзято, то окажется, что вождь большевиков был во многом прав. Многие известные мыслители считали, что Первая мировая – рубежное, эпохальное событие, знаменующее собой на-ступление нового этапа европейской и мировой истории. Так, по мнению О. Шпенглера, эта война являлась зримым проявлением кризиса западноевропейской культуры. Представление о том, что капитализм вступил в новую стадию развития также было характер-но для многих европейских интеллектуалов начала XX в. К тому же необходимо учитывать, что термин «империализм» изначально был не только экономической, но и геополитической категорией, произ-водной от концепта «империя». Характерной чертой империализма является экономическая экспансия – борьба за рынки сбыта, сырья, рабочей силы, капиталов. В свою очередь, важным признаком лю-бой империи выступает культурная, идеологическая и политическая экспансия.

Именно так подходил к анализу данного феномена английский экономист и публицист Дж. Гобсон, книга которого «Империализм», вышедшая в 1902 г., оказала определенное влияние на формирова-ние ленинской теории империализма. По мнению Гобсона, импери-ализм – новое для мировой истории явление, главной чертой которо-го является соперничество империй, стремящихся к территориаль-ной экспансии, продиктованной интересами финансового капитала.

Во многом схожей позиции придерживался уже упоминавшийся Шпенглер. По мысли классика, империализм и порожденная им тер-риториальная экспансия – это важнейшие признаки кризиса куль-туры, ее вступления в стадию цивилизации, это начало конца куль-туры, стремление продлить жизнь тела, лишенного духа, путем его расширения. Империализм начала XX в. – это предвестник гибели Запада.

В этом контексте следует обратить внимание, что Первая миро-вая – это противоборство империй двух разных типов: индустри-альных, колониальных, морских империй и традиционалистских, идеократических, континентальных империй. Первая мировая – это глобальное столкновение Модерна и Традиции, Мирового Города и Мировой Деревни, которое завершилось победой Модерна... и кри-зисом Модерна, поражением Традиции, ускоренными модернизаци-ями в странах не-Запада с одновременной ретрадиционализацией.

14 15

Первая мировая – это событие, которое привело к крушению про-грессистских иллюзий, характерных для европейской интеллекту-альной элиты Нового времени. Исторический XX в., который от-XX в., который от- в., который от-крыла эта война, не подтвердил тезисы А. Сен-Симона, О. Конта и Г. Спенсера о том, что человечество движется от военной эпохи к более прогрессивной индустриальной эпохе. Как раз наоборот: ин-дустриализм породил колониализм, невиданный ранее разгул мили-таризма и мировые войны...

А сейчас я хочу предоставить слово автору (соавтору) и редакто-ру нашего проекта.

П.П. Марченя. Уважаемые коллеги! Я повторно от имени наше-го проекта приветствую всех. И хотел бы очень коротко обозначить свою позицию по теме, которая вынесена на обсуждение.

Мы не устаем подчеркивать, что крестьянский вопрос – это во-прос, который имеет узловое значение для современного россиеве-дения в целом. И не только для россиеведения. А сегодня мы берем-ся за такую тему, которая является ключевой для понимания всего XX в. (и не только XX в.), для понимания всей истории России (и не только ее). И вот хотелось бы именно с точки зрения такого подхода вбросить несколько тезисов. Может быть, кто-то захочет поспорить.

Любая смута в России (во всяком случае, все три так называемые «великие русские смуты») начинается с кризиса идентичности на-рода и власти. Собственно говоря, преодоление этого кризиса иден-тичности и является содержанием всякой смуты – и этим обуслов-лены соответствующие циклы в истории российской государствен-ности. В этом смысле главная роль объективно принадлежит как раз крестьянству.

Первая мировая война сделала не саму смуту (это не главная ее причина), но она сформировала из крестьянства (из традиционной социальной страты) ту неклассическую социальную общность, ко-торая и определила на несколько лет, десятилетий, а может быть и больше, все дальнейшее течение нашей истории.

В этом смысле крестьянское сознание явилось матричным для сознания общественного, а точнее – для его активной ситуативной ипостаси – сознания массового, которое в Смутное время выступает не просто ареной борьбы различных политических сил, но и решаю-щим критерием политической эффективности. Собственно говоря, именно массам и принадлежит последнее слово, когда речь идет о выборе между так называемыми историческими альтернативами.

Масса образуется из традиционных социальных страт как не-классическая социальная общность на основе формирования на-столько сильных общих психических переживаний, по сравнению с которыми различия между традиционными слоями, классами, стра-тами становятся неважными. В этом смысле крестьянское сознание

формировало массовое сознание, а массы как раз и решили в 1917 г. сначала судьбу Российской империи, а потом и далее, по-разному определив судьбы Временного правительства и Советской власти.

В этом смысле я предлагаю (извините, что так поверхностно и бегло) взглянуть на нашу проблему очень широко – в контексте си-стемного кризиса Российской империи, и даже Российской цивили-зации в целом. И, в том числе, таким образом поставленная пробле-ма имеет безусловную актуальность в современности – в той совре-менности, в которой мы сегодня с вами живем. Речь здесь ни в коем случае не только об известных массовых процессах на Украине. Именно сейчас, возможно, делаются наконец-то некоторые шаги по преодолению кризиса идентичности, который остается доминант-ным фактором «Третьей Русской смуты».

Многое из того, что необходимо понять сегодня, корнями своими уходит в то, что было в период Первой мировой и далее. Я обещал выступить коротко, поэтому не буду подробнее развивать эту тему, и оставлю за собой право написать об этом уже по итогам нашего сегодняшнего «стола». Спасибо. Давайте поработаем.

А.Б. Асташов. Вы сказали, что из традиционного сознания про-истекает массовое сознание. Может быть, традиционализму соот-ветствует альтернатива «современность»? Что значит «массовое со-знание»? Я просто не понимаю.

П.П. Марченя. К массовому сознанию в современной политиче-ской психологии подходов очень много. Но в рамках того определе-ния, которым я сейчас оперирую, массовое сознание рассматривает-ся как единственная реально жизнеспособная активно-ситуативная ипостась общественного сознания в Смутное время. То есть именно тогда, когда происходит нечто, имеющее огромное значение для вы-живания общества как целого, именно тогда, когда вступают в дей-ствие такие факторы как война, смута, революция и т.д., которые объединяют всех перед лицом общих критических вызовов – и уже не важны образовательные, возрастные, половые и прочие различия, – не говоря уже о мелочах – именно тогда абстрактное «общество» (которого на самом деле не существует – это всего лишь модель) превращается уже в конкретный и действительно могучий субъект истории – в массы.

А.Б. Асташов. Традиционное сознание – оно-то что? Как? Какие характеристики?

П.П. Марченя. Традиционное сознание имеет две ипостаси – в «нормальное» историческое время и в «смутное». Вот мы часто говорим о том, каким образом наш народ одновременно и «бого-носец», и «зверь». Этому есть довольно-таки убедительные объяс-нения, которые как раз связаны с тем, о чем я, как и обещал, очень коротко упомянул. Говорить об этом подробнее сейчас просто нет

16 17

возможности: слишком много наших гостей ждут слова…С.Ю. Разин. Уважаемые коллеги, давайте двигаться вперед.

Слово предоставляется нашему патриарху А.В. Гордону.А.В. Гордон. Уважаемые коллеги! Мне приятно сегодня высту-

пать. Приятно, что столько людей из разных регионов собралось за нашим сегодняшним столом.

Мне приходилось бывать на разных крестьяноведческих меро-приятиях. Никогда не забуду семинар «Современные концепции аграрного развития», который основали Т. Шанин и В.П. Данилов в начале 1990-х гг., летописцем которого был в течение всего времени его существования В.В. Бабашкин, здесь присутствующий.

Помнится еще такой замечательный симпозиум, который раз в два года проводился по разным городам России (а когда-то и шире), «Аграрная история Восточной Европы». Во главе долгое время сто-ял Л.В. Милов. Этот симпозиум сыграл заметную роль в формиро-вании сообщества аграрников и в пробуждении интереса к истории крестьянства.

И вот третий этап. На наших глазах подхватили объединитель-ную эстафету С.Ю. Разин и П.П. Марченя, основав крестьяноведче-ский проект, который привлек очень большое число специалистов и, в сущности, явился поворотным моментом в крестьяноведческих собраниях. По-моему, он вывел крестьяноведение, которое нередко замыкалось в довольно узких темах, на уровень глобальной, я бы сказал, или как Разин любит говорить, геополитической проблема-тики.

Что я хочу сказать по поводу нашей сегодняшней темы? Тема замечательная, и не только в силу ее конъюнктурно-юбилейного значения, и даже не только потому, что эта война дала толчок про-цессам, которые продолжались весь XX в. Как человек, который до-вольно давно занимается крестьянством, я хочу сказать, что есть две темы, две проблемы, к которым я, как историк, толком не знаю, как подойти. Дисциплинарно это очень сложно – для меня, во всяком случае. Одна проблема – это «крестьянство и голод», а другая про-блема – «крестьянство и война». Понимаете, мы можем заниматься выяснением, сколько там десятин кому принадлежало, каким слоям, каким классам, сколько с каждой десятины собирали... Все это важ-но конечно. Но не проясняет ни типологию крестьянского голода, ни проблему воюющего крестьянства.

Я помню, что на семинаре «Современные концепции аграрного развития» мне пришлось дискутировать на тему голода и коллек-тивизации. Были, между прочим, не какие-то дилетанты присно-памятные, а профессиональные ученые, по-моему, из Австралии и из Канады – Владимир Валентинович может быть и вспомнит этих людей...

В.В. Бабашкин. Стивен Уиткрофт из Австралии был и Роберт Дэвис из Великобритании.

А.В. Гордон. Да, да. Я про этот семинар и говорю. Что меня по-разило? Разговор у них шел – они выступали с ключевым докладом – вот о чем: был недосев, были метеоусловия, порезали скот и еще чего-то. Ну да, все это было, но все это какие-то фрагменты темы голода. А вот что-то главное уходит. На мой взгляд, голод – это ка-тастрофа. И все остальное можно объяснять только учитывая, что голод был антропогенной катастрофой.

И, наверное, то же самое и война для крестьянства. Крестьянство не воспринимает войну в категориях «овладеть проливами» или еще чего-то, говоря нашими терминами, геополитического. Для него это вселенское бедствие. Вот навалилось Лихо – и вот надо терпеть, страдать, мучиться... «И ужас народа при слове “набор” подобен был ужасу казни». А тут по первоначалу всеобщая мобилизация.

Крестьянство, на мой взгляд, воспринимает это фаталистически, подобно стихийному бедствию. Но при том имеют место серьезные последствия. В частности, война как катастрофа произвела ради-кальные изменения в крестьянском сознании. Тот вопрос, который поднял Марченя, вопрос об идентичности, – не только националь-ной идентичности, но и в том числе крестьянской идентичности – это, действительно, порождение войны как катастрофы.

Если мы считаем, что крестьянство – это образ жизни (а есть такая теория Роберта Редфилда), то воюющее крестьянство рвет с этим самым образом жизни. Рвет глубоко и радикально. После это-го возвратиться к обычному посеву, сбору урожая, жатве и т.д. – ко всем крестьянским делам – становится очень сложно. Человек от-рывается от этого настолько существенно, что поддержание нор-мального органичного сельского хозяйства, такого, как вели из поко-ления в поколение, становится невозможно. И он обычно переходит на какую-то другую стадию, в какую-то другую жизненную сферу. В какую?

Вот опять же Марченя поставил вопрос о революции. Революцию творит субъект, который наделен революционным сознанием. А что такое революционное сознание – это прежде всего сознание ката-строфическое. Я не принимаю национальный закон периодических или циклических смут, но вот значение катастрофического сознания мне понятно. С точки зрения крестьянства (да и, например, такого просвещенного интеллигента, как П.А. Кропоткин) революция, по своему стихийному характеру, – это тоже катастрофа. Гражданская война – о чем говорить, когда брат на брата, сосед против соседа, все воюют против всех – это какой-то апокалиптический ужас.

Значит, я бы так поставил вопрос: действительно война способ-ствовала раскрестьяниванию. В этой толще, в массе, происходит

18 19

какой-то надрыв – и возвращение назад становится очень сложным. Параллельно, действительно происходит некое окрестьянивание. Потому что когда голод берет за горло уже городское население, то оно начинает вспоминать о своих корнях – и начинает массово пере-текать в деревню, – потому что в деревне, все-таки, при том при сем, прокормиться во время этих самых катастроф оказывается легче.

Еще вот такой, может быть, частный вопрос, но все-таки я бы хо-тел его сейчас обозначить. Я имею в виду вопрос о том, как меняет-ся крестьянское бунтарство тогда, когда крестьянин уже, извиняюсь, залит кровью, когда крестьянин испытал, что такое смерть повсед-невная, массовая, смерть, оставляющая от человека растерзанное тело. Я не помню – то ли это Т. Шанин заметил, то ли В.П. Данилов – как происходит радикализация крестьянских мятежей и восстаний после Русско-японской войны. Данилов считал, что крестьянская революция – это 1902–1922 гг. До 1905 г., допустим, крестьяне удов-летворялись поджогами, грабежами, но жертв человеческих было не так много. Положение меняется после 1905 г. И это можно понять. Действительно, человек переходит через какую-то черту.

Я говорю, что если недостаточны наши обычные категории на-роднохозяйственного и классового анализа, то нужно выходить на категории антропологического, цивилизационного или еще какого-то анализа. Тогда мы поймем, что происходит с людьми. Ведь, в конце концов, возьмем знаменитую библейскую заповедь... Кстати, не только в Библии, но и в других священных текстах есть это «не убий». Через нее переступить не так просто обычному человеку.

Действительно происходят какие-то страшные вещи, которые мы еще, наверно, в полной мере оценить не способны, поскольку не обладаем достаточным категориальным аппаратом. Но я желаю, чтобы были подходы с разных сторон, с классовых, с геополитиче-ских – с каких угодно позиций, но, главное, чтобы мы понимали, насколько это серьезная вещь – война для крестьянства.

А.Б. Асташов. Вы не могли бы по пунктам пояснить, что такое «раскрестьянивание». Был крестьянин, а стал что? Кем? Буквально по пунктам.

А.В. Гордон. Я в рамках своего краткого выступления ограни-чился только темой сознания. Действительно, в крестьянском созна-нии происходят какие-то потрясающие сдвиги, в результате которых крестьянину сложно вернуться к житейской обыденности. Потому что образ жизни крестьянской – это обыденность. Определенный, веками устоявшийся порядок, который освящен всякими учениями и крестьянской моралью и т.д. После того как крестьянин просидит месяцами, годами в окопах или будет штыком своего противника ко-лоть, не говоря уже про то, когда он убивает своего брата, вернуться к этой обыденности просто так не получается. Крестьянское созна-

ние органично. Оно – не революционное сознание. Это сознание ци-кличное, сознание, которое связано с обращением к устоявшемуся порядку вещей, который исходит свыше и снизу, от земли и т.д. Если крестьянин становится революционером, то ему назад дороги нет.

А.Б. Асташов. Альтернатива – крестьянин-революционер.А.В. Гордон. В данном случае весьма вероятно. Но можно ряд

продолжать: солдат, милиционер или рабочий, например, мигрант и т.д. Может статься – грабитель, бандит. Сложно только возвратиться назад. Потому что крестьянский труд – особый труд. И нужно осоз-нание, что это такая наша природа, мы должны работать на земле. Если разорван этот круг – ну, что происходит, то происходит...

Т.И. Трошина. Реплика А.В. Гордона была очень интересная.Я приехала с Севера. У нас действительно была совершенно дру-

гая ситуация. Я хочу поделиться некоторыми впечатлениями.За время этой войны, такой длинной – Первая мировая и Граж-

данская война – произошли два важных события: сначала резко разорвались внутренние социальные контакты, которые связывали крестьян в сельских общинах, а потом они вновь восстановились в очень жесткой структуре. Фактически, как принято говорить, про-изошла социальная архаизация.

Думаю, тому были причины как внешние, так и внутренние. Внешние причины состоят в том, что в связи с огромным значением, которое Север в Первую мировую приобрел для обороны страны, началось резкое увеличение железнодорожного строительства, при-ближение отдаленных районов друг к другу, большое количество приезжих рабочих и обмен культурными ценностями. В эти годы резко возросло и само население, и его благополучие. Кроме того, десятки тысяч мужчин, будучи солдатами, ездили по стране и могли видеть совершенно новые для себя формы жизни. Это не могло не повлиять на разрыв традиционных связей.

Но надо еще иметь в виду следующий момент. Сюда, на Север, после XVI в. фактически не приходили завоеватели, то есть населе-XVI в. фактически не приходили завоеватели, то есть населе- в. фактически не приходили завоеватели, то есть населе-ние войн не знало. Для местного населения существовала льгота по рекрутской службе: можно было заплатить налог и сына в рекруты не отдавать. Поэтому у нас на войну пошли молодые люди, которые ни в культурной памяти не знали, что такое война, ни от отцов сво-их об этом не слышали. После введения всеобщей воинской повин-ности солдатская служба воспринималась населением как отхожие заработки. Ждали солдат нарядными, с подарками, с деньгами, а пришли в 1917 г., как известно, раздетые, разутые, завшивленные... с пустыми руками, и даже «без победы». Демобилизованные сол-даты воспринимались как позор для семьи и вызывали насмешки односельчан.

При этом солдаты получили на войне немалый опыт... Во-

20 21

первых, на последнем этапе войны они вынуждены были занимать-ся самообеспечением – то есть, фактически, грабили население, прежде всего помещичьи усадьбы, где можно было что-то взять из продовольствия – и все это вполне законно, по распоряжению ко-мандиров или солдатских комитетов. А во-вторых, они получили от большевиков понимание легитимности такой формы получения не-обходимого имущества. Встречая негативное отношение со стороны земляков, фронтовики объединялись в компании и принимались на-водить «справедливость» по своим понятиям. Таким образом они стремились обеспечить свои семьи, на протяжении всей войны на-правлявшие им письма с жалобами.

И здесь тоже очень интересный момент. Как известно, государ-ство постаралось провести достаточно мощную подготовительную социальную работу. Солдаткам назначались неплохие пособия. Об-щественные организации собирали большие пожертвования, с по-мощью которых предполагалось компенсировать потерю «работни-ка». Например, солдаткам давались деньги на наем работника. Мне трудно сказать, как это было в других регионах, – возможно, там было все по другому, – но на Севере лишь 10–15 % хозяйств направ-ляли такие вспомоществования на наем батрака. Да и то обычно брали не сельскохозяйственного работника, а няньку для присмотра за детьми. Предоставляемые же в качестве «пайка» и общественной помощи деньги солдатки тратили на приобретение более нужных, по их мнению, вещей – например, на товары «впрок» или на при-даное дочерям. На вопрос «Почему не тратите пособия на хозяй-ство?» – отвечали: «Хозяин придет с войны и пусть им занимается». Собственно, в северных губерниях и до войны значительную часть продовольствия приобретали, а не получали в своем хозяйстве. Осо-бенно семьи отходников: у них было принято прикупать хлеб и сель-скохозяйственным производством не заниматься. А я уже говорила, что «службу» воспринимали как своего рода «отход».

Какие еще были причины такого отношения солдаток к государ-ственной помощи? Дело в том, что, несмотря на индустриализацию, модернизацию, урбанизацию, в северной деревне продолжала су-ществовать традиция поддерживать семью, где муж отсутствовал, – был ли он в тюрьме, в армии или на отходе. На помощь рассчи-тывали и солдатки. Так поначалу и было. Однако в связи с большим количеством работ – а физический труд в годы войны ценился не-вероятно высоко – практически все мужчины, которые, по той или иной причине, не оказались на фронте, перебрались в города и там занялись заработками. У них попросту не было времени помогать односельчанкам.

Возникает классический конфликт, связанный с товарно-денеж-ными отношениями. В деревне стало расти раздражение против сол-

даток, просящих и требующих помощи, а те презирали и ненавиде-ли эту мужскую, так сказать, массу, которая по какой-то причине в армии не оказалась.

Да и сами солдатки подвергались определенной имуществен-ной дифференциации. Причина и в том, что не совсем справедливо раздавались эти пособия, и в том, что некоторые предприимчивые солдатки, особенно в возрасте, на полученные пособия завели тор-говлю, стали содержать постоялые дворы. Вообще, среди крестьян, особенно северных, считалось, что если человек по своим физиче-ским качествам не в состоянии выполнять тяжелую работу, то он имеет право заниматься чем-нибудь легким, например, торговлей или общественной работой за жалованье.

В результате в условиях усиливающейся дороговизны часть сол-даток, которые деньги потратили неизвестно на что, стали беднее, а те, которые занимались коммерческой деятельностью, порядком разбогатели. Современниками отмечалось, что торговали они не хуже мужиков, но были еще более скупы на то, чтобы, например, пожертвовать на школу или на церковь. И это тоже вызывало раз-дражение у населения.

Следует отметить и еще один важный момент: разрушение такой сплоченной группы, как сверстники. Это происходило уже в армей-ской среде. Они оказались разделены уже во время набора: кого-то брали в армию, кого-то не брали. «Браковка» подвергалась униже-ниям и избиениям. Даже имевшие право на льготы, например по здоровью, старались в армию пойти. Но оказалось, что те, кто не по-шел, не прогадали, потому что они имели очень хорошие заработки в оборонной промышленности. Уже в 1915 г. в отчетах полицейских чиновников отмечается, что эта ситуация создает опасное напря-жение. Раскалывало группу сверстников и то, что одни, благодаря, например, более хорошему образованию, направлялись в военные училища и становились офицерами, а вторые оставались рядовыми.

Все это в комплексе вело к нарастанию напряжения и способ-ствовало расколу некогда сплоченных групп крестьянского насе-ления, что вылилось в своего рода «малую гражданскую войну», в конфликты, которые в 1917 г. происходили и внутри деревни, и между деревнями (на Севере деревни маленькие, и это у нас было обычным явлением).

А.В. Гордон. Очень хорошо, что вы эту тему разрыва традици-онных связей затронули. Действительно, одно из проявлений этой катастрофы – то, что разваливалась вся эта солидарность.

А.В. Посадский. Да, и по нашим краям последняя позиция так-же просматривается. В Саратовской губернии очень рано начались конфликты между вернувшимися фронтовиками и, например, ма-стерами сапожного промысла, работавшими на армию и не мобили-

22 23

зованными, соответственно.А.А. Куренышев. Вы (Т.И. Трошиной), значит, исходите из кон-

цепции абсолютного такого единства, ну, хотя бы, северного кре-стьянства? То есть никакого расслоения вот до этого момента, когда, значит, был нанесен такой удар в виде Первой мировой войны, там не было?

Т.И. Трошина. Начиналось, но культурные традиции были зна-чительно сильнее, чем это внутреннее расслоение. Понимаете, у нас территория огромная, малонаселенная, бездорожная. Люди жили в небольших населенных пунктах, удаленных друг от друга. Это способствовало особой сплоченности населения... Знаете, если ка-кой-нибудь торговец будет сильно досаждать своим односельчанам, то, если потом он вдруг утонет... – будет очень трудно доказать, что он не сам утонул. Солидарность была очень мощной, разрушить ее было чрезвычайно сложно.

Кстати, «военный коммунизм» показал, что разрушить эту со-лидарность очень трудно. А вот в результате Первой мировой были налицо все предпосылки для разрушения традиционного общества и модернизации.

Н.Ю. Пивоваров. Вы уделили внимание частной торговле, как она развивалась, какие направления она принимала. А вот коопера-ция на Севере России – как она развивалась?

Т.И. Трошина. В годы войны кооперация у нас не очень хоро-шо развивалась. Потому что очень не хотелось тратить деньги, хотя денег было вроде и много (такое невероятное скупердяйство стало проявляться), на содержание чиновников, наемных работников. Ино-гда, так сказать, в порядке общественной нагрузки и для того, чтобы заработать деньжат, занимались выполнением этих работ в потреб-кооперации священнослужители, которые затем за это пострадали, потому что кооперация – это все же дело зажиточной части деревни, а не бедной. Когда те же фронтовики пришли с фронта, то они были крайне недовольны. У них было ощущение, что священники, вместо того чтобы помогать «сирым и убогим», фактически поддерживали деятельность более зажиточной части общества.

Но в целом настроения были такие, что с купцом как-то легче договориться. Купец все дает в долг. И не нужно свои деньги кров-ные отрывать. Все-таки у нас не очень было принято считать деньги. Денежные отношения не вполне привились. Многие наблюдатели в начале XX в. отмечали, что северный крестьянин не понимает смысла денег. Он не может переводить свой труд в деньги. Впервые они поняли, что их труд стоит денег, в годы Первой мировой, когда огромное железнодорожное строительство привлекло сюда много непроизводящего населения и начались широкие закупки продо-вольствия.

Кстати, крестьяне в условиях резко возросших цен сначала весь корм продали, а потом и коров. Это и привело к тому, что у нас до-статочно рано – уже где-то к осени 1915 г.– возник, голод не голод, но дороговизна. Пораньше, чем у всех остальных. В городе уже в 1915 г. карточная система была введена.

В.В. Бабашкин. Чрезвычайно интересно, но как-то пунктиром, вы отметили вот это изменение настроений... Я как раз хотел бы за эту деталь зацепиться. Вот такая пацифистская северная деревня, куда с XVII в. никто с огнем и мечом не доходил. Уходили на фронт с одним настроением, и деревня их ожидала как отходников. Вот это я уловил из доклада. Ожидали с подарками, ожидали нарядных, а пришли оборванные, озлобленные, распропагандированные боль-шевиками. А хронологически когда это настроение проявилось? На фронте, по советской литературе мы знаем, осенью 1915 г. произо-шел надлом у воюющих крестьян. А в самой северной деревне когда это изменение произошло?

Т.И. Трошина. Я думаю, что это произошло где-то осенью 1916 г. В это время письма из деревни на фронт были особенно жа-лобные, грустные.

Возможно, интеллигенция плохо поработала с людьми... Но труд-но осуждать правительство и общественность. Средства на оказание помощи солдатским семьям собирались немалые. Социальная поли-тика проводилась очень неплохая. Тем более что в отличие от боль-шинства других сельскохозяйственных районов, всего 40 % мужчин призывного возраста были взяты на фронт. Остальные пользовались льготами, поскольку у нас семьи, как правило, были небольшие.

В.Б. Безгин. В выступлении Т.И. Трошиной была поднята важ-ная в исследовательском плане проблема – роль женского фактора в военной повседневности российского села. Позвольте и мне выска-зать соображения по этому вопросу.

По причине массовых мобилизаций в действующую армию главной фигурой будней военных лет стала русская баба. Именно ее роль во многом была определяющей в сельской повседневности военных лет.

Война нарушила традиционное распределение хозяйственных работ в крестьянской семье. На селе существенно выросла доля женского труда, в том числе и за счет тяжелых работ, как правило выполняемых мужиками. Последствием этого стал рост числа забо-леваний крестьянок, связанных с детородными функциями. Вынуж-денная феминизация аграрного труда являлась неизбежной платой за сохранение крестьянского хозяйства.

Фактический переход в ряде крестьянских дворов роли глав хо-зяйств к женщинам вызвал закономерный рост их общественной активности. Привычным явлением в селе стало участие в сходе кре-

24 25

стьянок, которые по причине отсутствия мужей-солдат представля-ли на нем интересы своего двора. Более самостоятельным стало и поведение солдаток в семье. Казенные пособия, получаемые ими за мужей, находящихся на фронте, играли весомую роль в бюджете крестьянской семьи.

Значение женщин русской деревни в войну с особой силой про-явилось в таком явлении как «бабьи бунты», как называли их совре-менники. Эти стихийные выступления крестьянок, отличавшиеся радикализмом и бескомпромиссностью, наглядно продемонстри-ровали властям всю силу женского гнева. В них слились воедино и боязнь быть обманутыми в ходе землеустройства, и озлобление нерасторопностью местных властей в деле обеспечения семей при-званных на войну, и усталость от тягот военного быта. Масштаб женского протеста стал одной из причин фактического отказа пра-вительства от проведения землеустроительных работ в годы войны.

Эмансипация крестьянки, ускоренная войной, проявлялась и в росте ее правосознания, осознании своих прав. Увеличилось число «женских» обращений в волостной суд, в том числе и по вопросам защиты имущественных интересов. Усилились имущественные вну-трисемейные конфликты, вызванные отсутствием «глав семей». Не-редко родственники пользовались такой ситуацией, чтобы вытеснить солдатку из семьи, особенно если она была вдовой, лишить ее части имущества. В судебных разбирательства крестьянки стали чаще вы-ступать в качестве истцов в земельных спорах. Все это свидетель-ствовало об обретении селянкой чувства собственного достоинства.

Объективно война стала временем испытания супружеской вер-ности. Женская часть села в лице солдаток и жен отходников в пре-дыдущий период уже имела опыт сексуального воздержания. Те-перь проблема наличия сексуального партнера стала практически всеобщей. Судя по письмам фронтовиков, этот вопрос беспокоил и тех, кто находился на передовой. Волновал он и оставшихся в тылу жен, считавших необходимым испрашивать у мужей разрешение на использование в полевых работах труда военнопленных. Реалии во-енной обыденности актуализировали границы сексуального поведе-ния. Имеющиеся данные дают основание утверждать, что массовой «измены Родине» в деревне не произошло и действия сельских баб в этой сфере редко выходили за рамки крестьянской морали.

Хотелось бы сказать и о духовной составляющей повседневной жизни русской деревни в условиях Первой мировой. Испытания во-йной вызвали предсказуемую рефлексию сельского населения. По-всеместно приходские священники отмечали приток деревенских жителей в церкви. Увеличилось число заказных молебнов, вырос-ли свечной сбор и объем добровольных пожертвований. Нетрудно предположить, что большинство молящихся в храмах составляли

крестьянки. Имея смутное представление о событиях на фронте, да и о войне в целом, они истово молились о «даровании победы рус-скому воинству», а самое главное о «спасении и сохранении» своих родных и близких, благополучном и скором возвращении их домой.

Женские суждения о войне формировались на основе как газет-ных сообщений, трансформированных в виде деревенских слухов, так и посредством рассказов фронтовиков-односельчан, вернувших-ся по причине ранений. Роль в восприятии войны играли и ее на-глядные проявления. Приметами военного времени были «сухой за-кон», продразверстка, реквизиции лошадей, продовольственные по-собия и дороговизна товаров. Живыми «жертвами» трагизма войны на селе являлись беженцы из района военных действий и пленные солдаты армии противника.

Война серьезно и глубоко трансформировала повседневную жизнь сельского социума в России, способствовала перестройке сознания и настроений крестьянок. Военные будни русского села, имевшего преимущественно женское «лицо», характеризовались физическими перегрузками, моральными испытаниями, а порой и потерей родных и близких.

А.В. Чертищев. Первая мировая война открыла эпоху глобаль-ных конфликтов и социальных революций, привела к вееру ката-клизмов, которые радикальным и уникальным образом преобразо-вали человеческую цивилизацию, изменив ход исторических про-цессов. Достаточно напомнить, что результатом ее было прекраще-ние существования четырех могущественных монархий, лишение власти около 40 монархов, ликвидация консервативно-авторитарной монархической модели в Европе.

Но в наибольшей степени военно-революционные катаклизмы затронули Россию, оказавшуюся в эпицентре этого мирового кон-фликта. Война самым решительным и непредсказуемым образом повлияла на сознание российского общества в целом, характер его развития, обусловила социальные сдвиги в революции, ускорила их динамику. В ходе войны в России поочередно сменились шесть го-сударственно-политических режимов и три основных модели разви-тия страны: «отстающая», консервативно-монархическая империя; «догоняющая», либерально-демократическая республика; «опере-жающая», модель псевдосоциалистических преобразований.

Российская империя, как Великая Держава (этот статус был при-своен России на Венском конгрессе 1814–1815 гг. наряду с Англией, Пруссией, Австрией, Францией), оправдывала участие в Первой ми-ровой, прикрываясь патриотическим идеями защиты национально-го суверенитета, территориальной целостности, верности союзни-ческому долгу. Это вызвало спонтанный взрыв националистических эмоций и тяжким бременем отложилось в сознании подавляющего

26 27

большинства населения России – крестьянства, патриотизм которо-го носил примитивный локальный характер. Не будем забывать и о том, что в ходе войны мыслящей единицей и единицей действия в России, чем дальше, тем больше, становилось не личность, а масса, толпа.

Под влиянием неудач в войне произошел перенос комплекса от-рицательных эмоций, связанных с образом внешнего врага (он да-леко и чрезвычайно силен, победить его проблематично) на образ врага внутреннего (он рядом, хорошо знаком и мешает победить внешнего врага), что вызвало синдром недоверия к власти. Посто-янная опасность и возможность гибели приводили к ожесточению и ненависти многомиллионные массы, вырабатывали агрессивные милитаризованные начала, склонность к насильственным действи-ям, девальвировали ценность жизни, изменили представления о важнейших нравственных нормах и запретах. Более того, многие считали, что нечеловеческая война освобождает от человеческих моральных устоев вообще, что насилие есть поведенческая норма.

Не умаляя других факторов, двигавших Россию к национальной катастрофе, следует заключить, что гремучая смесь воинствующего национализма и ксенофобии, получившая необычайно широкое рас-пространение, оказала дестабилизирующее воздействие на обще-ственно-политическую ситуацию в многонациональной крестьян-ской России. Объединение своеобразного российского общества на такой негативной основе оказалось чрезвычайно опасным для ре-жима, ибо она не только создавала конструкцию для политизации и углубления различных социальных конфликтов в координатах «свой – чужой», но и регулировала их, поднимая до всеобщего уровня и бросая политический вызов власти. Не имея позитивных символов общенационального единения, российское общество оказалось не-излечимо больным...

В.В. Бабашкин. Я хотел бы привлечь внимание к тому факту, что в современной отечественной историографии есть замечатель-но глубокое исследование отношения к Первой мировой войне на разных ее этапах как крестьян-фронтовиков, так и их односельчан, остававшихся в тылу. Это монография О.С. Поршневой «Крестьяне, рабочие и солдаты России накануне и в годы Первой мировой во-йны» – прекрасный пример того, какие результаты может дать об-ращение историка к социальной психологии.

Автор не просто констатирует качественное изменение отноше-ния крестьян к войне и, соответственно, к царю приблизительно с середины 1915 г., она находит это сообразным особенностям мен- г., она находит это сообразным особенностям мен-г., она находит это сообразным особенностям мен-талитета традиционного крестьянства: «Власть в рамках такого со-знания ощущается не как сфера человеческой деятельности, изна-чально несовершенная, а либо как область сакрального, истины и

справедливости, либо как царство тьмы. После того, как у носителя подобного сознания размывается представление о святости власти... оно заменяется на свою противоположность и порождает не легаль-ные формы борьбы за изменение облика власти, а полное ее отрица-ние и стремление уничтожить как источник зла».

Слухи, дискредитировавшие монархию, на завершающем эта-пе войны нарастали лавинообразно, основанные на них суждения были жестки и по-крестьянски категоричны. В такой напряженной атмосфере эти умонастроения кристаллизовались в частушки. «В 1917 г., – пишет Поршнева, – в фольклоре появилась знаковая ча-стушка: “Как на царском на троне замест сокола ворона, мы ворону невзлюбили, совсем царя отменили”».

А мне в этой связи вспоминается самая популярная тогда ча-стушка, которая присутствующим, конечно, знакома, и хождение которой в разных вариациях зафиксировано и в годы Гражданской войны. Я решил было в Интернете уточнить, в каких литературных источниках приводится эта частушка и ее вариации, и, кроме проче-го, обнаружил, что она ходит и сегодня – у составителей материалов ЕГЭ по обществознанию. Цитирую:

«Иногда свобода понимается как вседозволенность. В начале ХХ в. в русских деревнях пели такую частушку:

Бога нет, царя не надо.Губернатора убьем,Платить подати не будем,Во солдаты не пойдем.К каким последствиям может привести такое толкование свобо-

ды? Конкретизируйте свой ответ примерами».Если бы мне предложили конкретизировать примерами мое су-

губо отрицательное отношение к ЕГЭ по истории и обществозна-нию, этот вопрос был бы среди лучших примеров.

О.А. Сухова. Я представляю Среднее Поволжье. В историче-ском ракурсе – это, собственно говоря, регион, где были наиболее прочными традиции общинного миропорядка. Именно Среднее По-волжье выступает лидером крестьянского движения в революции 1905–1907 гг., и в революции 1917 г. эта реакция общинного созна-ния тоже проявилась.

Я хотела буквально по вопросам пройтись, чтобы уложиться по времени, и немного среагировать на те тезисы, которые прозвучали ранее. И тоже, наверное, хотела бы оттолкнуться от слов Т.И. Тро-шиной о том, что война воспринималась как отход. Общая основа здесь заключается в том, что в любом случае крестьянин вырывает-ся, уходит, выпадает из своей привычной среды обитания.

Но в таком случае, действительно, очень важно понять: почему эта волна раскрестьянивания вернулась в свое прежнее русло, когда

28 29

закончился весь этот период, и уже после революции 1917 г. вновь начинает возрождаться Традиция?

Конечно, война являет собой такой пример столкновения Тради-ции и Модерна и возможной реакции традиционного общества на индустриальную войну, на войну нового образца, нового качества.

Если говорить о столкновении Традиции и Модерна и о какой-то периодизации этого процесса, и о результатах этого процесса, то я бы хотела остановиться на достаточно известном всем источнике – это данные военно-цензурных пунктов. Благодаря деятельности военных цензоров мы имеем возможность изучить массовые на-строения как городского, так и крестьянского населения, потому как адресаты были указаны, и можно было проследить, чьи письма, и по содержанию отследить это, и, конечно же, можно сравнить по периодам войны, какие были настроения, на каком именно отрезке времени.

К этому можно добавить донесения губернских жандармских управлений, которые тоже фиксировали настроения как в тылу, так и на фронте, во всяком случае, настроения тех, кто приходил с во-йны.

В связи этим хотелось бы подчеркнуть, что для крестьянства во-йна была невиданным доселе испытанием. Хотя традиционное вос-приятие войны существовало. Существовало оно в контексте прине-сения жертвы. Лозунг «За Веру, Царя и Отечество!» не был пустым звуком – он был своего рода ритуалом, реакцией традиционного общества на военный конфликт.

Патриотические настроения были сильны не только в городах, но и в деревне. Тем более что крестьяне составили основу россий-ской армии. По сути дела, это традиционное общество оказалось на фронтах Первой мировой. Более 11 млн человек представляли рос-сийское крестьянство. Поэтому, конечно же, столкновение или, вер-нее, погружение в новую по технологическому уровню войну для крестьян было испытанием очень жестким и жестоким.

Это отражается в переписке, в солдатской корреспонденции, по-тому что очень четко фиксируются образы непривычные, неприят-ные, связанные именно с осознанием катастрофы или даже апока-липсиса. Рисуются эти образы в красках, в описании машин, каких-то огненных скорпионов, которые летают, опутали землю... Идут аналогии с колючей проволокой, с газами, с аэропланами... Это не просто отношение к смерти на войне, к гибели, к сражениям. Ко-нечно, смерть – особая тема, но вот это ощущение технологичного, техногенного характера войны как угрозы жизни, витальности тра-диционного общества – это присутствует. Поэтому война как вызов традиционной ментальности – да, безусловно, с этим тезисом мож-но согласиться.

Также я хотела бы дать реплику по поводу периода, когда на-чинается изменение оценки традиционного представления о войне, о существовании социальных взаимосвязей между государством и обществом, о доверии к власти и т.д. Здесь сложно сказать одно-значно, если мы будем использовать солдатскую корреспонденцию, потому что не присутствует в ней четкого такого водораздела: вот до этого времени все были ура-патриотами, а после перешли в разряд пацифистов. Нет. Это не только мое мнение, но и в исследованиях А.Б. Асташова очень четко представлено, что крестьяне относились к войне, к ратному подвигу так же как к своему труду, к хозяйству. То есть сезонный цикл. Весна – надежды на мир, надежды на успешное завершение войны. Это нормально. Патриотические настроения. Осень – ситуация меняется.

Эта сезонность «весна – осень» присутствует и в солдатской переписке. Даже весной 1917 г. есть подтверждения того, что кре-стьяне достаточно патриотично настроены, нет единства по поводу лозунгов «Долой войну!» и т.д.

Также хотелось бы остановиться на таком сюжете как влияние или образ солдаток. В целом, конечно, не только для фронта, но и для тыловых районов, для средневолжской деревни, образ солдата и образ солдатки становится определяющим во многих отношениях. Мы видим, как меняются гендерные роли в тыловых районах, когда женщина превращается в главу семью, представляет домохозяйство на сельском сходе, решает очень многие проблемы общины. Проис-ходит и резкое омоложение сельских сходов.

Так же, как ни странно, несмотря на, казалось бы, обогащение солдаток в связи с получением пособий, льгот и т.д., именно сол-датки были зачинщиками погромных движений на фоне недостатка хлеба, сахара и т.д. Очень массовым было это движение. Это было как раз в 1916 г.

Я не могу сравнивать с другими регионами, но вот по Среднему Поволжью мне не попадались материалы о расслоении солдаток, о том, что был какой-то контраст отношений между ними, в их среде. Это, наверное, региональные особенности какие-то. Хотелось бы отметить, что солдатки выступали единым фронтом за сохранение общинных традиций. От них зависело сохранение хозяйства в бу-дущем, и они представляли собой гарант сохранения села и образа жизни общины.

Именно поэтому, как раз таки к 1916 г., практически прекрати-лись выделы из общины и очень жестко разрастается конфликт меж-ду солдатками и выделенцами. Вот это еще одна линия раскола села в нашем регионе в ту эпоху.

А.А. Куренышев. Мне показалось, что вы, несколько по-женски, недооценили армию как таковую, как структуру, которая, в общем-

30 31

то, и из крестьянина сделает солдата, и никакие там эти вот его пред-рассудки с весной, осенью и прочим не выживут. Понимаете... Вот как вы думаете? Может быть, вы чуть-чуть женское впечатление о службе в армии привнесли? Не следует ли как-то от этого отходить, потому что немного искаженная картина получилась, что крестья-нин в армии остается крестьянином? Ну, кто в армии служил, тот знает прекрасно, что за пару месяцев из тебя сделают совершенно, так сказать, другого человека.

О.А. Сухова. Как раз к теме о том, что традиция потом возвра-тилась на круги своя и общинное сознание восторжествовало, я смею утверждать, что истребить крестьянскую ментальность за два месяца, и даже за три–четыре года войны все равно сложно. Все равно крестьяне оставались верны императивам патриархального сознания. Я не хочу сказать, что не было процесса раскрестьянива-ния. Наверно, речь идет о маргинализации, о том, что именно раз-рушались какие-то нормы, представления о норме и аномалии, что не было сдержек и противовесов, которые существовали в прошлые годы. Да, это процесс шел, безусловно. Крестьяне превращались в маргиналов, да еще и в таких, которые держали в руках оружие. Воз-вращаясь, они превращались в очень грозный фактор, потому что готовы были к любым радикальным действиям.

Но я бы хотела обратить внимание еще на одну особенность. По поводу сезонности или несезонности, готовности к радикальным выступлениям крестьян, которые два месяца прослужили в армии. Очень многое зависело от государства. Дело в том, что крестьяне, несмотря на то, что это такое вот реликтовое сословие, как писал В.П. Булдаков, тем не менее, готовы и способны к самоорганизации. Тот же пример бунтов во время мобилизационных кампаний.

И опять же в 1917 г., когда пала монархия, то первой социальной группой, кто предпринял попытку законотворческой инициативы (хотя бы в формате губернских съездов) – были как раз крестьяне.

Естественно, что решения крестьян в 1917 г. принимались в условиях дискредитации самой идеи государственности, причем конкретно монарха, в условиях, когда был еще такой контекст, как измена. В этом отношении следует учесть, что крестьяне как исто-рический субъект готовы были и к альтернативному развитию со-бытий. Это была такая масса, которая не обязательно должна была стать революционером, и погромщиком, и зверем-бунтарем. Все за-висело еще и от того, как выстраивались механизмы социально-по-литического взаимодействия. Неслучайно Б.И. Колоницкий в одной из своих работ приводит воспоминания немецкого солдата, который написал в марте 1917 г. в письме своим родным о том, что на фронте мало что изменилось, лишь в окопах находят изображения импера-тора Николая с выколотыми глазами. В координатах крестьянского

сознания это можно трактовать как наказание за измену, за то, что не получилось единения власти и общества.

Ю.П. Литвин. А можете сказать, сколько времени занимает об-ратный процесс: от радикализации крестьянина до возвращения к традиционным ценностям?

О.А. Сухова. Здесь, наверное, можно вести разговор о перио-де с 1914 по 1917 гг. Традиционные политические представления крестьян базировались на идее двухуровневой организации госу-дарства: первый уровень, представленный монархом и наместником Бога, и второй, горизонтальный уровень – это множество крестьян-ских общин. В условиях кризиса и затем краха монархической вла-сти, властно-политическое регулирование перемещается на уровень общины: правопреемником царя становится сход.

Как показывают материалы анкетирования, проведенного Мини-стерством земледелия летом 1917 г., представление о том, что об-щина является правопреемницей государства, появилось сразу же после распространения информации об отречении Николая II.

В.Я. Романченко. О.А. Сухова затронула важную проблему вза-имоотношения крестьянства и власти в Первую мировую войну. В частности, было отмечено, что крестьянство не обязательно должно было стать революционным, что здесь многое зависело от полити-ки государства, от того, как выстраивались механизмы его взаимо-действия с крестьянством. Думаю, что это слишком категорическое утверждение. С одной стороны, от способности государства выстра-ивать такие механизмы действительно многое зависело. И в том, что революционные настроения крестьянства в целом нарастали, немалая «заслуга» и царской власти (которая на относительно бес-кровные выступления крестьян в начале XX в. ответила массовы-XX в. ответила массовы- в. ответила массовы-ми карательными акциями, а затем сделала их заложниками своих амбициозных внешнеполитических планов – в качестве пушечного мяса с началом мировой войны), и Временного правительства (кото-рое продолжило репрессивную политику в отношении крестьянства и ненавистную уже в народе войну после падения царского режима), и политических партий. Но, на мой взгляд, в тех конкретно истори-ческих условиях переход российским крестьянством этой незримой черты – от традиционного образа жизни к революционному – про-изошел, по меньшей мере, за десятилетие до начала войны и был об-условлен комплексом экономических, социальных, политических... и ментальных, духовных предпосылок. Их вызревание, в свою оче-редь, уходит своими корнями в более ранний период аграрной исто-рии России. Что касается перехода в критическую фазу взаимоот-ношений крестьянства и власти в период войны, то следует иметь в виду, что это тоже лишь очередная фаза, этап антагонистических в своей основе отношений, уходящих в глубь российской истории,

32 33

отражавших не вдруг возникший цивилизационный раскол между «мужицким» миром и чуждым ему миром «барским». Зловещая роль Первой мировой состояла в том, что она перевела эти отно-шения из состояния «холодной войны» в стадию открытого, воору-женного противостояния, цивилизационного кризиса, приведшего к крушению Российской империи. Парадоксально, но выход из этого цивилизационного кризиса, равно как и выход России из войны, не сопровождался «снятием» антагонистического характера взаимоот-ношений крестьянства с новой, Советской, властью.

В данной связи можно предположить, что большевистский поли-тический режим, рожденный в условиях мировой кровавой войны, с неизбежностью должен был стать режимом диктаторским и тотали-тарным. Тем самым уже на стадии формирования в его фундамент был заложен механизм очередного системного кризиса и самоунич-тожения Советской цивилизации.

В порядке обсуждения хотелось бы также обратить внимание на то, что и в нынешней дискуссии, и в историографии основной акцент делается на вопросах, характеризующих влияние Первой мировой войны на крестьянство. Однако очевидно, что существова-ло и обратное: влияние крестьянства на ход и исход войны с точки зрения участия в ней России. Представляется продуктивным рас-смотрение данного аспекта через призму анализа эволюции в ходе войны социально-экономических отношений российской деревни с царской, а затем и Красной армией, влияния ситуации в деревне на решение продовольственной проблемы в стране. Предметом специ-ального исследования могли бы быть эволюция сознания крестьян в солдатских шинелях и крестьян, «ковавших победу» на ниве сель-скохозяйственного производства, влияние революционных настро-ений крестьян и революционного движения в деревне в целом на воюющую российскую армию, на власть, на программные и такти-ческие установки политических партий.

А.А. Симонов. Предлагаю продолжить тему крестьянства в ар-мии и милитаризации крестьянского сознания в годы Первой миро-вой войны и далее. Кстати, я согласен с О.А. Суховой в том, что крестьянин на фронте во многом оставался крестьянином. Не все конечно. Какие-то сельские жители смогли стать настоящими солда-тами и потом показали себя в годы Гражданской войны. А вот нача-ли воевать в мировую войну крестьяне с несколько иным сознанием – явно не военным. Именно война подвигла их на то, чтобы в итоге, но далеко не сразу, стать солдатами. Это хорошо видно уже на при-мере Второй мировой войны. По своему составу русская армия и советская армия были в основном крестьянские, но это совершенно две разные армии. Во Второй мировой крестьянин действительно был солдатом, но его, в большей степени, сделали воином 20 лет

индустриализации и коллективизации.Предлагаю поговорить о другом районе. Уже упомянули Се-

вер, Среднее Поволжье. Давайте посмотрим за Волгу и поговорим о крестьянах Саратовского и Самарского Заволжья, которые в годы Гражданской войны явили феномен В.И. Чапаева и чапаевцев. Во-первых, заволжские крестьяне – они несколько иные. Мы знаем, что есть сознание общее для всех русских крестьян. Но в разных регио-нах оно имеет свои оттенки. Так вот заволжские крестьяне – это по-томки колонизаторов, которые осваивали Дикую Степь, это потомки раскольников русских, потомки голытьбы, «гулящих людей», раз-инцев, запорожских казаков. Это такая смесь крестьянства, которое готово было за себя постоять и имело богатый военный опыт. Не зря у заволжских крестьян в культурных традициях воспевать Степана Разина. Потом этот дух разинщины и пугачевщины был перенесен на Гражданскую войну. Неслучайно в Чапаевской дивизии первые два полка именовались Разинский и Пугачевский.

