Моро ton Нико и»! Михаилович - Концептуализация ... · ных...

М оро ton Н и ко и»! М и х а и л о в и ч -K fc H .IH .lH l и стори ческих и а > * .

ШТУЧНЫЙ СОфуЛНИ* лаборатории и стер и и Ю ж ной С и би ри И нститута ж ш ю п ш ч с я о к я ( и й н р е ш т о отделен ия РАН.Аитор боосс 50 ия>чных риСкн О б Ч1АГП» научны х и к тср еео ь - теорстчч сски с и м стсю азотичсстак I X p o d t C M U 1 П > Ж И В и российской Ш Ш И Л Н Ш 1 И И .

Н. М

. М

ороз

ов

Кон

цепт

уали

заци

и ис

тори

ческ

ого

знан

иио

росс

ийск

ой

циви

лиза

ции

на ру

беж

е X

X-X

XI

вв. Н. М. Морозов

Концептуализация исторического знания

о российской цивилизации на рубеже XX-XXI вв.

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ

ИНСТИТУТ ЭКОЛОГИИ ЧЕЛОВЕКА

Н.М. Морозов

КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО

ЗНАНИЯ О РОССИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

НА РУБЕЖЕ XX-XXI ВВ.

Кемерово Издательство «Практика»

2014

УДК 94 (571.1): 332.021.8 ББК 63.3 М 64

Утверждено к печати ученым советом Института экологии человека СО РАН Тематический план выпуска изданий СО РАН на 2014 г., № 97

Работа выполнена в рамках научной программы СО РАН:X.104.2. «Историческое развитие Сибири в составе Российского государ

ства: роль традиций и новаций»,Проект X.104.2.8. «Развитие Кузнецкого края в составе Российского госу

дарства в XVII-начале ХХ вв.».

О т в е т с т в е н н ы й р е д а к т о р доктор исторических наук, проф. И. Ю. Николаева

Рецензенты:доктор исторических наук, проф. Б. Г. Могильницкий

доктор исторических наук, проф. О. И. Ивонина доктор исторических наук, проф. М. В. Казьмина

Морозов Н. М.Концептуализация исторического знания о российской ци

вилизации на рубеже XX-XXI вв. / Н. М. Морозов. - Кемерово: Изд-во «Практика», 2014. - 401 с.

ISBN 978-5-86338-069-8В книге представлен историографический анализ проблемы концептуализации системы

исторического знания о российской цивилизации, сложившейся в отечественных науках об обществе в последние четверть века. Рассмотрены подходы к определению ключевых понятий, к выбору для исследований эпистемологических оснований. Анализу подвергнуты идеи, раскрывавшие сущность пространства и времени российской цивилизации, выделены особенности комплектации цивилизационного подхода. Определены стратегии изучения этнического менталитета, разработана структура ментального поля русских, прошедшая экспертизу на примере историографических источников, в которых отложились авторские интерпретации устойчивости мобилизационного типа развития российского общества и державности - идеализированной модели государственной власти.

Для специалистов, интересующихся проблемами методологии исторического знания, теорией и историей российской цивилизации.

ББК 63.3ISBN 978-5-86338-069-8

© Институт экологии человека СО РАН, 2014 © Морозов Н. М., 2014

Предисловие 3

Светлой памяти моим родителям: Морозову Михаилу Илларионовичу и

Морозовой (дев. Рубанниковой) Варваре Ивановне,посвящается

ПРЕДИСЛОВИЕ

Значительным событием для отечественных обществоведов в 1980-е гг. стало знакомство с антропологической проблематикой, открывшей собой новый этап наращивания и упорядочения системы исторического знания о российской цивилизации. В своё время процесс его формирования, активно развивавшийся благодаря научному творчеству Н. Я. Данилевского, В. О. Ключевского, Л. И. Мечникова и других русских мыслителей XIX в., после событий 1917 г. был продолжен евразийцами, Н. А. Бердяевым и П. А. Сорокиным, работавшими в условиях эмиграции.

К концу XX в. существенные изменения в мировом политико-экономическом пространстве, обусловленные глубоким кризисом бывшего СССР и распадом социалистического лагеря, привели к росту самосознания входивших в его состав народов, к пониманию существующей между группами стран (именуемых, согласно традиции немецкой науки1, локальными цивилизациями), дистанции не только в экономикотехнологическом плане, но и различий культурно - психологического свойства.

В исторических науках были преодолены идеологические барьеры и господство формационной теории. В обстановке теоретического плюрализма стали множиться идеи, методологические подходы, претендовавшие на объяснение специфики российской цивилизации и особенностей её институтов. В результате с конца 1980 по 2010 г. историографическую нишу указанной проблематики пополнили более сотни монографий, около 200 диссертационных исследований и тысячи статей,

1 Ионов И. Н. Цивилизация: эволюция смыслового содержания понятия и его литературного контекста // Проблемы истории познания. Отв. ред. К. В. Хвостова. - М.: ИВИ РАН, 2002. - С. 53 - 61.

4 Концептуализация знаний о российской цивилизации на рубеже XX-XXI вв.

разнообразных по теоретической оснастке, драматургии и форме изложения.

В этой связи назрел анализ состояния концептуализации исторического знания о российской цивилизации. Актуальность исследования предопределена многочисленными и надо сказать не безуспешными примерами использования элементов цивилизационного подхода, в которых в синтезе с социокультурным подходом и формационной методологией в её различных стадиальных контекстах обществоведы стремились выразить психологическую обстановку и смыслы символического интерьера прошлых эпох, их влияние на свойства субъектов и качественную сторону процессов истории. Количество подобных работ существенно возросло во второй половине 1990-х гг. и в течение последующего десятилетия творческая активность авторов не снижалась.