Крестьяне Заволжья – это не лапотники, однозначно. Это огром-ное Гуляй-поле, и они уже готовы были воевать в Первую мировую. Мы знаем, что Гражданская война не обошлась без крестьянских восстаний. Самое главное такое мощное восстание в Заволжье – это восстание А.В. Сапожкова. Был еще В.А. Серов и другие. Кстати, все они – участники мировой войны, и достигли определенных успехов на той войне. Возьмем Чапаева. У него три георгиевских креста, две георгиевских медали. Сапожков – офицер военного времени, тоже георгиевский кавалер. Серов имел четыре георгиевских креста. Ну и т.д. Командиры у Чапаева – исключительно все унтер-офицеры из местных, и все на Великой войне отличились. Смею утверждать, что милитаризация сознания у крестьян-заволжцев была гораздо выше чем, например, у крестьян Центральной России.

А теперь насчет того, что крестьянин на войне оставался кре-стьянином. Дело в том, что система комплектования русской армии предусматривала жребий: только один из трех шел в армию. Одно-го призывали, а двое оставались. Так нужно было. Больше не надо. Очень дорого стоило содержание армии. Те крестьяне, которые прошли военную службу, составили ближайший резерв для действу-ющей армии в 1914 г. Ну, были, вы знаете, дивизии первоочередные и второочередные.

Чапаев служил во второочередной 82-й дивизии. То есть призы-вался из запаса. Были еще дивизии третьеочередные – ополченские.

Ополченцы – на них рукой махали – это как раз те крестьяне, ко-торые не знали военной службы. Их забирали в армию и долго пы-тались обучить военной науке. Такой призывник несколько месяцев проходил начальную военную подготовку, затем с маршевой ротой отправлялся на фронт, и там еще долго продолжал постигать воен-

34 35

ное ремесло. Боеготовность русской армии катастрофически падала с каждым годом войны. В 1917 г. это была совсем не та армия, ко-торая начинала войну в 1914 г., когда были победы. Уже в 1915 г. от кадровой армии ничего почти не осталось, и воевали в большинстве те, кто не проходил военной службы в мирное время.

Как же фронтовики из заволжской деревни воспринимали эту деревню, когда приходили с фронта? Мне попались воспоминания одного такого фронтовика. Вот он вернулся в волостное село Ма-рьевка Самарской губернии (кстати, потом, в годы Гражданской войны, это был центр формирования белой Народной армии). Его первые впечатления: село какое-то полинялое – дома покосились, плетни упали, их стали растаскивать на дрова, верблюдов ни одного не осталось, лошадей 70 % нет, волов всех съели, весь инвентарь какой-то старый и девушки за это время замуж не выходили. Вот такое у него было впечатление от своей деревни.

А.В. Гордон говорил о том, что не важно, у кого сколько деся-тин, а вот для крестьян Заволжья это было очень важно, потому что была резкая градация. Был крестьянин-индивидуалист, крестьянин-отрубщик, а их, кстати, было очень много. Например, в Самарской губернии в Новоузенском уезде отрубщики и хуторяне составляли 86,4 %, а в Николаевском – 52,5 %. А если эти два уезда соединить, то территория будет больше, чем Бельгия. Огромные земельные массивы. Общинники-крестьяне были противниками того, чтобы вообще были отрубщики. Заводилами были фронтовики. Причем много активных фронтовиков были не традиционными общинника-ми, а так называемыми пришлыми людьми из других мест Заволжья и Поволжья, которые работали батраками. Вот именно они начина-ют социальную революцию, начинают вместе с общинной беднотой уравнивать землю «по справедливости».

Заканчивая свое выступление, хочу сказать, что крестьянская русская армия в Первой мировой конечно, не была готова к этой войне. Система подготовки просто не была рассчитана на такую длительную войну и на такое крестьянское мировоззрение. Кстати, я согласен с О.А. Суховой, что для крестьянина танк, аэроплан – это, действительно, потрясение было, страшное потрясение. Ну, а во Вторую мировую он уже танк сам водил и сам летал на самолетах.

А.Б. Асташов. Я вот не понял... Первый раз слышу относитель-но того, что они пришлые. Они против общины. А за что они тогда были?

А.А. Куренышев. За общину. Против интервенции.А.А. Симонов. Они начинали. Потом уже... Как Чапаев формиро-

вал свои части? Очень просто. Первые чапаевцы – это весна 1918 г. Это первый поход на Уральск... Я просто смотрел красногвардей-ские дела, очень много, сотни дел посмотрел. Это возраст людей от

18 до 25 лет. Есть и 14-летние. Это беднота. Все из батраков почти. То есть те, кому терять нечего. Люди, еще даже семью не имеющие. Вообще терять нечего. Они могут только приобрести. Поэтому они готовы были воевать. Они на войне воевали, а сейчас готовы были забрать то, что считали принадлежащим им по праву.

А.Б. Асташов. У вас это прозвучало, что они были люди при-шлые.

А.А. Симонов. В том числе и пришлые люди. Пришлые были заводилами.

А.В. Посадский. Крестьянин живет в локальном мире, даже пе-ремещаясь, выходя в город (родня, земляки...). Мне кажется, вот эти самые пришлые обладали, в 1917-м особенно, своего рода амбива-лентностью: как голоса «большого» мира, но и как потенциальная угроза. У нас известны сюжеты, когда в 1917 г. деревня с удоволь-ствием третирует «своих» интеллигентов – как более не нужных и никчемных нахлебников – и в то же время взахлеб слушает точно та-ких же учителей, которые явились из соседнего уезда или губернии. А с развитием Гражданской войны толпы мешочников, беженцев, всяких «эшелонщиков» и прочих питали регионально-сепаратист-ские настроения, взращивая молодые национализмы. Отдельная большая тема.

А.А. Куренышев. Вот уточните, пожалуйста (А.А. Симонову): прозвучало, что сапожковское восстание – это крестьянское восста-ние. Мы знаем, что это дивизия вообще-то, и он был командир, и восстание это тем было страшно и опасно, что это восстание армей-ское.

А.А. Симонов. Смотря какая дивизия. Дивизия была формирую-щаяся. Она формировалась из местных крестьян.

А.А. Куренышев. Согласен.А.А. Симонов. А почему ему не быть еще и крестьянским вос-

станием, раз они за интересы выступали... А.А. Куренышев. Крестьянское восстание и восстание армей-

ское – это не одно и то же.А.А. Симонов. Сапожков, кстати, был из небедных людей.А.А. Куренышев. Это все понятно.Н.А. Дунаева. Я занимаюсь крестьянством Поволжья и Завол-

жья периода Первой мировой войны. Известие о войне крестьянство восприняло как трагедию. Если

в городах обыватели ходили на ура-патриотические демонстрации и проникались нездоровым восторгом, то в деревне ничего такого не было. Деревня насторожилась, напряглась и ожидала худшего. И если до войны в аграрной среде более или менее активно протекал процесс модернизации (в виде столыпинской реформы), то с нача-лом войны крестьянство спешит вернуться к истокам, к тому, что

36 37

столетиями помогало выживать: к традиционному укладу, к общине.Во-первых, как сегодня уже здесь упоминалось, с началом войны

практически полностью прекратился выход из общины. Солдатки просто выгоняли (а иногда даже избивали) землемеров, прибывав-ших в деревню для раздела земли.

Во-вторых, повышается общая религиозность на селе. Летом 1914 г. священники отмечают, что храмы полны, народ чрезвычайно активно жертвует на церковные нужды, даже те, кто годами прежде в церкви не показывался, не пропускают ни одной службы. И эта психологическая реакция на непосредственную угрозу жизни по-нятна и не нуждается в расшифровке (в годы Великой Отечествен-ной происходило нечто подобное: даже старые коммунисты носили ладанки; да и советское правительство, учитывая такие настроения населения, вынуждено было примириться с РПЦ).

В-третьих, широко обсуждавшиеся в литературе беспорядки во время мобилизации летом 1914 г. тоже укладываются в рамки тра-диционного поведения. Проводы в армию, а тем более на войну, с обильным возлиянием и дракой – это давняя традиция, существу-ющая и по сей день. Попытки правительства избежать беспорядков путем введения «сухого закона» привели как раз к противоположно-му результату, сопровождавшемуся погромами винных лавок и по-гребов.

Массовые выступления периода мобилизации были вызваны еще и тем обстоятельством, что призывники, прежде чем уйти на во-йну (с которой, очевидно, не все из них смогут вернуться), стреми-лись «напоследок» разрешить назревшие конфликты. Т.И. Трошина сегодня уже отмечала, что на севере призванные в армию крестья-не устраивали драки с теми, кто призыва избежал. В Поволжье по-добные «выяснения отношений» приняли три направления: первое – это в традиции – поджоги и грабежи помещичьих усадеб (при этом грабители мотивировали свое поведение тем, что они-де уходят на войну, на смерть – и имеют право получить компенсацию от поме-щиков, которые остаются в тылу); второе – это уже нечто новое – призывники-общинники шли бить ненавистных единоличников (не только били, но портили имущество, колотили стекла в домах и т.д.); третье – это тоже новшество – бунт молодежи против засилья и дик-тата стариков в общине (впрочем, разрешался этот новый конфликт вполне старыми методами – тем же самым мордобоем).

В целом, хочу отметить, Первая мировая оказала очень проти-воречивое влияние на российскую деревню: с одной стороны, она запустила новые (или активировала уже существующие) процессы Модерна в деревне, а с другой стороны, она заставляла людей искать защиты в рамках Традиции.

Е.И. Демидова. Мне хотелось бы продолжить картину, которая

стала вырисовываться здесь в отношении той ситуации, какая сло-жилась в поволжской деревне в годы войны.

Поволжская деревня существовала в достаточно сложных при-родно-климатических условиях. У нас год урожайный сменялся го-дом засушливым. Это зона рискованного земледелия. Но все-таки деревня поволжская давала устойчивый хлеб. И вот что мы наблю-даем уже в 1915 г.: сокращение посевных площадей, потому что не хватает рабочих рук. И следующий момент: начинает ужиматься хлебный рынок. Возникает проблема голода, очень серьезная про-блема в Поволжье именно в военные годы. Даже из саратовских многих деревень крестьяне, кто не оказался на фронте, вынуждены были уезжать на заработки в другие деревни, куда-то на юг, где они считали, что смогут лучше прокормить себя и близких, а семья оста-валась в саратовской деревне.

Следующая проблема, на которую мне бы хотелось обратить внимание, касается Саратовской губернии: в ней были территории локального проживания немецкого населения, немцев Поволжья. Немецкие деревни... Что мы наблюдаем? Усиливаются антинемец-кие настроения. Многие немцы вынуждены были уезжать. Сжига-ются дома, травля начинается и в деревне, и в городе.

Вот такое некое благополучие рушится. Рушится крестьянский мир. Рушится крестьянская семья.

В годы войны появляется огромное количество детей-сирот, по-тому что отец погиб на фронте, мать запила или покончила жизнь самоубийством – это тоже растет в деревне. Растет количество при-ютов, детских домов. Проблема беспризорности ненужных детей – тоже военная. Мы прекрасно знаем, что крестьяне, крестьянская семья – это, казалось бы, нерушимая такая вещь. Но в годы войны наступает семейный кризис.

Лично я придерживаюсь точки зрения, согласно которой в годы Первой мировой, в том числе среди крестьян Саратовской губернии, усиливаются революционные настроения. У нас они еще усилились в силу того, что в Саратовскую губернию много было эвакуировано из западных губерний. В частности, был эвакуирован Киевский уни-верситет. Все историки, занимающиеся историей высшей школы, отмечали, что до этого у нас было более или менее тихо и спокойно, достаточно был консервативный, провинциальный город. Но после эвакуации Киевского университета усиливаются революционные настроения.

Во многом показательны воспоминания крестьян-участников во-йны: дневники, личные воспоминания. Я вот приведу воспомина-ния совсем личные – это воспоминания моего дедушки, который со слов своего отца говорил, что в годы войны не стало крестьянской России. Это мнение современника, простого человека, крестьянина

38 39

русского: не стало крестьянской России.А.Б. Асташов. У меня проходили материалы о переселении уни-

верситетов, в том числе и Киевского, но о том, что там они делали революцию – не было.

Е.И. Демидова. Никто об этом не говорит. Но при этом усилива-ется студенческая активность, революционные настроения. В част-ности, растет популярность представителей РСДРП. Идет револю-ционизация настроений. До этого достаточно консервативные были взгляды.

А.А. Куренышев. У меня такой конкретный вопрос. Вы сказали, что немецкие погромы были... Какие-то примеры?

Е.И. Демидова. Естественно, были. Поджигали дома... Такое вот сложилось общественное мнение, что немцы – они не наши. Многие немецкие предприниматели просто убежали. Покинули дома, и бо-гатство свое бросили на произвол судьбы. И это еще до 1917 г.

Н.В. Токарев. Раз мы уж начали о географии, то теперь пойдем западнее, в Центральное Черноземье. Это места, где через какое-то время начнется «антоновщина».

Я прежде всего буду говорить об очень узкой проблематике – об идеологеме «черного передела», о том, как она нашла свое отраже-ние в крестьянских настроениях. Главным источником для рассуж-дений относительно этой проблематики являются отчеты общей и политической полиции. Тем более они распределены по месяцам, и в Тамбовском государственном архиве очень даже хорошо сохра-нились. Другое дело, что потенциал этого источника тоже иногда оставляет желать лучшего. Многое зависит от конкретного исправ-ника, от того насколько он был активным, насколько обширной по-лицейской агентурой он владел, насколько информативные источни-ки ему поставляли становые приставы, урядники и т.д.

Тем не менее, вырисовывается такая картина: еще только нача-лась мобилизация в Тамбовской губернии, как уже проявляют себя агрессивные настроения. Крестьяне и словом и делом готовы ото-брать землю у тех крестьян, которые переселились в Тамбовскую губернию, купив землю у Крестьянского поземельного банка.

Хотя этот отъем не состоялся, но эти настроения и не думали затухать. Можно говорить о том, что с сентября по декабрь 1914 г. – это постоянное ожидание милости от императора. За наши под-виги в войне, за нашу кровь Батюшка-царь, так и быть, нас когда-нибудь оделит землей. Можно здесь увидеть прямую преемствен-ность от юбилейных слухов 1911–1913 гг., когда крестьяне ждали получение земли то в честь 100-летия Отечественной войны 1812 г., то в честь 300-летия дома Романовых. Ну а некоторые ожидали, что через 50 лет после отмены крепостного права, наконец-то все-таки, Романовы решат бесплатно наделить крестьян землей.

Так вот, в 1915 г. эти настроения ожидания милости сменяются более радикальными. В полицейских донесениях появляется такая информация – явно из окопов, от солдат – которая, отражаясь в со-знании солдаток, потом выходит уже на уровень полицейских до-несений. Очень просто: земля вся будет отобрана и остается только понять, каким путем. Потом, в конце 1915 – 1916 гг., мы видим уже и способы такого отъема собственности: солдаты сами отбирают эту землю. Уже надежды на царя нет. В то же время сохраняются и пе-риодически проявляются настроения, когда снова ждем милости от царя.

Здесь надо затронуть еще один сюжет: дело в том, что во многом крестьянскому сознанию потакало само Российское государство, потому что периодически возникали то законы о том, что землю необходимо отобрать у немецких подданных, вообще у подданных центральных держав, то, что надо землей наградить, отобрав ее опять-таки у немцев, георгиевских кавалеров. А эта информация, попадая в газеты, потом в деревне получала настолько интересные интерпретации, и опять-таки все сводилось к одному – земля ско-ро будет наша. Соответственно, поскольку вот это ожидание, жажда земли, земельный голод не реализовывались, это способствовало радикализации настроений.

В 1917 г., как мы помним, уже полыхнуло. Приведу выписку из одного документа. Непременный член Козловской уездной землеу-строительной комиссии Л.А. Зборжевский буквально через несколь-ко дней после Февральской революции докладывал, как бывший земский начальник, уже не губернатору, а губернскому комиссару Временного правительства о том, что настроения в пользу «черного передела» не только никуда не ушли, а они вот-вот готовы прорвать-ся. Именно в Козловском уезде начинается в 1917 г. ситуация, кото-рая потом привела в Тамбовской губернии к появлению знаменито-го постановления № 3. Ну а результат мы с вами видим: многолетнее ожидание земли прорвалось уже в действие. Это, в конечном итоге, позволяет ответить на вопрос о том, может ли крестьянское созна-ние повлиять на ход войны. Может. В 1917 г. крестьяне, уставшие от войны, готовы больше уже не говорить, а действовать в отношении передела, не думая о патриотической защите нашего Отечества.

О.А. Сухова. Мне интересно ваше мнение по поводу причин возникновения этой мифологемы о «черном переделе». Она появи-лась не в 1914 г., а намного раньше. Почему такая убежденность? Реальных оснований для ее существования не было.

Н.В. Токарев. Я могу вспомнить мемуары митрополита Вениа-мина (Федченкова). Он выходец тоже из тамбовских краев, из Кир-сановского уезда, родился буквально в одном шаге от имения Ба-ратынских. В воспоминаниях своего детства будущий семинарист,

40 41

а потом будущий иерарх православной церкви, он говорил, что из-давна в крестьянских мечтах была мечта о том, что царь наделит землей.

Мне кажется, что есть прямая связь с отменой крепостного пра-ва. Вопрос только в том, когда и где эти настроения начинают ло-кализироваться. Я пытался посмотреть, примерно. Была рабочая версия, что, может быть, от дарственных крестьян, у которых надел совсем смешной. Нет, не получается. Это присутствует во всех уез-дах, и не только в русской деревне, но и в деревне национальной. Так, что здесь, скорее всего, мы выходим на уровень менталитета, на уровень отношений между царем и подданными: Батюшка-царь должен беспокоиться о своих детях. И эта отеческая забота должна проявиться в том, что он должен наконец решить проблему земель-ного голода, но не путем отрубщика, а, отвечая чаяниям крестьян, в силу экстенсивной парадигмы, он должен наделить их землей.

Мне кажется так: здесь мы выходим на уровень менталитета.Н.Ю. Пивоваров. Скажите, вот те самые козловские крестья-

не, которые первые подняли восстание, они по социальному составу чем-то отличались от крестьян Тамбовской губернии, ну, и шире, крестьян России?

Н.В. Токарев. Вообще-то это тоже Тамбовская губерния.Н.Ю. Пивоваров. Нет, я понимаю. Но это же разные уезды од-

ной губернии. Н.В. Токарев. Почему полыхнуло где-то раньше, где-то позже

– зависело от конкретной ситуации на местах. Где-то было больше земель банковских продано выходцам из других губерний, из других волостей, из других регионов. Это уже создавало напряжение между пришлыми и местными. Где-то крестьяне оказались более активны. Сколько и где было дезертиров, это тоже очень серьезная сила. Не все они были безоружные – были еще и вооруженные, и готовые радикально решать проблему.

М.М. Есикова. Я хочу продолжить рассуждения Н.В. Токарева о влиянии различных факторов на восприятие войны в крестьянском сознании.

Уже с ноября 1914 г. в Тамбовскую землю стали прибывать ниж-ние чины, которые были демобилизованы из армии по ранению, но в этот период властям можно было оставаться спокойными за их поведение и информацию, которую они могли бы сообщить одно-сельчанам. Иное дело – январь 1915 г. К этому времени русские во-йска уже потерпели поражение в Восточной Пруссии, и это сразу же сказалось на сведениях, которые доставляли прибывавшие раненые, больные и отпускные фронтовики. Так, стала обсуждаться проблема русских солдат, попавших в плен. Удручающее впечатление произ-водили рассказы о тех, кто сдавался добровольно. Пока подобная

информация вызывала бурю возмущения, потому что усилия пра-вительства по обработке умов не могли моментально сойти на нет. В феврале 1915 г. отрицательное отношение к войне приезжавших с фронта стало проявляться более явно. Их недовольство вызвало от-сутствие материальной помощи со стороны государства на период их отпуска или болезни. Так как к этому времени положение с посо-биями семьям призванных уже наладилось, то приехавшие фронто-вики по вполне понятным причинам рассчитывали на господдержку и для себя, но законом была предусмотрена пенсия только демоби-лизованным.

Примерно с лета 1915 г. у местных властей возникла еще одна проблема: прибывающие в губернию дезертиры. Поскольку послед-ним на лояльное отношение со стороны государства рассчитывать не приходилось, они становились одним из главных источников формирования отрицательного отношения к войне, причем очень часто вели они себя крайне агрессивно. На отношение крестьян к войне влияли также сообщения от русских солдат, находящихся в плену. И если русскоязычные военнопленные плохих сведений о своей жизни не предоставляли, что можно объяснить немецкой перлюстрацией, то военнопленные мордовской национальности, по сведениям Темниковского исправника, обходили эти препятствия при помощи своего языка, и в этих письмах говорилось о тяжелых земляных и лесных работах, плохом питании и быте. В итоге этот источник формирования крестьянского отношения к войне стал соз-давать у крестьян отрицательные эмоции, подкрепляемые общим состоянием сельского населения, утомленностью от войны и жела-нием ее быстрого окончания для получения земли.

Таким образом, крестьяне поддерживали ведение войны лишь в самом ее начале – с августа по декабрь 1914 г. Основными при-чинами подобного отношения можно считать мощную идеологиче-скую работу, проведенную правительством и местными властями, и упорно ходившими весь военный период слухами о возможности бесплатного получения земли крестьянами как победителями. Это являлось самым убедительным доводом при обосновании необхо-димости дальнейшего ведения войны. Настроение сельского насе-ления стало меняться начиная с января 1915 г. Здесь сказывались и поражения на фронте, и мобилизации, и реквизиции, отрицательно влиявшие на крестьянское хозяйство, и сообщения ратников о ре-альном положении на фронте, и собственные наблюдения крестьян. И если в 1915 г. о войне в отрицательном плане еще открыто не го-ворилось, так как все резервы, и моральные и материальные, еще не были использованы, то в 1916 г. отношение крестьянства к войне стло определенно отрицательным, тем более что для решения во-проса о земле ожидаемых от правительства действий не предприни-

42 43

малось. Это и подготовило благодатную почву в сознании крестьян для протеста, что привело в дальнейшем к их участию в революци-онных событиях 1917 г.

В.П. Николашин. Раз уже коллеги подняли тему радикально на-строенных дезертиров в черноземной деревне, то есть крестьян в солдатских шинелях, я хотел бы перейти к проблеме оценок кре-стьянством на завершающем этапе Первой мировой внутридеревен-ских реалий, а также влияния демобилизованных солдат на сель-скую повседневность.

В 1917–1918 гг. на европейской сцене завершалась драма, в ко-торой необходимо выделить несколько уровней конфликта: от ци-вилизационного на макроуровне до микроконфликта – на уровне регионов и даже крестьянских общин. Последний конфликт выра-жался, в первую очередь, в борьбе за землю. Кроме того, в дерев-не на первый план выступала антивоенная риторика. Стремление солдат-крестьян сохранить жизнь в непонятной им, если можно так выразиться, «не-Отечественной» войне, и, главное, вековые мечты о «Земле» и «Воле», боязнь не успеть к «разделу», толкали их на массовое самовольное, полулегальное оставление службы. Эска-лация внутридеревенского конфликта 1917–1918 гг. увеличивалась под воздействием прибывавших на родину демобилизованных и де-зертиров. Первые зачастую несли с собой революционно-больше-вистские идеи, вторые – анархический, асоциальный заряд. Отмечу, что феномен преломления большевистской идеологии в создании солдат-крестьян имел как разрушительные, так и «созидательные» начала. «Созидательные» позволили выстроить достаточно устой-чивые структуры Советской власти на местах уже в 1920-е гг. Де-зертиры, напротив, оказывались вне закона. Сценарий их поведения ограничивался либо сдачей власти (иногда даже строем и под песни, как это было в 1919 г. в Тамбове), либо уходом в бандитскую «оп-позицию». Этому способствовали и внутридеревенские настроения. Например, И.А. Бунин в «Окаянных днях» описывал восприятие крестьянами солдат, вернувшихся с фронта. 5 мая 1917 г. на мельни-це мужик говорил: «...Кто их распустил? Кому они тут нужны? Их, сукиных детей, арестовать надо!».

Жизненные альтернативы солдата-крестьянина и на родине, и в армии определялись целым комплексом факторов. По моему мне-нию, солдаты становились заложниками политических, революци-онных преобразований, материалом, из которого власть пыталась выковать новые политические структуры. А экономически поляри-зованная деревня с настороженностью относилась как к демобили-зованным, так и к дезертирам. Каждая социальная страта деревни имела поводы с осторожностью относиться к бывшим солдатам. Сама ситуация общеполитического кризиса формировала механику

роста числа дезертиров под воздействием перманентных мобилиза-ций Советской власти уже в послевоенный период.

Жернова военного времени перемалывали «человеческий ре-сурс», и деревня выступала основным донором военных, экономи-ческих и политических потрясений. При этом по революционным и военным счетам платило крестьянство, а точнее бабы, которые стали преобладающей рабочей силой в деревне. Крестьянство прифронто-вых губерний (таких как Курская, Орловская...) платило вдвойне и даже втройне. Первый раз – в рамках мобилизационных и эваку-ационных мероприятий. Второй раз – в рамках волны миграций с фронта демобилизованных, дезертировавших солдат. Третий раз – в ходе описанных выше процессов дестабилизации экономической и общественной жизни в прифронтовых губерниях.

В целом социальная напряженность и аграрный вопрос вызыва-ли антипатриотичные и откровенно антигосударственные настрое-ния в крестьянской среде. Ключевым вопросом на повестке дня стал следующий: «Чего в этот момент действительно хочет деревня?». И та политическая сила, которая была способна ответить на данный вопрос, должна была повести за собой деревню. А деревня жажда-ла, как я уже упоминал, получить в свое распоряжение поземельные ресурсы и как можно быстрее завершить войну. И большевики, при-дя к власти, умело сыграли на настроениях крестьянства, приняв декреты «О мире» и «О земле». Фасадный «демократизм» вывесок-названий этих нормативных актов скрывал за собой жесткую пропа-гандистскую рациональность и стремление национализировать ре-сурсы деревни. «Основной закон о социализации земли», принятый еще до подписания Брестского мирного договора, сформировал ос-новные черты аграрного строя, навязанные деревне большевиками.

Мир получился: Брест подвел черту под действиями русской ар-мии. Но мир оказался без «земли»: аграрный вопрос так и не был разрешен в 1918 г. Напротив, во второй половине 1918 г. большеви-ки начали «наступление» на деревню, ограничивая свободу деятель-ности общины на продовольственном «фронте», а также в сфере ис-пользования земельных ресурсов. Это не могло устроить крестьян-ский мир России, поэтому началась новая борьба деревни за свои права, но уже в рамках общенационального противостояния.

В.В. Кулачков. Мне хотелось бы сказать о некоторых социо-культурных тенденциях, наблюдавшихся в жизни крестьянства За-падного региона России чуть позже, в 1920-е гг. Понятно, что это уже период новой экономической политики, определенной так на-зываемой стабилизации жизни, но, по-моему, корни происходящих процессов находятся и в событиях Первой мировой.

Например, анализ половозрастных характеристик деревенско-го социума позволяет сделать вывод об изменении традиционных

44 45

ролей сельских женщин. Хотя в 1920-е гг. крестьянский семейный быт характеризовался преобладанием патриархальных нравов, од-нако шел и процесс постепенной эмансипации крестьянок, одной из более ранних причин которого стали события Первой мировой. Как сегодня уже отмечалось, уход мужчин на фронт заставлял кре-стьянок выполнять обязанности, ранее им не свойственные. И позже данные тенденции стимулировали мероприятия уже новой, Совет-ской власти.

Кроме того, сохраняли свои достаточно сильные позиции об-щинные структуры. Ослабление государственной власти, которое особенно усилилось в завершающий период войны, в немалой сте-пени этому способствовало. В свою очередь, изучение правовых аспектов крестьянского быта дает возможность сказать, что для ос-новной массы жителей деревни в 1920-е гг. сохраняло свою силу обычное право дореволюционного периода. С установлением Со-ветской власти в правовых взглядах сельского населения стали со-существовать нормы советского законодательства и традиционные нормы обычного права, постепенно эволюционирующие под влия-нием взаимного воздействия. Ярким примером служит отношение к лесопорубкам, которые крестьяне, в отличие от госструктур, не считали серьезным правонарушением.

В.С. Жукова. В своем выступлении я хочу обратиться к такому источнику как дневники. Дневниковые записи всегда представля-ют интерес для исследователей. Безусловную редкость составляют дневники крестьян.

Одним из них является дневник тотемского крестьянина А.Н. За-мараева, который был обнаружен научной группой под руководством А.А. Амосова. Он был опубликован в серии «Библиотека российско-го этнографа» в 1995 г. и в 1997 г. в «Тотьма: краеведческий аль-манах». Дневник охватывает довольно длительный период (с 1906 по 1922 гг.) и дает возможность проследить крестьянскую жизнь в период наибольших потрясений для России, включая Первую миро-вую.

Автор дневника помещает 18 июля 1914 г. (все записи – по старо-му стилю) следующую запись: «Утром, в пятницу, как громом уда-рило всех вестью о мобилизации всего запаса сил, начиная с 1897 года, то есть 17 лет, всех без исключения, кроме матросов. Пред-видится война с коварной Австрией... В разгаре самого сенокоса. Утром увели с пожней всех солдат... С ними ушли жены, и матери».

Далее на протяжении всего текста дневника крестьянин воспро-изводит важнейшие события войны, высказывает к ним свое отно-шение. Так, запись от 15 сентября 1914 г.: «Ну уж и война тяжела. Страшное напряжение... Сколько крови, сколько слез принес про-клятый Гогенцоллерн Вильгельм». От 5 октября 1914 г.: «...С Спас-

ской казенки все не отперты, охота бы выпить чашку вина. Все из-за войны. Очень кровопролитная война...».

Замараев отмечает некоторые особенности в церковной службе. Запись от 25 декабря 1914 г. «Рождество Христово... Был у заутрени и обедни. Нынче молебен после обедни служили не такой, как рань-ше служили об избавлении России от нашествия французов, а нын-че о даровании победы союзным народам над Германией. Праздник провели весело. Ноне все трезвые, вина нет».

Вот подошел к концу первый год войны и Замараев под ним под-водит черту. Запись от 31 декабря 1914 г.: «...для всей России трево-га, с 1 июля разразилась эта ужасная война, так что почти все муж-ское население было встревожено, а именно спросили сразу всех запасных солдат с 17 лет. Война, по-видимому, продлится долго, так как союзники твердо решили довести дело до конца, несмотря ни на какие жертвы, и уничтожить совсем германское могущество, кото-рое давило в последние годы всю Европу. Пусть бы мечты союзных держав осуществились в скором времени, и наступающий новый 1915 г. принес всему миру счастье и спокойную жизнь и осушил бы слезы всех разоренных и осиротевших от этой ужасной войны».

Некоторые высказывания Замараева демонстрируют религи-озность его сознания. Так, в ниже приведенных записях, помимо того, что крестьянин дает характеристику войне, он еще и говорит о неотвратимости Божьей кары, проводя аналогию происходящих событий с библейскими сюжетами: «...Страшно упорная и крово-пролитная война. Такой войны не бывало от сотворения мира. Вот, действительно, чортово поколение, эти немцы. Дай бы бог одолеть союзникам этого вероломного кайзера...» (9 февраля 1915 г.). «На всех фронтах идут бои. Но кажется, конец Германии и Австрии не далек. Сегодня видел во сне, как наказывали Вильгельма: его жгли на горячих углях» (18, 19 мая 1915 г.) «...Получаются письма от сол-дат, что проклятые немцы душат газом. Это уж адское изобретение, а кайзер – исчадье ада» (6 июня 1916 г.) «Война, война. Когда тебе будет и конец. Кажется, вся Европа задохнется. Союзники решили твердо победить Германию, а Германия хочет победить союзников. Опять Болгария объявила войну Сербии. Верно, что пошел брат на брата, восстанет царство на царство и народ на народ, как сказано в Евангелии» (3 октября 1916 г.).

Не чуждо крестьянину и чувство сострадания, а также забота о ведении хозяйства. Запись от 14 апреля 1916 г.: «...Сколько слез, сколько горя. Приходят полевые работы, а ратников взяли. Это уже пятый раз берут ратников. Проклятая война...» 9 мая: «Наши вой-ска отступили с Карпат. Усеяны русскими косточками эти Карпаты. Очень трудная война. Это ведь скоро 10 месяцев, а миру не слы-хать». 18 июля 1916 г. «Война вот уж два года как идет, а конца ей не

46 47

видно». 26 сентября: «...Сегодня отправили одну партию ратников. Жалко бедных, у других осталось по 6 человек детей, а они идут все без ропота. Эти серые русские не ведомые борцы за свою родину. Многим из них, наверное, не бывать домой».

Вот какой итог года подводит Замараев в конце 1916 г. (29 дека-бря): «Ушедший в вечность 1916 год принес всей России мало хоро-шего и отрадного. Кровопролитнейшая мировая война не кончена. Сотни тысяч людей всех воюющих государств преждевременно кон-чили разсчеты с землей, а впереди неизвестность и тайна, которая закрыта от нас...»

Несмотря не все тяготы военного времени, крестьянин очень болезненно реагирует на разложение армии. В 1917 г. он помещает следующие записи: «Русская армия оказалась одна из худых. Целыя дивизии отказываются идти в бой. Стыдно союзников и совестно против тех, которыя полегли костьми раньше. По-видимому, это теперешняя армия – одни пустокормы. Она не в состоянии зделать ничего хорошего...» (8 июня). «В армии дело обстоит не совсем хо-рошо. Солдаты, не сознательныя, темныя, тысячами уходят, бежат с фронта. Между тем некоторыя из них, в которых есть советь и со-знание, гибнут тысячами. Первыя – изменники и предатели родины, а вторыя – истинные защитники, которым честь и слава» (12 июля). «...Армия опозорила сама себя и родину, на солдат становится про-тивно смотреть» (22 августа). «Доблесныя наши войска сдали Ригу (татарская орда)» (20 июля).

Любая война опустошает, сеет горе, нужду, смерть. Она влечет за собой тяжелые последствия. Война нарушает естественное течение жизни, ставит людей в экстремальные условия выживания. Война оставляет неизгладимый след в сознании народа, но, несмотря на это, из данного источника мы можем видеть, что сознание крестья-нина остается традиционным.

А.В. Скутнев. Я бы хотел поговорить не только о крестьянах, но и, собственно говоря, обо всем сельском обществе, которое включа-ло в себя, в том числе, и священнослужителей.

Если вообще сравнивать пореформенную эпоху, время конца XIX в. и начало XX в. и тем более в годы войны, то чувствуется, что как бы все то же самое, а, тем не менее, изменения есть – и тем более заметные, что растет их массовость. В целом это можно объяснить секуляризацией сознания. В середине XIX в. священнослужителей тоже охватила секуляризация сознания, так же как это раньше охва-тило дворян. Это заметно в отношении к революции. Февраль 1917-го многие священнослужители встречали восторженно. Они были пропитаны духом революции.

Если мы говорим о Первой мировой, то бросается сразу в глаза отличие от предыдущих периодов – это отношение к заповеди «не

убий». Сегодня уже об этом говорили. Действительно, читая жур-налы Вятской духовной консистории, понимаешь, что, в принципе, каждый месяц в течение всех этих военных лет идут одни и те же дела, когда священнослужителей заставляют накладывать епитимью на крестьян по поводу их попыток самоубийства. Следовательно, можно предположить, что попыток было явно меньше неудачных... Скорее всего, было огромное количество удачных попыток. Причем оказывается, самоубийством заканчивали в годы войны и некоторые священнослужители, что, в принципе, является совершенно выдаю-щимся событием для церкви. Многие сходят с ума. Среди священ-нослужителей тоже такие случаи есть.

Цена человеческой жизни теряется в годы войны. Особенно в 1915–1916 гг. Мы обнаруживаем массу таких случаев, когда два бра-та, скажем, на фоне действующего «сухого закона», играют в карты в течение двух недель, употребляют алкоголь, понятно, что это не качественный алкоголь. На этом фоне, за 15 копеек, один убивает другого. Второго отправляют в арестанты.

Вот отношение к священнослужителям, скажем... Я не говорю о случаях, когда священнослужители нарушают заповеди, хотя это тоже заметно... Число внебрачных детей увеличилось в годы войны. Сами священнослужители иногда живут вне брака. Мы видим, как священнослужитель и его супруга, отвечая на вопрос благочинного, говорят, что у них просто не сложились отношения, и они реши-ли жить отдельно. Это, несомненно, оказывает влияние на паству. Растет число атеистов. Если в XIX в. это единичные случаи, когда консистория рассматривает дела про целые деревни, которые пишут запрос о том, что они хотят отказаться от православия и перейти в язычество, то в годы войны таких случаев становится больше.

По отношению к «сухому закону». В Вятской губернии тоже было в 1914 г., когда только началась война: в городе Котельниче-ском на призывном пункте произошли массовые беспорядки, в кото-рых приняло участие 6 тысяч призывников. Пришлось туда направ-лять команду. 12 человек пострадали. Четверо погибли.

Сами священнослужители поддерживают это, то есть торгуют алкоголем. Был случай, когда три крестьянина погибли от некаче-ственного спирта, который продали священнослужители.

Отношение к армии напрямую зависит и от отцов духовных. За-метно, как падение религиозности убыстряется в эти четыре года войны.

Причиной русской смуты является изменение менталитета, из-менение традиционного сознания. Я думаю, что немаловажную роль здесь сыграло и падение религиозности.

А.А. Симонов. Согласен, что часть священников, возможно, ушла в сторону от своих обязанностей. Но, как известно, на войне,

48 49

на фронте, в окопах – неверующих нет. Вы-то, наверно, больше про тыл говорите, священничество в тылу таким стало.

А.В. Скутнев. Действительно, на войне чувствуется, и об этом свидетельствуют мемуары, что религиозность выше, чем в тылу. Это действительно так.

Т.И. Трошина. Мы тут с О.А. Суховой переговорили... Мы по своим источникам, по своим регионам видим обратную картину – повышение роли церкви. Народ весь в церковь пошел опять. Свя-щенники, действительно, воспринимались как такие отцы народа. Авторитет священнослужителей чрезвычайно велик. У вас совер-шенно иная картина.

А.В. Скутнев. Нет, я с самого начала сказал, что являюсь исто-риком церкви...

Т.И. Трошина. А причина в чем?А.В. Скутнев. Нет, я хочу повторить, что я с самого начала ска-

зал: это бросается в глаза по сравнению с пореформенным пери-одом. Смотря что сравнивать. Понимаете, вот мы берем середину XIX в. и годы Первой мировой – отличия колоссальные. Особенно для меня, для человека, который этим занимается. Вот всех компо-нентах это – другой период. Я был поражен этими отличиями...

Т.И. Трошина. Может быть, я неправильно вопрос сформули-ровала... Но вы какими источниками пользовались? Потом, 1917 г. – это совсем другая ситуация. То есть читаешь, например, в церков-ных летописях, что сначала, на протяжении почти всей войны, поло-жительные моменты: благотворительность, приходские комитеты, помощь семьям призванных. Есть, конечно, и негативные моменты, но священнослужителям и прочей интеллигенции удается это все исправить. Но где-то в 1917 г. по весне приходят дезертиры (хотя, на мой взгляд, никакие это не дезертиры, а, просто, командиры самых «шумных», активных солдат отправляли в отпуска) и настраивают население уже против церкви. Так может быть, все-таки, хроноло-гически это 1917 г.? Это первый вопрос. Второй вопрос: какие ис-точники? В общем, как-то сложно представить, что священнослужи-тели будут торговать спиртными напитками.

А.В. Скутнев. Какие источники? Журналы духовной консисто-рии. По крайней мере, для тех, кто занимается историей РПЦ. Какие еще? Протоколы духовной консистории.

Т.И. Трошина. Может быть, это отдельные случаи? Может, их нельзя распространять на всю массу священнослужителей? И оце-нивать их уровень религиозности?

А.В. Скутнев. Статистика, конечно, вещь скупая. Но вот, ска-жем, я беру даже Архангельскую губернию, исследованием которой я занимался в архиве. Одно из мерил фактора религиозности – ко-личество людей, посещавших храм в течение года. Вот оно из года

в год падает, начиная с XIX в. Никаких повышающих нюансов там нет. Это такое бесконечно продолжающееся падение вниз. Годы во-йны просто обострили все это.

М.И. Ивашко. Представляется, что картина, словесно нарисо-ванная коллегами о степени религиозности российского крестьян-ства и поведения православного духовенства, окормляющего сель-скую паству в годы Первой мировой, требует определенного уточ-нения.

Прежде всего, трудно согласиться с утверждением о том, что на протяжении четырех лет войны «убыстряется падение религиоз-ности» среди российского крестьянства. Религиозность крестьян-ства стала меняться задолго до войны. Еще генерал А.И. Деникин, анализируя произошедшее с Россией в 1917 г., писал, что религи-озность русского народа, которая установилась за ним веками, не-сколько пошатнулась к началу ХХ в. В чем причина подобного из-менения? Факторов, которые оказывали влияние, много. Среди них: последствия реформ Александра II, завершение промышленного переворота и широкое распространение модернизационных и ми-грационных процессов, проникновение в деревню под воздействие реформ С.Ю. Витте и П.А. Столыпина капиталистических отноше-ний, разрушение традиционных общинных порядков деревни и т.д. Народ, по мнению того же Деникина, «подпал под власть утробных, материальных интересов, в которых видел единственную цель и смысл жизни...» В этом ряду стоит и война, которая, безусловно, внесла лепту в секуляризацию крестьянского сознания, разрушая привычный уклад его духовного мира, поведения и отношения к РПЦ и духовенству.

Кроме того, когда мы говорим о религиозности российского кре-стьянства, то нужно обозначать временной отрезок. Если это 1914–1915 гг., это – один уровень религиозности крестьянской массы. Не-смотря, на так называемый «ползучий атеизм», в крестьянской сре-де, так же как и в обществе в целом, царил подъем, воодушевление, патриотический порыв, направленный на поддержку самодержавия, российской армии. Огромная роль и заслуга в создании такой ат-мосферы принадлежала РПЦ, которая, опираясь на религиозность российского общества, в том числе и крестьянства, сумела добиться единения его в сложный для страны период.

И совсем другой уровень религиозности и настроения в кре-стьянской среде мы наблюдаем в 1916, 1917, 1918 гг. Это – разо-чарование и недоверие к власти, к РПЦ как институту, тесно свя-занному с властью, к самому духовенству, которое в экстремальных для государства условиях не смогло выступить в роли «духовного поводыря» и дать нравственные установки для деморализованного войной и революцией крестьянства. Отсюда снижение активности

50 51

крестьянства в различного рода благотворительной деятельности в пользу фронта, проявление недовольства в форме выступлений про-тив власти, а в отдельных случаях и против духовенства на местах.

И все же, представляется, что в войну не происходило катастро-фического падения уровня религиозности в крестьянской среде. По-давляющее большинство крестьян в условиях войны (а подавляю-щее большинство тягот легло на их плечи: не будем забывать, что на их долю приходилось 78 % в социальной структуре населения Российской империи в 1913 г.) утешение и душевное облегчение на-ходило именно в религиозной вере. Другое дело, что у российского крестьянства всегда присутствовало свое специфическое понима-ние веры. Об этом достаточно много сказано в отечественной исто-риографии. Представляется, что за годы войны в большей степени не уровень религиозности снижался, а менялось отношение кре-стьянства к РПЦ, которая ассоциировалась с властью. Рухнувшее самодержавие пошатнуло авторитет РПЦ и духовенства на местах в глазах крестьянской массы. А отсюда и те негативного характера примеры, о которых говорил уважаемый коллега А.В. Скутнев. Это были отдельные случаи, которые нельзя обобщать и говорить об их доминировании в рассматриваемый период. Заметим, не они опре-деляли суть настроений и поведения крестьянства в Первую миро-вую.

И второй момент, который прозвучал. Это поведение епархиаль-ного духовенства в годы войны. Многие из них (заметим, далеко не худшие) ушли на фронт. Протопресвитер армии флота Г.И. Ша-вельский в своих воспоминаниях назвал цифру более 5 тыс. Именно столько священников прошли за годы войны через действующую армию. Если учесть, что в начале войны в собственно военном ве-домстве числилось всего 730 священников, то получается, что в Первую мировую более 4 тыс. приходских священников познали тяготы фронтовой жизни. Духовенство, оставшееся на местах, по утверждению многих исследователей, занимались самой разной ра-ботой, направленной на оказание помощи фронту и семьям солдат в тылу. Это был повседневный труд, труд не напоказ, а во благо своей паствы. Эта страница в отечественной историографии на сегодняш-ний день мало изучена. Для полноты картины крестьянской жизни в годы войны она требует своего исследования. Конечно, были и другие примеры, который не красят историю РПЦ. Но не они были решающими в тот период. О них нужно говорить, как о пороках – и уроках, которые общество должно извлекать из своей истории.

А.В. Долгова. Я занималась исследованием крестьянства в годы Гражданской войны. Но, специально к этому мероприятию, я съез-дила на север Пермского края, на свою родину, в город Чердынь. И использовала для подготовки сегодняшнего выступления такие ис-

точники как журналы Чердынского уездного земского собрания за 1915 г. и документы Государственного архива Пермского края.

Надо сказать, что на севере, не только на севере Пермской гу-бернии, население встретило войну с патриотизмом, с всеобщим желанием помочь стране. Например, Чердынское уездное земство жертвовало 900 руб. в пользу пострадавших от военных действий.

Рядовое население тоже активно принимало участие. Несмотря на материальные трудности, желающих принять участие во благо Родины было достаточно. Помогали всем миром, закладывали по-следнее имущество, записывались добровольцами, в связи с чем резко обозначилась проблема нехватки врачей и учителей. Это было связано с тем, что многие уходили на фронт. Не буду сейчас зачиты-вать конкретные цифры, но это имело место.

О семьях призванных заботились губернские, уездные и волост-ные попечительства. Туда обращались за помощью их родствен-ники. Также документы свидетельствуют о том, что нуждающихся было действительно много. Практически у всех была одна и та же проблема – это нехватка рабочих рук, которая особенно проявлялась в период полевых работ. Чтобы ее решить, крестьянские семьи не-редко использовали наемный труд. Наемный труд не был, как из-вестно, продуктивным. Этот опыт, я имею в виду отказа от наемного труда, в Чердынском земстве не был учтен большевиками. Больше-вики активно привлекали военнопленных.

Программа оказания помощи в годы войны земствами разраба-тывалась с особой тщательностью. Необходимо было установить точное количество действительно нуждающихся семей. Недостаточ-но было факта присутствия члена семьи на фронте – учитывались состав семьи, количество работоспособных, имущественное поло-жение и другие обстоятельства. Попечительства очень тщательно изучали состав семей. Семьи в Чердынском уезде были очень боль-шие. Когда большая часть мужского населения ушла на фронт, об-разовалась нехватка рабочих рук. В семьях остались старики, дети, женщины и еще инвалиды. Конкретно по материалам Чердынского земства была высокая инвалидность.

Это было связано еще и с тем, что, несмотря на наличие земских больниц, беременные обращались к бабкам-повитухам. Отсюда был такой уровень инвалидности. То есть и женщины погибали, и дети, соответственно. И это при том, что больницы пустовали.

Еще хочу сказать, что способы и мотивы уклонения от службы среди крестьян в годы гражданской войны и в годы Первой миро-вой сильно отличались. Это объяснялось обстоятельствами и, во-обще, возможностью уклонения, да и отношение крестьян к служ-бе, в принципе, в годы мировой войны было другим. Более того, способы уклонения от службы среди рядовых чинов и офицерских

52 53

были также в корне различны. Например, в начале Гражданской во-йны основным способом уклонения от службы было уклонение с помощью поддельных документов, то в годы Первой мировой такой возможности не было. По крайней мере, я не встречала в архивных документах, чтобы был такой способ уклонения. Это было техниче-ски сложно.

Основными способами уклонения среди рядовых были бегство с поля боя, членовредительство, нанесение ущерба здоровью и даже поступление на государственную службу. А как крестьяне относи-лись к этому? Крестьяне к таким фактам относились негативно. Они даже доносили всем обществом. Причем не было единой формы об-ращения. Прочитаю документ, он небольшой совсем. Это 1915 г. На имя Пермского уездного воинского начальника поступило проше-ние от крестьянина: «Прошу Вас Ваше благородие принять сие мое прошение. Мне пришлось узнать у одного брата, что он остался по болезни сердца, но мне это стало очень подозрительно, так как он совершенно здоров. Их три брата и они живут все дома. А тут по-следнего хозяина и то взяли на войну и они эти же братья совер-шенно здоровые. Между этими тремя братьями есть богохульство. Как-то раз я остался с ними и начал у них спрашивать. Они мне рас-сказали, как они это делают с сердечной болью. Делают они это так: до прибытия на комиссию дня за два пускаются в пьянство, хлеба не едят, а затем в полутрезвом виде являются на медосмотр. Я чув-ствую по себе, что когда я напьюсь пьяный, то на следующий день голова у меня болит. Биение сердца получается очень сильное». В конце этого донесения он говорит, что каждый должен служить и «защищать Родину, Царя и Отечество»: «Имею честь доложить Ва-шему Высокоблагородию взять этих трех братьев (хотя бы одного) и положить его в больницу для испытания». Разные способы укло-нения от службы были: клали, например, камфору в уши – это вы-зывало кровотечение и т.д.

Последнее, что я хотела сказать: проведу параллель с Граждан-ской войной. Бытует мнение в исторической науке, что крестьяне не хотели воевать ни в Красной армии, ни в белых армиях. Если мы возьмем 1918 г., например, материалы по Пермской губернии, то я нашла массу документов, в которых содержатся списки доброволь-цев в Красную армию. Это, в основном, была молодежь. Падение Перми в декабре 1918 г. не было вызвано массовым дезертирством.

Т.И. Трошина. Безработица... Конечно, в армию шли. Куда еще? Заработать-то каким еще образом? Они получали хорошее жалова-ние.

А.В. Долгова. Они даже не знали, куда они идут. Просто в такой-то большевистский полк. Прямо чуть ли не целыми деревнями.

Т.И. Трошина. Белые стали больше платить, и они стали в бе-

лую армию идти.А.В. Долгова. Это уже потом было. Да, здесь я хочу заметить,

что вот это отношение крестьян к службе в Красной армии менялось в ходе Гражданской войны.

А.А. Куренышев. Опять я наблюдаю здесь такой женский под-ход к вопросам службы. У меня вопрос такой.

С.Ю. Разин. А вы хотите услышать мужской подход?А.А. Куренышев. Ну, еще бы. Кто служил – тот знает многое

из того, о чем тут говорится как о больших открытиях. Я имею в виду, что все методы «косьбы» от армии – они известны и до сих пор существуют. Но ведь и другая сторона-то присутствовала здесь. То есть, сама комиссия как-то же могла объективно оценить? Вот этот-то момент у вас как-то отражается?

А.В. Долгова. Могла ли комиссия определить?А.А. Куренышев. Да, да. Ну, если он напился вчера, то это же

видно! У него давление подскочило.А.В. Захаров. Я постараюсь ответить на те вопросы, которые

были заданы. И, прежде всего, на вопрос, была ли для русского кре-стьянства Первая мировая «Отечественной» войной, и есть ли раз-ница в том, как крестьяне России воспринимали Первую мировую и Вторую.

Судя по тому материалу, с которым я столкнулся, крестьяне в Первую мировую и крестьяне во Во вторую мировую – это абсолют-но разные люди. Связано это с тем, что Первая мировая началась по-сле некоторых результатов столыпинской аграрной реформы и поэ-тому крестьяне в этой войне защищали, прежде всего, те земельные наделы, которые они получили в результате этой реформы, и имен-но их можно в полной мере называть крестьянами. А те крестьяне, которые воевали во Вторую мировую, были колхозниками, и, как мне кажется, здесь, прежде всего, имели значение та пропаганда и идеология, которая была в Советском государстве. И нельзя уже их в полной мере называть крестьянами: они уже не воевали за землю, а воевали за государство и за идеологию.

Что касается «Отечественной» войны, то, естественно, крестья-не видели и в Первой мировой какие-то отголоски войны 1812 г. Они шли с воодушевлением, и есть огромное количество дока-зательств, свидетельств того, что крестьяне, прежде всего в тылу, хотели показать своим трудом отношение к Родине. Здесь уже не-сколько раз говорилось про труд крестьянок, про труд тех женщин, которые остались в селе. Я хотел бы привести такой пример, когда крестьянки, оставшись без мужей, с большим рвением относились к работе. Даже периодическая печать распространяла такие призывы: «Мы произвели весенние посевы так хорошо, как не производили в прошлом году наши мужья. По указаниям агронома, с помощью

54 55

земских сеялок, весенние работы прошли легко и хорошо». Может быть, это носило агитационный характер, но, скорее всего, так и было потому, что поступали сведения с других хозяйств, где помо-гали всем миром тем семьям, которые остались без мужей.

Вот, здесь, как мне кажется, идет еще одно столкновение между теми крестьянами, которые выделились в отруба и хутора – об этом тоже уже сегодня говорили – и теми, крестьянами, которые остались в общине. Вот на этот момент граница, скорее всего, стерлась. По-тому, что начало войны было на духе патриотизма, помогали всем, независимо от того остался в общине человек или выделился из нее, именно всем миром шли и помогали.

В 1916 г. уже такого не было. Уже натолкнулись на какие-то еди-ноличные интересы, собственнические интересы и такой бурной по-мощи не было.

Еще один момент, касающийся ментальности и борьбы настро-ений, – это беженцы. Как известно, в Саратовском Поволжье было очень много беженцев. Вот, что касается ментальности... Беженцы не хотели работать. Прежде всего, здесь была объективная причина – они получали пособия государственные, и это их не торопило к ра-боте. К этим беженцам возникали негативные настроения местного населения. Кроме того, если они работали, то для них были совер-шенно другие расценки – более высокие, чем для местных наемных работников. Это в очередной раз возбуждало среди сельского насе-ления недовольство беженцами и, опять же, подвигало к конфлик-ту между местным населением и пришлым. Ну и, в конце концов, была, немного, может быть даже, и лень этих беженцев, которые не видели земли своей, не видели своего двора и занимали иждивенче-ские позиции.

А.В. Скутнев. Вопрос по поводу того, что вы сказали, что от-носились негативно к тем, кто ушел на службу и вернулся в 1916 г.

А.В. Захаров. Нет, я не об этом говорил. Я говорил о том, что просто в 1915 г. помогали семьям, которые остались без мужей, го-раздо активнее, чем в 1916 г. Это было связано с подъемом патрио-тизма.

А.В. Скутнев. Да, вот. Не является ли это, опять же, региональ-ной спецификой? Дело в том, что я таких случаев немного обнару-жил, но они все за 1915 г. Причем за начало 1915 г., когда на сель-ских сходах крестьяне выступают резко против какой бы то ни было помощи солдаткам, отмечая, что, якобы, их мужья на войне в карты играют. Это я один случай привожу.

А.В. Захаров. Нет, я думаю, что помогали. У меня есть цифры. Допустим, есть Царицынский уезд, 1915 г. Вот Отрадненская во-лость – помогли 160-ти семьям, Липовская волость – помогли 191-й семье, Малыклинская – 60-ти семьям. Это массовый характер. Есть

данные не только по регионам Саратовской губернии, но и россий-ская статистика: Мариупольский уезд, Павлодарский, Бахмутов-ский... Я не буду сейчас перечислять. Было именно стремление по-мочь людям. Всем миром шли и помогали.

Ю.П. Литвин. То есть вы хотите сказать, что источником иж-дивенческих настроений были беженцы? Не семьи солдаток, не по-мощь государства этим семьям...

А.В. Захаров. Беженцы – это один из элементов иждивения. Они получали деньги – это раз. Еще и оправдание у них было та-кое своеобразное: многие не работали из-за того, что были заняты поиском разорвавшихся своих семей. Писали письма в различные ведомства... Может быть, делали видимость, а, может, реально ис-кали свою семью. Других особенных иждивенческих настроений не было заметно.

А.В. Посадский. Надо иметь в виду, что проблема желания или нежелания помогать и динамика этих настроений очень привязаны к конкретным обстоятельствам. Вероятно, по регионам окажутся су-щественные различия. Вот ряд сюжетов по Саратовской губернии. В 1915 г. крестьяне очень упрямо противостоят попыткам началь-ства добиться приговоров о помощи семьям призванных. Огульные обещания давать не желают. Назначаются конкретные помогающие конкретным семьям, в основном из родни. Аргумент: если выдать общий приговор, то солдатки сядут на шею и затаскают по судам при уклонении. Или, например, Кузнецкий уезд, медвежий угол. Есть славяне-военнопленные, которых можно бы раздать в помощь. Но в уезде сплошь соха, а австрийские пленные только на плуге ра-ботают. Бесполезны. То же и с беженцами зачастую. Некрестьянин, даже при доброй воле, в крестьянском труде не силен. Вообще, по жандармским донесениям, желание заключить мир на любых усло-виях в нашей губернии начинает фиксироваться, как желание мень-шинства, с осени 1915 г., не ранее. Сказывается усталость тыловой губернии и, вероятно, известное уныние после череды поражений. Специфический саратовский сюжет – огромные массивы немцев-ко-лонистов. В русском крестьянстве идея получения их земель фрон-товиками с переселением немцев, например, «к себе, в Германию», жила.

Н.В. Липатова. Я тоже постараюсь сосредоточиться на тех во-просах, которые сформулированы в проблематике нашего круглого стола. Первая мировая сломала привычнее социальные роли, а рево-люция 1917 г. этот процесс только усугубила. Неопределенность – одно из самых сложных, неприятных, разрушительно действующих на человека состояний. Солдаты тыловых гарнизонов 1917 г. – это как раз одно из проявлений такого состояния. Это были достаточно многочисленные военные силы. Численность тыловых гарнизонов,

56 57

например, в Самаре составляла 60 тыс., в Сызрани – 29 тыс., в Сим-бирске – 35 тыс.

Поставленные под ружье и находившиеся в тылу, они ощущали себя в шинелях, как в «платье с чужого плеча». Безусловно, от своих крестьянских корней они не только не отказывались, но и, как сви-детельствуют материалы писем и фрагменты воспоминаний, счита-ли, что это и есть их настоящая жизнь, роль и даже святая миссия: пахать землю и выращивать хлеб. Это надломленная крестьянская идентичность подпитывалась и тем, что фронтовики тыловиков не принимали за своих, так как они «пороху еще не нюхали». Крестья-не видели в них угрозу, так как в поисках пропитания, которое в ты-ловые гарнизоны распределялось по остаточному принципу, вместо занятия необходимым делом – посевными работами – солдаты-ты-ловики «рыскали» по окрестностям в поисках пропитания, грабили мирное население и «прохлаждались» в казармах. В поисках до-полнительного заработка они пользовались главным «аргументом» – оружием. Например, в конфликте между рабочими и солдатами за-пасного 158-го полка, когда военные заявили: «Если вы нас не при-мете на работу, то будете выбиты штыками, а крестьяне хлеба вам не дадут». В некоторых городах, например, в Саратове, они превра-тились, по сообщениям губернатора, в «главное зло, безответствен-ных хозяев положения». Аресты, самосуды – во всех этих делах они присутствовали. Самостоятельное «улаживание» спорных вопросов выливалось в поджоги и столкновения с местными жителями.

Страх, неуверенность в будущем порождали и массовую истерию, хулиганство, дезертирство уже из тыловых гарнизонов. Солдаты-крестьяне были одной из самых уязвимых социальных групп. Их поведение характеризовалось повышенной степенью конфликтности. Что было наиболее примечательным в Поволжье – среди рабочих и крестьян, наоборот, присутствовало стремление к конформизму. Исследователи тыловых гарнизонов выделяют ряд тенденций, характерных для этих воинских формирований. К ним относились высокая политизация солдатских масс, общее падение дисциплины и пренебрежение воинским уставом из-за введения приказа № 1. Последний должен был, по замыслу его авторов, пресечь такие нарушения, как препятствие замене тяжелых наказаний на более легкие, давление на врачей (в Самарском гарнизоне по прика- (в Самарском гарнизоне по прика-зу генерала А.Г. Сандецкого один из солдат, признанный негодным к службе 6 (!) раз, был объявлен генералом годным к службе, хотя врач утверждал, что не стоит пересматривать решение), препятствие встречам с близкими, формирование «вечного животного страха перед начальством».

Анализируя переписку, постановления поволжских Советов, земств, других учреждений и непосредственно выступления самих

солдат, обращения их к своему руководству, можно выделить три главных символа-образа, определяющих крестьянскую идентич-ность солдат тыловых гарнизонов, которые переживают трансфор-мацию в годы Первой мировой. Эти три составляющие выявлены с помощью метода фрейм-анализа (рамочного анализа) переписки, публикаций, материалов воспоминаний, чтобы выявить наиболее общие формулировки. В нашем случае более других оказались вос-требованными такие категории фрейм-анализа, как «видимость», «форматирование» и «важность» (“salience”, “sizing”, “importance”) – именно с их помощью были проанализированы 123 источника.

Сам этот механизм трансформации был только запущен Первой мировой – и продолжил свое действии во Вторую мировую. Что же представляют эти символы-образы (как стержень крестьянской идентичности), и как они проявлялись в этих двух войнах?

Прежде всего – это земля как непреложная ценность. Так было на протяжении всей истории России. Однако 1917 г. вносит коррек-тиву: земля не сама по себе является ценностью, а ценность – то, что она может дать. И факт того, что ней можно и нужно работать. В Саратовской, Самарской, Симбирской и частично Казанской губер-ниях солдаты в начале сельскохозяйственного сезона захватывали кусочек земли и обрабатывали его, что-то выращивая на грядках, чтобы прокормить себя. Это подтверждает фактор сезонности, о ко-тором здесь говорили, правда, в несколько ином контексте. Это под-тверждает то, что мыслили они, в данном случае, именно как кре-стьяне, а не как солдаты. Безусловно, были и «истинные» солдаты, которых переводили в тыловой гарнизон и они очень удивлялись: «Вы что делаете? Вы зачем работаете вот на этом огороде? Вы зачем все это сажаете? Надо писать выше, надо писать руководству и тогда все будет в порядке».

Во время Второй мировой, по воспоминаниям тех, кто был угнан в Германию на работу, а потом оказался в переселенческих лагерях, эта тяга к земле позволяла выжить, сохранить себя. Люди, оказав-шись на чужой территории, на территории врага, работали – и ра-ботали, в общем, достаточно хорошо. В ряде публикаций это даже было предметом критики и трактовалось чуть ли не как факт преда-тельства. Но для крестьян, оказавшихся на земле, – это был способ просто забыть о том, что ты на чужой территории, «не сойти с ума», «не погибнуть». Ведь земля – она не просто ценность, она должна возделываться; и крестьянский труд – это один из способов утверж-дения себя как крестьянина, как человека, связанного с землей.

Еще одним символом крестьянства была общность – как цен-ность и иррациональное в своей сути доверие. Если человека при-знали своим, то солдаты тылового гарнизона ему доверяют, но не как солдату, а как крестьянину. В документах дела генерала Сан-

58 59

децкого есть такие объяснения успеха внезапной большевистской агитации в Самарском гарнизоне в 1917 г. (еще до Корниловского мятежа): «Почему вы поддержали и поверили, не выступили про-тив? Он ведь чужой. А почему вы послушали того, кто пришел к вам извне? – Потому что он крестьянин, он не солдат». Речь шла о большевике Гришине, который доказал, что он свой и знает, что такое крестьянский труд. В материалах дела подробно описывает-ся, почему именно солдаты самарского гарнизона признали его кре-стьянином. Это был своеобразный тест-контроль, собеседование. Летом 1917 г., когда новый человек приходил, прибивался к тыло-вым гарнизонам, то одним из показателей были загорелые кисти рук (крестьяне в поле закрывали руки до ладоней, а рабочие, наоборот, закатывали рукава).

Третьим символом-образом является ценность рода и семьи. Главная задача человека на войне – выжить. Ради чего выжить? Не только ради того, чтобы самому выжить, но и потому, что если с ним что-то случится, его семья потом будет бедствовать и голодать. Именно поэтому солдаты тыловых гарнизонов грабили окрестных крестьян. Потом писали в рапорте, что «в этой семье есть еда на троих, а живет только двое. А у нас еды нет. Они не хотят это по-нять, поэтому мы берем хлеб насильно». В то же время, если они не считали, что крестьянам хватает хлеба, то, наоборот, отказывались изымать хлеб по мартовскому (1917 г.) закону о хлебной монопо-лии. Так, в с. Атяшево Ардатовского уезда Симбирской губернии двое солдат агитировали население против хлебной монополии и препятствовали реквизиции хлеба, несмотря на то, что изначально были отправлены объяснять крестьянам необходимость сдачи хле-ба на ссыпные пункты по твердым ценам. В с. Малячкино Сызран-ского уезда население не подчинилось требованию сдать хлеб, и 28 августа солдаты его поддержали, нарушив приказ и, отказываясь изымать хлеб силой. Военный отряд, отправленный в Ишеевку Сим-бирской губернии для осуществления закона о хлебной монополии пришлось вернуть, так как он с заданием не справился.

С целью прокормить семью тыловики бежали домой, просили отпуска. Чтобы сократить количество дезертиров, местные органы власти принимали решения о предоставлении отпусков. Так, Самар-ский Совет (по сообщению газеты «Известия Самарского Совета» от 22 марта 1917 г.) принял решение о предоставлении солдатам такого отпуска на 21 день. В первый же день уехало 1 400 человек Всего планировалось перевести 12 тыс. отпускников.

Обе мировые войны изменяют ценность семьи и рода как едини-цы на ценность конкретных членов семьи. По материалам писем это наиболее ярко видно. Автор одного из них пытался объяснить род-ным свое видение основной задачи на войне так: «Вот теперь я по-

нимаю, что у меня есть трое внуков, семеро правнуков, и, соответ-ственно, столько-то сыновей, а вот мой отец даже не знал, сколько у него внуков. Он их по именам не может перечислить... Моя задача защищать конкретных людей, а не в целом семью».

В.Б. Безгин. Если Первая мировая и была «Отечественной», то лишь в самом ее начале, когда объявление Германией войны России вызвала в стране подъем патриотических настроений и консолида-цию различных слоев общества. Однако к 1916 г. все изменилось. Не стало кадровой российской армии, которую сменили мобили-зованные крестьяне. В целях дискредитации царского правитель-ства Прогрессистский блок выдвинул надуманный тезис о «госу-дарственной измене», который был тотчас подхвачен либеральной прессой. Отречение Николая II с целью «спасения Отечества» вы-II с целью «спасения Отечества» вы- с целью «спасения Отечества» вы-холостило государственный смысл военных действий. Разрушение армии было довершено приказом № 1 Временного правительства, вызвавшего волны дезертиров.

Российская армия периода войны была по своей сути крестьян-ской. Ее дух и боеспособность во многом зависели от настроения крестьян, одетых в солдатские шинели. На передовой они мысля-ми и чаяниями продолжали оставаться в родной деревне. События, происходившие там, волновали их больше, чем планы военного ко-мандования и текущие боевые операции. События февраля 1917 г. окончательно деморализовали русскую армию. Но в большей мере на ее состояние повлиял начавшийся в селе «черный передел». В условиях слабости центральной власти и фактического безвластия на местах община взяла инициативу в свои руки, приступив к осу-ществлению вековой крестьянской утопии – ликвидации помещи-чьего землевладения. Масса крестьян-дезертиров, хлынувшая в родные села, боясь опоздать к разделу вожделенной земли, придала радикализм этому процессу. Временное правительство не было в со-стоянии остановить крестьянскую самодеятельность, хотя и пыта-лось удержать аграрное движение в правовом поле. В результате зе-мельный вопрос был решен в общинной традиции уравнительного распределения, а отрубные и хуторские хозяйства были фактически ликвидированы.

Думаю, что в этот период итог войны для России был уже пред-решен. «Власть земли» для крестьянина оказалась ближе и сильнее, чем геополитические интересы страны. Мужик не хотел воевать, и добровольный набор, а потом и мобилизация в Красную армию, лишь подтвердили это. Но острый внутриполитический конфликт и как следствие Гражданская война не оставили крестьянству возмож-ности занять позицию стороннего наблюдателя. Российская деревня по традиции выступила для противоборствующих сторон источни-ком людских ресурсов и хлеба. Продовольственная диктатура для

60 61

коммунистического режима стала способом удержания власти. На насилие власти село ответило чередой крестьянских восстаний, а участие в них крестьян-фронтовиков придавали им организованный и ожесточенный характер. В отличие от времени Первой мировой понятие «Отечество» для участников «зеленого» движения приоб-рело конкретное значение: это были их родные села и деревни. В этой борьбе крестьянство отстаивало свое право на землю и хлеб, на деревню свободную от власти, как помещиков, так и коммунистов.

А.Б. Асташов. Относительно патриотизма... Там все непросто. Я смотрел письма многие... Конечно, шквал идет всегда в отчетах. Но там есть эмпирика. Я бы это назвал пассивным патриотизмом. Он говорит: «Я пошел защищать Родину, потому что судьба такая». Ведь это штамп. И это, кстати, логично, потому что откуда же, как же он вдруг пропал? Конечно, он был несознательный – это очевид-но.

Второй вопрос относительно того, воспитывала ли армия из крестьянина солдата. Очень тяжелый период был первый... Конеч-но, все знают аргументы. Это А.А. Брусилов, который сказал, что мобилизационную армию перебили осенью 1915 г. Он просто при-печатал: это все. Резко изменился состав. Вопрос о земле так и не был решен. Треть крестьян вообще проходила службу... А призыв-то был всеобщий... О чем речь? Дальше все просто. В армии – 15 млн солдат. Из них остались 9 млн, которые никогда в жизни не служи-ли в армии. У него там панические вещи. Особенно в феврале он начинает просто панику. Он написал письмо начальнику штаба, в котором он спрашивает: «Что делать? Мы ничего не можем сделать с запасными батальонами? Пошло такое просто хулиганье!».

Там интересные вещи относительно гендерных отношений. Во-прос раскрестьянивания, мне кажется, носит несколько негативный аспект. Он просто стал никем. А мне кажется, что он стал кем-то. Пример приведу. Война – это большая мясорубка. Солдат – он член какой семьи? Малой. Или что? В чем дело? А у него жена. А вот на кого выписывалось именно пособие. На жену. Дело в том, что рань-ше отходник должен был все отдавать в общий котел. Он идет опять к начальнику штаба и говорит: «Меня грабит кто? Не жена. Меня грабит отец, вот, большой. А жена просит пособие, чтобы ей его отдали». Возникает, фактически, связь малой семьи. А это начало современности.

Следующий момент, относительно отхода... Здесь коллеги из ре-гионов, я думаю, больше меня знают об этом. Дело в том, что в от-ходе есть цикл. Боюсь, что он определяется циклом деторождения. То есть солдат уходит в отход и через год он обязательно придет… А что за призыв был осенью 1915 г. и почему осенью 1916 г. начался этот обвал, кризис и прочее? Мне кажется, что это важно. Я пони-

маю, что это спорный момент. Но вот отход – я даже не ожидал, что здесь соберется такая группа, которая вся за отход…

Наконец, последнее. Важно учитывать влияние территориаль-ного районирования на формирования военных частей и военные действия, влияние территорий крестьянских на саму же армию. На-пример, громадное влияние имели сибирские полки. Ну и, конечно, вставали вопросы: «А товарищи из Архангельска? А чем там волжа-не занимались?..». Это очень интересный вопрос. Я понимаю, что в Сибири там менталитет, «да пошли там куда подальше»... Они, конечно, явно тон задавали...

Н.Ю. Пивоваров. У меня как раз про Сибирь: небольшое вы-ступление, посвященное сибирской кооперации в годы Первой ми-ровой. Надо сказать, что она занимала довольно существенный сег-мент региональной сибирской экономики. Достаточно упомянуть, что пайщиками кооперативов разных видов являлись около 10 млн человек. Это примерно 85–90 % населения Сибири того времени. Вообще, на территории Сибири находилось примерно 15 тыс. раз-личных видов низовых кооперативов, что составляло четверть всех российских кооперативов.

Вместе с тем, кооперация в годы войны претерпела существен-ную трансформацию. До войны это был типичный институт рын-ка, благодаря которому либо крестьяне продавали свою продукцию на российский и даже внешний рынки (например, знаменитое си-бирское масло), либо брали кредиты, чтобы совершенствовать свое хозяйство. В войну мы видим определенную «примитивизацию» кооперации. Вся кооперация превращается в «потребиловку», ког-да все сводится лишь к тому, чтобы получить дефицитный товар. У крестьян появляются деньги. Как за счет тех же, неоднократно упоминавшихся, продовольственных пайков, так и за счет того, что крестьянки и солдатки, чувствуя кризис, начинают продавать скот, инвентарь. И у них появляются так называемые «бешеные» деньги. Скапливаются целые сундуки этих «бешеных» денег. Некоторые из них расходуются нерационально, что-то отпускается на приданное дочери, а кто-то вообще начинает покупать то, что раньше счита-лось роскошью в Сибири: белый хлеб, сладости, дорогие ткани – то есть все то, что раньше было недоступно крестьянину.

Некоторые виды кредитных кооперативов перестают выдавать кредиты и ссуды, а занимаются торговлей племенным скотом или распределением товаров. В свою очередь, потребительские коопе-ративы из деревни активно проникают в города, где они принимают всевозможные виды: потребительские общества студентов, учащих-ся, детей-сирот, дам–сибирских горожанок. Апофеозом стало по-явление, правда уже в годы Гражданской войны, потребительского общества служащих Временного Сибирского правительства. Его

62 63

можно назвать первым прообразом советских спецраспредителей.Кроме этого, кооперация начинает вбирать в себя общинные

практики. Так, если до мировой войны не было строгого регламенти-рования по количеству паев и пай давал возможность больше взять товаров, то в войну мы видим, что община приказывает: одна семья – один пай, и не больше. Именно в годы войны начинают зачислять в кооперативы чуть ли не всю деревню. Даже когда руководство того или иного кооператива спрашивали: «Сколько членов состоит у вас в кооперативе?», – тследовал примерно такой ответ: «Да все село. Вся деревня состоит». И, действительно, часто это было так. Товары уже распределялись не только среди членов кооперативов, но и всех жителей села. Такие вот уравнительные тенденции стали прослежи-ваться в кооперации.

Еще один важный момент состоит в том, что благодаря коопера-ции распространяются идеи так называемого «кооперативного со-циализма», который, опять же, активнейшим образом выковывался в годы Первой мировой. Он активно вобрал в себя черты коммуни-стической идеологии. Ведущие идеологи, вожди сибирской коопе-рации, во многом предвосхищая заветы Ленина, говорили, что толь-ко благодаря кооперации возможно достигнуть коммунистического общества.

Завершая выступление, я еще раз хотел бы подчеркнуть, что ко-операция – это лишь один из элементов постепенного окрестьяни-вания экономики. Безусловно, этих элементов было гораздо больше, и процесс этот был шире. Но это был наиболее яркий элемент, став-ший в Сибири такой региональной спецификой.

А.В. Гордон. Я так понял, что под понятием «кооперация» со-единились самые разные ее виды. Речь идет сначала о заемной ко-операции, кредитно-финансовой кооперации, потом перешли на снабженческо-сбытовую кооперацию. А вот что было с производ-ственной кооперацией?

Н.Ю. Пивоваров. Была маслодельная кооперация. Дело в том, что до войны было довольно строгое распределение обязанностей в кооперации. В Сибири существовало три вида кооперации: мас-лодельная, кредитная и потребительская. Так вот, в годы войны фактически происходит смешение этих функций. И маслодельная кооперация, и кредитная кооперация стали заниматься только лишь доставкой и распределением товаров. Что, впрочем, было объектив-но в тех условиях.

А.В. Гордон. Если говорить про коммунизм, то его теоретики прежде всего выделяли производственную кооперацию как наивыс-шую ее форму.

Н.Ю. Пивоваров. Нет. Это именно вожди и идеологи сибирской коллективизации обосновывали, что потребительская кооперация

является высшей формой кооперации. Что, безусловно, разнилось с традиционными коммунистическими теориями.

А.В. Гордон. Это похоже на китайскую народную коммуну.А.А. Куренышев. Современные общественные науки (социоло-

гия, история, экономика) ввели в научный оборот довольно сложную классификацию социальных групп населения, основанную на раз-личных объективных и субъективных признаках. Помимо традици-онной марксистской стратификации принимаются во внимание не-которые другие категориальные признаки: пол, возраст, временное социальное состояние, связанное с более-менее длительными обще-ственными процессами. К последним, безусловно, можно отнести и состояние войны, несомненно оказывающим сильное воздействие на все социальные группы. Однако сколь бы ни были изощренны современные обществоведы в изобретении все новых градаций со-циальных групп, общество во время войны делилось на две страты: тех, кто находился на фронте, и тех, кто оставался в тылу. Естествен-но, между этими стратами не было китайской стены, существовали промежуточные, переходные и т.п. группы населения.

Первый тип ментальности крестьянства – ментальность соб-ственника, производителя сельскохозяйственной продукции. «Горо-дам хлеба не дадим», – говорили на сходах в разных частях страны крестьяне, – «потому что не хотим кормить буржуев и зарвавшихся рабочих, не дадим хлеба и армии, потому что так быстрее кончится война».

Крестьянину как воину, участнику стратегических операций, разрабатываемых где-то далеко в штабах, были присущи все те чер-ты локальности мышления, о которых так много писалось в связи с крестьянскими восстаниями и войнами. Крестьянин, одетый в сол-датскую шинель, плохо понимал, зачем нужно посягать на чужую и достаточно некачественную землю Галиции, оборонять такую же в Польше, когда своя, черноземная, лежит втуне из-за отсутствии хозяна-работника. Как вспоминал Ф.А. Степун, служивший в Си-бирской дивизии, воевавшей в Галиции, ему с большим трудом уда-лось убедить своих солдат в необходимости продолжения войны. Он сумел доказать им, что если прекратить боевые действия, то придут немцы и отберут не только свободу, полученную в Феврале 1917 г., но и землю и другое имущество. Начатое Временным правитель-ством наступление опровергло доводы Степуна: оно никак не вяза-лось в сознании крестьянина с оборонительной стратегией, якобы принятой на вооружение новой властью.

Война сформировала еще один тип крестьянской ментальности – выражаясь современным языком, боевика-повстанца. Почти сти-хийно демобилизовавшаяся в конце 1917 – начале 1918 гг. армия наводнила села России и Украины. На Украине в срочном порядке

64 65

начала формироваться национальная армия. В России чуть позднее – Красная армия. Однако, поскольку по милости самостийной укра-инской власти страна оказалась оккупированной германо-австро-венгерскими войсками, энергично вывозившими продовольствие, на ее территории не замедлило возникнуть мощное крестьянское повстанческое движение с ярко выраженной национально-освобо-дительной направленностью.

В целом же, в России и на Украине в начале 1918 г. превалирова-ли черно-передельческие настроения крестьянства. По меткому вы-ражению В.М. Чернова, высказанному, правда, много позже, именно они позволили большевикам укрепить свою власть. Часть больше-вистского руководства стремилась к немедленному началу револю-ционной войны. Ряд мер (внесение классовой борьбы в деревню путем создания комбедов, мобилизационные мероприятия) резко обострили взаимоотношения власти и крестьянства. Особенно это касалось своеобразной социальной страты казаков – одновремен-но крестьян и воинов. Наличие казачества, на наш взгляд, и предо-пределило сравнительно длительную Гражданскую войну. Подлило масла в огонь и стремление коммунистической власти охватить во-енно-коммунистическими порядками крестьянство. Недовольство крестьян вызывала не только продразверстка, но и мероприятия по внедрению плановой системы организации крестьянского про-изводства путем создания посевкомом и селькомов. В некоторых регионах последствия такой практики были умело использованы политическими противниками большевиков. Антибольшевистские силы почти одновременно, начиная с 1920 г., сделали ставку на кре-стьянство. П.Н. Врангель пытался привлечь на свою сторону кре-стьян юго-востока Украины, объявив о проведении реформы, пере-дававшей землю в частную собственность.

И.А. Анфертьев. Уважаемые коллеги! Мне очень приятно ви-деть вас на «площадке» РОИА у нас в гостях. Тем более что это уже во второй раз. Мы 28 февраля этого года уже провели здесь доста-точно успешно круглый стол. Пользуясь случаем, скажу: мне очень приятно видеть здесь и наших друзей из Саратова, и моих земляков из Вятки, и Архангельск, и Историко-архивный институт РГГУ и т.д.

Представляется закономерным, что на нашем круглом столе речь идет и об источниковедческом аспекте исследования затронутых проблем. Это очень важно – на источниках прояснить ответ на во-прос, почему Первая мировая война была проиграна – и это при том, что положение на фронтах накануне Февраля 1917 г. не было ката-строфичным. Среди таких источников я бы хотел привести недо-статочно известный, хотя уже и изданный – книга профессора Ака-демии Генерального штаба, а затем начальника штаба Румынского

фронта генерал-лейтенанта Н.Н. Головина. Вышла она в 1939 г. в Париже и называется «Военные усилия России в Мировой войне». Я с этой книгой познакомился в 1988 г., потом в 1993 г. удалось опу-бликовать фрагменты этой книги в «Военно-историческом журна-ле». В 2003 г. эта книга у нас в стране была издана полностью.

Кто-то из вас, может быть, скажет, что это уже устаревшее ис-следование и т.д. К тому же, Головин не занимался напрямую ис-следованием крестьянства в годы войны. Но если посмотреть на его исследование с точки зрения проекции на то, что Россия была крестьянской страной, то начинают проясняться некоторые очень серьезные проблемы в проигранной войне.

В частности он пишет, что когда перешли к всеобщей воинской повинности в 1874 г., это было оправдано для России, поскольку в 1861 г. состоялась отмена крепостного права. Тогда были проана-лизированы результаты проигрыша Франции в войне с Германией 1870–1871 гг. и уже был сделан вывод о том, что война приобре-ла массовый, тотальный характер со стороны Германии: в войне с Францией участвовал весь немецкий народ. Именно поэтому Герма-ния и победила. Переход к всеобщей воинской повинности должен способствовать тому, что предстоящая массовая война будет носить всенародный характер и именно это обеспечит России победу в во-йне.

Но при этом Головин пишет, что существовала масса разного рода возможностей уклониться от службы, и этот процент уклоне-ния от службы доходил до 48 %. Что такое 48 %? Это половина мо-билизационного ресурса, которая оказывалась за пределами участия в предстоящей войне. Объяснялось это не «слепотой» российской власти, хотя и эти элементы присутствовали на разных ее уровнях, – причина была экономическая. Это почти такая же ситуация, как и сегодня. Кто сегодня хочет из молодежи уклониться от службы в армии, тот найдет возможность откупиться, или заболеть, или до-вести себя до такого соответствующего состояния и т.д. Так вот, в конце XIX – начале XX вв. многочисленные отсрочки способствова-XIX – начале XX вв. многочисленные отсрочки способствова- – начале XX вв. многочисленные отсрочки способствова-XX вв. многочисленные отсрочки способствова- вв. многочисленные отсрочки способствова-ли поддержанию крестьянского хозяйства на более или менее высо-ком уровне, хозяйство держалось в основном на мужике, женщины считались силой вспомогательной. И в мирное время это с эконо-мической точки зрения было оправдано. Но вот началась мировая война. Наш главный противник – Германия – у себя тут же отменила все льготы и отсрочки по призыву, мобилизационный ресурс начал незамедлительно пополняться свежими силами, как молодыми, так и среднего возраста мужчинами, что позволяло в перспективе ком-пенсировать фронтовые потери. А Россия, как отмечает Головин, упустила в этом отношении свой шанс: в военное время льготы про-должали существовать на законодательном уровне как и раньше, в

66 67

мирный период. И причина этого была уже не экономическая, а ско-рее бытовая, так как существовал на разных властных этажах миф о многолюдии России. Неслучайно после Первой мировой был сде-лан вывод о том, что на ней были истреблены лучшие представите-ли России – офицеры и генералы гвардии, кадровый офицерский со-став, масса рядового состава, в основном крестьян. А в целом такой неполный – назовем его так – мобилизационный ресурс не позволял надеяться на успех в длительной массовой войне на истребление.

Кроме того, те 50 % мобилизационного ресурса, основную массу которых составляли крестьяне, служившие в армии, были в запасе до 38 лет. С 21 года до 38 лет. Соответственно, те, кто за 38 лет пере-шагнул, тот на войну уже не шел. И это опять-таки – ослабление массовости мобилизационного ресурса. Более того, кто попал до до-стижения 38 лет на фронт, то ему было достаточно обидно потому, что до этого срока не хватило год, месяц, день и т.д. И он вынужден был идти на фронт. Из этого Головин делает другое наблюдение, согласно которому из тех, кто должен был идти на фронт, пользо-вались отсрочкой («бронью», говоря современным языком) – 16 %. Ну, это официальная цифра, которая может доходить и до 20 % при более тщательном исследовании. Что такое 20 % из числа тех, кто должен был идти на фронт, в окопы? Это один из четырех. Это тоже цифра, о многом говорящая.

Кто не шел на фронт? Крестьяне, как мы знаем, пусть далеко не все, но шли на фронт. Не шли на фронт те, кто работал на желез-нодорожном транспорте, на заводах (квалифицированные рабочие) и те, кто мог разными способами уклониться и получить вот эту «бронь». Ясно, что это были люди состоятельные, у кого имелись средства откупиться и пристроиться в тылу. Была и другая катего-рия уклоняющихся от фронта, в основном из грамотного сословия, это те, кто надевал шинель и брал в руки ружье, но находился по роду службы гарантированно в тылу.

В связи с этим проясняется, почему в воспоминаниях команду-ющего войсками Петроградского военного округа в 1917 г. П.А. По-ловцова упоминается такой, достаточно курьезный, случай. Види-мо, большевики пустили слух: те, кому исполнилось 40 лет во время войны, имеют право уволиться в запас. И вот масса уклоняющихся с фронта фронтовиков, хрестоматийно известных «ходоков», пришли в Петроград, расселились в палаточном городке на плацу Семенов-ского полка (это около Витебского вокзала), встали на довольствие. И начали ходить по различным инстанциям и требовать, чтобы их, по никому неведомому закону, уволили в запас домой. Дошли до А.Ф. Керенского, и он сказал: «Разогнать и не кормить». И что вы думаете – из них уже никто не вернулся в окопы: они пошли за-рабатывать извозчиками, на вокзалы носильщиками, искали и на-

ходили подруг среди кухарок и продолжали настаивать на своих требованиях. Попутно с этим шел процесс большевизации армии. А волна разложенчества, как известно, накрыла русский фронт в течение 1917 г., и фронтовики не устояли перед этим тыловым пре-дательством. Аналогичная ситуация произошла позднее, в 1918 г. в Германии: революционная волна недовольства войной докатилась до фронтовых частей, но те в основном устояли перед искушением дезертировать и сдать страну политиканам, рвущимся к власти лю-бой ценой, в том числе и ценой поражения собственной страны в истребительной войне.

Называется примерно такая цифра: в 1917 г. 2 млн фронтовиков дезертировали. Из 11 млн фронтовиков, находившихся на фронте, 2 млн дезертировали. Миф о многолюдии России оказался не более чем мифом.

О.Г. Буховец. Несмотря на меркантильные мотивы главных дер-жав, участвовавших в Первой мировой, западная историография и государственные деятели называют ее «Великой». А Вторую миро-вую, между прочим, так не называют. Спросим, почему.

Произошло это не вследствие реабилитирующей ревизии им-периалистических устремлений противоборствующих стран, а в результате осознания исторической самоценности ее грандиозных битв и их беспрецедентной кровавой «результативности». И на фоне сражений на Марне и Сомме, при Вердене и под Амьеном – скоро-течные и несопоставимые по масштабам боевые действия на Западе в начальный период Второй мировой – представляются уже гораздо более скромными. Не меньшую роль играет и то, что в Первую ми-ровую главным театром военных действий был Западный, тогда как во ВМВ – Восточный.

В СССР терминологическая практика касательно Первой миро-вой пошла по совершенно другому пути. Все 74 года существования Советской власти нормативным в отношении этой войны оставалось лишь ленинское определение ее как «империалистической» (только в годы «перестройки» начался отход от этой ленинской категорич-ности в трактовке войны).

Этот идеологически чрезмерно мотивированный и явно упро-щенческий термин, по сути, исключал какую бы то ни было селек-тивную работу, результатом которой могли стать, как это имело ме-сто на Западе, дифференцированные оценки природы Первой миро-вой войны. В частности, оценки, с одной стороны, целей, которые преследовали в ней правящие круги Российской империи, а с дру-гой – настроений, устремлений, поведения различных слоев и групп общества, тех или иных регионов.

Ведь если говорить о последних, то, по всей очевидности, одно дело – регионы театра военных действий, другое – губернии при-

68 69

фронтовые и совсем уже третье – внутренние губернии России, отдаленные на многие сотни и тысячи километров от фронтов. В качестве примера возьмем хотя бы белорусский регион. В контек-сте тематики нашего круглого стола данный регион вообще очень интересен.

Во-первых, тем, что 92,5 % белорусов, согласно данным пере-писи 1897 г., были по сословной принадлежности крестьянами. Следовательно, не будет большим преувеличением сказать, что на-кануне войны «белорусы» и «крестьяне» – считай синонимы. Во-вторых, испытания, выпавшие в военную пору на долю крестьян (являвшихся одновременно и белорусами) в этом аграрном регионе Российской империи, оказались, если не самыми, то одними из са-мых драматичных. Уже хотя бы в силу того, что бремя присутствия огромной массы войск обеих противоборствующих сторон было здесь, как нигде больше на российско-германском и российско-ав-стрийском фронтах, тяжелым и долговременным. Патриотический подъем в стране, наблюдавшийся в связи с вступлением в войну, за-хватил и белорусскую деревню. Явка мобилизованных крестьян на призывные участки была очень высокой и соответствовала обще-российским показателям. Вместе с тем, с самого начала стало замет-но, что патриотические настроения селян были не столь публично выраженными и эйфоричными, как в городах или, в меньшей мере, в местечках. В деревнях такие настроения выражались определенно в более сдержанных формах.

Объяснение последнему следует искать в архетипически кре-стьянской осторожности, осмотрительности. Элементарный здра-вый смысл, передававшийся из поколения в поколение, подсказывал крестьянам, что именно им и предстоит нести все основные тяготы войны. Это значит – рисковать своими жизнями на фронте, возво-дить укрепления, строить и ремонтировать дороги и мосты, охра-нять линии связи. В частности, как сообщал гродненский губер-натор, «летом 1915 г. на разных военных работах было занято все работоспособное население губернии». А в Минской и Витебской губерниях летом 1916 г. к военно-инженерным работам, строитель-ству железных дорог и уходу за казенным скотом в принудительном порядке привлекалось соответственно почти 220 и 123 тыс. человек, в большинстве – крестьяне.

Им также предстояло смириться с периодическими реквизици-ями крестьянского скота, фуража и продовольствия для нужд ар-мии. От таковых не были освобождены даже солдатские семьи. По далеко не полным данным, в феврале–апреле 1915 г. в Витебской, Минской, и Гродненской губерниях реквизировано было для нужд фронта почти 48 тыс. голов крупного рогатого скота, а летом 1916 г. в Могилевской губернии – около 15,5 тыс.

Кроме того, в сложных условиях театра военных действий им нужно было, конечно, и вести как-то хозяйство. При том что мно-жество крестьянских дворов из-за мобилизации остались без трудо-способной рабочей силы. В 1917 г., к примеру, доля таких хозяйств в Витебской губернии составляла почти треть (32,5 %), а в Минской губернии – 30,1 %.

Суммарным результатом действия этих негативных факторов стала нарастающая деградация крестьянского хозяйства Беларуси. Она выражалась в увеличении количества безземельных, беспосев-ных, безлошадных и бескоровных дворов. В результате значительно уменьшились валовые сборы продовольственных и кормовых куль-тур. По 23 неоккупированным уездам Беларуси общие валовые сбо-ры зерна за 1913–1917 гг. сократились на 31,7 %, то есть почти на треть.

В условиях военного положения, введенного в прифронтовых губерниях, выражать свой протест в активных формах крестьянам было, конечно, затруднительно. Напомним, что в соответствии с ука-зом Николая II от 20 июля 1914 г., территория Белоруссии оказалась в составе Двинского и Минского военных округов и все местные гражданские власти обязаны были подчиняться военному коман-дованию. А 29 июля начальники указанных военных округов полу-чили директиву верховного главнокомандующего вел. кн. Николая Николаевича, согласно которой им надлежало «оказывать военной силой самое энергичное содействие гражданским властям, чтобы полным единением на местах военного и гражданского начальства искоренить... всякую попытку к смуте».

Но крестьянское движение в белорусской деревне давало о себе знать и в годы войны. Даже по неполной статистике, из которой, начиная с осени 1915 г., выпадают данные по оккупированным нем-цами Виленской и Гродненской губерниям, с конца июля 1914 г. по февраль 1917 г. произошло 202 крестьянских выступления. Самыми распространенными формами (по убывающей) были потравы зе-мельных угодий, порубки леса, отказ от выполнения военных работ и повинностей, выступления против дороговизны, захваты помещи-чьей собственности и разгром имений, сопротивление полиции и властям. Реже отмечались выступления против хуторизации, отказ от уплаты податей, убийства помещиков и их служащих.

Коль крестьянское движение оставалось статистически значи-мым даже когда Отечество было в опасности, то не должны ли мы сделать вывод о том, что крестьянство не выдержало «тест на па-триотичность»? Чтобы дать на этот вопрос более или менее взве-шенный ответ, обратимся к наиболее известному явлению из анали-зируемого ряда – погромной волне, поднявшейся в период с 19 по 25 июля 1914 г. Она распространилась на 20 из 35-ти белорусских

70 71

уездов и жертвами ее стали около 60-ти помещичьих имений и хо-зяйств зажиточных крестьян.

Как известно, весть о начале войны пришла в самое неподходя-щее для крестьян время: уже шла уборочная. В этой ситуации кре-стьян особенно тревожило, во-первых, то, что мобилизация отры-вала от хозяйств наиболее работоспособных мужчин. Во-вторых, одновременно с этим крестьянские хозяйства обязаны были предо-ставить для нужд армии лошадей, повозки, упряжь. Вместе с тем, большинство крестьян проявило отзывчивость к патриотической пропаганде, о чем свидетельствует очень высокий процент явки на призывные пункты. По Витебской губернии, к примеру, – 95 %. Од-нако, с другой стороны, крестьянский патриотизм определенно не был, так сказать, безусловным. Проявив отзывчивость к патриоти-ческой пропаганде, крестьяне ожидали соответствующего уважения к себе со стороны властей и имущей части населения, готовности оказать необходимую помощь их семьям, которые они вынужде-ны были покидать в самое неподходящее для их хозяйства время ради выполнения патриотического долга. Поэтому проявления чи-новничьей черствости и безразличия, плохая организация питания, неустроенность быта, с которыми пришлось вскоре столкнуться на призывных пунктах, повышали их готовность к различным выраже-ниям активного протеста.

Кроме того, беспорядки, зачинщиками которых, почти во всех случаях стали именно крестьяне, происходили, как правило, в тех местностях, где существовали давние конфликты между ними и по-мещиками. А Белоруссия, как известно, продолжала оставаться в Российской империи одним из основных бастионов крупного поме-щичьего землевладения.

Так что крестьяне-погромщики в очередной раз выразили в на-сильственной форме несогласие с этим. В этой связи очень кстати напомнить, что на протяжении всей войны среди крестьян упорно циркулировали слухи о том, что после ее окончания вся помещичья земля будет передана им.

Нельзя также не отметить, что «горючим материалом» для воз-буждения народного недовольства в начале мобилизации явились и неуклюжие действия чиновников по проведению в жизнь «сухого закона». Запрет на продажу спиртного воспринимался как мера не-обоснованная. Это лишь раззадорило призывников и привело к по-громам винных лавок. В результате, нетрезвые погромщики потом уже нападали и на прочие торговые заведения, грабили, оказывали сопротивление полиции и войсковым патрулям. Разгромленными тогда оказались десятки винных и продовольственных магазинов и складов.

«Погромную неделю» июля 1914 г., которая затронула в той или

иной мере почти 3/5 белорусских уездов, следует, на наш взгляд, объяснить одновременным действием, четырех, как минимум, фак-торов. Во-первых, совпадением начала мобилизации с решающей стадией жизнедеятельности крестьянского хозяйства – уборочной. Во-вторых, возникшими сразу же после объявления мобилизации массовыми сомнениями в том, что власти и имущий класс окажут необходимую поддержку хозяйствам мобилизованных (которые составляли 45–50 % всех взрослых работоспособных мужчин). В-третьих, в связи с началом войны – актуализацией для крестьян их застарелых споров с помещиками по поводу земли и угодий. В-четвертых, неуклюжими и недальновидными действиями властей, в ходе мобилизации пытавшихся провести в жизнь «сухой закон».

Напомним, что в результате летних 1915 г. неудач российских войск, они вынуждены были оставить Польшу и в течение августа–сентября 1915 г. российско-германский фронт переместился вглубь территории Белоруссии. Это отступление российских войск вызва-ло большой поток беженцев из Польши, Прибалтики, западно-бело-русских уездов, направлявшихся в центральные и восточные райо-ны Белоруссии и во внутренние губернии империи. Значительная их часть – от 250 до 340 тыс. – осела в Минской, Витебской и Могилев-ской губерниях. В целом в годы войны одних только беженцев – уро-женцев Белоруссии – было зарегистрировано от 1,13 до 1,32 млн. В действительности же беженское движение в Беларусь и из Беларуси было еще более массовым. Некоторые примеры, отображающие его масштабы, не могут не шокировать. Так, в июле 1915 г. вдоль шоссе Брест–Литовск–Москва, на одном лишь участке между Кобрином и Барановичами, сконцентрировалось до 400 тыс. (!) беженцев. Более 300 тыс. беженцев из Виленской и Гродненской губерний, направ-лявшихся в другие регионы страны, сосредоточилось месяцем поз-же в Гомельском уезде. А в сентябре того же 1915 г. на участке же-лезной дороги между станциями Василевичи и Речица образовался гигантский затор из 58-ми поездов, в каждом из которых находилось по тысяче беженцев!