Тем не менее вопрос о том, существует или нет теория локальной цивилизации для определённой группы специалистов во второй половине нулевых годов XXI в. оставался открытым, и это несмотря на широкое употребление в научном, политическом и на бытовом уровне соответствующей терминологии. По наблюдениям А. В. Гринёва и солидарного с ним И. В. Купряш- кина, данная «теория отдаёт схоластикой и зачастую используется для того, чтобы «продать» старые идеи тех же евразийцев, славянофилов, религиозных философов, геополитиков в новой, «цивилизационной» упаковке. В целом же можно с сожалением констатировать, что «расцвет» теории цивилизаций свидетельствует о серьёзном кризисе отечественного обществоведения на современном этапе его развития» 1.

Необходимость тщательно разобраться в структуре и понять эвристические возможности такого сложного аналитического инструментария, каким видится цивилизационный подход, следует из общего понимания единства и многообразия

1 Гринёв А. В. Развитие России и теория цивилизаций / / Мировая экономика и международные отношения. - 2009. - № 11. - С. 110; Купряшкин И. В. Методологический тупик цивилизационного подхода // Философия социальных коммуникаций. - 2009. - № 9. - С. 111 - 115.


мирового исторического процесса и в нём - неоднородности человечества, при взгляде на которое, образно представленным Л. Б. Алаевым, «с высоты спутника и, рассматривая его историю в масштабе тысячелетий, мы можем зафиксировать поступательное движение по вполне определённым этапам. Спускаясь ниже, мы видим разнообразные движения отдельных культур и цивилизаций, вписывающиеся в общемировой процесс или же направляющиеся в обратном направлении. Спускаясь ещё ниже, мы видим траектории движения отдельных обществ, социумов - совершенно уникальные, никто не может повторить траекторию другого. Каждый социум, чтобы не исчезнуть, должен избрать некий свой путь приспособления к мировой ситуации: сочетать свою идентичность с вызовами других социумов и цивилизаций»1. Уже непреложной истиной стала мысль о необходимости использования разнообразных исследовательских оптик в многоплановом познании российского исторического опыта, и в этой связи, как нам представляется, ф орм аци он н ы й , м одерни заци он н ы й , ц и ви ли зацион ны й, м ентальн ы й и другие ан али ти чески е ресурсы п озн ания общ ества долж ны работать в ди алогическом р е ж им е, и эти м етодологи чески важ н ы е каркасы о б р азую т теорети ч ескую осн ову для при бли ж ения к к о р ректн ой и н терпретаци и ф ен ом ен а локальн ой ц и ви л и зации. Об этом писал В. В. Согрин2, один из первых обозначивший проблему необходимости не противопоставления их друг другу, но напротив, синкретичного использования, без чего невозможен путь к историческому синтезу, а стало быть, продолжая его мысль - и к построению теории локальной цивилизации.

1 Алаев Л. Б. Мировой исторический процесс: единство в многообразии // Многофакторный подход к изучению истории как проблема методологии: круглый стол в Московском государственном областном университете. - М.: Изд-во МГОУ, 2012. - С. 15 - 16.2 Согрин В. В. Теоретические подходы к российской истории конца ХХ века // Общественные науки и современность. - 1998. - № 4. - С. 124.


Основные положения авторских идей и концепций изучаются нами в фокусе неоклассической модели историографического исследования, представленной сочетанием философских, общенаучных, предметных принципов, междисциплинарных подходов, конкретно-исторических методов, позволяющих достичь поставленной цели и решить намеченные задачи (в условиях дискуссионности проблемы комплектации цивилизационного подхода) в режиме критики и синтеза семантически эквивалентных идей и концепций, знаменующих собой «антропологический поворот» в социально-гуманитарных науках. Именно в его контексте (подчеркнём - включающем в себя и актуализированное в 1980-е г. знание о локальной цивилизации) междисциплинарность, как заключили О. М. Медушев- ская и О. С. Поршнева, стала характерной чертой исторического познания в современную эпоху, которая «требует выхода на более высокий, метадисциплинарный уровень, т.е. на уровень теории познания, эпистемологии»1.

Проблематика локальной, а в нашем случае российской цивилизации, включает ряд в настоящее время «трудных» тем, каждый раз напоминающих о себе историку, ставящему перед собой цель понять атмосферу изучаемого периода, интересующемуся настроениями масс, которые далеко не всегда представляли собой следствие материальных причин. Впрочем, сущность последних не выводится из самой себя, но в истоках обнаруживает психологическую субстанцию. Или, как точнее выразился Ю. П. Малинин, «психология... сопричастна всем формам жизни и их эволюции. Поэтому исторический синтез, то есть синтез исторических знаний, возможен благодаря тщательному, всестороннему изучению именно социальной психологии, поскольку она представляет собой ту стихию, где в

1 Медушевская О. М. Профессионализм гуманитарного образования в условиях междисциплинарности // Проблемы источниковедения и историографии. Материалы II Научных чтений памяти академика И. Д. Ковальчен- ко / Ред. С. П.Карпов. - М.: РОССПЭН, 2000. - С. 351; Поршнева О. С. Междисциплинарные методы в историко-антропологических исследованиях. - Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2005. - С. 39.


наиболее концентрированном виде соединились все особенности той или иной цивилизации»1 (выделено нами. - Н. М.).

В отечественной историографии одной из таких тем являлся этнический менталитет, изучение его проявлений во всех сферах жизнедеятельности, и это при отсутствии дефиниции ключевого понятия в виде образно-логической формулы, удобной для усвоения нашему современнику с традиционным ценностно-рациональным мышлением. Накопился определённый объём аналитики, презентующей менталитеты и ментальности в феноменологическом плане, которая требует систематизации в части теоретической обоснованности авторских суждений и включения корректно выражающих реальность в общую кон-

1 U Uфигурацию идей и теорий среднего уровня, организующих историческое познание специфики российской цивилизации.

В последние два десятилетия с ростом цивилизационного самосознания общество предъявляет заказ на более чёткие смысловые контуры в научном описании и обосновании своей специфики и связанных с ней перспектив отвечать вызовам современности. Наличествующая полисемантичность ключевой терминологии затрудняет диалог между различными социальными группами, озадаченными поиском собственной идентичности. Традиционная для историографической части работ типология дефиниций и краткий комментарий к ним уже не может удовлетворить специалиста, ориентирующегося на недвусмысленные формулировки, предпочитающего взамен расплывчатых контуров чётко выверенные концептуальные позиции как важное слагаемое научного творчества. Поэтому следует сопоставить сложившиеся семантические поля, что в свою очередь актуализирует поиск новых инструментов для анализа понятийного аппарата, для выделения смысловых фигур, оптимальных по соотношению между уровнем обобщения и содержанием.