Многие из этих беженцев, выбившихся из сил от жажды, холода, непогоды, попадали по пути следования под немецкие артобстрелы и даже под авиабомбардировки (!). А вот еще более печальная стра-ница летописи народных страданий и горя в Беларуси тех времен: в каждом из поездов с беженцами, которые прибывали в Гомель в сентябре 1915 г., обнаруживали десятки (!) трупов, которые в «путе-шествовали» в вагонах по несколько дней.

Думается, что в связи со 100-летием начала Первой мировой во-йны все эти эпические картины исхода 1915 г. не только могли бы, но и просто должны вдохновить документальный и художественный кинематограф на создание произведений, отображающих драмати-

72 73

ческие и трагические события на Восточном фронте этой войны.После ряда контрударов российских войск, в октябре 1915 г.

фронт стабилизировался по линии Двинск–Поставы–Сморгонь–Ба-рановичи–Пинск. Практически неизменным, несмотря на кровопро-литные сражения весной–летом 1916 г. и летом 1917 г., он оставался почти 2,5 года. По обе его стороны, вдоль этой линии было сосре-доточено, ни мало, ни много, 2,5 млн солдат и офицеров – 1,5 млн российских и около 1 млн немецких! Не нужно обладать богатым воображением, дабы представить себе, какое давление этот «воен-но-антропогенный фактор» долговременного действия оказывал на среду обитания и все стороны жизни не такой уж и широкой бело-русской прифронтовой полосы!

Итак, несмотря на все то новое, что появилось за последние 20 лет в освещении Первой мировой войны на Востоке, российско-германский ее фронт по-прежнему остается, если использовать мет-кое определение А.Т. Твардовским советско-финской войны, «незна-менитым». Накануне 100-летия начала войны инерция идеологиче-ски мотивированного, редукционистского ленинского определения ее как «империалистической» дает о себе знать по-прежнему. Но, как это выше уже отмечалось, на Западе бесспорно империалисти-ческие цели и устремления правительств в той войне не помешали в итоге назвать ее «Великой». Это оказалось возможным благодаря тому, что на первый план вышли неимоверные жертвы, страдания и горе народов.

А на российско-германском фронте, особенно в Беларуси, все это, как свидетельствуют приведенные выше данные, имело место в огромном количестве. В яркой и мрачной художественной форме сказано об этом в авторском отступлении «Тихого Дона»: «А над на-мокшей в крови Беларусью скорбно слезились звезды»...

Общий вывод, вытекающий из вышесказанного: Первая мировая – неделимо Великая война и для Запада, и для Востока.

А.В. Гордон. Кстати, к вопросу о том, почему на Западе Первую мировую войну называют Великой, одно мое наблюдение. Деревня на Марне, где в 1914 г. и в 1917–1918 гг. решалась судьба Фран-ции. Более 1 000 дворов, ныне большей частью заброшенных. А на околице каменная стела с выбитыми фамилиями крестьян деревни с надписью «Погиб за Францию»: 1914–1918 – больше 300 фамилий, 1939–1945 – меньше 30-ти...

Д.И. Люкшин. Парадокс маленького человека на Великой войне – вот, собственно говоря, вопрос сегодняшней дискуссии.

Ответ на него прост: с войны не возвращаются. Даже если удает-ся вернуть живое тело, душа остается там, где смерть ходила рядом. Извечная притягательность Танатоса, описанная З. Фрейдом, худо-жественно раскрытая Э. Ремарком и повторенная Ю. Бондаревым.

Спору нет, для ветеранов дело обстоит именно так. Правда, разме-ры войны значения не имеют, поэтому априори можно предполо-жить, что если клинически фиксируются афганские, вьетнамские, чеченские и т.п. синдромы, то избежать синдромов Великой Первой мировой или Второй мировой точно уж нельзя. Но не все солдаты попадают на фронт... И поговорка «Кому война – кому мать родна» не про героев сложена. В этом смысле милитаризация российского социума в Первую мировую не имела аналогов: 15 млн призывников – это уровень Великой Отечественной, которая началась с двухкрат-ного уничтожения Красной армии. В 1914–1917 гг. стране было не нужно столько оторванных от дела мужиков. Избыток резервистов уничтожил русскую армию вернее немецких пулеметов. Сталинское руководство такой ошибки не совершило, всеми силами препятствуя милитаризации тыла и удерживая численность действующей армии в разумных пределах, что позволяло более или менее эффективно контролировать деятельность вооруженных сил. В этом одно из ключевых отличий двух войн, однако в актуальной традиции веко-вого юбилея «забытой» в общем-то в нашей стране Первой мировой войны трендом оказывается применение лекал и шаблонов Второй мировой: подвиги, жертвы, генералы, ордена... За этой фактурой те-ряется смысл войны, ее квинтэссенция как гуманитарной катастро-фы, поскольку в Первую мировую России не было нужды защищать границы, эта война не была Отечественной и так ею и не стала.

Когда война становится мировой, число индивидуальных траге-дий возрастает, оказывая давление на всю общественную структу-ру, последствия которого иной раз оказываются непредсказуемыми. Именно в этом смысле на Западе принято именовать Первую миро-вую «Великой»: она изменила Европу, поставив под сомнение сразу все ценности просвещенного общества, составлявшие основу англо-центричного мира. В отечественной исторической науке этот усто-явшийся историографический термин не особо приживается, хотя и используется временами в качестве синонима и для украшения текста. Не приживается потому, что сама война фатальных послед-ствий для общества не имела. Чрезмерный призыв, волны бежен-цев и пленных, обрушившиеся на деревню, существенно изменили аграрный пейзаж России и мировоззрение крестьянства, однако в районах, непосредственно не попавших в зону боевых действий, симбиоз имперских и общинных структур в целом не был нарушен (хотя и подвергся серьезной деформации). Масштабное строитель-ство, развитие промышленности и транспортной сети, мутация тен-дерного баланса нигде не достигли критических значений. В этом смысле российская деревня продемонстрировала свою гибкость, а система моральной экономики – жизнеспособность.

Решительные изменения начались после отстранения Николая

74 75

II, когда квазилиберальная риторика новых лидеров способствова-, когда квазилиберальная риторика новых лидеров способствова-ла формированию демобилизационных настроений и утверждению пацифизма. Размахивая «картонным мечом», Временное правитель-ство само запустило механизм общинной революции, которая и ста-ла действительной причиной краха русской армии и банкротства государственности. Запоздалые попытки государственных и обще-ственных структур восстановить контроль над торжествующей де-ревней вызывали лишь раздражение и саботаж. Совпав по времени, массовое дезертирство, отлынивание отпускников и кризис адми-нистрации обернулись «черным переделом», руководство которым приняли на себя вернувшиеся домой «хозяева». Эта смена трен-дов, произошедшая между началом и осенью 1917 г. и получившая в историографии название «общинной революции», и опознается коллегами (в частности, О.А. Суховой и Т.И. Трошиной) в качестве «сначала резкого разрыва внутренних социальных контактов, а по-том «вновь» восстановления их «в очень жесткой структуре». Тро-шина видит здесь архаизацию, хотя обычно говорят об общинной революции, которая не вписывается в маятник «традиция – иннова-ция», сформулированный сторонниками цивилизационного подхо-да, поскольку представляет собой взыскуемый А.В. Гордоном «пе-реход на какую-то другую стадию, в какую-то другую жизненную сферу».

Поэтому, говоря о российском мужике как о нашем «маленьком человеке», едва ли стоит переоценивать ужасы Первой мировой для окопавшихся на тыловых складах и в запасных полках селян: как показала практика, к 1917 г. они вовсе не устали от войны, а только размялись, изготовляясь к серьезным схваткам за землю и волю. Гуманитарная проблема войны – вопрос о том, как человек приспосабливается, выживает, какую цену платит за это. Это – ин-дивидуальная стратегия. Она оказывается в некотором соотношении со стратегией государства. Во время войны согласовать интересы сторон намного сложнее: включившее мобилизационный ресурс го-сударство уже назвало себя Родиной и требует именно что жертв, в то время как индивидуальная мотивация отвергает жертвенный сце-нарий, тушуя его ура-патриотизмом или избыточным оптимизмом.

В России же обычная в таких случаях фрустрация индивидуаль-ных сценариев был подменена демобилизацией государства, вне сферы действия которого социум немедленно принял привычный для себя крестьянский вид.

А.В. Костров. Очень важным моментом является озвученная в нескольких выступлениях неоднородность российского крестьян-ства. Она была вызвана региональной спецификой.

Например, если крестьянство Беларуси в своем полном составе испытывало все тяготы фронтового и прифронтового положения, то

крестьянство тыловых губерний испытывало их только призванной частью мужского населения. Соответственно, для белорусских кре-стьян военный шок, серьезно деформирующий сознание всех поло-возрастных групп, пришел с войной. А на крестьян, оказавшихся в глубоком тылу, далекая война оказывала меньшее влияние, и в основном через отсутствие или возвращение призванных. Гораздо большее влияние на изменение мировоззрения и жизни крестьян нефронтовых губерний окажут интервенция и Гражданская война, линия фронта которой в той или иной мере распространится на всю страну. Подобный локальный охват национальной территории воен-ными действиями Первой мировой привел еще и к тому, что воевала армия как государственная структура, а не общество. Это стало од-ной из причин того, что эта война не стала Отечественной.

Также в разных регионах играло определенную роль этническое измерение сельского общества. Например, сибирские инородцы до 1916 г. не служили в армии. Когда же начался призыв, то в их среде стали расти антиправительственные настроения.

Другим немаловажным аспектом являлось конфессиональное измерение крестьянства. Представительной частью крестьянства многих регионов были старообрядцы. Для этой группы были харак-терны и традиционный патриотизм, и разноуровневая оппозицион-ность имперской администрации. Кроме того, у части старообряд-цев война обострила эсхатологические ожидания, которые, соглас-но их доктрине, позволяли отменить вынужденные обязательства крестьянского мира перед государством. В той же Сибири в 1917 г. отмечался массовый переход единоверцев в старообрядчество. Про эти факторы тоже нельзя забывать.

В окопах происходила болезненная мировоззренческая рево-люция мужской части крестьянства. Картина мира, покоящаяся на аграрном традиционализме и на традиционализме, культивируемом государственной церковью, деформировалась под долговременным натиском беспрецедентных до того реалий мировой войны. Это было массовое силовое включение этноориентированных крестьян в Универсум.

Шок от военного столкновения с индустриальным миром при-вел и к отрицанию своего государства (которое теперь уже казалось устаревшим), и к отрицанию основ того мира, с которым происхо-дило столкновение. Отсюда и поиск альтернативы, которой стали социалистические программы модернизации. За них и проголосова-ла подавляющая часть электората на выборах в Учредительное со-брание.

И.А. Кузнецов. Хотел бы затронуть экономический аспект темы. Перед войной Россия в целом, и деревня в частности, эволюциони-ровали в сторону рынка и права. Это была естественная эволюция,

76 77

повторявшая, в сущности, путь, по которому шли и западные стра-ны. Община теряла власть над личностью и хозяйством крестьяни-на. Медленно, но в деревенскую среду проникали цивилизованные правовые отношения, нормы писаного закона, право собственности, в том числе на землю. Хозяйства под воздействием рынка диффе-ренцировались. Выделялся слой тех, кто входил в рынок и интен-сифицировался, осваивал новые агротехнологии, новые отрасли сельского хозяйства, переработку и т.д. Те, кто этого не делал, либо оставались в сфере сельхозпроизводства, сохраняя натурально-по-требительский строй хозяйства с традиционной технологией, либо превращались в наемных сельхозрабочих, либо выбывали из аграр-ной сферы, выходя на рынок с другой стороны, в качестве потре-бителей сельхозпродукции. Эти процессы шли постепенно, молеку-лярно, во многом не осознавались самими крестьянами. Дифферен-циация имела ярко выраженный региональный аспект.

Рыночная трансформация шла более активно и успешно в регио-нах экспортно-ориентированного зернового хозяйства (юг, юго-вос-ток), и регионах интенсивного многоотраслевого хозяйства (При-балтика, юго-западные, столичные губернии). Наряду с традицион-ными фигурами деревни (крестьянами и помещиками) появлялся новый слой – разного рода предприниматели в сфере сельхозпроиз-водства (фермеры).

Были и большие проблемные регионы, прежде всего губернии Центрального Черноземья, страдавшие от аграрного перенаселе-ния. Экономическая подоплека этой проблемы видится в том, что крестьянское зерновое производство утрачивало конкурентоспо-собность по мере развития предпринимательского зернового произ-водства на «югах». Вопрос нуждается в изучении, но, по-видимому, распашка степных черноземов, прогресс техники, распространение машин и новых орудий с рубежа XIX–XX вв. создавали такой рост производительности труда и такое снижение себестоимости зерна, что зерно крестьян более северных регионов становилось объектив-но слишком дорогим, а их хозяйство нерентабельным. В принципе, такие хозяйства должны были либо диверсифицироваться, переклю-чаясь с зерна на другие продукты, либо банкротиться и уходить. Во втором случае на их земле появилось бы крупное хозяйство, которое имело возможность привлечь капитал и развить конкурентоспособ-ное производство. Оба варианта перестройки фактически и шли, но медленно. Крестьянское хозяйство еще держалось, и в основном держалось зерном, не только в силу «невежества» или «традиций», но потому что а) не было достаточного спроса на иные продукты, и б) город не поглощал избыток населения. Вынужденное сохране-ние натурального зернового хозяйства в условиях прогрессирующе-го рынка продуцировало аграрное перенаселение. Опыт западных

стран показывает, что аграрное перенаселение лечится в ходе эво-люционного развития, но при неблагоприятных исторических об-стоятельствах может сдетонировать социальный взрыв.

Первая мировая сломала траекторию экономической эволюции России. Был подорван рынок, началась натурализация экономики. Внешний рынок, служивший драйвером роста (экспорт зерна, им-порт техники и удобрений), практически исчез. Рыночный, прото-фермерский сектор сдулся вместе с рынком. На авансцену вышло традиционное крестьянство. Актуализировались народнические, кооперативные идеи, идеи централизованного распределения про-дуктов, что неслучайно. Связь между натурализацией и социализа-цией в разное время отмечали многие теоретики социализма. Неуди-вительно, что в итоге российской революции у власти утвердилась радикальная социалистическая партия.

Социализм на практике (коллективизация) обернулся катастро-фой для крестьянства. Но если коллективизация не вытекала из за-кономерностей аграрной эволюции и не отвечала интересам боль-шинства крестьян, мечтавших об индивидуальном хозяйстве, как она оказалась возможна в крестьянской стране? Думается, государ-ственное принуждение оказалось эффективным потому, что полити-ческая и правовая культура крестьян не создавала ему препятствий. В крестьянской среде не успели укорениться «буржуазные» поня-тия права, собственности и отсутствовали институты защиты права – эти естественные сдержки произвола властей. Кроме того, анти-рыночная большевистская политика нашла поддержку в том слое экономически бесперспективных крестьянских хозяйств, о котором шла речь выше. Рассматривать же социалистический проект как ре-ализацию неких народных чаяний, полагаю, нет оснований.

А.В. Михайлюк. Существует мнение, что в Первую мировую положение крестьян ухудшилось. С началом войны и прекращени-ем вывоза произошло резкое падение цен на хлеб, остро появилась проблема сбыта продовольственных крестьянских продуктов, уси-лилась их конкуренция на внутреннем рынке с помещичьими. Из-за отсутствия мужской рабочей силы производственная жизнь замед-лялась, размеры хозяйства сокращались, количество скота умень-шалось. В то же время, при сокращении прибыли крестьянского бюджета росли его расходы. Увеличивались госналоги, значительно выросли земские и городские сборы, натуральные повинности и т.п.

Но вопрос о том, насколько тяжелее стала жизнь в селе, остается неясным.

Высказывалось, например, мнение, что Первая мировая вообще мало нарушила течение крестьянской жизни: привыкнув к трезво-му образу жизни, воспользовавшись временно высокими ценами на хлеб, используя систему помощи семьям, лишившихся рабочих

78 79

рук, расширив систему «помочей» и избавившись от беспокойного элемента, деревня увеличила денежные накопления (с этим частич-но связана и инфляция), расширила посевы и увеличила количе-ство скота. Крестьяне получили помощи семьям военнослужащих в первый год войны 340 млн руб., во второй – 585 млн. Реализация урожая в 1914 г. была осуществлена с большой выгодой для произ-водителей, цены на хлеб значительно выросли. Денежные расходы крестьян во время войны уменьшились на 40 %, а денежный доход увеличился в среднем на 45 %. Война стала своеобразным спосо-бом решения вопроса аграрного перенаселения. Невзирая на отход в армию значительного количества мужчин, потребление крестьян не только не уменьшилось, а даже возросло. Повышенный спрос крестьяне проявляли на сахар, конфеты, муку высшего сорта, ткань и т.п. В общественном мнении возник тезис о непомерном обога-щении крестьян, в результате чего якобы происходит перераспреде-ление национальной прибыли в их пользу. Мнение об обогащении села распространялось в среде городских потребителей и отражало неудовлетворение ростом цен на продукты питания. Существование такого общественного мнения во многом определяло как отношение городских жителей к крестьянам, так и политику различных поли-тических сил и властей, сменявших друг друга в ходе войны и рево-люции, относительно крестьянства.

Прекращение продажи алкоголя, отход на войну части населении положительно отразились на жизни деревни: выросли сбережения, снизилась преступность, уменьшилось количество грабежей, хули-ганства, драк, пожаров и т.п. На селе не только снизилась преступ-ность, но и уменьшилось количество социальных конфликтов. Гла-вы семейств стали активно участвовать в сельских сходах и больше не позволяли кулакам манипулировать ими с помощью алкоголя. В церковных изданиях отмечаются изменения в приходской жизни: отрезвев, народ стал более набожным.

Другие авторы считают, что говорить о каком-то обогащении крестьянства во время Первой мировой не приходится, разговоры о благополучии села, в лучшем случае, – результат поверхностно-го знакомства с действительным положением и непонимания про-цессов расслоения села, усилившихся в результате войны. Рост крестьянского потребления свидетельствовал скорее не о росте кре-стьянского хозяйства, а о его застое. В действительности крестьян-ство совершенно обносилось, отказалось от строительства, не дела-ло ремонт, не покупало телеги и сани, бороны и плуги, вилы, грабли, гвозди и подковы. Подорожание продуктов отразилось на сельской бедноте, которая всегда прикупала хлеб. Многие продавали скот, по-тому что без работников, призванных на фронт, не управлялись с хозяйством. В селе завелись деньги не потому, что оно богатело, а

потому, что оно разорялось.Война усилила социальную дифференциацию среди крестьян-

ства. Отдельные категории крестьян воспользовались продоволь-ственными трудностями. Это касается прежде всего зажиточного слоя. Расширяли посевы, увеличивали аренду, скупали землю зажи-точные крестьянские хозяйства. Отрубник «сильно раздулся, подняв свое кулацкое хозяйство». Бедные хозяйства, напротив, отказыва-лись от аренды: из-за недостатка рабочих рук и инвентаря не мог-ли обрабатывать даже собственные надельные и купленные земли, которые сдавали в аренду односельчанам. Солдатки с детьми часто вынуждены были жить на паек и запускали собственное хозяйство, распродавали живой и мертвый инвентарь. Были случаи, когда они испытывали притеснения от односельчан и даже родственников. Увеличились количество беспосевных хозяйств, возросла эмигра-ция из села.

Крестьянам было выгодно придерживать хлеб через его постоян-ное подорожание. Они продавали свой хлеб «лишь в меру своих без-отлагательных потребностей». Уже осенью 1914 г. чувствовался не-достаточный подвоз хлебов на рынки. При слабом развитии потреб-ностей, крестьянин в большей степени удовлетворяется продуктами своего натурального хозяйства, его трудно вызывать на обмен своих запасов дорожающего зерна на ненужные ему в настоящий момент деньги. Эта проблема была связана с недоразвитостью экономиче-ских отношений. Реальный спрос несколько повысился, а предложе-ние упало, и это соотношение спроса и предложения, а также вну-треннее обесценение денег и привели к росту цен на хлеб, которое, начавшись на потребительском рынке, быстро передалось и на ры-нок производственный. В то время как город чувствовал растущую недостачу хлеба, в селе накапливались хлебные избытки. Столкнув-шись с недостатком продовольствия, царское правительство вынуж-дено было ввести твердые цены, внедрить продразверстку. Но одно лишь объявление продразверстки вызывало у крестьян обратную реакцию: они усиленно распродавали хлеб за повышенные цены.

Помещичье землевладение на протяжении всего пореформенно-го периода постоянно сокращалось, особенно во время войны. Ис-следователями делается предположение, что большая часть земель-ного фонда в Российской империи оказалась в руках крестьян задол-го до свержения самодержавия. Рыночные условия способствовали интенсивному развитию сельского хозяйства, то есть возделыванию большей площади при минимальной затрате живого труда на едини-цу выработанного продукта. Вследствие этого огромное количество рабочих рук, поставляемых сельским населением, оставались невос-требованным. С другой стороны, аграрное перенаселение было не-обходимым условием существования крупных сельскохозяйствен-

80 81

ных предприятий капиталистического типа. Их рентабельность в значительной мере базировалась на дешевизне рабочей силы. Когда же в условиях войны избыток рабочей силы сократился, помещичьи хозяйства переживали значительные трудности и приходили в рас-стройство.

В обстановке недостатка промтоваров, ухудшения работы транс-порта и краха финансовой системы разорвались и без того непроч-ные нити экономических отношений между капиталистическим городом и традиционалистским селом. В сущности, как отмечает В.П. Булдаков, все новейшие беды России связаны с тем, что ее социокультурное распадение на «город» и «деревню» стало болез-ненно заметным на бытовом уровне. Этот фактор особенно остро проявил себя в связи с усилением маргинализации традиционных социумов.

Именно слабые стороны и отсталость сельского хозяйства при-дали ему сопротивляемость вредным последствиям мировой войны. Влияние ее на крестьянство нельзя трактовать однозначно: одним она несла разорение, другим способствовала в нагромождении бо-гатств.

Кратко дам и свои ответы на предложенные три «центральные» вопроса круглого стола.

Первый. Как повлияло сознание русского крестьянства на ход и исход Первой мировой и как она повлияла на сознание и судьбу кре-стьянства в России?.. – На мой взгляд, сознание крестьянства мало повлияло на ход и исход войны. Последние в значительно большей степени определялись факторами политическими, экономическими, международными и чисто военными. Напротив, война значительно повлияла на сознание и судьбы крестьянства: она резко нарушила обычное течение хозяйственной жизни, постепенность, ритм, при-сущий крестьянской культуре, надолго выбросила массу крестьян из привычной обстановки, традиционного способа жизнедеятель-ности, видоизменила менталитет и коллективную психологию кре-стьянства. Она вызывала продовольственный кризис, который рево-люционизировал массы, заострил противоречия между городом и деревней...

Второй. Как в контексте традиционных ценностей и социальной утопии крестьянской России можно оценить политику царского ре-жима, Временного правительства, основных политических партий и Советской власти в условиях Первой мировой войны?.. – Аграр-ный строй Российской империи (существование многомиллионного крестьянства, в значительной степени обособленного от «городской цивилизации», сохранившего докапиталистические формы обще-жития и собственности, специфическую ментальность, элементы обычного права и т.п.) обусловил своеобразие революционных про-

цессов. В ходе войны и революции происходили антимодернизаци-онные процессы. Крестьянство стремилось к локализму, слому лю-бой власти выше местного уровня, натурализации хозяйства и т.п., что объективно вело к архаизации общественной жизни и было не-совместимо с любой государственностью. Все это делало стремле-ния и действия крестьянства несовместимыми с политикой практи-чески всех государственно-политических образований. Все партии и правительства того времени были носителями идеи модернизации – в том или ином виде. Политика всех партий и правительств по от-ношению к крестьянству, независимо от лозунгов, по существу, мало чем отличалась и вынуждена была строиться на насилии. Вызвано это было не столько идеологическими установками, сколько общим состоянием сельского хозяйства и экономики в целом. Крестьянство являлось «силой колебания» (В.И. Ленин), оказывавшей «подспуд-ное» влияние на весь ход революции и Гражданской войны. Патри-архальность и коллективистское сознание крестьянства, его реакция на попытки ускоренной модернизации, стремление освободиться от чужого ему культурного слоя и т.п., в конечном итоге определили результаты революции. При этом социалистические идеи наклады-вались на традиционные представления, традиция выступала как революционный фактор.

Третий. Была ли для русского крестьянства Первая мировая «От-ечественной» войной? Есть ли разница в том, как крестьяне России воспринимали Первую и Вторую мировые войны?.. – На мой взгляд, Первая мировая не стала для крестьян «Отечественной». Они могли относиться к ней с определенным сочувствием, она могла вызывать патриотический подъем, но в целом крестьяне относились к войне как к некой повинности, внешней и далекой от их интересов.

В.Г. Хорос. Прекрасным материалом к теме «Война и крестьян-ство» могут служить дневники замечательного русского писателя М.М. Пришвина (1873 – 1954). Свои дневники он вел в течение по-лувека, при этом по большей части живя в деревне. Большое зна-чение для нашей темы имеют его записи периода Первой мировой, особенно 1917 г.

Пришвин, как и многие представители культуры Серебряного века, фиксирует в это время надвигающиеся признаки беды в обще-стве, в том числе в деревне. Его тревожит, «как легко простой народ расстается с религией». Весной 1917 г. он приезжает на свою роди-ну в местечко Хрущево близ г. Ельца и застает тамошних крестьян в состоянии глубокого раздора и растущей агрессии. Он чувствует себя «не в народе, а в глубоком овраге», где «каждый овражий чело-век видит один только свой овраг». Две соседние деревни перессо-рились между собой в борьбе за захват небольшого имения (не по-мещичьего типа), доставшегося писателю от матери. Идет процесс

82 83

повсеместного захватничества, междоусобного дележа.Пришвин понимает, что истоки этого процесса уходят в дале-

кое прошлое, в крепостную эпоху, породившую вековую ненависть к «барам» и «богатым». Но этот всеобщий «черный передел» вы-ливается в деструктивные формы (далекие от социализма, которые связывали с «черным переделом» народнически настроенные идео-логи), в акции, вредные не только с социальной, но и просто с хозяй-ственной точки зрения, когда без нужды дробятся земельные участ-ки, даже ценные – например, клеверные поля в культурных угодьях. При этом грабят не только «богатых», но «друг друга еще больше».

Пришвин видит связь всех этих эксцессов с продолжающейся во-йной. «Немец и война обращаются вовнутрь, война гражданская», – записывает он 20 мая 1917 г. И позже: «От немца-германца перешли к немцу внутреннему – царю, помещику, капиталисту, теперь пере-ходят к соседу, у которого не одна, а две лошади...» Атмосфера вой-ны распространяется как пожар – она порождает смуту, революцию, гражданскую конфронтацию, когда «восстал брат на брата».

Пришвин пытается определить субъектов этого процесса – зачи-нателей, распространителей, носителей общественной смуты. Это, прежде всего, бедняки, социальные низы. Немалая роль принадле-жит также уголовным элементам. Наконец, зачинщиками являются различного рода активисты и агитаторы, среди которых выделялись большевики, которых писатель также воспринимал как маргиналов.

Пришвин записывал свои впечатления, что называется «по све-жу», понимая историческую значимость происходящего и стараясь не упустить важных деталей. Позднее он не раз возвращался к ви-денному и слышанному в те годы. Вместе с тем, он не ставил перед собой задачу социологически или политически обобщить свои на-блюдения. Однако его дневники развертывают выразительную кар-тину пережитого времени и дают материал для выводов историка или социолога.

Более 20-ти лет назад, занимаясь историей России, в частности, историей революционного движения, я попытался зафиксировать и объяснить феномен, который я назвал «социокультурным люмпен-ством». И когда много позже я познакомился с дневниками Пришви-на, то был сильно впечатлен, насколько точно в них описано то, что я характеризовал как люмпенское сознание.

Под люмпенами социологи обычно понимают деклассирован-ных элементов – бедняков, нищих, бомжей и прочих. На мой взгляд, важно видеть также культурную (точнее, бескультурную) составля-ющую люмпенства. Этот слой возникал как результат культурного «обескоренения», выпадения из существующей системы ценностей, классовых, сословных или групповых структур, которые давали ин-дивиду не только какой-то социальный статус, но и определенную

культурную ориентацию, стереотипы поведения. Процессы люмпе-низации могут проходить в разные исторические эпохи, когда воз-никают те или иные катаклизмы и деструкции (нашествия, войны, длительные внутренние раздоры), провоцирующие серьезные и масштабные общественные смуты. Частным случаем здесь может быть процесс модернизации, когда для отдельных слоев населения характерна утрата прежних ценностей традиционного общества, но новые буржуазные ценности еще не успели утвердиться.

В этом плане то, что описывал Пришвин в 1914–1917 гг., имело свою предысторию – процессы «раскрестьянивания» после рефор-мы 1861 г., «босячество», так выразительно описанное А.М. Горь-ким, то есть издержки так называемой исторически запоздалой мо-дернизации, которая имела место в России и ряде других стран. Ре-волюционные события, тяготы войн начала ХХ в. (особенно Первой мировой) многократно усугубили процессы социального распада и люмпенизации, вылились в Гражданскую войну. Все это наложило серьезный отпечаток и на последующие эпохи российской истории.

В.В. Кондрашин В рамках международного проекта «Докумен-тальная история Пензенского края» и в связи со 100-летием Первой мировой войны под моей редакцией опубликован сборник докумен-тов и материалов в 2-х книгах «Пензенская губерния в годы Первой мировой войны, 1914 – март 1918», общим объемом более 100 п.л.

Представленные в нем документы региональных и централь-ных архивов, а также материалы документальной и художественной прозы позволяют на примере Пензенской губернии увидеть жизнь российской деревни в этот период. Поскольку Пензенская губерния являлась типичным аграрным регионом Европейской России, то происходившие там в годы войны процессы во многом совпадали с аналогичными им за ее пределами, по крайней мере в Центральном Черноземном районе и Поволжье.

Документы и материалы сборника убедительно свидетельству-ют, что война стала моментом истины для сложившегося в России аграрного строя. Она катализировала в, казалось, уже умиротво-ренной столыпинской реформой деревне процессы, вылившиеся в 1917 г. в крестьянскую революцию, которая ниспровергла этот строй и помогла утвердиться в России новому политическому режиму.

В данном контексте плачевный для самодержавия итог его мно-голетних усилий по превращению русского крестьянина в опору ре-жима, а сельского хозяйства – в надежный источник государствен-ного развития, контрастирует с успехом сталинского режима в годы Второй мировой, сумевшего при всех негативных сторонах и из-держках его аграрной политики достигнуть указанной цели.

Введенные в широкий научный оборот документы сборника, в большинстве своем ранее не известные исследователям, подтверди-

84 85

ли, дополнили и конкретизировали суждения по данной проблеме одного из крупнейших историков-аграрников России – А.М. Анфи-мова. Тем самым они в очередной раз доказали выдающийся вклад в изучение аграрной истории России поколения советских истори-ков-шестидесятников (В.П. Данилова, Л.В. Милова, Н.Я. Гущина, И.Е. Зеленина, Н.А. Ивницкого и других), к числу которых принад-лежал и Анфимов.

Изученные документы свидетельствуют, что людской и произ-водственный потенциал деревни не был подготовлен для затяжной войны с точки зрения сохранения уровня сельскохозяйственного производства и приемлемого уровня жизни основной массы сель-ского населения.

В 1914–1915 гг. относительное спокойствие в деревне было обе-спечено за счет хорошего урожая, в силу благоприятных климатиче-ских условий. Кроме того, семьи фронтовиков получили помощь в уборке урожая от государства, церкви и общественных организаций.

Но уже в 1915 г. стало проявляться негативное влияние войны на деревню (в нехватке рабочих рук, росте цен на предметы первой необходимости и т.д.). Особое недовольство крестьян вызвали гос-закупки хлеба и скота из-за низких закупочных цен.

В 1916 г. перечисленные негативные тенденции усиливаются. Для большинства крестьянских семей главной проблемой стано-вится нехватка рабочих рук. К этому времени пензенская деревня лишилась 48 % трудоспособных мужчин, ушедших на фронт. Круп-ные частные хозяйства помещиков и кулаков частично решили эту проблему за счет использования труда военнопленных. Но такой возможности были лишены семьи фронтовиков и солдатские вдовы. В результате многие из них (особенно вдовы) попали в кабалу к бо-гатому соседу-кулаку.

В 1916 г. из-за растущего дефицита хлеба и мяса на фронте и в крупных городах на деревню резко усиливается налоговый пресс. У неплательщиков забирают излишки хлеба, скот (в том числе коров). Особенно страдают семьи фронтовиков и вдовы.

К 1917 г. в пензенской деревне уже созрел очаг недовольства. Она устала от войны. Ее людские силы и производственный потенциал были ослаблены. Беднейшие слои голодали. При этом на их фоне сохраняли свои показатели крупные частные хозяйства и кулаки.

Февральская революция 1917 г. взорвала деревню. Свержение самодержавия было воспринято подавляющим большинством кре-стьян как сигнал к окончанию войны и решению земельного вопро-са. Ситуацию разогрели и многочисленные революционные агита-торы, получившие возможность легально работать в деревне.

В результате в апреле–мае 1917 г. в Пензенской губернии состо-ялись два губернских крестьянских съезда, постановивших ликви-

дировать частную собственность на землю и провести в губернии «черный передел» всех земель сельскохозяйственного назначения по «трудовой норме».

Решения съездов воспринялись в деревне как сигнал к закон-ному захвату земли. И они начались – и продолжались в губернии весь 1917 г. Поделать с ними власть ничего не могла, поскольку не имела для этого сил. Вся сила была у крестьян, которые опирались не только на свою активность, но и на поддержку солдат Пензенско-го гарнизона, в большинстве своем состоявших из крестьян. А это была единственная реальная сила в губернии, способная остановить крестьянскую стихию.

В 1917 г. жертвами крестьянской революции стали не только дворяне-помещики, но и «столыпинские крестьяне». Земли хуторян и отрубщиков были захвачены, хозяйства разорены, несмотря на их протесты и попытки к сопротивлению. Оправдывались эти акты корыстным поведением «столыпинских крестьян», сохранивших в годы войны свои хозяйства, в то время как тысячи их односельчан, семейств фронтовиков, обнищали и работали на них. Таков был итог Столыпинской аграрной реформы в пензенской деревне.

Мощным катализатором «аграрных беспорядков» в 1917 г. в гу-бернии стали солдаты- и матросы-фронтовики. Именно они при-дали им особый размах и бескомпромиссность. Они вернулись с войны с оружием. Важнейшим мотивом решительных действий фронтовиков против помещиков и зажиточных крестьян было осоз-нание постигшей их семьи несправедливости. Они воевали, а семьи голодали и гнули спину на богатого соседа, который нередко (к тому же вместе с сыновьями), откупался от мобилизации. Кроме того, сама война изменила их психику. Отсюда многочисленные случаи физического насилия над жертвами крестьянского гнева и даже их убийства.

К осени 1917 г. пензенская деревня фактически перестала вы-полнять государственные повинности. Были сорваны закупки хлеба и скота для нужд армии, поставки продуктов для городского насе-ления губернии. У губернской власти, подчинявшейся Временно-му правительству, не было сил изменить ситуацию. Милиция была малочисленна, солдаты распропагандированы и революционизиро-ваны.

Крестьянскую вольницу всячески стимулировали большевики, сосредоточенные в Пензенском Совете солдатских и офицерских депутатов. Они приветствовали крестьянские самозахваты. Поста-вив под контроль воинские соединения, дислоцированные на тер-ритории губернии, они не допустили вооруженного подавления «аграрных беспорядков». В самой деревне их представители актив-но участвовали в них и нередко организовывали. Их поддержка сол-

86 87

датами и крестьянами основывалась на лозунгах большевиков о не-медленном мире и передаче земли крестьянам. В условиях слабости власти никакие призывы к законности, Учредительному собранию и т.п. уже не действовали на крестьян.

Таким образом, в 1917 г. в пензенской деревне произошла аграр-но-крестьянская общинная революция. Крестьяне захватили част-новладельческие земли, установили в деревне свою власть в лице крестьянских комитетов. В условиях нараставшего продовольствен-ного кризиса и голода в стране они прекратили выполнение государ-ственных повинностей. В деревню вернулись солдаты. Они делили захваченную землю и жили по законам «новой России».

Но это была «пиррова победа» пензенской деревни. И события 1918 г., и Гражданская война свидетельствуют об этом. Пензенской деревне, как и всей российской, придется заплатить большую цену за 1917 г. и торжество их общинных идеалов.

В.В. Шелохаев. Уважаемые коллеги! Подводя некоторые итоги работы нашего «круглого стола», начну с восторженных слов в адрес П.П. Марченя и С.Ю. Разина, которые в течение пяти лет делали и продолжают делать важное дело для исторической науки. Им никто не помогает – и это, как ни парадоксально, очень хорошо. Когда ни-кто «не помогает», тогда все хорошо получается.

Во-вторых, сегодняшнее мероприятие хорошо вписывается в об-щий контекст мероприятий, которые содержатся в плане организа-ционной комиссии по проведению 100-летия Первой мировой вой-ны. Достаточно сказать, что только в рамках РГНФ будет опублико-вано 11 крупных проектов по войне. В издательстве «Политическая энциклопедия» подготовлена трехтомная энциклопедия «Россия в годы Первой мировой войны». Некоторые участники сегодняшне-го мероприятия принимали то или иное участие в реализации этого крупномасштабного научного проекта.

Повторюсь, что сегодняшний круглый стол не только дополняет, но и является как бы структурной частью этих крупных мероприя-тий. Его материалы призваны существенно расширить представле-ния о роли российского крестьянства в Первой мировой войне.

В-третьих, я всецело поддерживаю идеи А.В. Гордона, которые, хотя и сформулированы лапидарно, тем не менее, позволяют по но-вому подойти к пониманию тех сущностных изменений, которые произошли в сознании российского крестьянства. Действительно, любые войны, а тем более войны «машинные», не могли не оказать огромного влияния на трансформацию массового крестьянского со-знания. С одной стороны, мы наблюдаем процесс разрушения тра-диционного сознания. А с другой стороны, активизируется процесс формирования новых ценностных ориентаций. В докладах эти две тенденции получили свое отражение. Одни докладчики делали упор

на традиционализм и даже, в какой-то мере, на его усиление после войны. В других докладах, наоборот, был сделан акцент на новые тенденции в массовом крестьянском сознании.

В-четвертых, большое внимание в докладах было уделено изме-нениям в социальной структуре крестьянства. Меняются ролевые функции отдельных групп крестьянского населения. Это очень важ-ный момент, отмеченный во многих выступлениях, является отра-жением современных размышлений по этому вопросу.

В-пятых, в докладах на значительном круге архивных источни-ков, извлеченных из центральных и региональных архивов, убеди-тельно раскрыт процесс изменения материального положения от-дельных групп крестьянства. Обращено внимание на то, как именно изменялось морально-нравственное, этическое и психологическое состояние крестьянского населения.

В-шестых, в ряде докладов было обращено внимание на тот не-преложный факт, что война изменила порог цены человеческой жиз-ни. К сожалению, этот порог в результате Первой мировой оказался пониженным, о чем свидетельствуют последующие события. Эта тенденцию А.В. Гордон охарактеризовал понятием «катастрофич-ность». Поэтому, мне кажется, стоит продолжить размышления по этой проблеме.

В заключение небольшое замечание. «Круглый стол», а по сути большая научная конференция, называется «Русское крестьянство и Первая мировая война». Я бы несколько изменил его название: «Первая мировая война и российское крестьянство». Неслучайно во многих докладах речь шла о крестьянах разных национальностей, населяющих полинациональную Российскую империю, в частности о немецких колонистах. В том же Поволжье, о котором говорилось во многих докладах, перемежалось русское село с селом мордов-ским или татарским...

И, наконец, последнее замечание. В историографии продолжает существовать мнение, что Первая мировая война якобы способство-вала возврату крестьянства к традиционным ценностям. Мне кажет-ся, что это явное преувеличение, ибо возвратных моментов к исход-ной довоенной точке быть не может. Война явилась, на мой взгляд, переломным рубежом в массовом сознании всех без исключения со-циальных страт, включая и российское крестьянство.

С.Ю. Разин. Позвольте мне, в заключение, еще сказать несколь-ко слов. Во многих выступлениях прозвучала очень важная мысль о том, что Первая мировая война – это столкновение Запада и, услов-но говоря, не-Запада, крестьянского в своей основе. Чем закончи-лось это столкновение? Можно говорить о том, что рухнули четыре традиционалистских евразийских империи. Но правомерно ли гово-рить о том, что модернизм победил традиционализм? Не обернулась

88 89

ли эта победа, если говорить в глобальном смысле, ретрадиционали-зацией всего мира? Это большой вопрос. Вопрос, на который сегод-ня прозвучали разные варианты ответов. Спасибо всем.

Материалы подготовили к публикации П.П. Марченя, С.Ю. Разин

The proceedings were prepared for publication by P. Marchenya, S. Razin

Авторы, аннотация, ключевые слова

Марченя Павел Петрович – канд. ист. наук, доцент Московского уни-верситета МВД России

marchenyap@mail.ruРазин Сергей Юрьевич – доцент Института гуманитарного образова-

ния и информационных технологий (Москва)razin_sergei@mail.ru

Публикуемые материалы отражают работу Международного круглого стола «Русское крестьянство и Первая мировая война», который состоялся 11 апреля 2014 г. в Москве, в Российском обществе историков-архивистов. Круглый стол был организован в соответствии с программой научного про-екта «Народ и власть: История России и ее фальсификации». Материалы включают в себя выступления более 30-ти ученых, представляющих науч-ные журналы, научно-исследовательские организации и высшие учебные заведения России, Беларуси, Украины. Помимо докладов, в материалах представлена наиболее содержательная часть дискуссии, которая состоя-лась между этими специалистами. Дискуссия касалась преимущественно различных аспектов взаимодействия крестьянства и власти, крестьянства и политических партий Российской империи в условиях Первой мировой войны, а также в ходе последовавших за ней событий, в том числе револю-ции 1917 г. и Гражданской войны. Обсуждение носило междисциплинар-ный характер, использовались многие актуальные подходы и стратегии со-временного социального и гуманитарного знания: историко-антропологи-ческие, социокультурные, социально-психологические, геополитические, демографические, экономические, социологические, политологические, методы истории повседневности и другие.

Особое внимание было уделено изменениям, произошедшим в тради-ционном крестьянском образе жизни и крестьянском сознании в результа-те военных, модернизационных и революционных новаций. Также были обсуждены трансформация традиционного сельского общества в револю-ционные массы, милитаризация крестьянского мира, эмансипация кре-стьянских женщин, социальные девиации, эскалация старых и новых кон-

фликтов на селе. Все это, по мнению участников круглого стола, привело к формированию в России новой социальной и политической реальности, чреватой революцией.

Первая мировая война, Российская империя, крестьянство, крестьян-ская община, крестьянское сознание, армия, массы, массовое сознание, революция, россиеведение

Authors, Abstract, Key words

Pavel P. Marchenya – Candidate of History, Associate Professor, Moscow University of the Ministry of the Interior of Russia (Moscow, Russia)

marchenyap@mail.ruSergey Yu. Razin – Senior Lecturer, Institute for the Humanities and Arts

and Informational Technologies (Moscow, Russia)razin_sergei@mail.ru

The article covers the work of the International Round Table “Russian Peas-antry and World War I” which was held on the 11th of April in Moscow by the Russian Association of Historians and Archivists. The round table was orga-nized within the framework of the research project “The People and Power: Russian History and its Falsifications”. The proceedings include papers pre-sented by more than 30 scholars from research journals, research institutions and universities of Russia, Belarus and Ukraine. They also cover the essential content of the discussions held by the experts mostly dealing with different as-pects of interaction between the peasantry and the authority, between the peas-antry and political parties of the Russian Empire during World War I and in the aftermath of the war, including the revolution of 1917. The discussion was of interdisciplinary character, with many modern approaches and strategies in so-cial science and humanities being applied, such as historical and anthropologi-cal, socio-cultural, socio-psychological, geopolitical, demographic, economic, sociological, politological, etc.

A special attention is paid to changes which occurred in the peasants’ life-style and in their consciousness as a result of military, modernizing and revo-lutionary novelties. Also the discussion involved the transformation of tradi-tional rustic society into revolutionary masses, the militarization of peasantry, the emancipation of peasant women, social deviation, the escalation of old and new conflicts in the countryside. All this was said to have brought about a new political reality fraught with a revolution.

World War I, Russian Empire, peasantry, peasant community, peasant con-sciousness, army, mass, mass consciousness, revolution, Russian studies

90 91

С Т А Т Ь ИA R T I C L E S

А.И. Еремин

ИСПЫТАНИЯ ЗРЕЛОСТИВ РОССИЙСКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ГИМНАЗИИ:

ЧИНОВНИКИ, УЧИТЕЛЯ,ГИМНАЗИСТЫ, ДОКУМЕНТАЦИЯ

(конец ХIХ – начало ХХ вв.)

A. Eremin

“Maturity” Test in Russian Classical Gymnasium: Bureaucracy, Teachers, Gymnasium

Students, and Documentation(late XIX – early XX centuries)

Испытаниями зрелости в конце ХIХ – начале ХХ вв. официаль-IХ – начале ХХ вв. официаль-Х – начале ХХ вв. официаль-но и в повседневной жизни называли выпускные экзамены за курс классической гимназии на получение аттестата (свидетельства) зре-лости, дававшего права на зачисление на любой факультет любого университета того учебного округа, в гимназии которого получен аттестат, без вступительных экзаменов, а также преимущества по гражданской и военной службе. Причина, по которой сегодня могут быть интересны тогдашние испытания зрелости, состоит в том, что в них объединены выпускные экзамены в гимназии со вступитель-ными в университет. То есть, по сути, испытания зрелости являлись историческим аналогом, предшественником современного Единого государственного экзамена (ЕГЭ).

В настоящее время внимание экспертного сообщества акцен-тировано на коррупционных проявлениях в системе образования, особенно ЕГЭ. Выборочное социологическое изучение отдельных материалов ЕГЭ, оправданное для выявления общероссийских тен-денций, и их конкретизации на уровне субъектов Российской Фе-дерации, должно быть дополнено оценками эффективности норма-тивного регулирования нарушений в системе ЕГЭ, обоснованиями для различения в обсуждаемых проблемах случайных проявлений и фундаментальных причин. Повторяемость нарушений, несмотря на корректировки нормативной базы, свидетельствует о недостатках

применяемых приемов экспертной работы и необходимости привле-чения других подходов. Установление и микроанализ исторических аналогий позволит отделить проблемы случайные от фундаменталь-ных, выявить влияние конкретных обстоятельств на их возникнове-ние, взаимовоздействие и взаимоперетекание.

* * *

В истории образования в России выпускные экзамены в гим-назиях, как и вступительные в университеты, стали производить только через четверть века после учреждения гимназий, то есть с 1830–1840-х гг., когда образовалось достаточное количество желав-ших поступить в университеты и появилась возможность перейти от свободного зачисления студентов к конкурсному отбору1. Снача-ла порядок проведения выпускных экзаменов определялся Управле-ниями учебных округов – местными учреждениями Министерства народного просвещения, в 1803–1917 гг. управлявшими учебными заведениями на территории нескольких губерний, а вступительных – самими факультетами университетов.

Единый порядок выпускных экзаменов во всех учебных округах России был введен вместе с общеобязательными учебными планами Уставом гимназий и прогимназий от 30 июня 1871 г. Почти через полтора года – 8 декабря 1872 г. – министр народного просвещения Д.А. Толстой утвердил «Правила об испытаниях учеников гимна-зий и прогимназий Министерства народного просвещения»2 (далее – «Правила об испытаниях»), которые начали применяться с испы-таний 1873 г.

Устав гимназий и прогимназий 1871 г. не устанавливал поря-док поступления в высшие учебные заведения, ибо это означало бы вторжение в компетенцию других учреждений. Порядок зачисления без конкурса на любой факультет университета регламентировал Устав университета 1884 г. и «Правила о приеме в студенты уни-верситета». Для поступления в народнохозяйственные и сословные высшие учебные заведения нужно было пройти конкурс.

Реформа гимназии 1890 г. перераспределила учебные часы за счет сокращения преподавания древних языков, что отразили «Пра-вила об испытаниях», утвержденные в новой редакции министром народного просвещения И.Д. Деляновым 12 марта 1891 г.3 В даль-нейшем порядок проведения испытаний оставался без существен-ных изменений до их отмены в военном и предреволюционном 1916 г. (О переводных и выпускных испытаниях в текущем учебном году: Циркуляр министра народного просвещения от 11 февраля 1916 г. № 13104). Частные вопросы проведения испытаний зрелости регулиро-вали циркуляры Министерства народного просвещения и Управле-

92 93

ний учебных округов. Реформа среднего образования, начатая министром народного

просвещения Н.П. Боголеповым в 1899 г., ознаменовалась очеред-ным пересмотром учебных планов, отменой переводных экзаменов и обязательного изучения греческого языка и экзамена по нему на испытаниях зрелости. На совещаниях 1899 г. в Московском учебном округе по подготовке реформы гимназии, в докладе, подготовлен-ном чиновниками Управления учебного округа о системе экзаменов, она была признана формальной. Правда не «по существу, а за не-удачное ее направление, вносящее постоянную и систематическую ложь в значительную часть отношений между учащими, учащими-ся, семьей и государством. Этот формализм убивает живое дело»5.