1 Малинин Ю. П. Общественно-политическая жизнь позднесредневековой Франции X IV-X V века. - СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та , 2000. - С. 4 - 5 .


В рассматриваемый период в гуманитарных науках под влиянием антропологического, лингвистического и других «поворотов», а также в преодолении постмодернистского «вызова», существенно обогатилась теоретическая база и аналитический инструментарий. В работах Л. Б. Алаева, В. В. Алексеева, М. А. Барга, Ф. Н. Блюхера, А. Я. Гуревича, О. Г. Дуки, Г. И. Зверевой, И. Н. Ионова, А. А. Искендерова, И. Д. Ковальченко, В. А. Лекторского, Е. А. Мамчур, О. М. Медушевской, Л. А. Ми- кешиной, Б. Г. Могильницкого, И. Ю. Николаевой, Ю. С. Пиво- варова, А. В. Полетаева, Ю. А. Полякова, О. С. Поршневой, Л. П. Репиной, М. Ф. Румянцевой, Н. С. Розова, И. М. Савельевой, В. В. Согрина, В. С. Стёпина, А. И. Филюшкина, К. В. Хвостовой, Л. Р. Хут, З. А. Чеканцевой и многих других исследователей критический анализ сложившейся историографической ситуации в области гуманитарных наук сочетался с поиском новых методов изучения сверхсложной системы «человек». Весомым результатом явилась разработка методики полидисци- плинарного синтеза (И. Ю. Николаева)1 в рамках интердисциплинарной истории (Л. П. Репина)2. Тем самым перед научным сообществом открывались новые возможности в изучении внутренних механизмов жизнедеятельности локальных цивилизаций.

Одновременно отечественные историки: Е. В. Алексеева,А. Н. Боханов, М. М. Громыко, И. Н. Данилевский, В. П. Данилов, В. В. Колесов, П. В. Лукин, Л. В. Милов, Б. Н. Миронов, Н. В. Синицина, О. А. Сухова, И. Ф. Худушина, А. Л. Юрганов и многие другие, опираясь на верифицируемые знания об этапах российской истории и динамике развития социальных институтов, открывали возможности антропологического ракурса в понимании и объяснении механизмов их функционирования.

В работах А. С. Ахиезера, С. А. Бабушкина, В. Э. Багдасаря- на, А. О. Бороноева, К. К. Васильевой, В. П. Визгина,

1 Николаева И. Ю. Полидисциплинарный синтез и верификация в истории.- Томск: Изд-во Том. ун-та, 2010. - С. 45 - 98.2 Репина Л. П. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв.: социальные теории и историографическая практика. - М.: Кругъ, 2011. - С. 44.


А. А. Вилкова, Ю. А. Вьюнова, О. В. Гаман-Голутвиной,А. А. Горского, Л. Н. Гумилёва, Б. С. Ерасова, И. Н. Ионова, Б. И. Каверина, С. И. Каспэ, В. Ж. Келле, Я. А. Кеслера, Ю. Ф. Кожурина, Н. Г. Козина, И. В. Кондакова, Л. Г. Королёвой, С. Э. Крапивенского, Б. Н. Кузык, Э. С. Кульпина, В. А. Луб- ского, С. В. Лурье, Л. М. Марцевой, Н. Н. Моисеева, М. П. Мчедлова, М. М. Мчедловой, В. М. Найдыша, Л. И. Новиковой, Ю. В. Олейникова, И. Б. Орлова, И. Б. Орловой,A. С. Панарина, А. А. Пелипенко, И. А. Петровой, О. А. Платонова, О. В. Плебанек, Д. В. Полежаева, Ю. В. Попкова, О. С. Поршневой, Е. Б. Рашковского, Л. И. Семенниковой, О. А. Сергеевой, И. В. Следзевского, Н. В. Старостенкова,B. К. Трофимова, А. Я. Флиера, А. Г. Фонотова, К. В. Хвостовой, В. Л. Цымбурского, В. Ф. Шаповалова, Я. Г. Шемякина, Л. И. Шерстовой, Г. Ф. Шиловой, И. Г. Яковенко, Ю. В. Яковца, Ю. Л. Ярецкого и многих других авторов ставились задачи прикладного характера, как комплексного, так и сегментарного исследования цивилизационной и полиментальной специфики России.

Анализу аналитического ресурса указанной ниши знаний были посвящены отдельные, написанные с глубоким знанием вопроса, статьи Б. С. Ерасова, И. Н. Ионова и И. В. Следзевско- го. Впрочем, формат статьи всегда накладывает ограничения на объём текста и возможность привлекать большой массив аналитики, требующей систематизации, переработанной в широкие обобщения. Таким образом, наличие богатейшего материала по истории отдельных институтов российской цивилизации и его в теоретическом плане фрагментарно изученная организация предопределили в качестве предмета нашего исследования концептуализацию исторического знания о российской цивилизации в отечественной историографии в период второй половины 1980-х гг. - 2010 г.

Она представляет собой многоуровневую организацию мыслительной деятельности, направленную на создание с помощью исследовательских процедур абстрактных конструкций


в виде смыслов слов, превращая их в ключевые понятия; обеспечение связности исторической фактологии, категорий и идей в предметном, междисциплинарном и проблемном полях; формирование системного представления о российской цивилизации, обеспечивая тем самым теоретическое понимание её

ч «_> U U ^целостности1, свойств, состояний и связей с другими объектами истории.