Эта оценка, больше подходящая для оппозиционной журна-листики, чем для казенного учреждения, надзирающего за прове-дением экзаменов, была взята из циркуляра министра Боголепова. На совещаниях в учебных округах критика экзаменов стала общим местом, но дальше предложений об отмене переводных экзаменов тогда не пошли.

Почему же порядок проведения испытаний зрелости остался неизменным, несмотря на официально признанную «постоянную и систематическую ложь»?

Чтобы ответить на этот вопрос, «Правил об испытаниях» и цир-куляров Министерства народного просвещения, материалов Управ-лений учебных округов, газетных статей, воспоминаний участников или известной «Записки» 14-ти губернских предводителей дворян-ства6, призывавшей к реформированию классического образования, явно недостаточно. К поиску ответов нужно привлекать документа-цию экзаменов, чтобы соотнести нормативную базу испытаний зре-лости с их практикой и делопроизводством.

Вопросы организации и методики проведения испытаний в гим-назиях сначала были поставлены общественно-педагогическими из-даниями. Огромные массивы материалов о проведении выпускных экзаменов в средних школах России стали осваивать при перепро-верке всех экзаменационных работ в Управлениях учебных окру-гов, о чем публиковались отчеты в ведомственных изданиях7 и на страницах высокопрофессионального ведомственного «Журнала Министерства народного просвещения». Заметим, что авторы попу-лярных тогда исторических записок к юбилеям, особенно к 100-ле-тиям, гимназий, пришедшимся на начало ХХ в., экзаменационную документацию не использовали.

* * *

Порядок проведения испытаний зрелости определяли и напря-

мую регулировали «Правила об испытаниях». Изменения и допол-нения в правила вносились циркулярами Министерства народного просвещения. В «Правилах об испытаниях» выпуска 1891 г. указа-ны изменения, внесенные на основании двух высочайших повеле-ний, двух мнений Государственного совета, учебных планов 1890 г. и семи циркуляров Министерства народного просвещения. Цир-куляры Управлений учебных округов организовывали исполнение «Правил об испытаниях» и отнесенные на их усмотрение вопросы: порядок назначения и объявления тем, время начала и окончания экзаменов, вынесение взысканий за нарушение правил.

«Правила об испытаниях» первоначально публиковались в «Журнале Министерства народного просвещения», затем издава-лись в виде брошюр. Они являлись настольной книгой директора и всех учителей. Согласно их последнему, 83-му, параграфу, «статьи этих правил, относящиеся собственно до учеников, прочитывают-ся от времени до времени директором или классным наставником ученикам VIII класса с надлежащими объяснениями и наставлени-ями». Зачитывали ли правила классные наставники, установить не удалось, но протоколы экзаменов содержат непременную формули-ровку о прочтении директором соответствующих разделов правил после общей молитвы перед началом письменных испытаний. В журналах заседаний Педагогического совета также зафиксированы случаи зачитывания параграфов правил при возникновении разно-гласий по вопросам проведения испытаний. О том, давали ли учи-теля «надлежащие объяснения и наставления», свидетельств нет. Несомненно, что «Правила об испытаниях» регламентировали вза-имоотношения всех участников испытаний зрелости. Вопрос в том, как именно работали сформулированные в них нормы, принципы, механизмы.

«Правила об испытаниях» от 12 марта 1891 г. состояли из 83-х параграфов (на 40 страницах) с приложением образцов форм доку-ментов и бланков отчетности (на 15 страницах). В шести первых параграфах изложены общие положения. В остальных прописан порядок приемных (§ 7–21), переводных (§ 22–42) и выпускных (§ 43–83) испытаний.

В правилах формулировались единые подходы к основным про-цедурам и требованиям к экзаменам от приемных до выпускных: выбор и утверждение тем и заданий, допуск к экзаменам, опрос на экзаменах, проверка письменных работ, критерии и коллегиальность оценивания, обязательное документирование процедур, отчетность, коллективный порядок рассмотрения всех вопросов.

Темы заданий предлагали учителя, но утверждались директо-ром, а выпускных экзаменов – Управлением учебного округа. Эк-замены по главным предметам (древние и русский языки, матема-

94 95

тика) сдавались письменно и устно, по другим предметам – только устно. Из всего объема учебных планов спрашиваться должно было существенно важное, а не частности, только из материала, прой-денного за экзаменационный год. Экзамены принимались и ответы оценивались комиссиями под руководством директора, результаты утверждались Педагогическим советом. Задачей оценивания отве-тов на экзаменах было вывести «оценку возможно справедливую и безошибочную» (§ 35). Для поступления в гимназию, перевода из класса в класс, получения аттестата необходимо было показать по-знания, определенные учебными планами предметов гимназии 1890 г. для оценки «три».

На всех стадиях испытаний зрелости определенность критери-ев оценок сочеталась с коллегиальностью выбора заданий, опроса, проверки, выставления оценок, документированием и отчетностью. Коллегиальность и отчетность ставили под перекрестный контроль работу директора и учителей, ограничивали возможность произво-ла и исключали ошибки. В целом, как и учебные планы гимназий, «Правила об испытаниях» соответствовали европейским аналогам8.

Аттестат (свидетельство) за курс российской гимназии призна-вался европейскими учебными заведениями и требовался при за-числении. Точные названия и формы составления этих документов приведены в приложении № 4 к правилам. Казенные гимназии вы-давали аттестат зрелости своим ученикам, свидетельство – посто-ронним лицам. Правовой статус аттестата зрелости и свидетельства был одинаковым. И аттестат зрелости, и свидетельство заверялись подписями членов Педагогического совета и печатью гимназии. Частные гимназии выдавали свидетельство зрелости, заверявшие-ся подписью председательствующего на испытаниях «депутата» от учебно-окружного начальства и печатью канцелярии попечителя учебного округа.

Единые подходы к экзаменам получили детальную регламента-цию в параграфах об испытаниях зрелости (§ 43–83), которые долж-ны были пройти все желающие поступить в университет или другие учебные заведения, пользоваться преимуществами по гражданской и военной службе (§ 43). Повторимся: выдержавшие испытания и удостоенные аттестата (свидетельства) принимались без экзаменов только в университеты.

В повседневной жизни гимназистов VIII класса, а на официаль-ном языке всех подвергающихся испытаниям зрелости (§ 67) назы-вались «абитуриентами» (от немецкого abitur), экзамен на аттестат зрелости (или период обучения, завершающийся экзаменами на по-лучение аттестата зрелости) подводил итог обучению в гимназии. Абитуриент того времени – это не поступающий в студенты, а «сда-ющий или еще только приготовляющийся к сдаче выпускных экза-

менов». Согласно § 1 Устава гимназий и прогимназий 1871 г., они име-

ли двуединую цель – «давать воспитывающемуся в них юношеству общее образование» и «служить приготовительным заведением для поступления в университет и другие высшие учебные заведения». Цель испытаний зрелости была ограничена тем, чтобы «удостове-рить в достаточном умственном развитии для дальнейшего научно-го образования» (§ 44). При производстве испытаний и решении во-проса о присуждении аттестата экзаменаторам предписывалось: 1) испытать не память, а мышление, то есть удостовериться 2) имеет ли экзаменующийся «ясный, верно действующий ум, правильное и здравое суждение», 3) учитывать только прочные познания, ибо 4) знание основного в каждом предмете важнее отдельных подробно-стей (§ 75). Однако эта идеальная шкала требований, «синяя птица» классического образования, мало соответствовала реалиям среднего образования в России.

* * *

В жизни высокие цели классического образования были сведены к получению прав на поступление в университет9. Процесс и резуль-тат такой трансформации классического образования является важ-нейшей проблемой социальной истории российской гимназии. Зада-ча данной статьи – выявить в делопроизводственной документации Орловской Первой мужской гимназии материал о том, как именно в этой гимназии нормы «Правил об испытаниях» включались в осу-ществление поведенческих стратегий их участников.

Испытания зрелости являлись одним из гражданских прав для всех желающих поступить в высшие учебные заведения и пользо-ваться правами по гражданской и военной службе независимо от того, учились ли претенденты в казенной или частной гимназии, общественном или частном училище либо получили домашнее вос-питание. Прохождение испытаний для претендентов различалось. Испытания проходили учащиеся VIII класса конкретной гимназии текущего года и все остальные, отнесенные к посторонним лицам, на официальном языке и в повседневной жизни чаще называвшиеся «экстернами».

Для участия в испытаниях желающие должны были пройти про-цедуру допуска к экзаменам. Допуск каждого гимназиста происхо-дил на Классной комиссии, в составе всех преподавателей VIII клас-VIII клас- клас-са, где должны были «тщательно обсуждается степень нравствен-ной и умственной его зрелости, и успехов по каждому предмету в отдельности». Нравственная зрелость определялась как «готовность соблюдать требования закона и правила доброй нравственности»

96 97

как в учебном заведении, так и вне его (в двух старших классах), прилежание – как «исправность в посещении уроков, в домашнем приготовлении к оным, в исполнении письменных работ классных и домашних и на внимательность к преподаванию»(§ 52).

Для допуска к испытаниям посторонним лицам необходимо было за полтора месяца до экзамена представить на имя директора комплект документов (прошение, метрика, послужной список отца, собственноручное жизнеописание, свидетельства об образовании) с оплатой 10 руб. «в пользу экзаменаторов» (годовая плата за обуче-ние в казенной гимназии составляла 50–60 руб.), к которым «в сем случае ни депутат от высшего начальства, ни директор, ни инспек-тор не причисляются» (§ 48). Только в 1907 г. особым циркуляром Министерства народного просвещения от 16 июля 1907 г. № 14696 на директоров и инспекторов было распространено право получать вознаграждение за участие в испытаниях посторонних лиц наравне с прочими экзаменаторами.

При отсутствии средств претендент мог подать прошение об освобождении от платы с приложением свидетельства о бедности. Судя по жизнеописаниям, экстерны остро нуждались в средствах. Однако претенденты предпочитали прошений об освобождении от платы не подавать.

Количество экстернов различалось по годам и губерниям. В 1899 г. в Орловской гимназии подверглись испытаниям 47 учащихся и 10 экстернов10, в 1900 г. – 49 гимназистов, 5 посторонних, а удостое-ны аттестата были 48 гимназистов и 2 посторонних11. В Тверской гимназии в 1901 г. держали испытания 30 гимназистов и 2 экстер-на12, в Нижегородской в 1902 г. – 34 гимназиста и 6 экстернов13. В среднем экстерны составляли около 10 % от экзаменовавшихся14. Наибольшее число экстернов было в Орловской гимназии в 1909 г., когда «тридцать один человек гимназистов подвергались испыта-нию, тридцать посторонних. Гимназисты сдали все, из посторонних одиннадцать»15.

Экстерны составляли значительную, ежегодно увеличившуюся и менявшуюся по своему составу, группу российской молодежи. По данным «Журнала Министерства народного просвещения», с 1894 по 1907 гг. во всей России число экстернов увеличилось с 215 до 3 290, то есть в 15 раз, к 1910 г. ежегодно через экстернат проходило 3 500 – 4 000 человек. За 1900-е гг. соотношение экстернов, удосто-енных аттестата, и гимназистов изменилось с 1 : 10 до 1 : 716.

Среди экстернов были выходцы из всех сословий. Наиболее за-метные группы составляли: учащиеся духовных семинарий; быв-шие гимназисты, не окончившие гимназий; евреи, попадавшие под ограничения по процентной норме; лица, собиравшиеся поступить на государственную службу или служившие на частной службе;

женщины. Эти социальные характеристики, обычно, не встречались в чистом виде, а переплетались. Вокруг экстерната сложилась «ин-фраструктура» в виде репетиторов, учебных пособий, стационар-ных курсов17. В 1909–1911 гг. издавался «Журнал для экстернов». Наконец, был выведен яркий «тип экстерна» в художественной ли-тературе18.

Экстерны сдавали экзамены вместе с гимназистами в одной из гимназий округа, в университет которого собирались поступать, так как выпускники классических гимназий могли поступать в универ-ситеты только своего округа, а в безуниверситетских округах – в конкретные университеты других округов. Цель такого территори-ального регулирования состояла в стремлении разгрузить столичные университеты. Эта система была отменена министром народного просвещения И.И. Толстым 8 февраля 1906 г. как не приведшая к бо-лее равномерному распределению студентов, разгрузки столичных и Киевского университетов, поскольку в округах было неодинако-вое число гимназий. К тому же старшеклассники заблаговременно переходили в гимназии тех округов, в которых они собирались про-должить обучение. Наконец, выпускники поступали на не слишком престижные Историко-филологические факультеты, принимавшие абитуриентов из всех округов, с целью последующего перехода на желаемый факультет. Порядок испытания экстернов определяли те же «Правила об испытаниях» учеников гимназий от 12 марта 1891 г. с той разницей, что часто вносились циркулярные изменения, ка-сающиеся контингента экстернов, программ, введения и отмены тех или иных экзаменационных предметов19.

Итак, желавшие держать экзамены, повторимся, подавали про-шение, к которому прилагались: метрическое свидетельство, вид на жительство, две засвидетельствованные полицией фотокарточки, квитанция об уплате 10 руб. в пользу экзаменующих, жизнеописа-ние, марка в 25 коп., «свидетельство о благонадежности», получен-ные в других учебных заведениях свидетельства и аттестаты. Доку-менты должны были подаваться до 15 марта.

На имя губернатора подавалось прошение о выдаче «свидетель-ства о благонадежности» с приложением двух марок по 75 коп. до 15 января. На руки «свидетельства о благонадежности» не выдава-лись.

Таким образом, выходило около 12 руб. К ним следует прибавить, согласно подсчетам А.В. Португалова,

автора и соавтора нескольких неоднократно переизданных учебных пособий для экстернов, до 240 руб. в год на репетиторов: по мате-матике и новым языкам три раза в неделю (по 8–10 руб. в месяц), по русскому и латинскому языкам (эти расходы он считал в «самом большом размере»). Наконец, 20 руб. требовалось потратить на по-

98 99

держанные учебники. Итоговая сумма была сопоставима с годовым жалованием земских учителей, канцелярских служащих, рабочих-металлистов. В 1910 г. только на «учебные» расходы 4 тыс. человек требовалось 1 млн руб.20

На основании доклада директора на заседании Классной комис-сии об «отсутствии в документах препятствий» (делопроизводствен-ная норма в протоколах Классной комиссии) экстерны допускались к испытаниям.

Это очевидное преимущество экстернов перед гимназистами минимизировалось тем, что экстерны сдавали экзамены по всем предметам, то есть на три экзамена больше, чем гимназисты, и по расширенной программе по русскому языку и математике. Гимна-зисты, к тому же, при получении одной неудовлетворительной от-метки на письменном испытании решением Педагогического совета могли быть допущены к устным. Так в процедуре допуска к испыта-ниям уравновешивались различия между гимназистами и экстерна-ми (посторонними) в преимуществах и обязанностях. Но, все же, на практике гимназисты были в предпочтительном положении.

После обсуждения в Классной комиссии сведения обо всех до-пущенных гимназистах и экстернах вносились в общий список, копия с которого до начала экзаменов представлялась попечителю учебного округа «для сведения и зависящих от него распоряжений». Эта процедура дисциплинировала экзаменаторов, препятствовала произвольному недопущению к экзаменам. Окончательно общий список заполнялся после завершения всех испытаний, но до выдачи аттестатов, с точным указанием избранного учебного заведения или рода занятий выдержавших. Похожая процедура допуска произво-дилась при утверждении Педагогическим советом оценок за пись-менные работы для допуска к устным испытаниям.

Определение правового статуса участников испытаний и уста-новление процедур допуска к ним является фундаментальной за-дачей системы образования, игнорирование которой порождает проблемы и нарушения на практике. Нормативное регулирование испытаний зрелости в конце ХIХ – начале ХХ вв. строилось на та-IХ – начале ХХ вв. строилось на та-Х – начале ХХ вв. строилось на та-ком основании: право повергаться испытаниям зрелости предостав-лялось гимназистам единственный раз, а именно в год окончания родной гимназии, во всех других случаях – уже в качестве экстерна и только за плату.

* * *

«Правила об испытаниях» ограничили цель испытаний зрело-сти: «удостоверить в достаточном умственном развитии для даль-нейшего научного образования» (§ 44) без подтверждения уровня

общего образования. Этим устранялась необходимость обоснования того, почему испытания проводились не по всем предметам, а также того, что по четырем главным предметам (русский и древние языки, математика) сдавали экзамены письменные и устные, а по Закону Божьему, истории, одному из новых языков – только устные. Офи-циальная версия классического образования утверждала, что имен-но эти главные предметы гимназического курса в первую очередь и более других развивают мышление.

Для экстернов, которые по разным причинам предпочли вместо школьной рутины подготовиться к испытаниям самостоятельно, нужно было доказать свои права на высшее образование еще и на устных экзаменах по остальным предметам программы VII–VIII классов гимназии (логика, физика, география), а сверх того – сде-лать «письменные переводы с русского на оба древние наравне и в одни и те же дни с учениками VI класса и задачу по арифметике» (§ 55), грамматический разбор русского и церковнославянского тек-стов по грамматическим курсам первых четырех классов (§ 69).

Существенное значение для желающих выдержать испытания зрелости имели место и время их проведения. Испытания зрелости проводились только один раз: в конце учебного года. Сдача экзаме-нов до или после сроков, установленных циркуляром Управления учебного округа, не допускалась.

Гимназисты казенных и частных гимназий подвергались испы-таниям только в «родной гимназии». Сдавать испытания в частной гимназии могли только те гимназисты, кто «обучался в сих заведе-ниях не менее трех лет сряду» (§ 45).

Значительно разнообразнее были возможности экстернов. В го-родах, где имелось несколько казенных гимназий, распределение экстернов по гимназиям делало начальство учебного округа. Се-минаристы могли держать испытания только в гимназии города, где располагалась их родная семинария. Кроме этого, желающие имели право экзаменоваться при Управлении учебного округа. Так регули-ровался набиравший обороты в России конца ХIХ – начала ХХ вв. исторический аналог сегодняшнего «образовательного туризма».

* * *

По каждому предмету испытаний зрелости в гимназии образо-вывались Испытательные комиссии в составе директора (председа-тель каждой комиссии), инспектора, учителя по этому предмету и двух ассистентов «из числа преподавателей ближайших родствен-ных предметов». Председателей комиссий в частных гимназиях на-значал попечитель учебного округа.

Правила отводили на выполнение письменных заданий по рус-

100 101

скому языку (сочинению) и математике по 5 часов, на перевод с древних языков по 4 часа «сряду». Все письменные испытания про-ходили одну неделю, оценивание работ – до 10 дней (§ 62). Про-должительность устных испытаний определялась по соглашению директора с членами Испытательных комиссий. Все испытания про-водились семь дней, по числу предметов. Экзамены начинались с письменных испытаний, считавшихся более важными.

Работа Испытательных комиссий на письменных экзаменах про-ходила в два этапа. Сначала члены комиссий осуществляли «надзор за исполнением работ», то есть должны были не допускать общения сдающих между собой и списывания, а также следить за тем, что-бы работа была написана, переписана и немедленно сдана вместе с черновиком. При любых нарушениях дисциплины «или пользо-вании недозволенными пособиями, или какого либо обмана, вино-вный тотчас же» лишался «права продолжать начатое испытание, которое в таком случае откладывается на год» (на следующий год он мог участвовать в испытаниях в качестве экстерна за плату 10 руб.). Правила устанавливали: «Оказавшийся виновным в том же и в следующем году навсегда лишается права на испытание зрелости. Тоже равномерно применяется и к устному испытанию» (§ 63). Воз-можности списать на письменных испытаниях были разными. Они зависели не только от сноровки сдающих и лояльности экзаменато-ров, но и от особенностей предмета: при проверке труднее уличить в списывании ответов математических заданий, вероятнее всего – в переводах, в сочинениях – иногда.

Члены Испытательных комиссий, наблюдавшие за выполнением письменных работ, обязаны были «вести обстоятельный протокол всему происходившему [на экзамене]», который по окончании ис-пытания должны были «представить его директору вместе с рабо-тами»(§ 63).

Письменные работы проверялись поочередно: сначала учитель по этому предмету проверял их в классе, затем – все остальные учи-теля, после всех – директор, который выставлял итоговую оценку. Оценка Испытательной комиссии подлежала утверждению Педаго-гическим советом, и только после этого она получала юридическую силу и скреплялась печатью гимназии. По два протокола Испыта-тельных комиссий, вместе с работами (черновиками и беловиками), в составе определенного перечня документации экзаменов, после их окончания направлялись в Управление учебного округа. Там они тщательно проверялись, а затем возвращались назад в гимназию для постоянного хранения вместе с остальной экзаменационной доку-ментацией.

* * *

Важнейшая часть «Правил об испытаниях» – порядок выбора за-даний и обеспечения их конфиденциальности, программы экзаме-нов, критерии оценивания.

Принципиальное значение придавалось конфиденциальности заданий. В отличие от переводных испытаний по древним языкам, на которых предлагались отрывки, которые ранее проходились в классе (§ 30), задания на испытаниях зрелости «отнюдь не должны» были быть «из числа тех, которые уже были обработаны учениками в учебное время, и отнюдь не должны быть известны ученикам за-ранее» (§ 58). Тема русского сочинения должна была быть такой, «чтобы предмет темы не мог не быть по силам ученикам, и чтобы ученики могли иметь о нем собственное суждение. Тема должна быть выражена точно и определенно, так чтобы внимание учеников могло тотчас же направиться на определенный круг мыслей и дан-ных» (§ 58).

Изложение того, что конкретно и из каких разделов и тем учеб-ных планов гимназии на каждом экзамене устных испытаний зрело-сти должны знать абитуриенты, дано в § 69:

«По русскому языку предлагаются вопросы, относящиеся к уче-нию о слоге, родах и видах словесных произведений в том объеме, который определяется программою VIII класса. Для посторонних (§ 55 п.в.), сверх того, предлагается грамматический разбор русского и церковнославянского текстов, свидетельствующий о знании под-вергающимся испытанию грамматических курсов первых четырех классов.

По латинскому и греческому языкам предлагаются для перевода на русский язык, как из прозаических писателей, так и из поэтов, читаемых в гимназии, такие места, которые не были переводимы или объясняемы ученикам в классе и которые также не были зада-ны им для приготовления перед экзаменом. При толковании пред-ложенных мест следует предлагать также соответственные вопросы из грамматики, мифологии, древностей, древней истории и древней географии, на основании разъяснений, которые давались в классное время при чтении вообще древних писателей.

По истории каждый экзаменующийся должен в связном рассказе изложить ответы на предложенные ему вопросы, относящиеся к от-ечественной истории и к греческой или же римской. Во время испы-таний по сему предмету следует удостовериться в географических познаниях экзаменующегося, имеющих связь с курсом истории.

По математике производится устный экзамен у доски из всех 4-х частей математики, причем от Испытательной комиссии зависит в отельных случаях ограничиваться только некоторыми из этих ча-стей.

По новым языкам предлагаются для перевода на русский язык,

102 103

из прозаических писателей (преимущественно исторических), такие места, которые не были переводимы в гимназии и не были заданы для приготовления к экзамену. При переводе предлагаются вопросы по грамматике».

Сложнейшей задачей правил было согласование критериев оце-нивания на испытаниях зрелости с общей целью классического об-разования – развития мышления. В § 75 правил это сделано под-робно, но не вполне ясно. Как уже говорилось, экзаменаторам было предписано руководствоваться «общим правилом, что испытание зрелости не есть испытание в памяти, а в том, развита ли в молодом человеке способность соответствующего его возрасту мышления, имеет ли он ясный, верно действующий ум, правильное и здравое суждение, причем следует придавать цену только тем познаниям и тому образованию, которые, будучи плодом правильного и посто-янного в течение всего предшествующего учебного времени при-лежания, стали действительным и прочным достоянием учеников, и обращать всегда предпочтительное внимание на знание существен-но важного в каждом предмете, а не отдельных, частных его подроб-ностей».

Логика между этими общими руководящими указаниями и кон-кретными требованиями по каждому из десяти предметов гимнази-ческого курса, знания которых были обязательными для получения аттестата или свидетельства зрелости, разрывается.

Констатация этого факта не может снизить достоинств наличия единственного документа, устанавливающего общие контуры содер-жательной стороны экзаменов. По главным предметам – по древним и русскому языкам и математике – требования изложены, в целом, более конкретно и подробно, чем по остальным предметам: «б) по русскому языку требуется, чтобы экзаменующийся обнаружил со-чинением правильное понимание предложенной темы в главнейших частях ее и умение выражать свои мысли ясно, определенно, после-довательно, правильным и соответственным предмету языком, с со-вершенным избежанием таких ошибок, которые свидетельствуют о малограмотности, – а на устном испытании обнаружил знание тео-рии словесности и умение применять правила ее к разбору отрывков из главнейших произведений русской словесности <…>.

г) по латинскому языку – твердое знание грамматики и сверх того легкое вообще понимание, без предварительного домашне-го или классного приготовления и без каких либо пособий (слова-рей, грамматики и изданий с комментариями) <…> предлагаются экзаменующимся для перевода места, не представляющие особых каких-то трудностей ни по содержанию, ни по языку.

д) по греческому языку <…> [то же, что по латинскому языку]. е) по математике – навык в решении арифметических, алгебра-

ических, геометрических и тригонометрических задач, не требую-щих особой изобретательности, навык и надлежащая вниматель-ность в производстве вычислений и ясное понимание связи между всеми основными положениями элементарной математики, причем в письменных работах должны быть излагаемы не только самые вы-числения, но и те соображения, по коим произведены эти вычисле-ния, так чтобы каждая задача была вполне разъяснена сколь можно короче, но со строгою последовательностью».

Требования по не основным предметам были менее определен-ными: «а) по Закону Божьему – некоторая начитанность в Священ-ном Писании Нового Завета, особенно же в Св. Евангелии, и твер-дое знание главнейших оснований догматического и нравственного учении святой церкви <…>.

в) по логике – знание существенных отношений между поняти-ями, суждениями и умозаключениями, а также главнейших свойств методов аналитического и синтетического, доказанное на примерах.

ж) по физике и математической географии – ясное понимание главнейших положений об общих свойствах тел, о законах равно-весия и движения, о теплоте, свете, магнетизме, электричестве, а также и главных явлений в солнечной системе.

з) по географии – ясное представление об очертаниях земель и взаимном их относительно друг друга положении, о речных обла-стях и построении поверхности, а также знание главнейших частей политической географии, в особенности же географии России.

и) по истории – ясное представление хода всеобщей истории. В особенности же ясное и точное знание истории Греков, Римлян и отечественной.

й) по новым иностранным языкам – практическое знание их грамматики и легкое вообще понимание немецкой или французской речи, доказанное на устном испытании переводом нечитанных пре-жде мест <…>» (§ 75).

Неопределенные формулировки, такие как «некоторая начитан-ность», «твердое знание», «ясное представление», делали оценива-ние зависимым от усмотрения экзаменаторов.

Несмотря на указанные недостатки, отсутствие ясных аргумен-тов в обоснование того, как изложенные требования к познаниям демонстрируют «способность соответствующего возрасту мышле-ния», сформулированные в правилах критерии оценок понятны и непротиворечивы. «Познания, вполне соответствующие вышеизло-женным требованиям по каждому предмету, оцениваются отметкою 3, которая таким образом и признается достаточной для получения аттестата или свидетельства зрелости; познания же, которые пре-вышают этот уровень в количественном и особенно в качественном отношении, оцениваются отметками 4 и 5» (§ 75).

104 105

На всех экзаменах в гимназии возможность выведения «воз-можно справедливой и безошибочной оценки» (§ 35) связывалась с коллективным принятием всех решений: выбор тем, допуск к эк-заменам, опрос и проверка работ, выставление оценок. На перево-дных экзаменах письменные работы проверял сначала учитель, пре-подававший этот предмет в последнем классе, затем – поочередно остальные члены Испытательной комиссии.

На испытаниях зрелости проверяющие обязаны были исправить на полях цветными чернилами ошибки, выставить отметку и напи-сать мотивированный отзыв, «обстоятельно изложив свое мнение о том, в какой мере работа соответствует требованиям § 75, в каком отношении она находится к прежним работам и вообще к успехам этого ученика в предмете» (§ 64). Члены комиссий обычно манки-ровали написанием отзывов, что стало постоянным предметом об-суждений (не называя конкретных имен) в Попечительских советах учебных округов и на страницах «Журнала Министерства народно-го просвещения».

Решающее значения для выставления оценок имел отзыв учите-ля, преподававшего этот предмет, который при расхождениях с мне-ниями других членов комиссии должен был ссылаться на годовые письменные работы и прилагать их к своим возражениям. В таких случаях окончательное решение принадлежало Попечительскому совету учебного округа. Оценки за письменные работы, после ут-верждения Педагогическим советом, скрепленные подписью дирек-тора и печатью гимназии, вносились в протокол о допуске к устным испытаниям.

Исчерпывающий свод минимальных требований и критерии оценивания не давал экзаменаторам конца ХIХ – начала ХХ вв. при выставлении оценок забывать о предстоящей перепроверке всех письменных работ в Управлении учебного округа. Баллы на испы-таниях, особенно письменных, выставлялись скупо, двойки были повсеместным явлением.

Правила позволяли допускать ученика, выполнившего работу неудовлетворительно, к устным испытаниям, «если можно по оцен-кам и другим данным с уверенностью» полагать, что «неудовлетво-рительность есть дело случая или зависит от каких-нибудь неблаго-приятных обстоятельств.<…> Во всех случаях допущение ученика к устному испытанию необходимо мотивировать в протоколах Пе-дагогического совета вескими данными, ясно доказывающими, что ученик допущен к устному испытанию, при неудовлетворительно-сти письменного, не в видах послабления, всегда вредно действую-щего на весь строй школы, а потому что Педагогический совет, по зрелом обсуждении всех имеющихся об ученике данных, не может, по совести, признать ученика незрелым на основании одних лишь

письменных работ и считает для себя необходимым еще раз про-верить свое мнение об ученике путем устного испытания. Русское сочинение, неудовлетворительное в орфографическом отношении и оцененное ниже трех, обуславливает собой недопущение экзамену-ющегося к устным испытаниям зрелости» (§ 67).

На устных испытаниях спрашивался только материал, прой-денный в последнем классе, обязательно при полном составе Ис-пытательной комиссии. Опрос вел учитель этого предмета в классе. Правила оставляли на усмотрение директора производить устный экзамен самому или поручить инспектору или учителю. Дополни-тельные вопросы могли задаваться только после окончания ответа: «каждый экзаменующийся должен иметь возможность высказаться по предмету вопроса ясно, точно в надлежащей связи, без всякой по-мощи со стороны экзаменатора или других членов Испытательной комиссии» (§ 72). Протокол экзамена фиксировал только главные вопросы, общую отметку, разногласия.

Разногласия были гарантией справедливого оценивания и колле-гиальности решений. Существовало право экзаменаторов на особое мнение и обязательность фиксирования разногласий, при появле-нии которых «письменные работы лиц, о которых возникло разно-гласие, вместе с соответственными протоколами представляются попечителю округа немедленно после того заседания, на котором возникло разногласие. Эти последние работы немедленно рассма-триваются в Попечительском совете, который постановляет реше-ние о признании или не признании, на их основании, тех молодых людей, о работах которых возникло разногласие» (§ 79).

Принцип коллегиального оценивания, установленный и твердо проводимый «Правилами об испытаниях», получил явно преувели-ченное значение при выставлении окончательных отметок и приня-тия решения о присуждении аттестата или свидетельства зрелости (§ 74), так как предписывал повторное обсуждение всех ответов каждого гимназиста. Несоответствие этой нормы подчеркивал тот момент, что, величина балла не имела значения для выпускников. Достаточность удовлетворительных отметок для получения аттеста-та (и следовательно, пользования всеми правами, дающимися об-разовательным цензом) делало систему оценивания не пяти- или че-тырехбалльной, а фактически двухбалльной: «удовлетворительно» и «неудовлетворительно», «удостоить» и «не удостоить» аттестата (свидетельства). Градирование на четверки и пятерки оказалось из-лишним. Значительно важнее было право Педагогического совета допустить к устным испытаниям при неудовлетворительности пись-менных.

Решения Педагогического совета о выставлении окончательных оценок и выдаче аттестатов объявлялись немедленно, что ограничи-

106 107

вало возможности постороннего влияния. После всех этих процедур экзамены заканчивались для абитури-

ентов, но, по существу, продолжались для преподавателей, так как вся экзаменационная документация – протоколы комиссий, имен-ной список с отметками, письменные работы, черновые и беловые в подлинниках, работы лиц, не допущенных к испытаниям, – на-правлялись в Управление учебного округа, где тщательно рассма-тривались. По этой документации подготавливался ежегодный от-чет попечителя учебного округа о ходе испытаний в гимназиях по установленной форме «к сведению и руководству директоров гим-назий», а также чтобы «довести о них до сведения министра народ-ного просвещения» (§ 79).

* * *

Экзаменационные процедуры намеренно делились на составные элементы, чтобы обязанности экзаменаторов пересекались и, таким образом, контроль становился взаимным. Никто из них, в том чис-ле и прежде всего директор, не оставался вне контроля. Выполне-ние предписанных процедур, помимо само- и взаимоограничений, требовало еще и значительных затрат времени и сил. Поэтому на практике, что естественно, происходила «оптимизация» усилий при обсуждениях успехов и отметок гимназистов и их отражение в протоколах, при проверке жизнеописаний экстернов на предмет фактического соответствия приведенных в них данных и наличия грамматических ошибок. Некоторые процедуры с подробными об-суждениями – при допуске к испытаниям, при выставлении общей оценки – очевидно излишни, а потому была высока вероятность их невыполнения.

Помимо прямо высказанных в тексте «Правил об испытаниях» предписаний, требующих проверки конкретными делопроизвод-ственными материалами, чтение этого документа побуждает к по-становке ряда более общих вопросов. Прежде всего, правила не убеждают в том, как сформулированные в них принципы и процеду-ры позволяют идти к идеалу классического образования – развитию мышления, умственной и нравственной зрелости. К тому же мини-мальные требования, достаточные для получения удовлетворитель-ной отметки и аттестата, самим своим наличием побуждали к ната-скиванию в обучении больше, чем к развитию мышления.

Все содержание правил, кажется, раскрывает усилия законода-теля и распорядителя, направленные на обеспечение возможностей реализации устремлений молодых людей, обладающих удовлет-ворительными познаниями. То есть, правила последовательно ле-гитимировали разрыв между идеалом классического образования,

заявленной целью испытаний зрелости и оправданием посредствен-ности.

Дополнительные вопросы появляется при рассмотрении основа-ний для получения медалей: «Надлежит при отличном поведении иметь не менее 4 в общем выводе из окончательных и экзаменаци-онных отметок по каждому предмету. Золотые медали присуждают-ся тем ученикам, успехи которых будут оценены Педагогическим советом, в общем выводе из их экзаменационных отметок, пятью (5) по обоим древним языкам и математике, а серебряная по двум из этих предметов. Сверх того, для получения золотой медали тре-буется иметь в среднем выводе из всех предметов более 4,5» (§ 76).

В целом, основательно проработанные нормы «Правил об ис-пытаниях» на протяжении почти полувека позволяли интегрировать молодежь, доказавшую владение определенными познаниями, в систему высшего образования и государственной службы России, соответствовали требованиям систем образования европейских го-сударств.

Это дает возможность понять мотивы и обстоятельства огульной критики классицизма, подобной той, что высказывали 14 губерн-ских предводителей дворянства в ходе частной беседы в Москве 17 ноября 1898 г.: «На практике наши гимназии далеко не отвечают требованиям, которые можно и должно предъявлять к общеобразо-вательной средней школе. <…> не отрицание его [классицизма] ве-ликого общеобразовательного значения, успевшего выясниться на западе, где он является продуктом многовекового развития школы, мы имеем в виду не самые педагогические принципы, а исключи-тельно результаты их практического применения, которые очевидны для всех»21.

Насколько были правы противники гимназии, многие из кото-рых, как и эти губернские предводители дворянства, не только сами успешно окончили в свое время гимназию, но по своим обществен-ным обязанностям почетных попечителей гимназий, отцов гимнази-стов, принимали деятельное участие в жизни гимназий?

* * *

Обратимся к документам Орловской Первой мужской гимназии (Московский учебный округ). В них нет прямых ответов на риторику критиков гимназии. Отголоски давних неоконченных споров рубе-жа ХIХ–ХХ вв. только подчеркивают особую «тонкость» изучаемой материи. Анализируя документы Орловской гимназии, попытаемся понять, как конкретно и почему исполнялись или не исполнялись предписанные «Правилами об испытаниях» процедуры.

Процедуры испытаний зрелости (допуск к экзаменам, выбор и

108 109

утверждение тем и заданий, проверка письменных работ, допуск к устным экзаменам по результатам письменных испытаний, опрос на устном экзамене, выставление общей оценки и постановления о выдаче аттестата) и формы их документирования (копия и оконча-тельный вариант общего списка, протоколы устных и письменных испытаний, журналы Педагогического совета, черновики и белови-ки письменных работ, разногласия) являются совокупностью видов деятельности, социальных практик в образовании. Отдельные со-циальные практики, как письменные работы, совпадают с их доку-ментированием, однако не все процедуры подлежали документиро-ванию, не все происходившее на испытаниях фиксировалось в до-кументах.

Документация испытаний зрелости – «протоколы, как о пись-менном, так и об устном испытании, в подлиннике или в копии, именной список экзаменовавшихся с выставленными в нем отмет-ками и письменные их работы как черновые, так и беловые в под-линнике», – «по окончании всех испытаний зрелости <…> тщатель-но рассматриваются в окружном управлении и на основании оных [А не всей имеющейся документации. – А.Е.] составляется отчет о ходе испытаний в гимназиях округа» (§ 79). Кроме перечисленных документов, в Управление учебного округа каждой гимназией пред-ставлялись еще и отчет об испытаниях, журнал Педагогического со-вета, работы не допущенных к испытаниям, разногласия.

Повторяемость делопроизводственной документации в сопо-ставлении с предписанными нормами документирования и доку-ментооборота дают инструмент для ее компаративного изучения. В документации испытаний есть виды (отчет, протокол, журнал), используемые в других сферах деятельности. Письменные работы являются специфическим видом делопроизводственной документа-ции, не повторяющимся ни в какой специальной системе делопро-изводства.

Вся документация испытаний зрелости по своей основной функ-ции является делопроизводственной. Она нацелена на фиксацию исполнения предписанных норм осуществления образовательных практик. Основным приемом извлечения и оценки содержащейся в документах испытаний социальной информации является уста-новление неисполнения и нарушения предписанных норм для дело-производства, как и «Правил об испытаниях», и их использование в исторической реконструкции.

Реализацию этого замысла затрудняет отсутствие документов, регламентирующих порядок делопроизводства в гимназии. В об-щих чертах система делопроизводства и документирования была установлена Уставом гимназий и прогимназий 1871 г. и «Правилами об испытаниях», а также едиными правилами делопроизводства в

министерской системе управления, благодаря которым осуществля-лось практическое взаимодействие между учреждениями и работа государственного механизма в целом.

Конкретные направления деятельности гимназии в социальной системе России, такие как проведение испытаний зрелости, можно изучать по документации и документированию в конкретной гим-назии. Для этого предпочтительнее использовать архивный фонд высокой степени сохранности, а возможные пробелы в нем восста-новить методом идеального архива, то есть компенсировать лучше сохранившимися группами документации из фондов аналогичных учреждений.

Выбор архива гимназии предполагалось сделать из гимназий Владимирской, Орловской и Тверской губерний Московского учеб-ного округа, расположенных в трех различных регионах Централь-ной европейской части России, что позволяло вывести за рамки на-учного исследования множественное влияние исторических, социо-культурных, экономических факторов и особенностей, влиявших на состав и сохранность документации.

В фондах гимназий государственных архивов этих областей не удалось обнаружить книги регистрации входящих и исходящих до-кументов, которые, вероятно, в гимназиях не велись. На документах Тверской гимназии стоят входящие номера. Реконструкцию систе-мы документации гимназии осложняло еще и то, что заголовки дел неоднократно переименовывались при их архивном хранении, до-кументация фондов Владимирской и Тверской гимназий перефор-мировывалась, дела фондов и архивов этих архивов оказались мало-информативными.

В этой ситуации основным методом реконструкции системы до-кументации стал полистный просмотр архивных дел. Была установ-лена более высокая степень сохранности фонда Орловской Первой мужской гимназии. За период с конца ХIХ до 1914 г. номенклатура дел в ней не менялась, продолжались шестнадцать основных на-правлений деятельности, дела не переформировывались. Новым на-правлениям деятельности присваивались следующие за постоянной номенклатурой номера дел. Увеличение нагрузки по традиционным направлениям деятельности распределялось присвоением литеров старым делопроизводственным номерам, что сразу ориентирует на тенденции эволюции документации.

Значительную часть документации Орловской гимназии состав-ляют материалы о проведении испытаний зрелости. Наличие пра-вил не означает, что они выполнялись в учебных заведениях, – за-дача в том и состоит, чтобы понять, в чем и насколько расходились требования правил с практикой их применения.

Отчетная документация испытаний зрелости (копии прото-

110 111

кольной документации, черновики документации, использованные в качестве отпусков документов и письменные работы) для пред-ставления на проверку в Управление учебного округа оформлялась письмоводителем (ему в помощь, с оплатой из специальных средств гимназии, нанимали двух переписчиков) под руководством дирек-тора. Все документы исполнялись на бланках гимназии. Установ-ленные формы отчетности заполнялись частью в рукописном виде, частью – на печатной машинке.

Обязательное представление документации в Управление учеб-ного округа вело к тому, что ее протокольная функция подменялась отчетной. Протоколы Испытательных комиссий и журналы Педаго-гического совета Орловской гимназии предоставлялись в разрешен-ных правилами копиях. Копии протоков предельно сжаты, содержат описания церемонии начала испытаний, перечисления допущенных к испытаниям отдельно гимназистов и экстернов, темы, время нача-ла и окончания испытаний. Протоколы устных испытаний содержат еще и вопросы, заданные каждому из испытуемых и выставленные отметки. Собственно протокольных записей в фонде не сохрани-лось.

Исполненные каллиграфическим почерком, единообразно в строгом соответствии с установленной формой, копии протоколь-ной документации, видимо, изготавливались переписчиками сразу после проведения соответствующих экзаменационных процедур, так как при повторных обсуждениях разногласий прибегали к ре-конструкции мнений, не внесенных в предыдущий протокол.

Возможно, на испытаниях, на заседаниях Испытательных комис-сий и Педагогического совета делались записи и пометы для после-дующего внесения в протоколы. Но при составлении окончатель-ных вариантов документов по единоличному решению директора гимназии мог производиться отсев подробностей по причинам их незначительности или нежелательности.

Из-за подмены протокольной формы составления документов отчетной в них нарушен реальный ход процедур, обсуждений, нет деталей мнений не принятых, все смазано формулировкой «состо-ялся весьма продолжительный и оживленный обмен мнениями». Подробности, которые появлялись при рассмотрении особых мне-ний и разногласий, могут быть использованы для последующей ре-конструкции «зазоров» между предписанным правилами и реально происходившим.

Ставшие традиционным констатация решений и отсутствие об-суждений едва ли было связано с желанием скрыть что-либо, так как это могло вскрыться при регулярных посещениях гимназий окруж-ными инспекторами. Скорее, обсуждения почти всегда были излиш-ними, так как от испытуемых требовалось не доказательства «ум-

ственной зрелости», а наличие познаний, достаточных для тройки. И абитуриентов это устраивало. Обсуждения и разногласия скорее могли возникнуть при несоответствии ответов предписанным тре-бованиям, достаточным для получения тройки.

Правила предписывали проводить «тщательное обсуждение сте-пени нравственной и умственной зрелости, и успехов по каждому предмету в отдельности каждого учащегося» (§ 52) в заседаниях Классных комиссий при допуске к испытаниям, но не обязывали их документировать. Вместо предписанных «обстоятельных прото-колов всему происходившему при письменных испытаниях» (§ 63) гимназия подготавливала краткие шаблонные отчеты. Обязанность «мотивировать в протоколах Педагогического совета вескими дан-ными <…> при допущении к устным испытаниям при неудовлет-ворительности письменного» (§ 67) откровенно издевательски была сведена к пространному цитированию этого же параграфа правил: «Педагогический совет, по зрелом обсуждении всех имеющихся об ученике данных, не может, по совести, признать ученика зрелым на основании одних лишь письменных работ и считает для себя необ-ходимым еще раз проверить свое мнение об ученике путем устного испытания».

* * *

Основные нормативные документы гимназии – Устав гимназий и прогимназий 1871 г. и «Правила об испытаниях» – за все время их существования претерпевали косметические изменения высочай-шими повелениями и циркулярами Министерства народного про-свещения. Ежегодными циркулярами Управлений учебных округов осуществлялась практическая реализация предусмотренных прави-лами процедур испытаний зрелости, в частности порядок назначе-ния тем и заданий.

Казалось бы, стабильность и повторяемость школьных установ-лений делали излишними какие-то дополнительные предписания, формальные циркуляры Управлений учебных округов, опекавших учебные заведения. Прояснить этот вопрос поможет делопроизвод-ственная рутина Орловской мужской гимназии.

Чтобы привести в движение «Правила об испытаниях», была необходима инициатива учебного начальства. Для этого ежегодно, в последней декаде января, принималось постановление Попечи-тельского совета учебного округа, состоявшего из университетских профессоров, действующих и отставных чиновников, известных педагогов и общественных деятелей о назначении в текущем году срока окончания занятий и времени проведения испытаний в гим-назиях, зависевшего от менявшегося в православном календаре дня

112 113

празднования Пасхи. Решение Попечительского совета приводило в действие механизм испытаний зрелости, логику взаимодействия предписанных процедур.

Первым мероприятием было утверждение экзаменационных за-даний. Обеспечение конфиденциальности заданий рассматривалось как соблюдение служебной тайны: «4) По две темы для испытания для учеников VIII и VI классов <…> по всем предметам <…> долж-VIII и VI классов <…> по всем предметам <…> долж- и VI классов <…> по всем предметам <…> долж-VI классов <…> по всем предметам <…> долж- классов <…> по всем предметам <…> долж-ны быть представлены в Управление Округом в особо запечатанных конвертах не позднее 15 марта. Темы должны быть выбраны пре-подавателем предмета совместно с г. директором. При каждой теме должны быть указано, откуда она заимствована, или по какому ис-точнику она составлена (лично автором, хрестоматия и т.д.).

5) Точные копии с тем, представленных в Управление Округом на утверждение, должны храниться у начальника учебного заведе-ния»22.

Оригиналы тем, представленные в Управление учебного округа, и копии, хранящиеся у директора, были одинаково занумерованы, так как из управления темы не возвращались, а лишь сообщались их номера. При представлении ученических работ после испытаний в Управление учебного округа должны были прилагаться за подписью директора и копии заданий, по которым производились испытания.

В Управлении учебного округа выбор тем и заданий осуществля-ли инспекторы. Утвержденные номера заданий вносились в размно-женные способом литографии бланки, заверялись подписями двух инспекторов и возвращались директорам гимназий с напоминания-ми: «Препровождая при сем список тем <…> честь имею покорней-ше просить Вас, Милостивый Государь, принять меры к тому, чтобы тексты были приготовлены в необходимом количестве и отнюдь не были заранее известны ученикам»23.

Обеспечение конфиденциальности было обязанностью директо-ра гимназии. Литографирование заданий происходило под наблю-дением директора или инспектора. Размноженные задания и темы письменных испытаний вручались директором членам Испытатель-ных комиссий непосредственно перед экзаменами, что дополни-тельно сужало круг лиц, наверняка знавших утвержденные темы.

На практике присылка утвержденных тем из Управления учебно-го округа не стала гарантией соблюдения их конфиденциальности. Порядок назначения тем и заданий, обоснованность их присылки из Управлений учебных округов или назначения тем и заданий в гим-назиях – все это обсуждалось на совещаниях в учебных округах, в печати. После революции 1905 г. от присылки заданий из Управле-ний учебных округов постепенно отказались, хотя и без достаточ-ных обоснований.

* * *

Одна из причин многих экзаменационных коллизий состоит в том, что на экзаменах невозможно проверить знания по всему изу-ченному материалу и поэтому приходится прибегать к ограничению содержания спрашиваемого. На испытаниях зрелости из объемных общеобязательных учебных планов 1890 г. спрашивались только прописанная часть из изучавшегося в старших классах гимназии. Требования к экстернам были значительно выше, но тоже строго определены.

Независимо от достоинств и недостатков правил всегда остава-лась возможность, а значит и появлялось желание, знать не предмет, а именно то, что будут спрашивать на экзамене. «Правила об испы-таниях» регламентацией процедур сдерживали произвольные поры-вы и учителей, и гимназистов, но в то же время эта регламентация создавала воронку, зазор между идеалом развития мышления и до-статочностью тройки, для которой оказывались ненужными многие предначертания. Сказанное не стоит расценивать как голую рито-рику, но как способ подчеркнуть простейшее проявление действия компенсаторного механизма в социальных системах.