Вводимые ограничения в отношении чрезвычайно объёмного историографического поля обусловлены двумя причинами. Во-первых, уже имеются достаточно свежие и добротные работы с анализом развития идей о цивилизации, высказанных зарубежными и русскими мыслителями2. Во-вторых, историческое знание о российской цивилизации приумножалось выводами многих социально-гуманитарных и естественных наук, составивших референтную группу3 с солидарным отношением к истории, которая, по мнению Л. П. Репиной, в их контексте выступает типом когнитивной исследовательской деятельности, меняющим классическую конфигурацию ранее обособленных дисциплинарных территорий4. Аналогичный путь в творческую

1 Целостность, согласно Ю. П. Сурмину, это свойство однокачественности системы как целого, которую выражают элементы в их реальном взаимодействии (Сурмин, Ю. П. Теория систем и системный анализ: учебное пособие. - Киев: МАУП, 2003. - С. 361).2 См.: Ионов И. Н. Цивилизационное сознание и историческое знание: проблемы взаимодействия. - М.: Наука, 2007. - 499 с.; Ионов И. Н., Хачатурян М. В. Теория цивилизаций от античности до конца XIX века. - СПб.: Але- тейя, 2002. - 383 с.; Емельянов-Лукьянчиков М. А. Иерархия радуги: русская цивилизация в наследии К. Н. Леонтьева, Н. Я. Данилевского, О. А. Шпенглера, А. Дж. Тойнби. - М.: Рус. мiръ, 2008. - 694 с.; Могильниц- кий Б. Г. История исторической мысли XX века: Курс лекций. Вып. I: Кризис историзма. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 2001. - С. 31 - 49, 92 - 144;. Вып. II: Становление «новой исторической науки». - Томск: Изд-во Том. ун-та,2003. - С. 6 - 110; Свистунов М. Н. Российская цивилизация и православие: диалектика их взаимоотношений и перспективы развития: дис. ... д-ра. фи- лос. наук. - М., 2005. - С. 37 - 70 и другие.3 В данном контексте понятие референтной группы означает совокупность социально-гуманитарных и естественных наук, своими идеями, концепциями и выводами внёсших вклад в развитие теоретической составляющей исторического знания о российской цивилизации.4 Репина Л. П. Указ. соч. - С. 390 - 391.


лабораторию историков в своё время проделали все без исключения общеизвестные теории (формаций, модернизации и другие). Таким образом, в части разработки цивилизационных знаний они не обладали монополией, но располагали методологическими возможностями адаптировать выводы других наук.

В-третьих, как нам представляется, в трудах отечественных интеллектуалов, несмотря на примеры, как успешного заимствования, так и имитации зарубежной аналитики, разработанной для понимания иной социокультурной среды, в большей степени выражены система мышления и знаковые символы, установки и традиции, связи и отношения, характерные для представителей российской цивилизации. Данный фактор, и мы в этом убеждены, даёт надежду на получение менее искажённого обобщающего представления о цивилизационной специфике российского общества.

Исследование относится к области проблемной историографии и методологии истории, поэтому научный инструментарий комплектовался принципами и методами, усвоенными благодаря работам Е. Б. Заболотного, А. И. Зевелева, В. Д. Камынина, В. П. Корзун, Б. Г. Могильницкого, М. В. Нечкиной, И. Ю. Николаевой, О. С. Поршневой,В. С. Прядеина, А. Т. Тертышного, М. Н. Чистанова и других

U U U т -1представителей отечественной исторической науки. Был изучен большой корпус источников, насчитывающий около 2-х тысяч монографий, диссертационных работ и статей, классифицированных по типам историографических источников и рассматриваемой проблематике. В сносках упоминается около 900 работ, принадлежащих перу более 600 специалистов различных областей гуманитарных и естественно-научных знаний.

Исследованием охвачены четыре крупные проблемы, разделённые по соответствующим главам, состояние концептуализации которых характеризует общий уровень их осмысления в рассматриваемый период. Первая глава посвящена анализу и переосмыслению с помощью конкретно-исторических методов


семантических полей ключевых понятий «локальная цивилизация», «цивилизационный подход» и «теория локальной цивилизации».

Во второй главе впервые сформулирована проблема пространства и времени российской цивилизации, поиск принципов цивилизационного подхода, которые изучаются в контексте эпистемологических оснований, на которых выстраивалась данная ниша знаний.

Третья глава посвящена анализу проблематики менталитета. Изложен авторский взгляд на порядок формирования менталитета русских - титульного этноса, являющегося системообразующим в полиментальном и поликонфессиональном пространстве российской цивилизации. Рассмотрены версии структуры менталитета и ментальности как метода историкопсихологической реконструкции её (цивилизации) свойств.

В четвёртой главе на примере историографических источников проведена экспертиза семантических полей понятий «мобилизационный тип развития» и «державность» на эквивалентность авторским представлениям об одноимённых архе- типических образах соответственно развития общества и государственной власти, характеризующих российскую цивилизацию. Впрочем, они не исчерпывают проблемы её специфики, но эти параметры были избраны как наиболее доступные для осуществления указанного подхода.

Автор лишь по мере необходимости вторгался в область схоларной историографии, полагая, что изучение творческих процессов внутри научных школ и в отношении конкретных исследователей, приумножавших историческое знание о российской цивилизации, является темой отдельной работы.

Предпринятое исследование не могло состояться без опоры на традиции исторического познания, накопленные многими поколениями отечественных обществоведов. Большим подспорьем в период работы над рукописью стали ценные советы и наставления нашего научного консультанта И. Ю. Николаевой, д.и.н., профессора Томского государственного педагогического


университета, а также рекомендации, с благодарностью полученные: от рецензентов, миссию которых выполнили: Б. Г. Могильницкий, д.и.н., профессор Томского государственного университета; О. И. Ивонина, д.и.н., профессор Новосибирского государственного педагогического университета, М. В. Казьмина, д.и.н., профессор Кемеровского государственного университета. Автор выражает глубокую признательностьВ. А. Волчеку, д.и.н., профессору, главному научному сотруднику Института экологии человека СО РАН за неоценимую поддержку на завершающей стадии работы над рукописью.


Глава I. СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПОЛЯ КЛЮЧЕВЫХ ПОНЯТИЙ: ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ С ПОМОЩЬЮ КОНКРЕТНО-ИСТОРИЧЕСКИХ МЕТОДОВ

Верно определяйте слова, и вы освободите мир от половины недоразумений.

Рене Декарт.

1.1. ПОНЯТИЕ «ЛОКАЛЬНАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ» КАК ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ

Современные стандарты научности содержат требование точного и обоснованного выражения раскрываемых смыслов с помощью терминологического аппарата, состоящего из совокупности понятий1, призванных непротиворечиво описывать и объяснять предмет изучения. Исследователь, желающий приблизиться к истине и быть адекватно понятым, выстраивает свои формулировки по характерным для его творческого почерка правилам: эпистемологическим, дисциплинарным теоретическим и методологическим, логическим и соответствующим мировоззренческим предпочтениям.

В развернувшейся на рубеже XX-XXI вв. системной перестройке исторического знания об обществе особую популярность приобрели концепции с такими ключевыми понятиями, как: локальная цивилизация, цивилизационный подход и теория локальной цивилизации. Первое понятие, и одновременно базовое, нередко ошибочно замещаемое полисемантичной

U / U«цивилизацией» (что в значительной степени размывало представление о предмете исследования), употреблялось для обозначения масштабного в социальном измерении субъекта истории. Второе подразумевало наличие особого методологическо

1 «Понятие — есть мыслимое отражение объекта в его общих и существенных признаках. Понятие является рациональным отражением действительности, формой концентрированного знания» (Философия для аспирантов: Учебник / Под ред. И. И. Кального. 3-е изд., стер. - СПб.: Издательство «Лань», 2003. - С. 389).

Глава I. Семантические поля ключевых понятий: переосмысление с помощьюконкретно-исторических методов

15

го аппарата, а третье - совокупности аналитических конструкций, нацеленных на понимание и объяснение его (субъекта) генезиса.

В 1990 году, оценивая общий уровень осмысления интересующего нас понятийного аппарата, М. А. Барг заметил, что «несмотря на двухвековую историю, термин «цивилизация» так и не приобрёл самостоятельного категориального смысла» 1. Это заключение, по существу, обозначило исходное состояние в усвоении цивилизационных знаний в России накануне уже масштабного приобщения к ним представителей социогумани- тарных наук.

В последующие двадцать лет в отечественной историографии, представленной трудами историков, философов, культурологов, социологов, экономистов, социологов и специалистов ещё многих дисциплин, появилось множество вариантов интерпретации базовых понятий, а также выстроенных на их основе терминосистем и аналитических конструкций2. Тем не ме

1 Барг М. А. О категории «цивилизация» // Новая и новейшая история. - 1990. - № 5. - С. 32.2 См.: Абросимова И. А. Методологическая роль понятия цивилизации в социально-философском исследовании: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Саратов, 2000. - 20 с.; Амелина Е. М. Понятие «цивилизация» вчера и сегодня // Общественные науки и современность. - 1992. - № 2. - С. 94 - 102; Антипова Е. В. Понятие цивилизации в контексте социально-философского знания / / Цивилизация и общественное развитие человека. Сборник статей / Отв. ред. Н. В. Клягин. - М.: ИФАН, 1989. - С. 48 - 57; Бромлей Н. Я. К вопросу о соотношении понятий «цивилизация» и «формация» (Полемические заметки) // Цивилизации. - Вып. 1. - М.: Наука, 1992. - С. 225 - 228; Бучило Н. Ф., Чумаков А. Н. Понятие цивилизации // Бучило Н. Ф., Чумаков А. Н. Философия. - М.: ПЕР СЭ, 2001. - С. 324 - 334; Гаджиев К. С. Понятие цивилизации // Гаджиев К. С. Геополитика. - М.: Межд. Отношения,1997. - С. 40 - 51; Гринин Л. Е. Формация и цивилизация // Философия и общество. - 2000. - № 4. - С. 5 - 47; Ерасов Б. С. Цивилизации: Универсалии и самобытность. М.: Наука, 2002. - С. 10 - 55; Келле В. Ж. Цивилизация как социокультурное образование // Цивилизация. Культура. Личность. / Отв. ред. В. Ж. Келле. - М.: Эдиториал УРСС, 1999. - С. 25 - 44; Клягин Н. В. Цивилизация как закономерность истории // Философия и общество. -1998. - № 2. - С. 90 - 105; Кораев Т. К. Цивилизация: понятия, модели //Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. - Серия 9. Востоковедение. - 2004. - № 1. - С. 24 - 43; Майоров Н. И.

http://www.ecsocman.edu.ru/ons/


нее к завершению первого десятилетия XXI в. сформировалось стойкое убеждение, которое озвучил И. Н. Ионов. «В результате статус теории цивилизаций, - утверждал он, - остаётся непрояснённым. Не до конца понятно, сохраняет ли эта теория позитивное значение для социально-исторического знания»1. С ироничным подтекстом аналогичная мысль афористично была вынесена в название двух статей известного востоковеда Л. Б. Алаева2. Высказывались сомнения в универсальности смыслов, которыми нагружались дефиниции. Ключевая терминология, отмечал Б. С. Ерасов, искусственно присоединяемая некоторыми авторами к различным понятиям (революция,