Абитуриенты, выбирая между расплывчатой, малопонятной «умственной зрелостью» и вполне достижимой тройкой, прибегали к разным способам само- и взаимопомощи, к списыванию и пользо-ванию шпаргалками. Возможные за это наказания для гимназистов изложены в пункте «к» обширного § 63 правил: «В случае упорного несоблюдения требований наблюдателя, основанных на вышеизло-женных правилах, или пользования неволенными пособиями, или какого либо обмана, виновный тотчас же лишается права продол-жать начатое испытание, которое в таковом случае откладывается на год. Оказавшиеся виновными в том же и в следующем году навсегда лишаются права на испытание зрелости, о чем и оповещаются все гимназии Империи»

Были ли наказания соразмерны содеянному и насколько адекват-ной реакцией на них становились самоубийства учащихся – вопрос, скорее, риторический. Хотя угроза – немедленное удаление и ли-шение навсегда права сдавать испытания за повторное нарушение – способна была образумить многих, готовых бороться за аттестат любой ценой в надежде избежать наказания.

Почти во всех сохранившихся воспоминаниях о гимназических временах упоминается о романтике экзаменов, проявлявшейся в взаимопомощи и списывании, подсказывании преподавателей. По-добных воспоминаний об Орловской гимназии обнаружить не уда-лось. Искать восполнение такой информации нужно в документа-ции экзаменов.

114 115

В фонде Орловской гимназии за конец ХIХ – начало ХХ вв. нами выявлено два случая, связанных с нарушением конфиденциально-сти экзаменационных заданий. Оба инцидента произошли в самом начале службы нового директора гимназии О.А. Петрученко. В пер-вый раз, в 1899 г., семеро гимназистов были уличены в ознакомле-нии с темой по латинскому языку до начала экзамена24. Во второй, в 1900 г., на утверждение в Управление Московского учебного окру-га был направлен отрывок из греческого текста, который был ранее разобран учащимися в классе.

Экзамен по латыни в 1899 г. в Орловской мужской гимназии, судя по протоколу Наблюдательной комиссии, ничем не отличался от проведенных в предыдущие годы. 30 апреля, как и всегда, около 10-ти часов утра в гимнастическом зале гимназии, где были заранее расставлены столы, по одному на каждого экзаменующегося, на та-ком расстоянии один от другого, чтобы испытуемые не могли иметь никаких контактов между собой, собрались все абитуриенты. После зачтения параграфов из «Правил об испытаниях» и общей молитвы им была объявлена утвержденная окружным начальством тема, роз-даны листы с латинским текстом для перевода. Это был отрывок из 7-й главы 26-й книги сочинения Тита Ливия «Римская история от основания Города».

Во время исполнения работы экзаменующиеся находились под непосредственным наблюдением директора О.А. Петрученко, ин-спектора И.И. Гавельки, преподавателей И.И. Колянковского, И.Ф. Щадека, Ф.К. Лютера и А.А. Колесникова. Последняя работа была сдана в 14 часов. Наблюдательная комиссия нарушений и проис-шествий не заметила и в протоколе не зафиксировала. Однако при проверке обнаружилось сходство семи работ гимназистов двух VIII классов, основного и параллельного отделений, с текстом перево-да из хрестоматии древних авторов под редакцией П. Адрианова. А именно: одного ученика основного класса, где латынь преподавал статский советник И.Ф. Щадек, и шести учеников параллельного класса, где преподавал статский советник И.И. Колянковский. (Со-гласно Устава гимназий и прогимназий 1871 г., установленный штат гимназии включал по одному классу в составе до 40 учащихся для каждого года обучения. В связи превышением числа желающих об-учаться над количеством ученических мест по ходатайствам Педа-гогических советов открывались дополнительно параллельные от-деления классов. В Орловской мужской гимназии, как и в других гимназиях, были два отделения – основное и параллельное).

На следующий день, 1 мая, Испытательной комиссией были по-вторно прочитаны и сличены все работы. Как проходило заседание комиссии, скрыто за трафаретной фразой «состоялся оживленный обмен мнениями». Наибольшего напряжения он достиг, когда при-

шлось соединять взаимоисключающие утверждения о том, что «вы-шеупомянутым ученикам перевод предложенного отрывка был за-ранее уже известен», но «остальным перевод предложенного отрыв-ка заранее не был известен».

За этим последовала констатация противоречия, своим подтек-стом обращенная к директору: «<...> Тема никоим образом не могла сделаться известной ученикам потому, что ни до отсылки ее в Округ, ни во время этой отсылки, так как пакет с темами был законверто-ван, запечатан и зашит в присутствии директора и сдан в тот же день на почту, ни после одобрения ее начальством; далее она не могла им сделаться известной при литографировании ее, происходившем в присутствии и под наблюдением г. инспектора; тема по греческому языку для VIII класса и по латинскому для VI класса, находившиеся с темой по латинскому языку для VIII класса в одном пакете под дву-VIII класса в одном пакете под дву- класса в одном пакете под дву-мя замками, вовсе, как то видно из работ, не были заранее известны ученикам и, наконец, в четвертых, ни один из названных учеников, работы которых вызывают подозрения, не был пойман с поличным во время письменного испытания <...>». В итоге члены Испытатель-ной комиссии решили сор из избы не выносить, приняв постанов-ление: «<...> Предварительное ознакомление означенных учеников с переводом заданного на экзамене отрывка признать случайным, а потому новой работы для испытания по латинскому языку не на-значать»25.

Что могли обсуждать члены Испытательной комиссии? Может быть, твердость, проявленную заподозренными в списывании уче-никами, «решительно отрицавшими», что знали экзаменационное задание заранее?

Скорее всего, все члены комиссии не сомневались в «предвари-тельном ознакомлении» с темой, но раскололись на сторонников и противников повторного экзамена. Независимо от избранной пози-ции, они должны были как-то связать ее с предстоящей в Управле-нии учебного округа обязательной проверкой всех работ, которая га-рантированно установила бы как одинаковые ученические перево-ды, так и их первоисточник. Все это могло быть поставлено в вину гимназии, и прежде всего всей комиссии, не обеспечившей надзор при написании работы, а в особенности директору и инспектору, ответственным за сохранение конфиденциальности заданий. Всего этого в протоколах Испытательной комиссии нет.

Решение Испытательной комиссии в части признания случай-ным предварительное ознакомление с темой и отказ от повторного экзамена по латинскому языку можно посчитать неуклюжей попыт-кой обосновать и аргументировать свою неспособность или нежела-ние доказать факт массового списывания. Но постановление «под-вергнуть внимательной и строгой оценке учеников, обнаруживших

116 117

предварительное ознакомление с отрывком» на устных испытаниях было незаконным, так как согласно § 67 «Правил об испытаниях» эта мера могла быть применена только к гимназистам, исполнив-шим неудовлетворительно письменную работу, при положительном отзыве об их успехах в году от учителя, который вел этот предмет. К тому же, данное решение трудно оправдать какими-то педагогиче-скими принципами.

Чем руководствовались члены Испытательной комиссии, в тек-сте копии протокола не сказано. Но и имеющихся документов доста-точно для того, чтобы доказательно реконструировать, а не констру-ировать их мотивы и объяснить реакцию чиновников Управления Московского учебного округа.

Новоиспеченного директора гимназии Петрученко чем-то не удовлетворило решение Испытательной комиссии. Он вознамерился выяснить, что же за случай был так благосклонен к гимназистам, и с гротесковой энергией продолжил «дознание». Распространив слух, что заподозренные в списывании не будут допущены к дальнейшим испытаниям, он, по сути, спровоцировал гимназиста Болеслава За-польского на крайнюю меру – на шантаж директора гимназии.

Черновики переписки директора с Управлением Московского учебного округа об экзаменационном скандале показывают, что мо-лодой директор провинциальной гимназии не был игрушкой в руках столичного и местного начальства, исполнявшей все предписания сверху. Напротив, директор, опираясь на нормативную базу прове-дения испытаний, настаивал на исключении гимназиста, так как не имел полномочий сделать это своей властью. Управление учебного округа не встало на сторону своего подчиненного, но развязало ему руки для того, чтобы замять скандал законными средствами.

С внешней стороны скандал завершился исключением Заполь-ского, выставлением двоек на экзамене по греческому языку гим-назистам Н. Зыбину и М. Кедрову, а также снижением отметки по поведению И. Ольгину. Однако уже после испытаний последовали другие меры административного воздействия. Бывший гимназист Зыбин, пытавшийся сдать испытания экстерном в 1901 г., опять про-валился. Своего бывшего воспитанника Петрученко не забыл, о чем говорят его собственноручные осторожные пометы, содержащие прямые аллюзии с обстоятельствами испытаний зрелости 1899 г., на жизнеописании Зыбина, представленного директору гимназии26.

После отмены обязательного преподавания греческого языка ди-ректор представил попечителю учебного округа 24 июля 1901 г. к увольнению в отставку за выслугой лет преподавателя древних язы-ков и бывшего классного наставника И.И. Колянковского, хотя тот был моложе других преподавателей древних языков гимназии27.

Второй и последний раз конфиденциальность заданий оказалась

под угрозой в 1900 г. На утверждение в Управление учебного окру-га был направлен отрывок из греческого текста, который, как выяс-нилось, уже был разобран учащимися в классе. Тема, отработанная одним преподавателем, была предложена другим, а спустя три дня после того, как темы были отправлены в Москву, об ошибке доло-жили директору. В данном случае менее вероятна возможность ин-триги преподавателей против директора, так как в ежегодной рутине отыскания «из прозаических писателей, так и из поэтов, читаемых в гимназии, таких мест, которые не были переводимы или объясняе-мы ученикам в классе и которые также не были заданы им для при-готовления перед экзаменом» (§ 69) совершить ошибку при выборе заданий было все-таки проще, чем ее не допустить.

Петрученко попытался замять инцидент, сообщив окружному инспектору Е.И. Сыроечковскому, что посланная на утверждение тема по греческому языку уже была пройдена во время классных занятий. Поэтому он просил папку с темами по греческому языку уничтожить, «и заменить его пакетом, при сем прилагаемом»28.

Попытка разрешить инцидент в частном порядке вызвала резкое возражение начальства учебного округа. Сыроечковский доложил помощнику попечителя В. Исаенкову, который и одернул директора: «…Я во 1-х, считаю нужным указать, что таковое донесение должно было сделать на имя Попечителя… и во 2-х, прошу Вас выяснить а) каким преподавателем была обработана осенью первоначальная тема по греческому языку, б) кем была тема предложена для пред-стоящих испытаний, в) чем объясняется такое совпадение»29.

Для окружного начальства, очевидным было то, что молодой директор, повторно допустив возможность нарушения конфиденци-альности задания, не справлялся с исполнением одной из важней-ших своих обязанностей. Впоследствии, подобных недоразумений, как в 1899–1900 гг., документация Орловской гимназии не зафикси-ровала.

* * *

Отсутствие воспоминаний и делопроизводственных фиксаций о других дерзких попытках получения аттестата могли бы компенси-ровать фрагменты легенд о порядках в гимназии и пристрастиях пре-подавателей на испытаниях, которыми обменивались между собой гимназисты, экстерны и все те, чьи близкие оказывались причастны к Орловской гимназии. Едва ли стоить спорить со всегда существо-вавшим убеждением в том, что в разных гимназиях по-разному оце-ниваются одни и те же ответы и работы. Даже при наличии правил их оценивания.

Главными предметами гимназического курса в российской гим-

118 119

назии, как и в ее европейских образцах, были оба древних языка и математика, и только за сочинение на родном языке, «неудовлетво-рительное в орфографическом отношении и оцененное баллом ниже трех» (§ 67), абитуриенты не могли быть допущены к устным ис-пытаниям, следовательно – лишались права получения аттестата в текущем году.

Документы Орловской гимназии показывают, что не всегда это было именно так. В 1900 г. Педагогический совет, ссылаясь именно на этот параграф «Правил об испытаниях», обосновал его же на-рушение. Ученика VIII параллельного класса Цыне, получившего двойку за сочинение, Педагогический совет, «принимая во внима-ние, что сочинение ученика Цыне со стороны орфографической вполне удовлетворительно, и что он, по заявлению преподавателя русского языка Н.А.Вербицкого, все годы всегда занимался удов-летворительно, причем устные ответы его по русскому языку почти всегда оценивались баллом “четыре” и “пять”»30, допустил к уст-ным испытаниям.

В копии постановления Педагогического совета, зафиксирован-ного в журнале, говорится только о состоявшихся «определенных прениях по этому вопросу». Педагогический совет, цитируя форму-лировки из «Правил об испытаниях», «не находя возможным, по со-вести, признать этого ученика незрелым на основании одной лишь письменной работы по русскому языку, и считая, поэтому, для себя необходимым еще раз проверить свое мнение о нем путем устного испытания» (§ 67), определил допустить ученика Цыне к устным испытаниям зрелости на основании циркулярного предложения бывшего министра народного просвещения барона Николаи от 28 апреля 1881 г. за № 519631. Однако правила требовали приложить годовые работы: «Приложение это требуется обязательно во избе-жание голословных утверждений в том случае, когда члены Испыта-тельной комиссии при оценке экзаменационной письменной работы находят нужным для какой либо цели ссылаться на годовые пись-менные работы учеников» (§ 64). Решение Педагогического совета не было отменено Управлением учебного округа.

Аналогично поступили в отношении ученика Яковлева, полу-чившего за несколько орфографических ошибок двойку за сочи-нение на тему «Патриотизм граждан – несокрушимая крепость на-рода» в 1903 г. В отличие от случая с учеником Цыне, о работах которого преподаватель Вербицкий дал похвальный отзыв, препо-даватель русского языка в классе, в котором учился Яковлев, – С.Е. Малиновский – заявил, что «ошибки, допущенные Яковлевым в его русском сочинении, он не может признать случайными, что он не вполне грамотен и что в классных его работах также встречались иногда орфографические погрешности, хотя, в общем, не много»32.

Вопреки требованию правил, Педагогический совет, «принимая во внимание, что ученик Яковлев по четвертям занимался по русскому языку удовлетворительно, а затем, что пробные работы по Русскому языку, исполнявшиеся при тех же условиях, как и на экзамене, напи-саны были им удовлетворительно, нашел справедливым применить к этому ученику § 67 Правил об испытаниях и определил к устным экзаменам допустить»33. То есть в этом случае проигнорировали не только норму правил, но и отрицательный отзыв преподавателя.

Педагогический совет имел право допускать к устным экзаме-нам при наличии двойки за письменные работы только учеников, но не экстернов. В Орловской гимназии учеников в двойками за пись-менные работы допускали ежегодно, а иногда и экстернов (правда, исключая двойки за сочинение). В 1900 г. экстерн Фрейзензон, по-лучивший двойку за перевод с русского на греческий (это задание сдавали только экстерны), был допущен к устным испытаниям. В журнале Педагогического совета решение обосновано «снисходи-тельностью [?!] в виду того, что сочинение его по русскому языку оценено баллом «пять», латинская работа баллом «четыре» и пере-вод с греческого на русский баллом “четыре”»34.

Требование правил «мотивировать в протоколах Педагогиче-ского совета вескими данными, ясно доказывающими, что ученик допущен к устному испытанию при неудовлетворительности пись-менного не в видах послабления, всегда вредно действующего на весь строй школы» (§ 67), было проигнорировано. Цитирование и одновременное игнорирование правил, зафиксированное протоко-лом Педагогического совета, выглядит откровенным вызовом су-ществовавшему порядку нормативного регулирования испытаний зрелости. Это могло происходить только тогда, когда и директор, и Педагогический совет знали наверняка возможную реакцию на-чальства учебного округа.

* * *

В общие списки абитуриентов, представлявшиеся в Управление учебного округа сначала в копии, а после испытаний – в окончатель-ном варианте, вносили сведения и о тех, кто не был допущен к ис-пытаниям вообще или только к устным испытаниям после неудов-летворительных отметок на письменных. Кроме них, почти ежегод-но кто-то из гимназистов VIII класса, преимущественно из числа по-тенциальных двоечников, по прошению отца или опекуна, забирал документы, или, как говорили официально и в обиходе, «выходил из гимназии» до решения Классной комиссии о допущении к экзаме-нам. Переход в VIII класс не гарантировал допуск к испытаниям и получение аттестата, но делал это вполне реальным.

120 121

В Орловской гимназии экстерны, представившие полный ком-плект документов, допускались все. Но других гимназиях, как во Владимирской и Тверской, в тот же период случалось, когда экстер-ны, представившие все документы и оплатившие 10-рублевый сбор, не допускались к испытаниям зрелости за жизнеописания, неудов-летворительные в орфографическом отношении.

Экстерны значительно чаще гимназистов получали на испыта-ниях зрелости неудовлетворительные отметки. В 1903 г. в Орлов-ской гимназии троим абитуриентам из числа гимназистов были по-ставлены двойки по двум-трем экзаменам.

Параграф 67 правил оставлял на усмотрение Педагогического совета допуск к устным испытаниям ученика, получившего неудов-летворительную отметку на письменных испытаниях при условии признания полученной двойки случайностью. В Орловской гимна-зии не только ученики, но и экстерны допускались к устным испы-таниям после двоек, полученных на письменных.

Отступления от правил в пользу учеников множились. Педа-гогический совет выводил итоговую положительную отметку при двойках на экзаменах, проходивших только в устной форме, то есть, когда абитуриент не имел возможности исправить отметку другим ответом, чтобы, согласно § 74 правил, была возможность придать «наибольший вес» общему впечатлению, произведенному на испы-тании зрелости. Выставление итоговой тройки с последующей вы-дачей аттестатов таким абитуриентам происходило вопреки духу и букве «Правил об испытаниях». Причины снисходительности Педа-гогического совета и попустительства начальства учебного округа в документации прямо не называются.

Не называются потому, что выставление отметок на переводных испытаниях в гимназиях было настолько жестким, что только один из десяти гимназистов доходил до выпускного класса, ни разу не оставшись на второй год. На фоне этого известного факта в конце ХIХ в. представители высших учебных заведений – по сведениям, приведенным попечителем Московского учебного округа действи-тельным статским советником Павлом Алексеевичем Некрасовым (1898 – 1905 гг.), известным ученым, доктором чистой математики, назначенным с должности ректора Московского университета на должность попечителя округа 10 марта 1898 г. вместо своего пред-шественника, доктора гражданского права Н.П. Боголепова, став-шего министром народного просвещения, – главной причиной «не-устройства университетской жизни» называли «среднюю школу, подавляющую массой совершенно не подготовленных в научном и нравственном отношении абитуриентов», из которых «около 50 % студентов I курса не переходят на II» (то есть из числа всех посту-I курса не переходят на II» (то есть из числа всех посту- курса не переходят на II» (то есть из числа всех посту-II» (то есть из числа всех посту-» (то есть из числа всех посту-пивших в университеты на второй курс переходила только полови-

на)35.На тех же совещаниях 1899 г., в заседании комиссии по вопро-

су функционирования Педагогического совета, однофамилец мини-стра Боголепов говорил о «разнице между столичными и провинци-альными гимназиями в отношении их к исполнению уставов, про-грамм, правил, вообще к регламентации учебно-воспитательного дела. В провинции это зачастую является буквальным. Желательно иметь правила и программы, которыми намечались бы общие цели и главные пути, дабы можно было устранить значительные пробелы, которые замечаются в познаниях учеников, переходящих их провин-ции в столицу»36. Он не встретил возражений участников совеща-ний.

* * *

Обоснованность экзаменационных требований в гимназиях и качество знаний выпускников – это отдельная большая тема. От-метим, что приведенная красноречивая, сегодня подзабытая стати-стика, как и превратное представление о происходившем в основной массе российских гимназий составляли эмоциональный фон крити-ки классицизма, санкционировавший приоритет на испытаниях зре-лости не качества знания, а успокоения общества, не желавшего раз-глядеть и расслышать аргументы за усовершенствование обучения. Наибольшая редкость в оценивании «умственной и нравственной зрелости» – четверка по поведению. Она была выставлена участни-ку экзаменационного скандала 1899 г. И. Ольгину, в 1903 г. – Д. Са-харову. Б. Запольскому, угрожавшего директору ложным доносом, по поведению была поставлена тройка.

Таким образом, итоговая двойка и невыдача аттестата гимна-зистам как крайняя мера на испытаниях зрелости применялась ис-ключительно редко. Главными мотивами были не столько слабые знания, сколько не всегда произносившиеся открыто претензии к «нравственной зрелости», прежде всего – дерзости по отношению к учителям. В остальных случаях снисходительность на испытани-ях, от которой предостерегали правила как о «послаблениях, всегда вредно действующих на весь строй школы» (§ 67) была молчаливо узаконена, так как документация экзаменов направлялась в Управ-ление учебного округа и там тщательно проверялась. В революци-онные 1905–1907 гг. испытания зрелости стали выдерживать почти все допущенные к ним, в том числе и экстерны.

* * *

Вместо заключения считаем необходимым подчеркнуть: наше

122 123

исследование поставило ряд новых вопросов, выходящих за рамки этой статьи. Как происходила трансформация идеалов классическо-го образования о развитии умственных и нравственных способно-стей в достаточность посредственности? Не являются ли ограничен-ные по сравнению с учебными планами требования к испытаниям причиной подмены преподавания предметов натаскиванием к экза-менам? Какими должны быть нормативные гарантии независимо-сти и защищенности от разных форм давления для преподавателей и экзаменаторов?

В конце ХIХ – начале ХХ вв. в России начался переход к массо-IХ – начале ХХ вв. в России начался переход к массо-Х – начале ХХ вв. в России начался переход к массо-вому образованию. Современники тех событий считали причинами возникновения проблем в образовании недостатки классицизма, но не разглядели в вихре общественных трансформаций идущую на смену классицизму систему «оказания и потребления образователь-ных услуг».

Примечания

1 Кандаурова Т.Н. Гимназии // Очерки русской культуры ХIХ века. Т. 3. М., 2001. С. 88; Петров Ф.А., Гутнов Д.А. Российские университеты // Очерки русской культуры ХIХ века. Т. 3. С. 168.

2 Правила об испытаниях учеников гимназий и прогимназий Мини-стерства народного просвещения: Утверждены министром народного про-свещения 8 декабря 1872 г. // Журнал Министерства народного просвеще-ния. 1873. Январь. С. 36–65.

3 Правила об испытаниях учеников гимназий и прогимназий Мини-стерства народного просвещения: Утверждены министром народного про-свещения 12 марта 1891 г. СПб., 1891.

4 О переводных и выпускных испытаниях в текущем учебном году: Циркуляр министра народного просвещения от 11 февраля 1916 г. № 1310 // Журнал Министерства народного просвещения. 1916. Март. С. 32–35.

5 Совещания, происходившие в 1899 г. в Московском учебном округе по вопросам средней школы, в связи с циркуляром г. Министра Народного Просвещения от 08.07.1899 г. за № 16212. Вып. I. Труды общих собраний и комиссий по вопросам, общим для всех типов средней школы. М., 1899. С. 27.

6 Заметки губернских предводителей. Вып. I. О средней школе. М., 1899.

7 Отчет о письменных испытаниях зрелости, произведенных в 1887 – 1895 годах в гимназиях Московского учебного округа. Т. 1–9. М., 1888–1898.

8 Кандаурова Т.Н. Гимназии // Очерки русской культуры ХIХ века. Т. 3. М., 2001. С. 116.

9 Еремин А.И. «Шантаж, небывалый в России»: казус на испытаниях

зрелости в Орловской мужской гимназии (1899 г.) // Новый исторический вестник. 2012. № 1(31). С. 16.

10 Государственный архив Орловской области (ГАОО). Ф. 64. Оп. 1. Д. 485. Л. 220–249.

11 ГАОО. Ф. 64. Оп. 1. Д. 888. Л. 133-134.12 Государственный архив Тверской области (ГАТО). Ф. 11. Оп. 1. Д.

3639. Л. 98.13 Садовский Б.А. Записки (1881 – 1916) // «Российский архив: История

Отечества в свидетельствах и документах ХVIII – ХХ вв. Вып.1. М., 1991. С. 146.

14 Отчет о письменных испытаниях зрелости, произведенных в 1889 году в гимназиях Московского учебного округа. М., 1890. С. 57.

15 ГАОО. Ф. 64. Оп. 1. Д. 704. Л. 120. 16 Португалов А.В. На помощь экстернам: Полезные советы и указания

лицам, готовящимся или желающим готовиться к окончательному испыта-нию при гимназиях и реальных училищах. Киев, 1911. С. 10.

17 Португалов О.А. Для экстернов, начинающих писать ученические сочинения. Киев, 1904; Португалов А.В., Португалов О.А. Руководство к составлению ученических сочинений для учащихся и экстернов: Пособие для изучения техники сочинений без помощи учителя. Киев, 1909; Пор-тугалов А.В., Корсуков В.Д. Арифметика для экстернов. Ч. 1. Киев, 1915; Решетников С.С. Памятка экстернам и учащимся: Руководство-справоч-ник. Ромны, 1913; Шумиловский Л.И. Руководство к самостоятельному со-ставлению ученических сочинений. СПб., 1910. Ч. 1–2.

18 Криницкий М. Экстерн. Рязань, 1912; Эпштейн М. Экстерн. Одесса, 1909; Реков В. Без средней школы. (Из жизни экстерна). СПб., 1912.

19 Иванов А.Е. Студенчество России конца ХIХ – начала ХХ века: Со-IХ – начала ХХ века: Со-Х – начала ХХ века: Со-циально-историческая судьба. М., 1999. С. 236–242.

20 Португалов А.В. На помощь экстернам: Полезные советы и указания лицам, готовящимся или желающим готовиться к окончательному испыта-нию при гимназиях и реальных училищах. Изд. 4-е. Киев, 1911. С. 10–12.

21 Заметки губернских предводителей. Вып. I. О средней школе. С. 2.22 ГАОО. Ф. 64. Оп. 1. Д. 865. Л. 14. 23 Там же. Л. 17.24 Еремин А.И. «Шантаж, небывалый в России»: казус на испытаниях

зрелости в Орловской мужской гимназии (1899 г.) // Новый исторический вестник. 2012. № 1(31). С. 17–20.

25 ГАОО. Ф. 64. Оп. 1. Д. 865. Л. 2–4. Еремин А.И. «Шантаж, небывалый в России»: казус на испытаниях зрелости в Орловской мужской гимназии (1899 г.) // Новый исторический вестник. 2012. № 1(31). С. 19.

26 ГАОО. Ф. 64. Оп. 1. Д. 905. Л. 163об.27 ГАОО. Ф. 64. Оп. 1. Д. 877. Л. 103.28 ГАОО. Ф. 64. Оп. 1. Д. 888. Л. 3.29 Там же. Л. 4.

124 125

30 Там же. Л. 10. 31 Там же. Л. 9.32 ГАОО. Ф. 64. Оп. 1. Д. 949. Л. 11. 33 Там же.34 ГАОО. Ф. 64. Оп. 1. Д. 888. Л. 19об. 35 Совещания, происходившие в 1899 г. в Московском учебном округе

по вопросам средней школы, в связи с циркуляром г. министра народного просвещения от 08 июля 1899 г. за № 16212. Вып. I. Труды общих собра-ний и комиссий по вопросам, общим для всех типов средней школы. М., 1899. С. 3.

36 Там же. С. 184.

Автор, аннотация, ключевые слова

Еремин Александр Иванович – канд. ист. наук, докторант Историко-архивного института РГГУ (Орёл)

eremin_a62@mail.ru

В статье на основе ранее неизвестных архивных документов впервые проанализированы нормативная база и реальная процедура выпускных эк-заменов (испытаний зрелости) в российских гимназиях в конце ХIХ – на-IХ – на-Х – на-чале ХХ вв. В качестве показательного примера выбрана Орловская Пер-вая мужская гимназия. Основное внимание уделяется бюрократическому механизму организации и проведения выпускных экзаменов как части гимназической повседневности. Также рассматриваются взаимоотноше-ния между гимназистами-выпускниками (абитуриентами), учителями, ди-рекцией гимназии и чиновниками вышестоящих учреждений Министер-ства народного просвещения в ходе проведения выпускных экзаменов. Делается вывод, что практика и результаты выпускных экзаменов (испы-таний зрелости) далеко не соответствовали заявленным принципам клас-сического образования в российских гимназиях. И это оказывало сильное влияние на менталитет и поведение гимназистов, а также на работу учите-лей и дирекции гимназий.

Российская империя, Орловская губерния, Орёл, Орловская мужская гимназия, Министерство народного просвещения, Московский учебный округ, преподавательское сообщество, гимназист, выпускной экзамен, вступительный экзамен (в университет), документация, повседневность, менталитет, мотив поведения

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Eremin A.I. «Shantazh, nebyvalyy v Rossii»: kazus na ispytaniyakh zre-losti v Orlovskoy muzhskoy gimnazii (1899 g.). Novyy istoricheskiy vestnik, 2012, no. 1(31), p. 16.

2. Eremin A.I. «Shantazh, nebyvalyy v Rossii»: kazus na ispytaniyakh zre-losti v Orlovskoy muzhskoy gimnazii (1899 g.). Novyy istoricheskiy vestnik, 2012, no. 1(31), pp. 17–20.

3. Eremin A.I. «Shantazh, nebyvalyy v Rossii»: kazus na ispytaniyakh zre-losti v Orlovskoy muzhskoy gimnazii (1899 g.). Novyy istoricheskiy vestnik, 2012, no. 1(31), p. 19.

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

4. Kandaurova T.N. Gimnazii. Ocherki russkoy kultury XX veka [Essays on the Russian Culture of the 19th Century]. Moscow, 2001, vol. 3, p. 88.

5. Kandaurova T.N. Gimnazii. Ocherki russkoy kultury XX veka [Essays on the Russian Culture of the 19th Century]. Moscow, 2001, vol. 3, p. 116.

6. Petrov F.A., Gutnov D.A. Rossiyskie universitety. Ocherki russkoy kul-tury XX veka [Essays on the Russian Culture of the 19th Century]. Moscow, 2001, vol. 3, p. 168.

(Monographs)

7. Ivanov A.E. Studenchestvo Rossii kontsa XIX – nachala XX veka: Sot-sialno-istoricheskaya sudba [Russian Students of Late 19th – Early 20th centu-ries: Social and Historical Destiny]. Moscow, 1999, pp. 236–242.

Author, Abstract, Key words

Alexander I. Eremin – Candidate of History, Doctoral Candidate, Institute for History and Archives, Russian State University for the Humanities (City of Orel , Russia)

eremin_a62@mail.ruThis article based on previously unknown archival documents is the first

attempt to analyze the standard requirements and actual practices of graduation exams (“maturity tests”) in Russian gymnasiums at the end of the 19th and the beginning of 20th centuries, with the First Boys’ Gymnasium of Orel being used as an illustration. The main focus is given to the bureaucratic procedure of graduation exams as a common practice. Also the article studies common rela-tions between the gymnasium students, the teaching staff and the gymnasium’s administration as well as officials from the Ministry of Public Education in

126 127

the course of final exams. It is concluded that the practices and results of the graduation examinations (“maturity tests” ), by far, failed to correspond to the required standards of classical education in Russian gymnasiums. This discrep-ancy strongly affected the mentality and conduct of the gymnasium students, as well as the teachers’ and administration’s work.

Russian Empire, Orel province, city of Orel, Boys’ Gymnasium of Orel, Ministry of Public Education, Moscow educational district, teaching staff, gym-nasium student, graduation exam, entrance exam (to university), documenta-tion, everyday life, mentality, motive of behavior

З.А. Федорова

К ИЗУЧЕНИЮ ПОЛИТИЧЕСКИХ НАСТРОЕНИЙ НАСЕЛЕНИЯ КАЛИНИНСКОЙ ОБЛАСТИ

ВО ВРЕМЯ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКОЙ ОККУПАЦИИ

Z. Fedorova

А Study of Political Sentiments of the Kalinin Oblast Population in the Time of Nazi Occupation

Изучение массового сознания советского населения, проживав-шего на территории СССР, временно оккупированной немецко-фа-шистскими захватчиками, за последнее время усилился. Введение в научный оборот новых источников способствует расширению круга рассматриваемых вопросов1.

Цель настоящей статьи – на основе ранее неизвестных докумен-тов и материалов, хранящихся в Тверском центре документации но-вейшей истории, осветить в самых важных моментах политические настроения населения Калининской области, воздействие на них со-циалистического опыта и советской пропаганды, хозяйственной по-литики оккупантов и работы фашистской пропагандистской маши-ны. Исследование территориально охватывает районы Калининской области, оккупированные немецко-фашистскими захватчиками в 1941 – 1944 гг.

23 июня 1941 г. по указу Президиума Верховного Совета СССР в Калининской области началась мобилизация военнообязан-ных. Большая часть населения области продемонстрировала чув-ство патриотизма. Об этом свидетельствуют как успех мобилизации в Красную армию, так и участие населения в возведении оборони-тельных сооружений. Только в августе 1941 г. оборонительные со-оружения на селижаровском, оленинском и осташковском направле-ниях возводили 157 405 человек2.

Неоднородность взглядов населения Калининской области по отношению к Советской власти проявились уже с началом войны. Например, в августе 1941 г. жительница деревни Левашово Емелья-новского района A.M. Новоселова в беседах с жителями села озвучи-вала свою позицию так: «Когда придет немец, обо всех коммунистах донесем, пускай их расстреливают»3. Красноармеец Л.В. Андреев, чьи неопубликованные воспоминания в 2012 г. были размещены на портале «Я помню: Воспоминания ветеранов Великой Отечествен-ной войны» рассказал о том, что в Новокарельском районе часть местного населения, а именно «карелы откровенно ждали немцев»: «Они в нас чуть ли не плевали. Бабки так прямо и говорили: “Пью,

128 129

чтобы вы больше сюда не возвращались! Придет батюшка Гитлер, и нам будет хорошо!” По дороге мы везде ночевали в каких-то де-ревнях, и только у карелов нас никто не пускал к себе…» (http://iremember.ru/svyazisti/andreev-lev-vasilevich/stranitsa-2.html). Были и те, кто поддерживал Советскую власть. Так, партизан Н.Н. Ершов вспоминал: «У порога нас встретила хозяйка. По всему было видно, что она обрадовалась: на столе появились хлеб, лук, молоко»4.

Как и западные районы области, Калинин был захвачен немец-ко-фашистскими войсками в октябре 1941 г. Сразу же в областном центре начало действовать антифашистское подполье. Агенты орга-нов госбезопасности НКВД собирали сведения о происходящем на оккупированной территории области. По их оценке, оккупационны-ми властями проводилась политика «кнута и пряника»: при занятии населенных пунктов крестьян угощали табаком, а детей – конфета-ми5, но при этом объявлялись приказы о соблюдении дисциплины в населенных пунктах, требовалось их четкое исполнение6.

Жительница Л.А. Голубева вспоминала, что немецкие войска на линии фронта, которая проходила в Кировском районе, развешивали объявления для местных жителей: «Если немецкие солдаты поте-ряют оружие, то начнутся расстрелы»7. Подобные объявления вы-зывали у населения страх. В ближней прифронтовой полосе, по ее же воспоминаниям, немцам «некогда было хулиганить» и военные власти проводили более мягкую политику, чем в дальнем тылу, с це-лью завоевания доверия местного населения. Однако были случаи, что и в тылу, например, на территории Оленинского района, в сель-ских советах Бобровское, Климовское, Мостовское, Рассказовское, Никулинское, где располагались штабы крупных соединений, ок-купационные власти создавали относительно хорошие условия для жизнедеятельности населения. В этих сельских советах даже после окончания войны были сильны антиколхозные настроения, распро-странялись слухи о надвигающейся войне с Японией.

Из данных агентурной разведки НКВД следует, что оккупанты, заняв Калинин и всю область, начали активно вести свою «хозяй-ственную деятельность». Поначалу она приветствовалась местным населением: немцы занялись грабежом магазинов, а оставшиеся продукты разрешали забирать местному населению. Среди жителей это вызвало положительные отклики в адрес новых властей и отри-цательные – в адрес советских властей, которые, дескать, «прятали от народа продовольствие». Случаи грабежей магазинов и складов произошли в Калинине на улицах Советской и Красноармейской, а также в деревнях Некрасово и Перегино. Данные факты подтверж-даются дневниковыми записями немецкого солдата Г. Пабста: «Мы наблюдали, как оставшееся население в спешке занимается маро-дерством»8. В городе Великие Луки немецкие солдаты также взла-мывали магазины и склады, а ценное имущество из них грузили на

машины и увозили. С другой стороны, когда помещение Калинин-ской филармонии немцы власти приспособили под конюшню, это вызвало осуждение со стороны горожан9.

Заняв Калинин, захватчики быстро сформировали мощный про-пагандистский аппарат, который состоял в основном из радио и газет. Калининская городская управа включала в себя 16 отделов, которые отвечали за различные отрасли жизнеобеспечения горо-да, среди которых был отдел пропаганды. Большую роль отводили радиовещанию: по радио читались немецкие газеты, транслирова-лись записи граммофонных пластинок, причем наряду с немецкими песнями в репертуар включили русские народные произведения10. Для пропаганды использовались и сведения, полученные якобы от красноармейцев, отставших от своих частей и попавших в плен: «воевать нечем, бойцов Красной армии не кормят, Москва окружена противником, и победа немцев обеспечена»11.

Немецкие пропагандисты уделяли большое внимание и печат-ной агитации. В Калинине была создана газета «Тверской вестник», в Себежском районе распространялась немецкая газета «Правда», напечатанная на русском языке (по формату и шрифту издание ко-пировало советскую газету с тем же названием)12.

Собственно, печатную пропаганду захватчики распространили на Калининскую область еще до ее занятия: с самолетов на населен-ные пункты сбрасывались листовки. Так, накануне занятия област-ного центра над районами, где женщины рыли окопы, разбрасыва-лись листовки следующего содержания: «Дамочки, не копайте ваши ямочки, приедут наши таночки, закопают ваши ямочки. Ждите нас в Калинине 14 октября»13. Разбрасывались, как это было в Торжке, и листовки с более угрожающим содержанием: «Девушки и дамочки! Не ройте ваши ямочки! Придут наши таночки и вас зароют в ямоч-ки»14. За листовками, датированными 12 октября 1941 г., которые предупреждали о ночных бомбардировках Торжка – «всем будет ка-пут!», – последовали бомбардировки Торжка15.

На настроения населения не могли не влиять и немецкие листов-ки, обращенные к бойцам Красной армии, содержавшие призывы сдаваться в плен (листовка должна была служить пропуском в рас-положение немецко-фашистских войск). Согласно воспоминаниям Б.С. Горбачевского, участника боев под Ржевом, над местностями, где находились красноармейские части Западного фронта, самоле-ты разбрасывали листовки. В них описывались победы Вермахта и поражения Красной армии, они «убеждали солдата: переход к нем-цам – это единственный шанс спасти себе жизнь»: «С пленными мы обращаемся хорошо… Желающих работать мы устраиваем по специальности». Немецкие радиообращения также призывали крас-ноармейцев к переходу на сторону Вермахта. «Вчерашние красно-армейцы», уже перешедшие к немцам, якобы обращались по радио

130 131

к своим бывшим товарищам: «Приняли меня как положено. Живу в тепле, сыт. Избавился от жидов и комиссаров. Через три недели обе-щали отпустить в деревню к Соньке»16.

Среди многих печатных объявлений, обращенных к населению Калинина в ноябре 1941 г., были такие, в которых содержалось ут-верждение о том, что «большевистско-еврейское иго свергнуто по-бедами германского оружия и больше не вернется»17. Партизан И. Борисов вспоминал, что оккупанты активно распространяли ли-стовки среди жителей деревень, причем одни верили написанному в них, а другие нет18.

Житель Ржева М.В. Торопченов, описывая в дневнике про-пагандистские мероприятия, организованные оккупационными вла-стями, отметил: 14 декабря 1941 г. «в клубе Ржев-I была лекция о международном положении. Читал немец. Он сказал, что победи-телем будет тот, кто располагает большим количеством продоволь-ствия»19. А в газете «Новый путь» приводились слова, якобы ска-занные Гитлером, о том, что он «Москву сделает деревней, а Ржев сделает столицей»20.

В городе Себеж и поселке Идрица на щитах и домах немецкие власти расклеивали плакаты и обращения. В киосках продавали от-печатанные на русском языке журналы и газеты, в которых публи-ковались письма жителей области с благодарностями к оккупаци-онным властям, а также обращения этих властей к населению. Ок-купационные газеты преимущественно печатались на двух листах, первые две страницы содержали победные сводки о положении на фронте, последние две были заполнены пропагандистскими анти-советскими материалами21. В Молотудском, Оленинском районе пропаганда также преимущественно осуществлялась через распро-странение газеты «Колокол» и другой литературы, которая была на-печатана на русском языке. В ряде сельских советов проводились коллективные прослушивания радиопередач. В сараях, под охраной немецких солдат, организовывались показы выступлений немецких артистов, присланных из Германии, и демонстрировались немецкие фильмы (например, в деревне Урдом Плехановского сельского со-вета)22.

Немецкая пропаганда, говорившая о том, что немецкая армия воюет с евреями, коммунистами, политруками, комсомольцами, а вовсе не со всем русским народом, подтверждалась активными дей-ствиями новых властей: в каждом оккупированном районе немцы проводили регистрацию евреев и организовывали для них гетто23.

Листовки, обращенные к крестьянам, пропагандировали свобо-ду частной собственности, ликвидацию колхозов, порядок и спра-ведливость. Из донесения начальника Торопецкого УНКВД Е. Ла-риной можно проследить реакцию населения на проводимую агита-цию против колхозной системы, которая не могла не усилить про-

явлений негативных настроений к Советской власти на территории Калининской области: «Не доходя до деревни Овчинниково, я встре-тила мужчину, лет 30-ти по фамилии Никитин, проживает деревне Бибкино. На мой вопрос, как они сейчас живут в деревне, он отве-тил: “Вот теперь то, мы увидели настоящую жизнь. Ведь колхозы – это одно тиранство. Теперь у нас будут свои лавки, будет вольная торговля, земля будет собственная. Мы уже готовимся к празднику, пиво варим, самогон гоним. Ведь Спас скоро будет”»24.

В Красногородском районе немецкими властями было выполне-но обещание распустить колхозы, так как этот район они считали наиболее «благонадежным». В 1942 г. колхозы Красногородской районной управы были распущены, и было создано 6 «земских дво-ров» (имений), за работу на которых крестьяне в день получали 300 граммов хлеба. Земля между ними была разделена, и каждой семье досталось примерно 3–4 гектара пахотной земли25.

Однако на остальной территории Калининской области это обе-щание немецкой пропаганды не было выполнено. Обещание разре-шить свободную торговлю в сельской местности – не только в Крас-ногородском, но и других районах области – выполнено не было, так как немецкие власти опасались, что под видом торговца может скрываться партизан. Только в 1942–1943 гг. существовала меновая рыночная торговля. Так, на территории Красногородского района действовали один магазин и два ларька, куда местное население при-ходило и обменивало льноволокно на жизненно важные продукты.

Настроения населения Пеновского района также было различ-ным. Были те, кто поддерживал оккупационные власти: «будет нем-цева права мы будем жить хорошо». Другие же, напротив, оказы-вали большую помощь партизанским отрядам, относясь к немцам враждебно: «немцы в средней школе организовали конюшню, дом культуры занят под склад разного награбленного имущества»26.

Можно полагать, что большая часть населения Калининской об-ласти, испытав на себе все тяготы политики партии большевиков, не предполагало худшего политического режима для своей страны, да и политика Германии в отношении славян еще не раскрыла сво-их истинных замыслов. Подтверждением тому могут служить слова колхозника Елисеева, который перед войной рассуждал так: «если были раньше рабами» – при царской власти, «то рабами остаемся и сейчас» – при Советской власти, налоги платим 50 % заработка и ничего хорошего не видим»27. Кроме того, недоверие населения к советским газетам и радио в первые месяцы войны вызывалось оче-видными неправдоподобными сведениями: советские органы про-паганды говорили «о наших войсках, ведущих бои за Варшаву… в то время, когда гитлеровцы захватили Минск»28.

По мере развертывания партизанского движения активизирова-лась и пропаганда, исходившая от партизанских отрядов. Эта уст-

132 133

ная пропаганда, призывавшая жителей оккупированных районов к сопротивлению, содержала и угрозы в адрес изменников Родине. И угрозы эти подкреплялись действиями. Так, партизаны Ржевского района провели показательный суд над старшиной Павлюковской волости Знаменским. На суде присутствовало свыше 200 колхозни-ков, и после расстрела предателя партизаны возвратили населению имущество, отобранное старшиной. После этого партизанского суда немцы были вынуждены под страхом оружия назначать старост по-очередно из жителей деревни29.

В деревне Борки под Идрицой был убит староста Григорий Дроз-децкий, активно помогавший оккупационной власти. На теле убито-го старосты была найдена записка, написанная партизанами: «Так будет с каждым, кто изменяет Родине». Слух об убийстве прошел по всем близлежащим деревням, в результате чего многие старосты, испугавшись партизанской расправы, переменили свое отношение к жителям деревень на более гуманное, а кое-кто в меру своих сил и возможностей стал помогать партизанам30.

Помимо устных призывов и распространения сведений о поло-жении на фронте и в советском тылу, партизаны стали распростра-нять листовки. Большинство листовок писалось от руки. Партизан А.Ф. Федоров вспоминал, что «по всему Локнянскому району», где партизаны «устанавливали связи с населением, выявляли предате-лей-полицаев, вербовали старост», которые потом становились по-мощниками партизан, а также «распространяли много листовок и газету “Октябрь”… А с какой радостью люди слушали правду о по-ложении на фронте, рассказы о победе под Москвой»31.

Поддержка Советской власти населением области выражалась прежде всего в помощи партизанам. Так, партизан Ю.Н. Козлов от-мечал, что население оккупированных районов Калининской об-ласти относилось к партизанам положительно, и без поддержки местного населения «работать было бы невозможно»32. По воспо-минаниям А.Е. Смирновой, жительницы поселка Малый Туд, люди проявляли героизм даже под страхом смерти. Так, бывшую предсе-дателя колхоза выбрали старостой, и она, рискуя десятью детьми, спасала раненых летчиков, живших у нее в бане. Староста старалась как можно раньше уйти домой под предлогом необходимости ухода за больной коровой33.

Вместе с тем, результат работы фашистской пропагандистской машины был очевиден. Так, в Ржевском районе партизаны иногда обнаруживали в крестьянских домах немецкие газеты и портреты Гитлера на стенах34.

Фашисткой машине пропаганды среди населения оккупиро-ванной Калининской области противостояла советская. Самолеты Красного воздушного флота сбрасывали листовки, обращенные не только к немецким солдатам, но и к населению35. Дневниковые запи-

си немецкого солдата ярко демонстрируют восприятие военнослу-жащих Вермахта к советской пропаганде: «Иван сбросил листовки, в которых сделал особый комплимент нашей дивизии. Он назвал нас “кровожадными псами” и “поджигателями Калинина” и заверяет, что никто из нас больше никогда не увидит родного дома. Нам это доставляет определенное жестокое удовольствие»36.

Советская пропаганда в немецком тылу велась в основном пар-тизанами и подпольщиками. Трудность их работы состояла в том, что газеты и другие печатные издания из советского тыла поступали в небольшом количестве и с перерывами до двух месяцев. Содержа-ние листовок и газет было направлено на разоблачение фашистской пропаганды: «Прочти и передай товарищу! Смерть немецким ок-купантам! В своих плакатах немецкие захватчики предлагают кре-стьянам оккупированных районов “удобрять землю умеренно пере-превшим навозом”. Поэтому случаю колхозники одной из деревень, занятой немцами написали немецкому коменданту: “Скота у нас нет – его ваши солдаты перерезали. Навоза тоже нет. Есть только нем-цы. Ими мы и удобрим нашу многострадальную землю”. Население этой деревни ушло в партизаны, и сейчас беспощадно уничтожает немецких угнетателей»37.

Докладная записка инструктора Калининского обкома ВКП(б) Н.И. Иванова сообщает о большом интересе населения к матери-алам советской печати на временно оккупированных территориях Калининской области. Например, в Себежском районе с января по май 1942 г. население читало номер газеты «Ленинградская правда», а в деревне Бочарово Локнянского района в августе 1942 г. читали газету «Пролетарская правда», после чего колхозниками было при-нято решение о быстрой уборке урожая и сдаче его партизанам38.

Политические настроения жителей Калининской области стали меняться по мере приближения Красной армии. Так, население наи-более «благонадежного», с точки зрения оккупантов, Красногород-ского района, по мнению немецких властей, делилась примерно на три части. Это деление можно применить ко всем районам Кали-нинской области. Итак, первую группу составила прослойка быв-ших кулаков, репрессированных и высланных Советской властью «за 101-й километр», а теперь вернувшихся на свои прежние места жительства. Немецкие власти считали их своей опорой, назначали их на посты в органах местного управления. Вторую группу соста-вили крестьяне-единоличники, которые поначалу активно помогали оккупантам, однако затем, узнав на деле, какова их политика, ста-ли помогать партизанам. Последнюю группу составила прослойка колхозного крестьянства, которая выступала за Советскую власть, но репрессии немецких властей вынуждали их под страхом смерти выполнять распоряжения оккупантов39.