Категории «формация», «цивилизация», «культура» как базовые в описании и объяснении истории Древнего Востока // Майоров Н. Н. Введение в историю Древнего Востока. Учебное пособие. - Томск: Изд-во Томского университета, 2003. - С. 18 - 42; Мчедлова М. М. Понятие цивилизации: генезис, эволюция, методологическое значение // Российская цивилизация (этнокультурные и духовные аспекты). К 70-летию профессора М. П. Мчедлова. - М.: РНИСиНП, 1998. - С. 17 - 29; Новикова Л. И. Понятие «цивилизация» и его познавательные функции // Цивилизация и культура в историческом процессе. Репринты докладов советских учёных к XVII Всемирному философскому конгрессу «Философия и культура» (Канада, Монреаль, 21-27 августа 1983 г.). - М., 1983. - С. 4 - 9; Новикова Л. И. Цивилизация как идея и как объяснительный принцип исторического процесса // Цивилизации. - Вып. 1. - М. [б. и.], 1992. - С. 9 - 26; Поляков А. Н. Цивилизация как социальная система: теория, типология и метод / / Вопросы истории. - 2007. - № 11. - С. 52 - 63; Прокофьева Г. П. Становление категории «цивилизация» как универсальной единицы анализа исторического процесса: дис. ... канд. филос. наук. - Хабаровск, 2001. - 141 с.; Сайко Э. В. Цивилизация как системное выполнение исторического содержания социальной эволюции и носитель субъектных возможностей социума // Развитие цивилизации и Новый Свет: Первые Кнорозовские чтения: Материалы науч. конф., 20-21 окт. 1999 г. / Отв. ред. А. П. Логунов и др. - М.: РГГУ, 1999. - С. 15 - 18; Самусенко И. М. Понимание цивилизации как феномена культуры // Вестник Адыгейского государственного университета. - 2008. - № 8. - С. 412 - 419; Шрейбер В. К. Понятие «цивилизация» в свете истории идей // Вестник Челябинского университета. - Сер. 1. - 2002. - № 2. - С. 5 -

35 .1 Ионов И. Н. Цивилизационное сознание и историческое знание: проблемы взаимодействия. - С. 33.2 Алаев Л. Б. Где тонко - там и порвалось! // Новая и новейшая история. -1996. - № 3. - С. 88 - 90; Алаев Л. Б. Смутная теория и спорная практика: о новейших цивилизационных подходах к Востоку и к России // Историческая психология и социология истории. - 2008. - № 2. - С. 87 - 112.

http://elibrary.ru/item.asp?id=12175785


http://elibrary.ru/issues.asp?id=10192&selid=591986

http://elibrary.ru/issues.asp?id=10192&jyear=2008&selid=591986

http://elibrary.ru/contents.asp?id=591986&selid=12175785


17

прогресс и другим), стала утрачивать свою содержательную определённость1.

Коллизия вокруг и внутри системы цивилизационных знаний, связанная с их теоретической неоформленностью, но востребованностью в политической и духовной жизни страны, нередко стимулировала авторитетных исследователей к поиску

и гтчнетривиальных рекомендаций. Так, сопоставляя полярные аргументы, поддерживающие или отрицающие существование российской цивилизации как самостоятельного макросоциума,В. Э. Багдасарян предлагал прагматичный вариант завершения затяжной дискуссии. «Выходом из дефиниционного тупика, - писал он, - может послужить предложение абсолютной открытости «цивилизационного клуба». Цивилизациями должны быть признаны те историко-культурные общности, которые са- морепрезентуются таковыми. Если, к примеру, Украина найдет основания для цивилизационной самоидентификации, - пусть будет украинская цивилизация. Чем шире окажется масштаб цивилизационной множественности, тем духовно богаче предстанет полицентричный традиционалистский мир»2. Подобные «реверансы» авторитетного историка, возможно, актуальны в краткосрочной перспективе по политическим соображениям. Впрочем, польза от искусственного стимулирования амбиций национального самосознания народа, обладающего скромными социальными параметрами, по масштабам не соответствующими системности локальных цивилизаций, как её понимали и более основательно объясняли другие признанные специалисты, и их было большинство, уже вызывает сомнения.

Имела ли данная коллизия перспективу разрешиться в пределах существовавших когнитивных практик? Чтобы это

1 Ерасов Б. С. Проблемы теории цивилизаций // Новая и новейшая история.- 1995. - № 6. - С. 184.2 Багдасарян В. Э. Цивилизационный альтерглобализм: традиционалистский проект // От диалога цивилизаций к сотрудничеству и интеграции. Наброски проблемного анализа. / Под общей редакцией С. С. Сулакшина.2-е издание. - М.: Научный эксперт, 2006. - С. 122.


выяснить, следует ещё раз обратиться к анализу определений локальной цивилизации, отразивших концептуальные и дисциплинарные предпочтения, логику рассуждений исследователей и различные приёмы их структурирования. Изучение динамики исторического содержания интересующего нас терминологического аппарата непосредственным образом связано с учётом тенденций в отечественной историографической культуре, с её достижениями в области развития цивилизационных знаний в целом и причинами отсутствия дефиниций со смысловой достаточностью в частности, то есть в которых бы соблюдалось логическое соответствие между заявленным в определении уровнем системности субъекта и его информативностью.

В результате предварительного изучения источников интересующий нас историографический период был выделен как этап первоначального усвоения социогуманитарным сообществом уже накопленной в мировой науке суммы исторических знаний о локальной цивилизации, появления собственных аналитических конструкций, формирования предметных подходов к поиску смыслов ключевого понятия. Как оказалось, усвоению указанной проблематики наилучшим образом соответствовала историософская риторика, располагавшая универсальным языком и категориями, на основании и с помощью которых учёные экспериментировали с различными схемами дефиниций и выделяли наиболее значимые признаки определяемого. Ясно, что обществоведам при выборе методологической стратегии, которая бы позволила «не впасть в грех» сотворить недосказанность, однобокую трактовку, или стать автором очередной мифологемы, в первую очередь следовало бы руководствоваться основными принципами онтологии, призывавшими к полноте описания явления (процесса), к согласованности используемых постулатов и логической выводимости всех следствий из первоначальных формул1.

1 Блюхер Ф. Н. Философские проблемы исторической науки. - М.: ИФ РАН,2004. - С. 109 - 110.


19

В условиях «безбрежного»1 плюрализма исследователи создавали дефиниции, показавшие не только взаимную разобщенность в теоретическом и мировоззренческом плане, но и следование общему вектору - видеть в определяемом целостность, но обозначать её различными наборами признаков, с помощью которых, как правило, вырабатывалось недостаточно исчерпывающее или нечёткое, а порой и эклектичное понимание цивилизации. Перспектива получить менее искажённые представления о приёмах составления и содержании смыслов, вложенных в существующие дефиниции открывается, на наш взгляд, в переосмыслении сложившихся семантических полей ключевых понятий с помощью конкретно-исторических методов (историко-сравнительного, историко-типологического и историко-генетического) - проверенного инструментария исторического познания.

Поставим задачу реализовать эти возможности на базе одной из полидисциплинарных технологий - вероятностносмыслового подхода, разработанного О. Г. Дукой в целях выявления в концепциях истории методологических компонентов историософского и иных предметных уровней. Основу подхода составляет понимание исторического процесса как семиотической системы, расшифровка которой осуществляется универсальным для этого случая языком герменевтики, позволяющим

и и осопоставить многозначные планы значений теорий и гипотез2. Внимание учёного к последним концентрируется в первую очередь на терминах. Следуя моррисовской семиотической триаде, он обращает внимание на принципы построения, а именно: область синтаксического анализа; наделения смыслами (область

1 Смоленский Н. И. Заключительное слово // Многофакторный подход к изучению истории как проблема методологии: круглый стол в Московском государственном областном университете. - М.: Изд-во МГОУ, 2012. - С. 82.2 Дука О. Г. Эпистемологический анализ теорий и концепций исторического развития с позиций вероятностно-смыслового подхода (на примере российской историографии). - Омск: Изд-во ОмГАУ, 2001. - С. 10 - 14.


семантического анализа) и стратегии использования в тексте, где в сочетании с другими словами ключевое понятие приобретает новое содержание.

Теоретическое обоснование вероятностно-смысловой подход получил благодаря синтезу выбранных автором эпистемологических схем, в прагматической части взаимодополнявших и расширявших объясняющие возможности каждой. Среди них- концепция Ю. М. Лотмана о динамической семиотической системе, обосновывающая оптимальные (на современном уровне научных знаний) преимущества принципа структурного описания объекта через выделение составляющих его элементов и связей. В частности, им были учтены закономерные условия снижения внутренней информативности семиотической системы по мере возрастания её упорядоченности. При этом, как нам представляется, эффективным инструментом контроля над тем, как соблюдались смысловые пропорции между указанными элементами и связями, может быть выявление между ними логического соответствия, законы и условия которого аксиоматичны, следовательно, конвенционально могут быть признаны объективными в качестве основы для сопоставления дефиниций с позиций формальной логики.

Сопоставление определений по другим основаниям (концептуальным, предметным и другим) указывает на их разнообразие в более узком коридоре значений особенных форм и содержания. При этом расширяется кругозор в понимании многоуровневой системности локальной цивилизации, но поиск смысловой достаточности дефиниции превращается в предмет перманентных дискуссий об интеллектуальных предпочтениях.

Методику, предназначенную для анализа различных интерпретаций термина «локальная цивилизация», целесообразно дополнить функционально-стилистическим подходом, представляющим собой поиск присущих конкретному умозаключению стилевых черт (логичности, последовательности повествования, ясности изложения) и стилевых средств (языковой спе


21

цифики синтаксического уровня)1. Из сказанного следует, что недостатки той или иной дефиниции в семантическом строе можно определить по соответствию авторских приёмов варьирования смыслами нормативам научного стиля речи.

Гносеологические пределы дефиниций понятия цивилизациипо Б. С. Ерасову

В функционально-содержательном плане глубина разработки понятийного аппарата зависела от методологического инструментария, которым располагал тот или иной автор: от его способности «видеть» как очевидные, так и непосредственно не наблюдаемые специфические свойства того или иного сообщества; от нацеленности на проведение аналогий, параллелей и других аналитических операций; от усвоенной техники построения логически безупречных умозрительных конструкций. Отмечая необходимость введения в историографию цивилизационного подхода, М. А. Барг высказал убеждение в том, что «придавая термину «цивилизация» парадигмальный смысл вместо описательного, историческая наука приобретает познавательную призму, сквозь которую общество выступает как всеобъемлющая макросистема, и притом в человеческом(субъективном) плане не абстрактно-обезличенной, а подлин

и KJ

но-исторической и конкретной»2.В рассматриваемый период изыскания многочисленных

сторонников этой точки зрения начинались с анализа встреченных в литературе версий определения базового понятия. Наиболее полная систематика концептуальных подходов, которые когда-либо использовались для его осмысления, была со

1 Артамонов В. Н. Функционально-стилистический анализ текста: Учебное пособие. - Ульяновск: УлГТУ, 2004. - С. 5; Котюрова М. П. Культура научной речи: текст и его редактирование: Учебное пособие. - М.: Флинта; Наука, 2008. - С. 18.2 Барг М. А. Цивилизационный подход к истории: дань конъюнктуре или требование науки? // Цивилизации. - М.: «Наука», 1993. - Вып. 2. - С. 14 -15.