В целом анализ использованных нами источников позволяет ут-

134 135

верждать, что столкновение двух пропагандистских машин породи-ло разноголосицу политических настроений среди большей части населения Калининской области. С одной стороны, карательная по-литика оккупационных властей порождала страх и заставляла под-чиняться оккупантам, избегать столкновений и конфликтов с ними. С другой, в тех случаях и тех местностях, когда и где население чув-ствовало улучшение материальных условий жизни по сравнению с Советской властью, среди жителей распространялись лояльность по отношению к оккупантам и доверчивость к фашистской антисовет-ской, антибольшевистской пропаганде.

Примечания

1 Журавлев Е.И. Немецкий оккупационный режим и религиозный во-прос на юге России в годы Великой Отечественной войны // Научные про-блемы гуманитарных исследований. 2009. № 4. С. 25–32; Кринко Е.Ф. Кол-лаборационизм в СССР в годы Второй мировой войны: старые и новые подходы // The Soviet and Post-Soviet Review. 2003. № 2. C. 143–170; Спи-риденков В. Лесные солдаты: Партизанская война на Северо-Западе СССР, 1941 – 1944. М., 2007; Хмельницкий Д.С. Нацистская пропаганда против СССР: Материалы и комментарии, 1939 – 1945 гг. М., 2010; Цветков А.В. Пропагандистская война на территории Калининской области в годы Ве-ликой Отечественной войны // Вестник Тверского государственного уни-верситета: Серия «История». 2012. № 18. С. 125–134.

2 Папин В.С. Калининская область в годы Великой Отечественной во-йны. Тверь, 2005. С. 11–12.

3 Тверской центр документации новейшей истории (ТЦДНИ). Ф. 147. Оп. 3. Д. 2. Л. 73.

4 Вспоминая былые походы…: Очерки, рассказы, воспоминания быв-ших партизан. Тверь, 2001. С. 38.

5 ТЦДНИ. Ф. 147. Оп. 3. Д. 28. Л. 2–70.6 ТЦДНИ. Ф. 147. Оп. 3. Д. 84. Л. 5–7.7 Личный архив автора. Запись интервью Л.А. Голубевой. 8 Пабс Г. Дневник немецкого солдата: Военные будни на Восточном

фронте, 1941 – 1943. М., 2008. С. 39.9 Папин В.С. Калининская область в годы Великой Отечественной во-

йны. С. 23–24.10 Спириденков В. Лесные солдаты: Партизанская война на Северо-За-

паде СССР, 1941 – 1944. С. 116.11 От ЧК до ФСБ: Документы и материалы по истории органов госбезо-

пасности Тверского края, 1918 – 1998. Тверь, 1998. С. 230–231.12 ТЦДНИ. Ф. 147. Оп. 3. Д. 4. Л. 1. 13 Кац Г. Первый шаг к Берлину: Документальная повесть. Тверь, 1997.

С. 10.14 Там же. С. 16.

15 Кашкова В.Ф. Голоса из тревожного детства: Прифронтовой Торжок, 1941 – 1945 гг. Тверь, 2003. С. 28.

16 Горбачевский Б.С. Ржевская мясорубка: Время отваги. Задача – вы-жить! М., 2007. С. 221, 225–226.

17 От ЧК до ФСБ… С. 239.18 Борисов И.С. Покуда сердце бьется… Воспоминания и рассказы ко-

миссара партизанского отряда. Тверь, 2005. С. 24–25.19 Нам выпало на долю…: Война в письмах, дневниках, воспоминани-

ях. Тверь, 2005. С. 154. 20 Там же. С. 155. 21 Спириденков В. Лесные солдаты: Партизанская война на Северо-За-

паде СССР. 1941 – 1944 гг. С. 115.22 ТЦДНИ. Ф. 147. Оп. 3. Д. 456. Л. 66. 23 Ермолов И.Г. Три года без Сталина: Оккупация: советские граждане

между нацистами и большевиками, 1941 – 1944. М., 2010. С. 224.24 ТЦДНИ. Ф. 147. Оп. 3. Д. 137. Л. 65.25 ТЦДНИ. Ф. 479. Оп. 1. Д. 154. Л. 14. 26 ТЦДНИ. Ф. 479. Оп. 1. Д. 256. Л. 7. 27 ТЦДНИ Ф. 147. Оп. 3. Д. 79. Л. 20. 28 Червякова А.А. О роли органов советской и германской пропаганды

в формировании массового сознания населения СССР и советских воен-нопленных в годы Великой Отечественной войны // Юридический вест-ник Ростовского государственного экономического университета. 2011. № 1(57). С. 14.

29 Страницы народного подвига: Калининская область в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.: Сборник документов и материалов. М., 1974. С. 101.

30 Вспоминая былые походы…: Очерки, рассказы, воспоминания быв-ших партизан. Тверь, 2001. С. 22.

31 Наши души обожгла война: Народная летопись: Торопецкий район. Тверь, 2010. С. 159.

32 Там же. С. 67. 33 Личный архив автора. Запись интервью А.Е. Смирновой. 34 ТЦДНИ. Ф. 147. Оп. 3. Д. 507. Л. 26. 35 Страницы народного подвига… С. 95. 36 Пабс Г. Дневник немецкого солдата… С. 64. 37 Нам выпало на долю… С. 88. 38 Страницы народного подвига… С. 100–101. 39 ТЦДНИ. Ф. 479. Оп. 1. Д. 154. Л. 19–20.

Автор, аннотация, ключевые слова

Федорова Зинаида Андреевна – аспирантка Тверского государствен-ного университета

136 137

iwanowa88@list.ru

В статье на основе ранее неизвестных архивных документов, хра-нящихся в Тверском центре документации новейшей истории, впервые рассматриваются политические настроения советского населения, про-живавшего на территории Калининской области, временно оккупирован-ной немецко-фашистскими захватчиками. Основное внимание уделяется различным факторам, которые решающим образом воздействовали на политические настроения населения: социалистический опыт, советская пропаганда, хозяйственная политика и пропагандистская деятельность оккупационных властей. Делается вывод, что в условиях оккупации стол-кновение двух пропагандистских машин породило разноголосицу полити-ческих настроений среди большей части населения Калининской области. В частности, в тех населенных пунктах, где население чувствовало улуч-шение материальных условий жизни по сравнению с Советской властью, среди части жителей распространились лояльность по отношению к окку-пантам и доверчивость к антисоветской, антибольшевистской пропаганде.

Великая Отечественная война, Советская власть, Калининская область, немецко-фашистская оккупация, партизанское движение, мате-риальные условия жизни, массовое сознание, политические настроения, пропаганда, периодическая печать, радио

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Zhuravlev E.I. Nemetskiy okkupatsionnyy rezhim i religioznyy vopros na yuge Rossii v gody Velikoy Otechestvennoy voyny. Nauchnye problemy gu-manitarnykh issledovaniy, 2009, no. 4, pp. 25–32.

2. Krinko E.F. Kollaboratsionizm v SSSR v gody Vtoroy mirovoy voyny: starye i novye podkhody. The Soviet and Post-Soviet Review, 2003, no. 2, pp. 143–170.

3. Tsvetkov A.V. Propagandistskaya voyna na territorii Kalininskoy oblasti v gody Velikoy Otechestvennoy voyny. Vestnik Tverskogo gosudarstvennogo universiteta: Seriya «Istoriya», 2012, no. 18, p. 125–134.

4. Chervyakova A.A. O roli organov sovetskoy i germanskoy propagandy v formirovanii massovogo soznaniya naseleniya SSSR i sovetskikh voennoplen-nykh v gody Velikoy Otechestvennoy voyny. Yuridicheskiy vestnik Rostovskogo gosudarstvennogo ekonomicheskogo universiteta, 2011, no. 1(57), p. 14.

(Monographs)

5. Spiridenkov V. Lesnye soldaty: Partizanskaya voyna na Severo-Zapade

SSSR, 1941 – 1944 [Forest Soldiers: Guerilla War in North-Western USSR, 1941 – 1944]. Moscow, 2007, 335 p.

6. Spiridenkov V. Lesnye soldaty: Partizanskaya voyna na Severo-Zapade SSSR, 1941 – 1944 [Forest Soldiers: Guerilla War in North-Western USSR, 1941 – 1944]. Moscow, 2007, p. 116.

7. Spiridenkov V. Lesnye soldaty: Partizanskaya voyna na Severo-Zapade SSSR, 1941 – 1944 [Forest Soldiers: Guerilla War in North-Western USSR, 1941 – 1944]. Moscow, 2007, p. 115.

8. Khmelnitskiy D.S. Natsistskaya propaganda protiv SSSR: Materialy i kommentarii, 1939 – 1945 gg. [Nazi Propaganda Against the USSR: Materials and Commentaries, 1939 – 1945 гг.]. Moscow, 2010, 351 p.

9. Ermolov I.G. Tri goda bez Stalina: Okkupatsiya: sovetskie grazhdane mezhdu natsistami i bolshevikami, 1941 – 1944 [Three Years Without Stalin: Occupation: Soviet Citizens Between Nazis and Bolsheviks, 1941 – 1944]. Moscow, 2010, p. 224.

Author, Abstract, Key words

Zinaida A. Fedorova – Postgraduate Student, Tver State University (Tver, Russia)

iwanowa88@list.ru

The article based on previously unknown archival documents is the first study of political moods among the Soviet population living on the territory of Kalinin oblast (region) temporarily occupied by German fascists. The author focuses on different factors which strongly affected the population’s political moods: socialism experience, Soviet propaganda, the economic policy and pro-paganda of the occupational authority. It is concluded that under occupation the confrontation of Nazi and Soviet propaganda machines gave birth to a variety of political moods among the greater part of population in Kalinin oblast (re-gion). Particularly, in those communities which felt improved living conditions compared to those under the Soviet authorities, part of the population tended to be loyal to the occupants and trustful to anti-Soviet anti-bolshevist propaganda.

World War II, Soviet power, Kalinin oblast (region), Nazi occupation,

guerrilla movement, material living conditions, mass consciousness, political moods, propaganda, periodical press, radio broadcasting

138 139

Д.С. Галиева

ИЗ ИСТОРИИ МОДЕРНИЗАЦИИ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОГО ТРАНСПОРТА РОССИИ

НА РУБЕЖЕ XX – XXI вв.

D. Galieva

From the History of Modernization of Railway Transport of Russia at the turn of XX – XXI centuries

Реформа железнодорожного транспорта России началась позже, чем в других видах российского транспорта. Если речной и авиаци-онный переживали перестройку государственного аппарата страны и перестраивались сами в начале 1990-х гг., то реформа железнодо-рожного транспорта, благодаря усилиям руководства отрасли, была отложена. Как оказалось позже, на четыре года: в 1992 г. было соз-дано новое российское Министерство путей сообщения, а в 1996 г. в рамках проведения Всероссийского съезда железнодорожников был намечен план модернизации, реформирования отрасли и перехода транспорта на новые, рыночные, рельсы1.

Как отмечают специалисты в области управления железными до-рогами, на конец 1990-х гг. в работе транспорта четко обозначились «больные» точки, требующие «лечения»: процесс ценообразования на транспорте не соответствовал новым рыночным условиям; не-хватка инвестиций в транспорт; рост неудовлетворенности персо-нала своим материально-бытовым статусом и низкий уровень зара-ботной платы; низкое качество обслуживания грузовых перевозок, очень низкая эффективность работы железнодорожного хозяйства; неэффективность работы государственной структуры при выполне-нии хозяйственных функций управления железнодорожным транс-портом2.

17–18 мая 1996 г. министром путей сообщения Г.М. Фадеевым был организован Всероссийский съезд железнодорожников, где об-суждались назревшие проблемы на транспорте и пути их устране-ния. Съезд имел как политическое, так и практическое значение. По результатам съезда были приняты «Основные направления развития и социально-экономической политики железнодорожного транспор-та на период до 2005 года», утвержденные указом президента Б.Н. Ельцина 16 мая 1996 г. Основными пунктами модернизации транс-порта были названы: совершенствование структуры управления – создание двухзвенной системы управления отраслью; укрупнение железных дорог для снижения затрат; создание центров управления перевозками; ликвидация убыточных малодеятельных железнодо-рожных линий с небольшими объемами работы; переориентация

отрасли на маркетинговые принципы работы – создание системы фирменного транспортного обслуживания пользователей желез-нодорожного транспорта и, соответственно, центров фирменного транспортного обслуживания; либерализация тарифов; сокраще-ние численности персонала железных дорог; обеспечение конку-рентоспособности железнодорожного транспорта на внутреннем и международном рынках транспортных услуг, и в том числе развитие конкуренции внутри отрасли3.

Позже заместитель главного редактора журнала «РЖД-Партнер» А.И. Гурьев дал такую оценку направлениям развития транспорта и в целом итогам работы съезда: «То есть если оценивать и доклад Фадеева, и Указ Президента, то можно сказать, что рынок настойчи-во стучался в эти документы и даже частично уже проникал в них в каких-то паллиативных формах. Но пока еще по-прежнему не было первого главного шага – разделения функций государственного ре-гулирования и хозяйственной деятельности, не говоря уже о втором – организации рынков тех или иных видов деятельности, входящих в МПС. Разумеется, на съезде не рассматривалась ни одна из из-вестных в мировой практике моделей железнодорожного рынка: ни путем конкуренции между собой вертикально интегрированных же-лезнодорожных компаний, ни через формирование системы многих независимых операторов с единой инфраструктурой, отделенной от подвижного состава. Пока еще вопрос о структурной реформе не ставился, а без этого все “придумки” в виде сторонних “операторов-перевозчиков” особого значения не имели»4.

К реализации решений, принятых съездом, приступили доволь-но быстро. Работы по некоторым направлениям велись с момента создания Министерства путей сообщения.

Так, преобразования в отрасли и внедрение новых принципов управления началось с совершенствования структуры управления, с организационных преобразований на дорогах. Об этом впервые заговорили на заключительном заседании коллегии министерства, проходившей 21–22 декабря 1994 г. Одним из пунктов постанов-ления было «Совершенствование структуры управления и внутри-отраслевых экономических отношений». В этой связи приоритет-ными направлениями совершенствования системы управления на железнодорожном транспорте были названы: укрупнение отделе-ний железных дорог, железнодорожных станций, депо, дистанций и других линейных предприятий и подразделений; сокращение звен-ности управления путем преобразования действующих в составе железных дорог предприятий, являющихся юридическими лицами, в структурные подразделения железной дороги, как единого пред-приятия; подготовку предложений по созданию единых структур с самостоятельным балансом в пассажирских перевозках, перевозках грузов рефрижераторным подвижным составом5.

140 141

Однако, сконцентрировав внимание в первую очередь на созда-нии системы фирменного транспортного обслуживания, министер-ство отложтло вопрос о совершенствовании структуры управления на полтора года. И только к середине 1996 г. от железных дорог в адрес министерства стали поступать первые отчеты об оптимиза-ции их структуры: 24–25 июля 1996 г. отчитывались Восточно-Си-бирская, Байкало-Амурская и Забайкальская железные дороги, в августе – Юго-Восточная, в октябре – Московская, Красноярская, Северная, Северо-Кавакзская и Южно-Уральская дороги, в декабре – Горьковская6. По отчетам руководителей дорог, реформирование структуры управления путем реорганизации и укрупнения отделе-ний железных дорог и линейных предприятий давало значительный экономический эффект.

В 1996 г. речь о реструктуризации шла не только по отделени-ям железных дорог, но касалась и центрального аппарата. В октябре 1996 г. в структуре центрального аппарата были созданы департа-менты как самые крупные структурные подразделения.

Помимо структурной перестройки отрасли, отдельным пун-ктом реформирования и модернизации железнодорожного транс-порта России стояло внедрение маркетинговых принципов работы – системы фирменного транспортного обслуживания пользовате-лей железнодорожного транспорта. Министр Г.М. Фадеев на Все-российском съезде железнодорожников заявил: «Фундаментальное значение для реформирования железнодорожного транспорта имеет организация единой для всех железных дорог системы фирменного транспортного обслуживания (СФТО). Суть фирменного подхода к обслуживанию состоит в создании таких условий, чтобы пользова-тель, единожды воспользовавшись услугами железных дорог, уже не задумывался бы в дальнейшем о поиске иного варианта перевоз-ки. Клиент – король! Это не лозунг. Это принцип работы, который закладывается в стратегию развития отрасли»7.

Система ФТО была «привезена» специалистами Министерства путей сообщения из США по результатам двухнедельной команди-ровки для изучения опыта работы американских железных дорог в 1995 г. В группу специалистов вошли начальник Главного вычисли-тельного центра Э.С. Поддавашкин, начальник Департамента эконо-мики МПС Б.М. Лапидус, главный инженер главка перевозок В.А. Горбунов и другие8.

Впервые о необходимости внедрения системы фирменного транспортного обслуживания заговорили еще на заключительном заседании Коллегии МПС 21–22 декабря 1994 г. Так, в разделе по-становления «Развитие рыночных форм обслуживания потребите-лей услуг железнодорожного транспорта» говорилось о необходи-мости возложить работу по созданию и координации деятельности системы фирменного транспортного обслуживания на Валютно-та-

рифный комитет, реорганизовав его структуру и организовав работу, направленную на преодоление тенденции спада объема перевозок9. В течение 1995 г. заместителям министра, начальникам структурных подразделений и начальникам железных дорог поручалось образо-вать коммерческие центры фирменного транспортного обслужива-ния при управлениях железных дорог, их филиалы при отделениях железных дорог, а также представительства или должности агента на станциях10. Также указывалось о необходимости разработки по-ложения о новых структурах и работниках, приводился перечень их основных функций. В первом квартале 1995 г. заместители ми-нистров и иные назначенные лица должны были подготовить нор-мативные документы по организации работы создаваемых центров фирменного транспортного обслуживания, а также разработать тех-нологию и организацию их работы.

Однако документы были разработаны только к концу 1995 г. По-становлением Коллегии МПС от 22 ноября 1995 г. оповещалось, что первопроходцем в вопросе внедрения и апробации системы стала Северная железная дорога, и «наиболее целенаправленно ведутся работы на Горьковской, Куйбышевской, Приволжской, Восточно-Сибирской, Калининградской и Дальневосточной железных доро-гах, где уже образованы центры фирменного транспортного обслу-живания на дорожном уровне. Активно ведутся работы на Октябрь-ской, Московской железных дорогах»11. Этим же постановлением были утверждены «Основные положения Системы Фирменного Транспортного Обслуживания при перевозках грузов по железным дорогам Российской Федерации (задачи, функции, структура, обе-спечение)» и План действий по развитию СФТО. Согласно «Основ-ным положениям…» в системе фирменного транспортного обслу-живания предусматривалось выполнение следующих функций: про-ведение маркетинговых исследований спроса на перевозки грузов на основе анкетирования, опросов, статистики и прогнозных дан-ных о развитии производства и потребления; активное привлечение клиентуры к пользованию железнодорожным транспортом; форми-рование заказов на перевозки с определением экономически целе-сообразной стоимости доставки с учетом ее конкурентоспособно-сти; оформление заявленных перевозок, перевозочных документов и проведение расчетов по перевозкам в одном месте с максимумом удобств и минимальной затратой времени; организация сквозной доставки груза «от двери к двери» и «точно в срок»; прием заявок на срочные перевозки; расширение перечня сервисных услуг; предло-жение нетрадиционных услуг, выполнение особых требований кли-ента (размещение рекламы на объектах железнодорожного транс-порта, прием и оформление заявок на аренду подвижного состава)12.

Система ФТО должна была гарантировать от имени железной дороги обеспечение надлежащего выполнения заказов, своевремен-

142 143

ность доставки грузов, сохранность перевозимых грузов и выполне-ние услуг в соответствии с условиями заключенных договоров.

Руководитель Центра ФТО МПС в 1997–1999 гг., заместитель министра путей сообщения с июня 1999 по март 2000 г. А.В. Аннен-ков в отношении структуры системы ФТО высказался так: «Одной из основных проблем СФТО являлась необходимость изменения психологии железнодорожников. Многие десятилетия транспорт служил не для клиента, а для народного хозяйства. Спрос и условия работы определял не конкретный клиент, а Госплан, Госснаб и про-чие ведомства. Прибавьте к этому государственный статус транс-порта и статус естественного монополиста. Естественно, в таких условиях говорить об индивидуальных схемах обслуживания и нуж-дах грузоотправителя было довольно проблематично. Первое время СФТО воспринималась многими как внутренний раздражающий фактор»13.

Организационная структура системы фирменного транспортно-го обслуживания выглядела следующим образом: на станциях были агенты, на уровне дороги – дорожный центр фирменного транспорт-ного обслуживания (ДЦФТО), и на самой верхней ступени системы – Центр фирменного транспортного обслуживания МПС. Послед-ний включался в структуру МПС и являлся не юридическим лицом, а «координирующим и управляющим органов Системы ФТО от-расли, который обладает полным информационным банком данных (через Главный вычислительный центр МПС) для принятия управ-ляющих решений»14.

Сама система работала на основе «Правил о системе и общих требованиях обслуживания грузоотправителей и грузополучателей железными дорогами», утвержденных и введенных в действие 6 де-кабря 1995 г.15 Этот документ содержал определения новой системы и ее участников, требования к формированию центров, их работе, раскрытию информации об их деятельности, гарантированному вы-полнению транспортных услуг, контролю и юридическому обеспе-чению системы в целом. Однако, как констатировал позднее первый глава ЦФТО Б.М. Лапидус, «данные Правила не дали развернутых критериев качества транспортного обслуживания, что не позволяло объективно сопоставлять качество транспортной продукции при на-личии СФТО и до ее создания»16.

Показательно высказал мнение о работе СФТО в интервью жур-налу «РЖД-Партнер» в 2008 г. бывший главный инженер Управ-ления перевозок, а на момент интервью советник генерального директора ООО «Независимая транспортная компания» В.А. Гор-бунов: «Не хватило решимости взяться за это дело по-крупному, ре-шать проблему кардинально. Поэтому и начали с вывески. Создали СФТО. Но прежде чем крышу строить, надо было заложить фунда-мент, а этого не сделали. Ну ладно, если бы СФТО на первом этапе

поручили методические разработки. Как американцы делали? Они собирали специалистов, ученых и проводили мозговой штурм. Они разработали систему, которая питалась снизу доверху. А у нас все сделали наоборот: начнем сверху – а донизу дойдет само. Но ничего не получилось. Почему? Потому что как только создали ЦФТО, его сразу наделили оперативными функциями: отвечай, мол, за погруз-ку-выгрузку. А почему и с какой стати? Центр ведь должен отвечать за работу с клиентом. Потом деньги стали превалирующей функ-цией СФТО, особенно когда в МПС пришел г-н Аксененко. СФТО превратилась в систему контроля денежных потоков за перевозки. “Фирменное обслуживание” стало фикцией, это – насмешка над клиентом. Вся система направлена на ужесточение спроса с клиен-тов. И принцип не меняется: чем больше обдерешь – тем лучше ра-ботаешь. Это неправильно. Да, с клиентом не надо сюсюкаться. Но его надо уважать, и на его запросы должны отвечать железнодорож-ники. Документы, которые выпускал ЦФТО, были как будто из эпо-хи Госплана и Госснаба, ничего не изменилось. И каков результат? Вы посмотрите, что сейчас делается на автодорогах: вся трасса от Москвы до Санкт-Петербурга забита тяжелыми фурами. На юг – то же самое… Что везут? Все. Раньше эти грузы доставляли железные дороги, а сегодня они им, как видно, не нужны. Только кричат: у нас, мол, забрали доходные грузы! Да не забрали – сами отдали. Сегодня ЦФТО – это просто контора по сбору денег с клиентов. Сами клиен-ты говорят: с чем придешь в ЦФТО – с тем и уйдешь»17.

Свою аргументированную оценку внедрению системы ФТО и результатам ее работы дал в своей книге первый заместитель глав-ного редактора журнала «РЖД-Партнер» А.И. Гурьев: «…Создание профессиональной сбытовой службы МПС являлось мерой по сво-ей направленности вполне рыночного характера. Однако при этом важно понимать, что побудить такие структуры к эффективной ра-боте может только одно – живительное влияние конкуренции. Если же работа службы продаж протекает в условиях монополии, да еще тем более законсервированной законодательно, то подобное начи-нание, как правило, представляет собой лишь продолжение общей забюрократизированной деятельности монополиста и ничего более. Так произошло и с СФТО. Едва ли не сразу после ее образования начались разговоры о необходимости реформирования ЦФТО и его подразделений, принимались концептуальные решения на коллеги-ях МПС и затем правлениях ОАО “РЖД”, но все они практически уходили в песок»18.

Справедливости ради надо сказать, что один из разработчиков системы, бывший заместитель министра Э.С. Поддавашкин уже в 2002 г. отмечал отрицательные стороны ФТО: «Нам импонирует высказывание Геннадия Фадеева, сделанное им на коллегии МПС в 1996 году при создании ЦФТО: “Клиент – король”. К сожалению,

144 145

эта фраза не стала доминирующей во взаимоотношениях владель-цев подвижного состава и МПС. В большей степени сегодня все происходит в одностороннем порядке. Мы просим – министерство разрешает, или не разрешает, или вообще запрещает… Главное се-годня заключается в том, чтобы работники отрасли поняли: должен торжествовать принцип “железные дороги – для потребителя ус-луг”, а не наоборот»19.

Аналогичная оценка фигурирует и в высказываниях министра Г.М. Фадеева, видевшего в 1996 г. в системе ФТО выход из кризис-ной ситуации на транспорте, а в октябре 2004 г. критически выска-зывавшегося в адрес системы в интервью ведомственному журналу. Определяя основные проблемы ОАО «РЖД», первый его президент назвал главной низкую доходность грузовых перевозок, причиной которой посчитал и недостатки в работе системы ФТО: «…Мы не можем сваливать все грехи только на систему государственного ре-гулирования тарифов: видим здесь уже недостатки и собственной работы. Прежде всего – в огромной нашей структуре, которую мы называем Системой фирменного транспортного обслуживания… А нужно в корне менять отношение к работе с грузовладельцами. При-влекать выгодных клиентов – не ждать, когда нам принесут заявки или, наоборот, откажутся от того, что заявляли раньше. Для повыше-ния качества перевозок необходим высокий уровень обслуживания, гибкая тарифная политика, инновационные технологии. С горечью вынужден признать, что грузовладелец сегодня нередко еще вынуж-ден обивать пороги кабинетов компании, чтобы отправить свой груз и получить его в сохранности»20.

Фактически в данном интервью первый президент ОАО «РЖД» констатировал, что эксперимент с фирменным обслуживанием кли-ентов за восемь лет осуществления не удался. В итоге Г.М. Фадеев «с горечью» признал, что перед железнодорожниками в 2004 г. сто-яли те же проблемы и та же задача, что и в 1996 г., – перестройка. Причем, не только структурная, но и перестройка психологии ра-ботников отрасли, которые пока не смогли научиться работе с кли-ентурой.

Еще одним направлением реформирования железнодорожного транспорт, названным во время Всероссийского съезда железно-дорожников, стало перепрофилирование ремонтных предприятий с неиспользуемыми мощностями, модернизация имеющегося под-вижного состава и внедрение нового поколения техники. В целом данное направление можно назвать технической модернизацией от-расли, цель которой состояла в том, чтобы она отвечала требовани-ям рынка и новых экономических условий. Сюда же можно отнести развитие высокоскоростного движения на российских железных до-рогах, так как основные работы по его внедрению вынуждали, так или иначе, обновлять имеющийся вагонный парк и полотно.

Внедрением высокоскоростного движения на российских желез-ных дорогах озадачились еще в 1960–1970-е гг. Лишь в марте 1991 г. Государственная экспертная комиссия Госплана СССР признала перспективность разработки высокоскоростной магистрали Ленин-град–Москва и 13 сентября того же года был подписан указ прези-дента РСФСР № 120 «О создании высокоскоростной пассажирской железнодорожной магистрали Санкт-Петербург – Москва»21. Тогда же было образовано Российское акционерное общество «Высоко-скоростные магистрали», контрольный пакет акций которого при-надлежал государству.

Наиболее крупными учредителями компании выступили мэрии Москвы и Санкт-Петербурга, администрация Ленинградской обла-сти и ГУП «Октябрьская железная дорога» во главе с А.А. Зайце-вым. Структура управления компании предусматривала наличие Наблюдательного совета (аналога совета директоров), правления и генерального директора. Председателем Наблюдательного совета был избран начальник Октябрьской дороги Анатолий Зайцев, гене-ральным директором – Алексей Большаков. Основными уставны-ми видами деятельности РАО «ВСМ» являлись проектирование и строительство высокоскоростных железнодорожных магистралей, конструирование и производство высокоскоростного пассажирского подвижного состава, производство и модернизация электроподвиж-ного состава пригородного сообщения22.

Резко отрицательной была реакция на создание РАО «ВСМ» ми-нистра Г.М. Фадеева, который позже так описывал события в интер-вью, которое он дал ведомственному журналу: «Вот представьте си-туацию: я сижу в своем кабинете, расписываю почту. И вдруг – что я вижу?! Указ президента страны о создании РАО «Высокоскорост-ные магистрали». Можете представить мое изумление? Я же про-ект этого Указа не визировал и ни сном ни духом о нем не знал. То есть Высокоскоростную железнодорожную магистраль хотят стро-ить практически без Министерства путей сообщения… Каким об-разом я, руководитель государственной отрасли, должен относиться к некоей коммерческой компании, которая сама никак не хочет от-носиться к МПС, ни даже к Правительству? Зачем мне вообще все это нужно?.. Этот проект в данный момент нереален, и сам Указ по исполнению нереальный. Главное – с точки зрения финансирова-ния… Государство не в состоянии профинансировать такие проек-ты. И действительно, результат этой затеи вылился в большие долги, знаменитую “яму” в центре Санкт-Петербурга и больше ничего»23.

Начались работы по внедрению высокоскоростной магистрали в МПС РФ с сотрудничества с Федеральным министерством транс-порта ФРГ. 5 ноября 1992 г. было подписано указание МПС «О со-трудничестве с Федеральным министерством транспорта ФРГ в разработке проекта реконструкции железнодорожного коридора

146 147

Москва – Санкт-Петербург»24. В документе отмечалось, что немец-кие специалисты будут участвовать в реконструкции дороги в рам-ках технического содействия ФРГ и РФ. Помощь немецких коллег подразумевала «совместную разработку первоочередных мер, пере-дачу передовых технологий, обучение российских специалистов, совместную разработку технико-экономического обоснования»25. Работы должны были проводиться в срок с 17 ноября 1992 г. по 30 апреля 1993 г.

Результатом сотрудничества, проведения 10-летних испытаний поездов ЭР-200 рижского производства, проведения крупномас-штабной реконструкции магистрали в 1996–2000 гг. стала закуп-ка поездов «Сапсан» производства немецкой компании Siemens в 2006 г. Они соединили Москву, Санкт-Петербург и Нижний Нов-город. Другое высокоскоростное направление, Санкт-Петербург-Хельсинки, реализуется на базе поездов «Аллегро» производства французской компании Alstom, одного из крупных мировых лиде-ров наряду с Siemens и Bombardier по производству энергетического оборудования и железнодорожного транспорта.

Создание высокоскоростных поездов чисто российского произ-водства не осуществилось в конце ХХ в. и еще не осуществлено за первое десятилетие ХХI в.

Итак, по трем направлениям реформы, рассмотренным выше, ни одно из них не было окончательно реализовано к моменту соз-дания ОАО «РЖД» и передачи ему функций управления от МПС РФ. Думается, что руководство отрасли опасалось резкого перевода всего транспорта страны на рыночные рельсы, как то было в ави-ационном и речном транспорте. Учитывались ошибки и неудачи в проведении реформ в этих последних. Судя по всему, и задачи соз-дать новую эффективно функционирующую в рыночных условиях акционерную компанию по железнодорожным перевозкам и пере-дать ее в «чужие» руки министр Г.М. Фадеев не ставил. Реализация мероприятий реформы заведомо проводилась медленно: с целью подготовки плавного перехода всего хозяйства МПС в ОАО «РЖД». Видно это и в постепенной «ликвидации» МПС: в октябре 2003 г. Было образовано ОАО «РЖД», фактически перенявшее функции управления железнодорожным транспортом РФ, и только в марте 2004 г. – ликвидировано МПС РФ. Обратной стороной такой медли-тельности многие аналитики позднее назвали переход от МПС РФ к ОАО «РЖД» только сменой вывесок. Однако, учитывая важную роль железнодорожного транспорта в масштабах страны, эту мед-лительность и осторожность руководства отрасли нельзя не считать правильной. Справедливости ради надо сказать, что главной оцен-кой такого перехода является тот факт, что, по данным Федеральной службы государственной статистики (Росстат), железнодорожный транспорт в 2003 г. был переведен в ОАО «Российские железные

дороги» практически без потерь и снижения объемов перевозок. Ближайшее будущее покажет, в какой мере проведение реформи-рования железнодорожного транспорта проходило не под девизом «модернизация ради модернизации», а с целью улучшения качества работы железнодорожного транспорта и эффективного его перехода от планового хозяйства к рыночной экономике.

Примечания 1 Галиева Д.С. Министерство путей сообщения и реформирование

управления железнодорожным транспортом в России (1992 – 2004 гг.) // Вестник РГГУ. 2013. № 10. С. 157–166.

2 Красковский А.Е., Фортунатов В.В. Прорывные управленческие тех-нологии на железнодорожном транспорте. СПб., 2012. С. 103.

3 Всероссийский съезд железнодорожников, 17 – 18 мая 1996 года: Речи, доклад, выступления и другие материалы. М., 1996. С. 182–254.

4 Гурьев А.И. Из тупика: история одной реформы. СПб., 2008. С. 180–181.

5 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 10165. Оп. 1. Д. 656. Л. 209.

6 ГА РФ. Ф. 10165. Оп. 1. Д. 1310. Л. 89, 122, 176–177, 195–196; Д. 1296. Л. 51–52, 72–73, 96–97.

7 Всероссийский съезд железнодорожников, 17 – 18 мая 1996 года… С. 26–27.

8 Гурьев А.И. Из тупика: история одной реформы. С. 150.9 ГА РФ. Ф. 10165. Оп. 1. Д. 656. Л. 205.10 Там же11 ГА РФ. Ф. 10165. Оп. 1. Д. 971. Л. 68.12 Там же. Л. 77.13 Гурьев А.И. Из тупика: история одной реформы. С. 151–152.14 ГА РФ. Ф. 10165. Оп. 1. Д. 971. Л. 87.15 ГА РФ. Ф. 10165. Оп. 1. Д. 987. Л. 186–195.16 Гурьев А.И. Из тупика: история одной реформы. С. 151.17 Гурьев А.И. Из тупика: история одной реформы. С. 153–154.18 Гурьев А.И. Из тупика: история одной реформы. С. 152.19 Гурьев А.И. Железные дорожники о себе и реформах. СПб., 2012. С.

25.20 Гурьев А.И. Железные дорожники о себе и реформах. С. 72.21 Указ Президента РСФСР от 13 сентября 1991 г. № 120 «О создании

высокоскоростной пассажирской магистрали Санкт-Петербург - Москва» // Ведомости Съезда Народных депутатов и Верховного Совета РСФСР. 1991. № 38. Ст. 1206.

22 Гурьев А.И. И какие же русские не любили быстрой езды?: История обреченного проекта. СПб., 2009. С. 55.

23 Гурьев А.И. И какие же русские не любили быстрой езды?: История

148 149

обреченного проекта. С. 57–59.24 ГА РФ. Ф. 10165. Оп. 1. Д. 30. Л. 244–245.25 Там же. Л. 244.

Автор, аннотация, ключевые слова

Галиева Диана Сагидовна – преподаватель Историко-архивного ин-ститута РГГУ

gds07@yandex.ru

В статье на основе документов Министерства путей сообщения Рос-сийской Федерации и материалов железнодорожного журнала «РЖД-Партнер» рассматриваются основные этапы и направления модернизации железнодорожного транспорта в постсоветской России. Главное внимание уделяется анализу опыта функционирования системы фирменного транс-портного обслуживания, создания подвижного состава нового поколения, внедрения высокоскоростного движения. Делается вывод, что эти три на-правления модернизации реализовывались в сложных экономических, со-циальных и других условиях. Тем не менее, они обеспечили начало пере-хода железнодорожного транспорта России от планового хозяйства к ры-ночной экономике.

Постсоветская Россия, Российская Федерация, железнодорожный транспорт, Министерство путей сообщения Российской Федерации, Кол-легия министерства, экономическая реформа, реформа управления, мо-дернизация, ОАО «Российские железные дороги»

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Galieva D.S. Ministerstvo putey soobshcheniya i reformirovanie uprav-leniya zheleznodorozhnym transportom v Rossii (1992 – 2004 gg.). Vestnik RGGU, 2013, no. 10, pp. 157–166.

(Monographs)

2. Kraskovskiy A.E., Fortunatov V.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-Kraskovskiy A.E., Fortunatov V.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo- A.E., Fortunatov V.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-A.E., Fortunatov V.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-.E., Fortunatov V.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-E., Fortunatov V.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-., Fortunatov V.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-Fortunatov V.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo- V.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-V.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-.V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-V. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-. Proryvnye upravlencheskie tekhnolo-Proryvnye upravlencheskie tekhnolo- upravlencheskie tekhnolo-upravlencheskie tekhnolo- tekhnolo-tekhnolo-gii na zheleznodorozhnom transporte [Break-through Management Technolo- na zheleznodorozhnom transporte [Break-through Management Technolo-na zheleznodorozhnom transporte [Break-through Management Technolo- zheleznodorozhnom transporte [Break-through Management Technolo-zheleznodorozhnom transporte [Break-through Management Technolo- transporte [Break-through Management Technolo-transporte [Break-through Management Technolo- [Break-through Management Technolo-Break-through Management Technolo--through Management Technolo-through Management Technolo- Management Technolo-Management Technolo- Technolo-Technolo-gies in Railway Transport]. St. Petersburg, 2012, p. 103.

Author, Abstract, Key words

Diana S. Galieva – Lecturer, Institute for History and Archives, Russian State University for the Humanities (Moscow, Russia)

gds07@yandex.ru

The article based on documents of the Ministry of Communication Lines and the “Russian Railways–Partner” journal studies the major stages and di-rections of modernization of railway transport in post-soviet Russia. The main attention is paid to the analysis of the system of premium transport service, the creation of state-of-the-art rolling stock and the introduction of high-speed transportation. It is concluded that the three modernization trends were imple-mented under hard economic, social and other conditions. Nevertheless, they successfully started the transition of Russian railway transport from planned management to the market one.

Post-Soviet Russia, Russian Federation, railway transport, Ministry of Communication Lines, of Russian Federation, Collegium of Ministry, econom-ic reform, management reform, modernization, “Russian Railways” JSC

150 151

СОБЫТИЯ И СУДЬБЫLANDMARKS IN HUMAN HISTORY

В.Л. Агапов

«ВОЗБУЖДЕНИЕ В НАСЕЛЕНИИ НЕУВАЖЕНИЯ И ВРАЖДЕБНОГО ОТНОШЕНИЯ

К ЧИНАМ ПРАВИТЕЛЬСТВА»: СТРАНИЦА ГАЗЕТНОЙ ВОЙНЫ ПРОТИВ

ВЫСШИХ ЧИНОВНИКОВ ПРИАМУРСКОГО КРАЯ (1911 – 1912 гг.)

V. Agapov

“The Incitement of Public Disrespect and Hostility for the Government Ranks”:

A Page from A Newspaper War Against High Ranking Officials in the Amur Region

(1911 – 1912)

Одним из существенных изменений, произошедших в русской журналистике второй половины XIX в., особенно начиная с 1880-х гг., было усиленное развитие провинциальной прессы. Ее количе-ственный рост напрямую зависел от происходивших в стране со-бытий. Так, Первая русская революция послужила одной из причин увеличения числа газет и журналов и в столицах, и в провинции. Толчок стремительному количественному росту периодики дали развитие капитализма и рост грамотности населения, развитие об-щественных организаций и усложнение общественной жизни1.

К 1913 г. в России издавалось более 2 500 газет и журналов, из которых свыше 1 000 являлись общественно-политическими. Наи-более развита была печать в крупных городах: Петербурге, Москве. «Золотой век» переживала и провинциальная пресса: периодиче-ские издания выходили в 227 городах, 155 губерниях, 72 уездах2. По данным Т.В. Прудкогляд, с 1907 по 1914 гг. в шести городах При-амурского края было основано 40 журналов и 77 газет3. До револю-ции 1905 г. провинциальные газеты вели войны в основном друг с другом, примером чего является полемика между первыми владиво-стокскими газетами «Владивосток» и «Дальний Восток»4. Скован-ные по рукам и ногам гражданской и военной цензурой, они не мог-ли слишком открыто критиковать правительство и местную админи-

страцию. Произошедшая в период революции резкая политизация общественно-политической жизни привела к тому, что борющиеся за власть партии начали использовать газеты для пропаганды своих взглядов5 и дискредитации друг друга. К этому добавился и фактор коммерциализации прессы, сделавший журналистов, редакторов и издателей падкими до сенсаций ради увеличения тиражей.

Не имея возможности сдержать рост прессы, самодержавная власть стремилась сохранить над ней максимальный контроль. Ма-нифест 17 октября 1905 г. даровал свободу слова. Временные пра-вила о периодических изданиях от 24 ноября 1905 г. подтвердили за-мену административного воздействия на печать на судебное. Теперь вся «ответственность за преступные деяния, учиненные посред-ством печати в повременных изданиях», определялась в судебном порядке. По суду издание могло быть запрещено, приостановлено или арестовано, нарушители закона штрафовались (на сумму до 500 руб.), арестовывались (на срок до 3 месяцев), заключались в тюрьму (от 2 до 16 месяцев) или исправительный дом и ссылались на поселе-ние. Причем уже 26 ноября 1905 г. МВД предложило губернаторам, чтобы местные цензоры под личную ответственность наблюдали за своими изданиями и «по всем обнаруженным им нарушениям зако-на немедленно» возбуждали судебное преследование. С 17 октября 1905 по декабрь 1906 гг. было закрыты 370 изданий, конфискованы более 430, опечатаны 97 типографий и арестованы и оштрафованы 607 редакторов и издателей6.

После подавления революции 1905 г. власти все чаще и чаще стали практиковать в мирное время разновидность военной цензу-ры. Объявление «чрезвычайных условий» в том или ином регионе позволяло им вводить в действие «положение о чрезвычайной ох-ране», по которому все вопросы о печати решались местным губер-натором или градоначальником. 129-я ст. Уложения о наказаниях, карающая за возбуждение к бунту или государственному переворо-ту, превратилась в орудие преследования тех, кто высказывал или допускал в печати мнения и суждения, нежелательные и неудобные для правительства. Ст. 1034, говорящая «о распространении посред-ством печати заведомо ложных сведений о деятельности правитель-ственного установления», по словам автора «Вестника Европы», «стала сплошь и рядом применяться к неприятным для начальства рассуждениям»7.

На Дальнем Востоке в период реакции, наступивший после роспуска II Государственной думы, постановлением Приамурско-II Государственной думы, постановлением Приамурско- Государственной думы, постановлением Приамурско-го генерал-губернатора П.Ф. Унтербергера от 3 июня 1907 г. было объявлено, что, под страхом административной кары, «1) воспре-щается оглашение или публичное распространение каких-либо ста-тей или иных сообщений, возбуждающих враждебное отношение к Правительству; 2) воспрещается распространять произведения

152 153

печати, подвергнутые аресту установленным в законе порядком; 3) воспрещается всякого рода публичное восхваление преступно-го деяния, равно как распространение или публичное выставление сочинения, либо изображения, восхваляющих такое деяние; 4) вос-прещается оглашение или публичное распространение: а) ложных о деятельности правительственного установления или должностного лица, войска или воинской части сведений, возбуждающих в насе-лении враждебное к ним отношение, и б) ложных, возбуждающих общественную тревогу слухов о правительственном распоряжении, общественном бедствии, или ином событии»8. Такие методы воз-действия, как «штрафы и привлечения к суду», применялись весьма широко.

Из вышесказанного видно, что в Российской империи начала XX в. борьба местной прессы против администрации напомина- в. борьба местной прессы против администрации напомина-ла поединок Давида и Голиафа, в которой у Давида не было боже-ственной поддержки. Выиграть такую борьбу не удавалось никому из журналистов. Даже само существование оппозиционных газет обычно было недолгим. Так, по словам одной владивостокской га-зеты, военный губернатор Приморской области генерал В.Е. Флуг «за время своего губернаторства [1905–1910 гг. – В.А.] уморил до десятка газет, в одном только Никольске-Уссур. три газеты»9. Не до-брее к печати была администрация в других областях Приамурского генерал-губернаторства. Тем не менее, некоторым изданиям «перед смертью» удалось сильно потрепать нервы областному начальству, хотя и неизвестно, служило ли это достаточным утешением их ре-дакторам, вынужденным отбывать тюремное заключение после за-крытия их газет.

Наблюдение за «выходящими в Приамурском крае периодиче-скими изданиями» возлагалось на канцелярию генерал-губернатора. В ее фондах оседали все дела, связанные с местной печатью. «Пере-писка с военными губернаторами областей и другими учреждени-ями края по вопросу о наблюдении за периодическими изданиями, выпускаемыми в Приамурском крае в 1912 году»10 открывается не-сколькими десятками листов, озаглавленных «Матюшенский». Эту часть довольно толстого дела правильнее всего озаглавить так: «Ви-це-губернатор Чаплинский против редактора “Амурского пионе-ра”». Сейчас уже трудно установить все подробности этой истории. Но документы Российского государственного исторического архива Дальнего Востока рисуют это дело яркими красками.

* * *

До столкновения с редактором А.И. Матюшенским Александр Гаврилович Чаплинский имел безупречный послужной список.

Родился он 17 сентября 1870 г., происходил из потомственных

дворян Киевской губернии, православный. Воспитывался в киев-ском Владимирском кадетском корпусе, окончил курс военного Кон-стантиновского училища по 1-му разряду. В 1891 г. был произведен в подпоручики и выпущен в 17-й пехотный Архангелогородский Е.И.В. великого князя Владимира Александровича полк. В 1892 г. переведен в Кексгольмский гренадерский императора Австрийского полк; в 1894 г. командирован в Сводно-гвардейский батальон для несения службы. По окончании 5-летнего срока службы в сводном батальоне зачислен в запас гвардейской пехоты по Петербургскому уезду. В 1900 г. был назначен чиновником особых поручений VIII класса при Министерстве внутренних дел; в 1901 г. приказом по гражданскому ведомству переименован в коллежские асессоры. В 1903 г. – секретарь при департаменте общих дел; в 1904 г. – чинов-ник особых поручений МВД VI класса; надворный советник. 3 де-VI класса; надворный советник. 3 де- класса; надворный советник. 3 де-кабря 1905 г. был откомандирован в распоряжение прибалтийского генерал-губернатора; состоял исполняющий обязанности начальни-ка походной канцелярии генерал-губернатора с 5 декабря 1905 по 11 февраля 1906 гг. Назначен состоять лично при генерал-губернаторе генерал-лейтенанте Соллогубе, а с октября 1906 г. при генерале-от-инфантерии Меллере-Закомельском.

2 апреля 1906 г. приказом по Министерству двора ему было по-жаловано звание камер-юнкера. В том же году приказом по граждан-скому ведомству был произведен за отличие в коллежские советни-ки. 10 июля 1907 г. откомандирован чиновником особых поручений при министре внутренних дел; с 26 января 1908 г. – делопроизводи-тель комитета о сооружении в С.-Петербурге памятника Александру II; 30 мая 1908 г. был откомандирован в Особое совещание по охране государственного порядка и общественного спокойствия под пред-седательством шталмейстера Фриша. Приказом по гражданскому ведомству № 5 от 26 января 1909 г. был назначен вице-губернатором Амурской области с оставлением в придворном звании, вступил в должность 1 мая 1909 г. Оклад по должности вице-губернатора со-ставлял 4 500 рублей. Был произведен в статские советники 5 октя-бря 1909 г. Кавалер орденов: Св. Владимира 4-й ст.; Св. Анны 2-й и 3-й ст.; Св. Станислава 3-й ст.; австрийского Франца-Иосифа Кава-лерского креста, болгарского Св. Александра 5-й ст. Имел медали: серебряные – в память царствования императора Александра III и коронации их величеств 1896 г.; Красного Креста в память япон-ской войны; в память 5-летнего юбилея назначения императора ав-стрийского шефом лейб-гвардии Кексгольмского полка; нагрудный золотой знак за службу в Сводно-гвардейском батальоне и вензеле-вое изображение имени императора Александра III.

Был женат на дочери дворянина Элле Ричардовне Планк фон Линкау, евагелическо-лютеранского происхождения. Детей у них не было11.

154 155

Как видим, карьера Чаплинского, судя по послужному списку, была безоблачной, пока на сцене не появился скандально известный журналист А.И. Матюшенский.

Александр Иванович Матюшенский родился в 1862 г. в селе Александров-Гай Саратовской губернии в семье священника. Об-разование получил в Саратовской духовной семинарии. В 1891 г. женился на дочери саратовского помещика Вере Владимировне Во-ронцовой, от которой у него было трое детей: дочь Евстолия (1894 г. рождения), сыновья Владимир (1896 г.) и Виктор (1904 г.)12. В но-ябре 1904 г. перебрался в С.-Петербург и стал сотрудником одной из самых известных столичных газет либерального направления «Сын Отечества» (после закрытия, с 7 декабря 1904 г. – «Наши дни»). Не-вероятный взлет для провинциального журналиста, имевшего весь-ма сомнительную репутацию в среде газетчиков…

Накануне «кровавого воскресенья» Матюшенский познакомился со священником Георгием Гапоном, принял участие в деятельности гапоновского «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга». Как утверждал сам Матюшенский в «Испове-ди» (напечатана в начале 1906 года за границей, а в 1917 г. вышла отдельным изданием в Благовещенске под претенциозным названи-ем «Гапон и мой Антихрист: История моего безумия»), именно он по просьбе Гапона составил петицию царю, с которой 9 января 1905 г. десятки тысяч рабочих и членов их семей отправились к Зимнему дворцу и встречены были винтовочными залпами. В той же «Испо-веди» он признавался, что писал петицию «в полной уверенности, что она объединит полусознательную массу, поведет ее к царскому дворцу, – и тут, под штыками и пулями... эта масса прозреет... Расчет мой оправдался в точности»13.

В мае 1910 г. Матюшенский переехал в далекий Благовещенск, где, как он, очевидно, полагал, удастся отсидеться до поры в тени. Свою фамилию он первое время не афишировал, скрывал. «Конспи-рация» понадобилась потому, что, несмотря на пять, прошедших с «кровавого воскресенья», лет, подлинная его фамилия была слиш-ком памятной для российской общественности. В Благовещенске Матюшенский сотрудничал в газете «Амурский листок», подписы-вая свои материалы псевдонимами «А.И. Седой», «А. Иванович», «Изгой». Позже он стал издавать собственные газеты «откровенно бульварного толка» (А. Лосев14).

Первой из таких газет и стал «Амурский пионер» (1911 – 1912 гг.). На его страницах Матюшенский печатал отдельными главами свой скандальный роман «Амурские волки», привлекавший обыва-тельскую публику к газете. Здесь же он развернул настоящую трав-лю вице-губернатора Чаплинского.

* * *

В № 59 «Амурского пионера» за 1911 г. появилась статья, в ко-торой утверждалось, что Чаплинский связан с обвиненным в хи-щениях и бежавшим из области инженером Алексинским. Позднее Матюшенский так оценивал свою статью в жалобе на имя министра внутренних дел: «В этой статье по случаю побега инженера Алек-синского, жившего в одной квартире с г. Чаплинским, говорилось, что Алексинский является жертвой кружка лиц, втягивавших его в разгульную жизнь, что и вызвало растраты казенных сумм. Ам-фитрионом этого кружка был камер-юнкер Чаплинский, а членами бывшие полицмейстер Данильчук, его помощник Цесарский, кре-стьянский начальник (фамилии не помню), инженер Алексинский, уездный начальник Адрианов и др. Все эти лица в настоящее вре-мя под судом за взятки и растраты... [Генерал-майор А.М. Валуев, военный губернатор и начальник войск Амурской области. – В.А.] отдал под суд всю клику, группировавшуюся вокруг Чаплинского. Растраченные казенные деньги и добытые взятками суммы проку-чивались и проигрывались в значительной степени в квартире Ча-плинского»15.

За первой статьей последовали другие в том же духе.Конфликт между Чаплинским, исполнявшим в это время долж-

ность военного губернатора Амурской области, и редактором «Амурского пионера» достиг своего апогея в феврале 1912 г.

17 февраля 1912 г. в качестве военного губернатора Чаплинский издал постановление о наложении на Матюшенского за публикацию статьи «Потешные в крае», нарушающую обязательное постановле-ние Приамурского генерал-губернатора № 7 от 3 июня 1907 г., штра-фа в размере 1 000 руб. с заменой, при неспособности выплатить штраф, тюремным заключением сроком на 1 месяц16.

В этот же день он написал письмо Приамурскому генерал-губер-натору Н.Л. Гондатти с объяснением своих действий. В письме да-валась отрицательная характеристика газеты.

«Амурский пионер» издается в Благовещенске с февраля 1911 г. Редакторы-издатели – личный почетный гражданин Александр Ива-нов Матюшенский и дочь чиновника Нина Васильевна Бурдина. Оба «неблагонадежные». Матюшенский в 1905 г. дважды привлекался к дознаниям в С.-Петербурге, но был освобожден по амнистии октя-бря 1905 г. В 1907 г. арестован в Москве с подложным паспортом. «В Благовещенске, по негласным сведениям, имеет общение с со-циалистами-революционерами». Не лучше охарактеризована и Н.В. Бурдина. «За последнее время в газете “Амурский пионер” постоян-но начали появляться демонстративно-дерзкие статьи о действиях учреждений и должностных лиц, явно преследующие цель возбу-дить в населении неуважение и враждебное к чинам правительства отношение. Статьи эти написаны настолько умело и сдержанно, что в большинстве случаев привлечь редактора к ответственности... до-

156 157

статочных оснований не имеется... Признавая газету “Амурский пионер” и главного руководителя ее Матюшенского безусловно для области вредными, ходатайствую пред Вашим Высокопревосходи-тельством о закрытии этой газеты и о выселении Матюшенского из пределов области»17.

На документе стоит резолюция генерал-губернатора Гондатти: «Пока оставить без последствий. 29 февраля 1912 г.»

Между тем редактор «Амурского пионера» также попытался сделать ставку на заступничество Приамурского генерал-губернато-ра. 18 февраля 1912 г. он отправил в Хабаровск телеграмму с прось-бой защитить его от вице-губернатора Чаплинского, который «воз-буждает вопрос о закрытии Пионера и высылке меня из области за участие в гапоновских организациях. Имею основание думать, что Чаплинский сводит со мной счеты за статью о его сожителе Алек-синском»18.

Столь нахально сформулированная просьба не могла пройти ему даром. Телеграммой от того же числа Гондатти обратился к Благо-вещенскому губернатору с вопросом: «Возбудил ли вице-губернатор Чаплинский дело против Матюшенского по обвинению его в клеве-те?»19.

Не догадываясь о столь резком изменении взгляда Гондатти на ситуацию, Матюшенский до конца февраля бомбардировал гене-рал-губернатора новыми телеграммами, подписанными «редактор Пионера Матюшенский». Так, 19 февраля он посчитал нужным со-общить, что в «воскресенье ночью мне явился пристав потребовал немедленной уплаты штрафа 1 000 р. Вынужден вновь просить за-щиты Вашего Высокопревосходительства»20.

Эта телеграмма была получена в Хабаровске 20 февраля. А уже 22 февраля пришла новая: «Частно слышал, что Чаплинский сде-лал представление о высылке меня. Прошу Ваше Высокопревосхо-дительство поручить генералу Валуеву войти в рассмотрение дела. Редактор Пионера Матюшенский»21.

На следующий день в канцелярии генерал-губернатора в Хаба-ровске была получена телеграмма Чаплинского: «Представляю... № 41 газеты “Амурский пионер”, помещенную в ней статью “Спрос и предложение” нахожу возбуждающей в населении враждебное отношение к правительству. Чаплинский»22. На этот раз Гондатти встал на сторону журналиста: «Оставить без последствий».

Редактор «Пионера» не сдавался. В письме, полученном в Ха-баровске 23 февраля 1912 г., он писал: «Прилагая при сем № 43 “Амурского пионера”, в котором напечатана статья о преступных деяниях вице-губернатора Чаплинского, я покорнейше прошу сде-лать зависящее от Вас распоряжение о расследовании дела в закон-ном порядке...

P.S. При этом считаю долгом предварить Ваше Превосходи-.S. При этом считаю долгом предварить Ваше Превосходи-S. При этом считаю долгом предварить Ваше Превосходи-. При этом считаю долгом предварить Ваше Превосходи-

тельство, что указанный выше № 43 “Амурского пионера”, с отчер-кнутой статьей, мною послан министру внутренних дел, министру юстиции, председателю Совета министров, в Гос. Думу...»23.

Настойчивость журналиста принесла свои плоды. Выведен-ный из себя нападками Матюшенского, Чаплинский писал главно-му начальнику края о невозможности работать в такой обстановке: «В ответ на оштрафование Матюшенского, последний демонстра-тивно поместил ряд статей против меня лично как исполняющего обязанности губернатора клеветнического характера, указывая со-общничество делу Алексинского, за что привлечен мной суду ста-тьями 1034 и 1039. В виду создавшегося невозможного положения как должностного лица, ходатайствую разрешении лично прибыть Хабаровск для доклада или командировать особое лицо для рассле-дования... Вследствие сильного нервного потрясения подал рапорт болезни. Чаплинский»24.

Гондатти наложил резолюцию: «Приезд сюда считаю излишним. 27 февраля 1912 г.».

Короткую передышку вице-губернатор Амурской области полу-чил после того, как Матюшенский, не сумев выплатить штраф в 1 000 руб., сам отправился на месяц «отдыхать» в Благовещенскую тюрьму. Согласно действовавшему тогда законодательству, сделано это было в соответствии с распоряжением Чаплинского от 17 февра-ля, без всякого суда. Однако, выйдя на свободу, Матюшенский вско-ре должен был все-таки предстать перед Благовещенским окруж-ным судом по обвинению в клевете на вице-губернатора. Суд был назначен на 11 июня.

Решение суда можно было легко предугадать заранее, но редак-тор «Амурского пионера» не хотел признавать свое поражение. 5 мая 1912 г. он заявил судебному следователю, что отрицает обвине-ния в клевете, что все написанное им о вице-губернаторе Чаплин-ском – «чистая правда», и что свидетелями преступных деяний чи-новника являются десятки людей, которых он просит выслушать25. Одновременно он отправил жалобу министру внутренних дел А.А. Макарову.

Документ этот, написанный красивым каллиграфическим по-черком, интересен тем, что в нем раскрывалось содержание статей, вызвавших неудовольствие вице-губернатора. По сути, это – донос на Чаплинского, выдержанный в стиле жалобы. В нем Матюшен-ский писал, что не смог оплатить штраф 1 000 руб., превышающий вдвое максимальную сумму штрафа за преступления в печати, и от-был один месяц в Благовещенской тюрьме. Но, как он посчитал, сам этот штраф являлся местью «за статью, помещенную мной в № 59 “Амурского пионера” за 1911 г.». «Я осмелился, – заявил Матюшен-ский. – в своей газете поднять уголок завесы, закрывающей оргии клики Чаплинского, и за это был оштрафован на 1 000 руб. за совер-

158 159

шенно невинную статью...»26

Получив это письмо, министр оставил жалобу без рассмотрения, вернув ее Гондатти с резолюцией, что разбираться по таким делам должно местное начальство27. Приамурский генерал-губернатор от-дал приказ расследовать это дело28. Но к тому времени судебный процесс уже завершился. Об этом свидетельствует телеграмма воен-ного губернатора Амурской области от 14 июня 1912 г., полученная в канцелярии генерал-губернатора в Хабаровске 15 июня: «Редактор Матюшенский по делу вице-губернатора Чаплинского приговорен Благовещенским окружным судом четырем месяцам тюрьмы статье 1034 Уложения. Валуев»29.

В эти же дни был закрыт и «Амурский пионер». Матюшенский обращался к Гондатти с просьбой отменить это решение, которое он считал незаконным30, но ничего не добился.

* * *

Выйдя в очередной раз на свободу, Матюшенский основал но-вую газету – «Благовещенское утро», – которую выпускал с 1912 по 1917 гг., по-прежнему создавая с ее помощи немало неприятностей местному начальству. В частности, в мае 1914 г. он опубликовал неизвестно как попавший к нему секретный доклад преемника Ча-плинского вице-губернатора Е.Ф. фон Бодунгена с нелицеприятной характеристикой чиновников области, в том числе духовенства. На-звать свой источник он отказался31.

В 1923 г., после Гражданской войны, Матюшенский эмигрировал в Харбин, где скончался 15 апреля 1931 г.

Что касается Чаплинского, то он продолжил службу в должности вице-губернатора Амурской области. Состоит ли его дальнейшая судьба в связи с расследованием его деятельности, предпринятым под влиянием нападок Матюшенского, неизвестно. Но 29 апреля 1913 г. произошел обмен Чаплинского местами с вице-губернато-ром Камчатской области Е.Ф. фон Бодунгеном. Из расположенного на берегах Амура города Благовещенска с населением 80 000 чело-век Александр Гаврилович Чаплинский был вынужден отправиться еще дальше на восток, в Петропавловск-на-Камчатке, в котором в 1914 г. было всего 1 600 жителей. Там он прослужил следующие четыре года, получив генеральский чин IV класса – действительный статский советник. В период с 21 ноября 1914 по 9 августа 1915 гг. и с 22 ноября 1916 по 5 марта 1917 гг. во время отпуска губернато-ра Камчатской области Н.В. Мономахова исполнял должность гу-бернатора32. В этой должности встретил Февральскую революцию. Созданный в Петропавловске Комитет общественной безопасности отстранил его от власти.

Так сама история прекратила противостояние между вице-губер-

натором и журналистом, хотя вряд ли она примирила их.

Примечания

1 Махонина С.Я. История русской журналистики начала ХХ в. М., 2004. С. 5.

2 Бережной А.Ф. К истории отечественной журналистики (конец XIX – начало XX в.). М., 1998. С. 57.

3 Прудкогляд Т.В. Листая пожелтевшие страницы...: К истории пери-одической печати Дальнего Востока России (1865 – 1917). Владивосток, 2000. С. 212–224.

4 Агапов В.Л. «У рухнувшей авантюры»: Русско-японская война 1904 – 1905 гг. и владивостокская пресса // Россия и АТР. 2014. № 1. С. 30–32.

5 Агапов В.Л. «У рухнувшей авантюры»: Русско-японская война 1904 – 1905 гг. и владивостокская пресса // Россия и АТР. 2014. № 1. С. 47.

6 Жирков Г.В. История цензуры в России XIX – XX вв. М., 2001. С. 190–191.

7 Слонимский Л. Борьба с печатью // Вестник Европы. 1914. № 3. С. 309–315.

8 Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (РГИА ДВ). Ф. 702. Оп. 4. Д. 654. Л. 50–52об.

9 Хроника: Генерал Флуг // Текущий день (Владивосток). 1913. 4 янв.10 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 431.11 РГИА ДВ. Ф. 704. Оп. 8. Д. 632. Л. 1,6,10–26,98–121; Дальний Вос-

ток России: из истории системы управления: Документы и материалы: К 115-летию образования Приамурского генерал-губернаторства. Владиво-сток, 1999. С. 200–201.

12 Федотова О. Ф. Материалы к биографии А.И. Матюшенского // Амурский краевед: Информационный вестник. Вып. 1(10). Благовещенск, 1995. С. 3.

13 Матюшенский А. И. Гапон и мой Антихрист: История моего без-умия. Благовещенск, 1917. С. 35.

14 Лосев А.В. Александр Иванович Матюшенский (Полемические за-метки о новоявленном «классике» амурской литературы) // Лосев А.В. Из-бранные труды по литературному краеведению Приамурья. Благовещенск, 2011. С. 173–174.

15 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 431. Л. 46.16 Там же. Л. 44. 17 Там же. Л. 23–24.18 Там же. Л. 14.19 Там же. Л. 17.20 Там же. Л. 20.21 Там же. Л. 19.22 Там же. Л. 26.23 Там же. Л. 31.

160 161

24 Там же. Л. 22.25 Там же. Л. 32.26 Там же. Л. 46.27 Там же. Л. 42.28 Там же. Л. 33.29 Там же. Л. 18.30 Там же. Л. 36.31 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 495. Ч. 1. Л. 56–57.32 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 2216. Л. 164, 192, 244.

Автор, аннотация, ключевые слова

Агапов Вадим Львович – канд. ист. наук, доцент Дальневосточного федерального университета (Владивосток)

windrace@nm.ru

В статье, основанной на документах Российского государственного исторического архива Дальнего Востока, рассказывается о публичном противостоянии между вице-губернатором Амурской области А.Г. Ча-плинским и журналистом, редактором газеты А.И. Матюшенским. Этот скандал случился накануне Первой мировой войны в городе Благовещен-ске. Итогом его стал, с одной стороны, подрыв безупречной репутации вице-губернатора, с другой – преумножение скандальной известности журналиста. Главное внимание уделяется работе бюрократического меха-низма, который пытался защитить репутацию высшего чиновника в новых правовых условиях, возникших в России в результате революции 1905 г. Делается вывод, что печатное слово стало действенным средством воз-действия на органы власти. Попытки бюрократии на деле восстановить цензурный режим, отмененный в 1905 г., не удались. Несмотря на угро-зы штрафов и заключения в тюрьму, журналисты и редакторы газет стали активно участвовать в обсуждении общественно значимых проблем, фор-мировать общественное мнение. Они стали силой, с которой бюрократии приходилось считаться.

Российская империя, Приамурский край, Приамурское генерал-губер-наторство, Амурская область, Благовещенск, чиновничество, коррупция, периодическая печать, газета «Амурский пионер», журналистика, А.Г. Ча-плинский, А.И. Матюшенский

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Agapov V.L. «U rukhnuvshey avantyury»: Russko-yaponskaya voyna 1904 – 1905 gg. i vladivostokskaya pressa. Rossiya i ATR, 2014, no.1, p. 30–32.

2. Agapov V.L. «U rukhnuvshey avantyury»: Russko-yaponskaya voyna 1904 – 1905 gg. i vladivostokskaya pressa. Rossiya i ATR, 2014, no.1, p. 47.

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

3. Fedotova O. F. Materialy k biografii A.I. Matyushenskogo. Amurskiy kraeved: Informatsionnyy vestnik [Amur Local Historian: Newsletter]. Bla-goveshchensk, 1995, vol. 1(10), p. 3.

4. Losev A.V. Aleksandr Ivanovich Matyushenskiy (Polemicheskie zametki o novoyavlennom «klassike» amurskoy literatury). Losev A.V. Izbrannye trudy po literaturnomu kraevedeniyu Priamurya [Selected Works on Literary Studies of the Amur Region]. Blagoveshchensk, 2011, pp. 173–174.

(Monographs)

5. Makhonina S.Ya. Istoriya russkoy zhurnalistiki nachala XX v. [The His-tory of the Russian Journalism of Early 20th century]. Moscow, 2004, p. 5.

6. Berezhnoy A.F. K istorii otechestvennoy zhurnalistiki (konets XIX – nachalo XX v.) [On the History of Russian Journalism (Late 19th – Early 20th century)]. Moscow, 1998, p. 57.

7. Prudkoglyad T.V. Listaya pozheltevshie stranitsy...: K istorii periodiches-koy pechati Dalnego Vostoka Rossii (1865 – 1917) [Thumbing Yellowish Pages …: On the History of Periodicals in Russia’s Far East (1865 – 1917)]. Vladivo-stok, 2000, pp. 212–224.

8. Zhirkov G.V. Istoriya tsenzury v Rossii XIX – XX vv. [The History of Censorship in Russia in the 19th – 20th centuries]. Moscow, 2001, pp. 190–191.

Author, Abstract, Key words

Vadim L. Agapov – Candidate of History, Senior Lecturer, Far Eastern Fed-eral University (Vladivostok, Russia)

windrace@nm.ru

The article based on the documents of the Russian State Historical Archive of the Far East deals with the confrontation between the Vice-Governor of the Amur Region A.G. Chaplinskiy and journalist A.I. Matyushenskiy. The scandal happened on the eve of the First World War in the city of Blagoveshchensk. It resulted in undermining the vice-governor’s spotless reputation, on the one hand, and the journalist’s notoriety, on the other. In the focus is the operation of the bureaucratic mechanism striving to protect the high official’s reputation in the new legal conditions caused by the revolution of 1905. It concludes that in this period the printed word became an effective means of influencing the bod-ies of power. The attempts of bureaucracy to restore the censorship regime, can-celed in 1905, failed. Despite the threat of fines and imprisonment journalists and editors were increasingly involved in the discussion of socially significant

162 163

problems forming public opinion. They became a force the bureaucracy had to reckon with.

Russian Empire, Amur region, Amur Governorship-General, Amur oblast, the city of Blagoveshchensk, bureaucracy, corruption, periodicals, the newspa-per “Amur pioneer”, journalism, A.G. Chaplinskiy, A.I. Matushanskiy

У КНИЖНОЙ ПОЛКИBOOK REVIEWS

Н.Г. Кац

РУССКАЯ АРМИЯ В КАРПАТСКОЙ ЗИМНЕЙ КАМПАНИИ 1915 г.:

НЕИЗВЕСТНЫЕ ДОКУМЕНТЫ И НОВЫЕ ОЦЕНКИ В КНИГЕ АМЕРИКАНСКОГОИСТОРИКА Г. ТУНСТАЛЛА

N. Kats

The Russian Army in the Carpathian Winter Campaign of 1915:The Unknown Documents and New Estimates

in the Book by American Historian Graydon A. Tunstall

Отмечаемый в этом году 100-летний юбилей начала Первой мировой войны, как и подготовка к предстоящему в следующем году 70-летию окончания Второй мировой войны вызвали значи- 70-летию окончания Второй мировой войны вызвали значи-летию окончания Второй мировой войны вызвали значи-тельный интерес среди гуманитариев разных специальностей и разных стран. Новые исторические исследования, произведения художественной литературы, пьесы на сценах театров мира, му-зыкальные произведения – трудно даже перечислить все возмож-ные направления в гуманитарном и художественном творчестве, авторы которых пытаются выразить свое восприятие этих траге-дий в истории человечества. Школы и университеты практически во всех странах мира предлагают студентам специальные курсы и программы по углубленному изучению истории мировых войн. Первая мировая война – или, как ее было принято называть в России, Великая война – во многом сформировала всю историю ХХ в., а следовательно и тот мир, в котором мы живем сегодня. Многие, если не все важнейшие события мировой, в том числе и российской истории, корнями своими уходят к событиям, начало которым поло-жил выстрелы, произведенные в Сараево Гаврилой Принципом 28 июня 1914 г.

К сожалению, 100-летний юбилей Первой мировой войны совпал с небывалым за последние 25 лет ростом напряженности в мире. Усиление конфронтации на международной арене – особен-но между Россией и США, ведущими державами XХI в. – возроди-I в. – возроди- в. – возроди-ло, казалось бы, забытую риторику времен Холодной войны. Более

164 165

того, в средствах массовой информации, в частности в Интернете, уже открыто дискуссируются Новая Холодная война между Россией и Западом, встречаются даже леденящие прогнозы возможно пред-стоящей Третьей мировой войны.

Хорошо известно, как легко началась Первая мировая война и какие трагические последствия она имела для судеб цивилизации. Даже близкие родственные связи между имперскими домами Рос-сии, Германии, Австро-Венгрии и Англии не смогли охладить воен-ного пыла тех, кто рвался к осуществлению своих безумных планов.

В этой связи важнейшая задача историков, особенно россий-ских и американских, состоит сейчас в том, чтобы дать правильную, объективную оценку истоков и исторических событий Первой ми-ровой войны, особенно ее начального периода. Думается, что реше-ние этой, в общем-то непростой, задачи внесет свой вклад в поиск выхода из сегодняшней конфронтации на политическом и идеологи-ческом фронтах. Выход в свет новых исторических трудов и переиз-дание старых позволяют надеяться на это1.

Одним из важнейших эпизодов начального периода Первой ми-ровой войны стала зимняя кампания 1915 г. в Карпатах. Эта кам-пания по своим бессмысленным жертвам и потерям является наи-более трагической страницей войны. Вот почему многие историки сравнивают ее со Сталинградской битвой. Карпатская кампания зимы 1915 г. в то же время стала наглядным примером того, к ка-ким трагическим последствиям может привести неэффективность военного командования. В этом еще раз убеждаешься, знакомясь с документами, содержащимися в недавно опубликованной моногра-фии американского историка Грэйдона Тунсталла «Кровь на Снегу: Карпатская зимняя война 1915 г.»2. Автор ввел в научный оборот новые, ранее нигде не использованные документы, хранящиеся в коллекциях военных архивов Австрии и Венгрии. Эти документы позволяют раскрыть основные моменты и многие яркие детали бо-евых действий русской императорской армии на Восточном фронте Первой мировой войны с осени 1914 до ранней весны 1915 гг.

Еще до начала войны как российские, так и западно-европейские стратеги рассматривали Карпатские горы только как зону, через ко-торую армии, в случае необходимости, должны будут двигаться и маневрировать в направлении к полям сражений. Никто не мог предвидеть, что Карпатские горы станут одним из наиболее важных плацдармов, на котором будет решаться судьба Восточного фронта. Для русской армии контроль над Галицией, которая простиралась за пределы Карпатских хребтов и через которую протекали три важ-ные водные артерии – Днестр, Молдова и Черемош, – представлял особый стратегический интерес. К тому же было хорошо известно, что Австро-Венгерская империя не уделяла достаточного внимания развитию отдаленных от политических центров империи регионов,

и, как результат, Галиция, не имела ни хороших дорог, ни разви-той железнодорожной сети. Вот почему в ходе Карпатской капании зимы 1915 г. контроль над пятью главными горными перевалами (Вышковский, Лупковский, Бескидский, Ужокский и Дукельский) сыграл особо важную роль. Так, Дукельский перевал, шириной око-ло 40 км и протяженностью в 60 км, обеспечивал русские армии всем необходимым для наступательных операций, в то время как потеря австро-венграми контроля над Ужокским перевалом, захва-ченным в январе 1915 г. русской армией, лишила австро-венгерские войска как возможности быстрого маневрирования, так и доставки необходимых резервов и боеприпасов на фронт.

Карпатский горный хребет, аркой простирающийся на севе-ро-западе от Чешской Республики к Словакии, Польше, Венгрии и на западе к Румынии и, наконец, на юге к Сербии, оставит устраша-ющие воспоминания в памяти тех немногих, кто выстоит и уцелеет осенью 1914 г. и зимой 1915 г. Г. Тунсталл полагает, что кампания в Карпатах стала антитезой окопной войне на Западном фронте. Тя-желые климатические условия, включая проливные дожди осенью и снежные заносы и оледенения зимой, не оставляли воюющим сто-ронам времени для отдыха. Легочные и кишечные заболевания, эпи-демии холеры, массовые случаи обморожения выводили из строя и убивали тысячи солдат и офицеров. С ноября 1914 г. по апрель 1915 г. не только вершины Карпат, но и все горные перевалы оста-вались заваленными снегом. Снабжение армий продовольствием и боеприпасами, эвакуация раненых и больных как и любое передви-жение через покрытые льдом и снегом горные хребты и перевалы и, особенно, наступления на широком фронте, зачастую требовали нечеловеческих усилий. К тому же, ежедневная рутина, требовав-шая очистки дорог и перевалов от снега и ремонта поврежденных неприятелем укреплений, физически и морально ослабляла участ-ников кампании.

Новые архивные документы позволяют говорить и о том, что тяжелые климатические и географические условия кампании спо-собствовали развитию боевых и посттравматических стрессов во всех армиях, сражавшихся в Карпатах. Нередко люди «уходили в себя», им было чрезвычайно трудно общаться с теми, кто был ря-дом, кто прошел через то же горнило боевого опыта. Недостаток сна, как следствие тяжелых условий, особенно зимой, когда солдаты ночами старались не заснуть, чтобы избежать обморожения, также способствовал дальнейшей психологической травме3.

В Карпатской зимней кампании человеческий фактор сыграл, конечно, решающую роль. Здесь, в Карпатах, за сражавшимися ар-миями трех держав стояли две диаметрально противоположные во-енные стратегии. Носителем первой был военный теоретик, началь-ник генерального штаба австро-венгерских войск генерал Франц

166 167

Конрад фон Гетцендорф. Еще в самом начале войны генерал решил сосредоточить около 40 % австро-венгерской армии для наступле-ния на Сербию с целью раздавить ее. Однако вступление в войну России серьезно осложнило выполнение первоначальных планов: война с Россией была невозможна без военной помощи и поддержки со стороны Германии. Тем не менее, сама мысль об этом вызывала отвращение у Гетцендорфа. Вот почему мобилизация австро-вен-герской армии была произведена таким образом, чтобы обеспечить значительную концентрацию сил против численно превосходивших русских армий. Несмотря на все попытки, австрийскому военному командованию так и не удалось решить задачу обеспечения регуляр-ных войск, и в первую очередь пехоты, артиллерийской поддержкой. Слабая артиллерия австро-венгерской армии, хронические перебои в снабжении частей снарядами, как и неумелый ремонт орудий и прочего оборудования – все вместе взятое, вкупе с экстремальными погодными условиями, способствовало неудачам в осуществлении стратегических планов австро-венгерского командования.

Как показано в книге Г. Тунсталла, осенью 1914 г. перед Гет-цендорфом встали две серьезные задачи: любой ценой предотвра-тить вторжение русской армии в Венгрию и в тоже время деблоки-ровать крепость Перемышль с гарнизоном, насчитывавшим около 120 000 человек, осажденную русской армией. Гетцендорф испыты-вал давление со стороны императора Франца Иосифа, который, как известно, настаивал на скорейшем освобождении крепости, и когда после долгой осады 22 марта 1915 г. крепость была взята русской армией, император рыдал4.

К концу 1914 г., игнорируя протесты союзника, кайзеров-ской Германии, и не прислушиваясь к мнениям других генералов, Хетхцендорф принял решение начать наступательную операцию в Карпатских горах, несмотря на необходимость обеспечить поредев-шие ряды своих армий новыми подкреплениями и боеприпасами, и даже не дав солдатам возможности хотя бы немного отдохнуть. Та-ким образом, коренным недостатком всей стратегии Хетхцендорфа была ее несовместимость с реальной ситуацией и состоянием дел в австро-венгерских армиях. Эта стратегия апеллировала только к наступательным действиям и, как результат, вела к экстремальным потерям, которые, конечно, можно было бы избежать.

Командующий армиями русского Юго-Западного фронта ге-нерал Николай Иудович Иванов был полной противоположностью Францу Конраду фон Гетцендорфу. Он трезво оценивал реальное положение вещей и хорошо понимал, что его армии, численно пре-восходившие противника и обладавшие большей по количеству и значительно более передовой артиллерией, имеют стратегическое превосходство. И чтобы добиться даже минимального прогресса, противнику необходимо будет осуществить долгие и изнуряющие

переходы с тем, чтобы нанести удары по флангам российских ар-мий. Старательно избегая окружений, а иногда и отступая в послед-ний момент, Н.И. Иванов всегда заботился об укреплении передовых оборонительных позиций своих армий. В то же время генерал хоро-шо понимал, что скорейшая атака против армий Австро-Венгрии, до того как подоспеют более передовые кайзеровские армии, в слу-чае успеха, стимулирует правительства Италии и Румынии вступить в войну на стороне Антанты и откроет российским армиям дорогу на Венгрию. Успех наступления в Карпатах поможет обеспечить и вторжение на территорию Германии.

Еще 13 ноября 1914 г. Ставка верховного главнокоманду-ющего потребовала от Н.И. Иванова подготовить и представить детальную оценку ситуации на Карпатском участке фронта и объ-яснить, почему необходимо срочно посылать туда подкрепления. Вопреки решению, принятому на встрече высшего командного со-става русской армии 17 января 1915 г. в польском городке Седльце, о начале наступательных операций против Германии, Н.И. Иванов сосредоточил внимание на подготовке к оборонительной операции в Карпатах, чтобы обеспечить все необходимые условия для насту-пления на Венгрию. (После окончания войны многие русские гене-ралы обвиняли Н.И. Иванова в том, что он своим решением не дал возможности прорыва и победы на германском фронте)5.

Анализируя Карпатскую кампанию, автор рассматривает ее по основным периодам. Таковых он выделяет четыре. Прежде всего, подготовительный период (ноябрь – декабрь 1914 г.), когда стороны готовились к наступательным операциям и обороне. Далее – второй период (2–3 января – начало февраля 1915 г.), который знаменовался провалом первой наступательной операции австро-венгерских ар-мий в Карпатах. Третий период (27 февраля – середина марта 1915 г.), когда, впервые с начала войны в Карпатах, генерал Хетхцендорф, благодаря мобилизации резервистов, смог сосредоточить силы, пре-вышающие численность русских армий и начать второе наступле-ние на Карпатском фронте, однако неподготовленность резервистов, стратегические ошибки Хетхцендорфа, как и боевые качества и так-тика русских армий вкупе с тяжелыми горно-климатическими усло-виями привели к провалу наступления. Наконец, последний, четвер-тый, период, с конца марта 1915 г., который начался взятием русской армией крепости Перемышль, началом продвижения в направлении Венгрии и закончился Горлицко-Тарновской операцией (Горлицкий прорыв) в июне 1915 г., в результате которой, благодаря численному превосходству австро-немецких войск и тактическим ошибкам ге-нерала Н.И Иванова, был прорван русский фронт и все успехи Рос-сийских армий в Карпатской кампании были сведены практически на нет6.

Все три наступательных операции против русских армий

168 169

Юго-Западного фронта, которые габсбургское командование осу-ществляло в ходе Карпатской зимней кампании, имели одну общую характеристику: они были недостаточно подготовлены и продуманы в процессе планирования; не было сделано даже попытки создания значительного перевеса сил в районах предстоящего наступления и, наконец, всегда ощущался недостаток резервных войск, необходи-мых для того, чтобы закрепить даже небольшие победы на фронте.

Новые документы, найденные Г. Тунсталлом в австрийском и венгерском военных архивах позволили осветить многие еще до конца не изученные стороны Карпатской кампании. Так, стало ясно, что одной из причин неудач австро-венгерских армий в Карпатах в январе–феврале 1915 г. явилась политическая неблагонадежность резервистов. Многие чешские, румынские и украинские резерви-сты, под влиянием антивоенной и анти-австрийской пропаганды, дезертировали с поля боя или, как в случае с солдатами чешского 28-го пехотного полка, состоявшего в основном из жителей Праги, неоднократно пропускали через свои позиции русских солдат, даже не сделав единственного выстрела. За исключением Брусиловского прорыва летом 1916 г. как и последних месяцев войны, пожалуй, не было еще других случаев, когда бы представители славянских на-родов в армии противника так приветствовали и помогали русским солдатам, как это имело место во время Карпатской кампании зимы 1915 г. Автор даже говорит об открытой симпатии солдат славян-ского происхождения, видевших в Габсбургской монархии врага и поработителя славян, к русским7. Поэтому неудивительно, что ав-стро-венгерские войска, дислоцированные в районах с преоблада-ющим славянским населением, были вовлечены в параноидный по-иск и наказание шпионов и, как результат, сотни мирных жителей, объявленных «пособниками врага», были обвинены в шпионаже и повешены.

В ходе второго периода войны в Карпатах, в связи с огром-ными людскими потерями и прибытием новых резервистов, про-шедших лишь короткую подготовку, часто с деревянным ружьем, многие австро-венгерские солдаты были переведены из полков, по-строенных на традиционном территориальном принципе, позволяв-шем солдатам одной языковой группы быть вместе, в новые полки, объединявшие представителей разных национальностей. Это поли-тика, как показано в исследовании Г. Тунсталла, также имела вред-ные последствия для австро-венгерской армии: десятки языков, на которых говорили солдаты, в боевой обстановке вели к непонима-нию приказов офицеров и, зачастую, к панике. Нередко целые ба-тальоны переходили на сторону русских. Многие чешские солдаты, перебежавшие к русским, служили в разведке русских армий и, в свою очередь, обращались с призывами к товарищам дезертировать и переходить на сторону России8.

Зачастую неумелое использование новейших средств связи, прежде всего радио, вело к разгадыванию планов противника. Так, немецкому командованию на Восточном фронте удалось подслушать через радиосвязь важную информацию касательно планов русского командования о готовящемся наступлении на германском фронте и о создании новой армии на юге, у границ Германии. Немедленной реакцией германского главнокомандования было решение о насту-плении с целью нейтрализовать вновь созданную 10-ю русскую ар-мию, вынудило ее отступить и позволило немцам нанести удары по флангам русских войск. Тем временем Ставка главковерха приняла решение об усилении тех флангов 1-й армии, которым угрожал не-мецкий прорыв, и 1 марта 1915 г. она начала успешное наступление против группы немецких войск, вынудив их спешно побросать свои позиции9.

Раскрывая роль человеческого фактора, Г. Тунсталл исполь-зовал новые материалы, освящающие героизм и благородство рус-ских солдат. Так, действовавшая в составе австро-венгерской ар-мии венгерская дивизия Хонведа отличалась особой жестокостью. Правилом для солдат этой дивизии было не проявлять жалости к противнику, не брать, а убивать пленных. Вот почему на участках фронта, где только появлялась эта дивизия, столкновения с ней всег-да носили ожесточенный характер, а исход сражений и стычек в ко-нечном итоге зависел от того, кто победил в рукопашной. Зная это, русские солдаты никогда не сдавались дивизии Хонведа. И даже тог-да, когда враг проникал в их траншеи, борьба шла до конца, пока по-следний русский солдат не погибал в рукопашной схватке10. Тем не менее, благодаря новым архивным изысканиям, стало известно, что в одном из сражений марта 1915 г. русской армии все-таки удалось окружить основные позиции этой дивизии.

Повседневная военная обстановка на Карпатском фронте зависела от многих, зачастую самых простых факторов: таких как обеспечение солдат чистой одеждой, возможностью помывки, снаб-жение провиантом и т.д. Новые архивные материалы позволили, в частности, узнать и о том, как австро-венгерская армия из-за отсут-ствия мер санитарно-гигиенического контроля постоянно страдала от массовых инфекционных заболеваний. Солдаты и офицеры мно-го месяцев не имели возможности помыться и даже сменить нижнее белье. Снабжение продовольствием было также более чем неудов-летворительным и было возможным только в ночное время. Русские солдаты часто знали имена кашеваров и разносчиков пищи на пере-довых линиях противника, а русские снайперы никогда не стреля-ли в тех австро-венгерских солдат, которые доставляли провиант на передовые позиции11.

И еще один малоизвестный факт ярко характеризует рус-ских солдат-участников Карпатской кампании: в драматические

170 171

дни осады Перемышля, в Пасхальное воскресенье 1915 г., безоруж-ные русские солдаты с пасхальными подарками перелезли в окопы габсбургских войск, чтобы поздравить противника с католической Пасхой. Благодарные австро-венгерские солдаты, в свою очередь, поздравили русских солдат с православной пасхой12. Сведения о «пасхальных братаниях», заметим, появились и в современной рос-сийской историографии13.

В целом, как показано в новой книге американского истори-ка, все попытки Габсбургской империи осуществить прорыв на Кар-патском фронте в январе–апреле 1915 г. разбились в первую очередь о героизм и самопожертвование русских солдат и офицеров. Архив-ные материалы свидетельствуют и о том, что генерал Хетхцендорф явно недооценил как способности русского командования быстро и эффективно парировать все его тактические приемы, так и значи-тельно более высокую выживаемость и приспособляемость русских солдат к зимним условиям в Карпатах. В защиту генерала, вероятно, можно сказать то, что, планируя кампанию, Хетхцендорф не имел никакой исторической модели, никакого прецедента, который бы служил индикатором потенциальных ужасающих последствий его решения. Одним из результатов кампании, ее величайшей трагедией стали психологическая и физическая травмы, через которые прошли все те, кто выжил, независимо от того, на чьей стороне они воевали.

В центр своей стратегии австро-венгерское командование поставило оборону крепости Перемышль. Документы, хранящиеся в австрийском военном архиве, позволили по-новому оценить дра-матические моменты осады крепости русской армией. Первая осада крепости, гарнизон которой, как уже отмечалось выше, насчитывал около 120 000 человек, закончилась неудачей. Под натиском свежих австро-венгерских войск осаждавшие отступили от крепости. Одна-ко провал австро-германского наступления в ходе Варшавско-Иван-городской операции и последовавшее отступление австро-венгров, создали условия для новой осады крепости русскими войсками. Крепость Перемышль в военно-техническом отношении значитель-но отставала от требований, предъявляемых временем. Австро-Вен-герская империя не желала тратить средства на ее укрепление. Так, артиллерийские орудия, которыми защищали себя осаждавшиеся, считались антикварными. Тем не менее, крепость, о которой в Вене до войны, вероятно, знали не многие, неожиданно выросла до мас-штабов, символизирующих восточный бастион Австро-Венгерской империи. Значение обороны этой крепости, ставшей так неожидан-но национальным символом, особенно возросло после провала опе-рации против Сербии на Балканах в сентябре 1914 г.

Хетхцендорф и его армии делали неоднократные попытки снятия русской блокады с крепости, но все они были тщетны. Обо-ронявшиеся страдали не столько от русской артиллерии и снайпе-

ров, сколько от недостатка продовольствия и, как результат, начав-шегося голода и массовых эпидемий инфекционных заболеваний. Архивные документы позволяют проследить в деталях, как Хет-хцендорф контролировал жизнь обороняющихся. Так, он давал ди-рективы коменданту цитадели, когда и в каком количестве убивать лошадей, чтобы максимально продлить оборону, используя конину и фураж, предназначенный для лошадей, на питание оборонявших-ся, находившихся в крепости военнопленных и оставшихся еще в живых жителей города.

К началу января 1915 г. уже не было надежды освободить крепость. Тем временем русская армия, не теряя времени, постро-ила железнодорожную магистраль вокруг цитадели, которая в бу-дущем позволила им легко подавлять любую попытку прорыва из крепости. Русские также укрепили и свою оборонительную линию вокруг Перемышля на случай попыток противника прорваться к крепости и снять блокаду. К примеру, одна из таких попыток, за-кончившаяся позорным провалом, была сделана уже 11 января 1915 г. Она показала, согласно официальной австрийской историографии, «жесточайшую глупость» тех, кто ее организовал и направлял14. 24 января И.И. Иванов доносил в Ставку главковерха о новых попыт-ках противника прорваться к крепости и затребовал свежие резервы для укрепления своих флангов15.

Как показывают сохранившиеся интендантские отчеты, най-денные и введенные в научный оборот Г. Тунсталлом, уже к началу марта продовольствие в крепости было на исходе16. К тому же рус-ская артиллерия почти безостановочно обстреливала цитадель. К 14 марта, когда русской армии удалось значительно ослабить оборону крепости на участке На-Гарош, австрийское командование приказа-ло коменданту крепости сделать все необходимое для успеха реша-ющей попытки прорыва из крепости, которая была назначена на 19 марта. Однако эта отчаянная попытка, благодаря мужеству осаждав-ших, провалилась, а в ответ последовала новая атака русской армии против бастионов крепости. 20 марта пушки крепости выпустили последние остававшиеся снаряды в сторону атакующих. По прика-зу коменданта, солдаты крепости бросили в реку ружья и начали уничтожать все, что противник мог бы использовать после взятия крепости17.

22 марта 1915 г. крепость Перемышль сдалась русской ар-мии. Сделав оборону крепости стержнем всей кампании в Карпатах зимой 1915 г., австро-венгерская армия, согласно опубликованным цифрам, потеряла по крайней мере 800 000 человек. Эти огромные потери в шесть раз превышали число осажденных в цитадели, ко-торых пытались освободить. С момента падения крепости престиж австрийской военной доктрины и армии Австро-Венгрии в Европе упал. В то же время кайзеровская Германия смогла взять под кон-

172 173

троль командные рычаги в руководстве австрийской военной маши-ной. Карпатская зимняя кампания 1915 г. стоила Российской империи более 1 млн жизней18. Тем не менее, и кайзеровскому правительству Германии и императорскому правительству Австро-Венгрии стало очевидным, что победить Российскую империю практически невоз-можно. В этой связи вероятно, лучшей оценкой тактики и страте-гии русской армии на Карпатском фронте зимой 1915 г. стали слова министра иностранных дел Австро-Венгрии Стефанa Бурианa фон Райежa o том, что «в ближайшем будущем Россия непобедима»19.

Примечания

1 Clark C. The Sleepwalkers: How Europe Went to War in 1914. N.Y., 2014; Reynolds D. The Long Shadow: The Legacies of the Great War in the Twentieth Century. N.Y., 2014; MacMillan M. The War That Ended Peace: The Road to 1914. N.Y., 2014; Wawro G. A Mad Catastrophe: The Outbreak of World War I and the Collapse of the Habsburg Empire. N.Y., 2013; Hart P. The Great War: A Combat History of the First World War. Oxford University Press (USA), 2013; Philpott W. War of Attrition: Fighting the First World War. N.Y., 2014; Buttar P. Collision of Empires: The War on the Eastern Front in 1914 (General Military). Westminster (Maryland), 2014; Lloyd N. Hundred Days: The Campaign That Ended World War I. N.Y., 2014.

2 Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Law-rence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, 270 p.

3 Ibidem. P. 4–5.4 Ibidem. P. 180, 212.5 Ibidem. P. 35–36.6 Ibidem. P. 25–27.7 Ibidem. P. 34.8 Ibidem. P. 182.9 Ibidem. P. 120–125.10 Ibidem. P. 142–143.11 Ibidem. P. 151. 12 Ibidem. P. 158.13 Асташов А.Б. Братания на Русском фронте Первой мировой войны //

Новый исторический вестник. 2011. № 2(28). С. 31–32. 14 Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. P.

50.15 Ibidem. P. 76.16 Ibidem. P. 156.17 Ibidem. P. 95, 166, 175, 179.18 Ibidem. Р. 12.19 Ibidem. P. 175.

Автор, аннотация, ключевые слова

Кац Наум Григорьевич – профессор Карнеги–Меллон университета (Питтсбург, США)

kats@andrew.cmu.edu

В статье в контексте современной историографии Первой мировой войны дается оценка монографии американского историка Г. Тунсталла “Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915” (Lawrence (Kansas), 2010). Монография анализируется и высоко оценивается прежде всего с точки зрения новизны источниковой базы. Г. Тунсталл выявил в военных архивах Австрии и Венгрии и впервые ввел в научный оборот документы, которые ранее не были известны историкам. Эти уникальные документы рассказывают об участии русской армии в зимней кампании 1915 г. в Кар-патах, ее операциях против войск Австро-Венгерской империи. Большая ценность этих документов состоит в том, что они дают представление о разнообразных факторах, которые обеспечили превосходство русской ар-мии над ее противниками на Восточном фронте зимой 1915 г.

Первая мировая война, Восточный фронт, русская армия, Юго-Запад-ный фронт (русской армии), Австро-Венгерская армия, Карпатская кампа-ния замы 1915 г., крепость Перемышль, генерал Н.И. Иванов, генерал Ф.К. фон Гетцендорф, историография, Г. Тунсталл

References

(Articles from Scientific Journals)

1. Astashov A.B. Brataniya na Russkom fronte Pervoy mirovoy voyny. Novyy istoricheskiy vestnik, 2011, no. 2(28), pp. 31–32.

(Monographs)

1. 2. Clark C. The Sleepwalkers: How Europe Went to War in 1914. N.Y., 2014, 736 p.

2. 3. Reynolds D. The Long Shadow: The Legacies of the Great War in the Twentieth Century. N.Y., 2014, 544 p.

3. 4. MacMillan M. The War That Ended Peace: The Road to 1914. N.Y., 2014, 784 p.

4. 5. Wawro G. A Mad Catastrophe: The Outbreak of World War I and the Collapse of the Habsburg Empire. N.Y., 2013, 472 p.

5. 6. Hart P. The Great War: A Combat History of the First World War. Oxford University Press (USA), 2013, 522 p.

6. 7. Philpott W. War of Attrition: Fighting the First World War. N.Y., 2014, 416 p.

174 175

7. 8. Buttar P. Collision of Empires: The War on the Eastern Front in 1914 (General Military). Westminster (Maryland), 2014, 488 p.

8. 9. Lloyd N. Hundred Days: The Campaign That Ended World War I. N.Y., 2014, 400 p.

10. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, 270 p.

11. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, pp. 4–5.

12. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, pp. 180, 212.

13. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, pp. 35–36.

14. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, pp. 25–27.

15. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, p. 34.

16. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, p. 182.

17. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, pp. 120–125.

18. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, pp. 142–143.

19. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, p. 151.

20. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, p. 158.

21. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, p. 50.

20. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, p. 76.

20. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, p. 156.

20. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, pp. 95, 166, 175, 179.

20. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, p. 12.

20. Tunstall G. Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915. Lawrence (Kansas), University Press of Kansas, 2010, p. 175.

Author, Abstract, Key words

Naum G. Kats – Professor, Carnegie Mellon University (Pittsburgh, USA)kats@andrew.cmu.edu

This article evaluates, in the context of modern historiography of World War

I, the book “Blood on the Snow: The Carpathian Winter War of 1915” (Law-rence (Kansas), 2010) by the American historian Graydon A. Tunstall. The author examines and appraises the publication as a novel resource. Graydon A. Tunstall discovered at the Austrian and Hungarian War Archives previously unknown documents which he used to introduce a new line of historical analy-sis. These unique materials tell the story of Russian Army’s involvement in the Carpathian Winter Campaign of 1915 and its actions against the troops of the Austrian-Hungarian Empire. The great value of these documents lies in the fact that they paint a picture of the different factors that gave the Russian Army an advantage over its opponents on the Western Front in the winter of 1915.

World War I, Eastern front, Russian army, South-Western front (of Rus-sian army), Austro-Hungarian army, Carpathian campaign of winter of 1915, fortress Przemysl, General N.I. Ivanov, General F.K. von Hetzendorf, historiog-raphy, Graydon A. Tunstall

Научное издание

Новый исторический вестник

Компьютерная верстка А.В. Надточенко

Лицензия ИД № 00843 от 25.01.2000Свидетельство о регистрации СМИ № 77-7347

от 19 февраля 2001 г.Подписано в печать 17.06.2014

Формат 60х90/16Гарнитура Times New Roman

Печать офсетная. Усл. печ. л. 11Тираж 1 500 экз.

Издательство Ипполитова117513, Москва, Ленинский пр-т, д. 135, корп. 2

Телефон (495) 970-72-63E-mail nivestnik@yandex.ru

Сайт www.nivestnik.ru