ставлена Б. С. Ерасовым и опубликована в фундаментальном труде, вышедшем в свет после смерти философа. По характеру содержания было выделено 9 групп интерпретаций1, в соответствии с которыми цивилизация представлялась в виде определённого типа общества, а именно:

- общество вообще,- общество как продукт взаимодействия с природой,- общество как продукт разделения труда,- городское общество,- общество с либеральными ценностями,- материальная сторона человеческой деятельности,- качественная специфика крупномасштабного общества,- социокультурная общность,- совокупность общих характеристик и достижений чело

вечества.Борис Сергеевич отдавал предпочтение следующей форму

лировке: «Цивилизация как социокультурная общность, формируемая на основе универсальных, т.е. сверхлокальных ценностей, получающих отражение в мировых религиях, которые составляют целостные системы социокультурной регуляции, включая подсистемы морали, права, искусства, философии и т.д.»2. В определении превалировали нормативные признаки, ставшие в 1990-е гг. визитной карточкой нового для отечественной мысли культурологического подхода и созданных на его основе цивилизационных концепций, выступавших в качестве антитезы формационному редукционизму.

В отношении каждой из выделенных групп были обозначены пределы познавательных возможностей, обусловленные в основном двумя факторами: дисциплинарными и концептуальными предпочтениями. В дефинициях, по мнению Б. С. Ерасова, внимание исследователей фокусировалось на одном из двух моментов: либо на отдельных (или на определён

1 Ерасов Б. С. Цивилизации: Универсалии и самобытность. - С. 19 - 36.2 Там же. - С. 33.


23

ной совокупности), с их точки зрения, показательно характеризующих звеньях духовной или материальной сферы; либо на основе их противопоставления.

Признаки «нерезультативности» узко предметного ракурса в изучении цивилизации убедительно выразил В. Ф. Шаповалов, отметивший, что «его модификации неизбежно огрубляют реальность, чрезмерно упрощают и схематизируют её. Это связано, в частности, с тем, что монистический подход ставит перед собой неразрешимый в общем виде вопрос - о первичности одного фактора и вторичности, подчинённости других» 1.

Концептуальные предпочтения свидетельствовали о приверженности авторов тому или иному типу рациональности. Для некоторых этот момент был неявным (интуитивным), но служил серьёзным препятствием для взаимопонимания с коллегами по указанной выше проблематике, в том числе и по поводу базового понятия2.

Присутствовавшие в историографии многочисленные варианты типологии определений цивилизации, выполненные исследователями до и после Б. С. Ерасова, кроме дополнительных подтверждающих аргументов и особого порядка построения описательной части, являлись её аналогом в усечённом ви- де3. Обилие дефиниций не могло заслонить собой дефицит

1 Шаповалов В. Ф. Россиеведение: Учебное пособие для вузов. - М.: ФАИР- ПРЕСС, 2001. - С. 28.2 Эту мысль развивал И. Н. Ионов: Ионов И. Н. Теория цивилизации и неклассическое знание (Социокультурные предпосылки макроисторических интерпретаций). - С. 141 - 155.3 Антипова Е. В. Указ. соч. - С. 48 - 57; Василенко Ю. В. Соотношение формационной и цивилизационных концепций исторического процесса: дис. ... канд. филос. наук. - Пермь, 1999. - С. 3 - 5; Гудожник Г. С. Цивилизации: развитие и современность // Вопросы философии. - 1986. - № 3. - С. 33 - 40; Каверин Б. И., Суставов В. П. Современная теория цивилизации: к определению исходного понятия // Право и образование. - 2012. - № 6. - С. 106- 117; Каньшин А. Н. Российская цивилизация во взаимодействии поколений: социально-философская концепция: дис. ... д-ра ист. наук. - М., 2005.- С. 31 - 51; Катаева О. В. «Цивилизация» - вечный поиск денотата // Методологические проблемы творческой деятельности / Под ред. А. Н. Лощили- на, Н. П. Французовой. - М., 2005. - С. 87 - 93; Королёва Л. Г. Культурно


конструктивных предложений по изысканию всех устраивающих универсальных смыслов, как известно, выступающих важным условием для трансформации идеи в теорию. Более того, были упрёки по поводу ошибочности такой постановки вопроса как бесперспективной, типичной для классической науки, хотя она характерна и для нео-(постне) классики1.

цивилизационная идентичность России: (история, сущность, перспективы).- М.: Курский гос. ун-т, 2005. - С. 20 - 33; Лубский А. В. О методологии изучения локальных цивилизаций // Historia - magistra vitae. Межвузовский сборник научных трудов, посвящённый 60-летию профессора А. А. Аникеева. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2002. - С. 21 - 37; Мчедлова М. М. Цивилизация // Российская цивилизация: Этнокультурные и духовные аспекты: Энциклопедический словарь / Ред. кол.: М. П. Мчедлов и др. - М.: Республика, 2001. - С. 486 - 490; Найдыш В. М. Цивилизация как проблема философии истории // Основания цивилизации: философский анализ / Отв. ред.В. М. Найдыш. - М.: СигналЪ, 2001. - С. 9 - 147; Пестерев В. Н. К вопросу систематизации значений понятия «цивилизация» [Электронный ресурс] // Социальные процессы в современной Западной Сибири. Сб. статей. - Горно-Алтайск, 2002. - URL:http://e-lib.gasu.ru/konf/SocPr/2002/sp42.shtml (дата обращения 25.11.2009); Поляков А. Н. Цивилизация как социальная система: теория, типология и метод // Вопросы истории. - 2007. - № 11. - С. 52 - 63; Прокофьева Г. П. Становление категории «цивилизация» как универсальной единицы анализа исторического процесса: дис. ... канд. филос. наук. - Хабаровск, 2001. - С. 14 - 67; Самусенко И. М. Российская цивилизация: социокультурные аспекты анализа: автореф. .д и с . канд. филос. наук. Ставрополь, 2009. - С. 14 - 16; Семенникова Л. И. Концепт цивилизации в современной историографической ситуации в России. - С. 32 - 35; Субетто А. И. Российская цивилизация и экономические законы ее развития / / Журнал правовых и экономических исследований. - 2008. - № 1. - С. 12 - 13; Яковлев И. А. История человечества: история отношений человека и природы как цивилизационный процесс. - СПб.: Алетейя, 2006. - С. 131 - 149.1 В научной литературе, согласно В.С. Степину, принято использовать понятие «постнеклассический тип рациональности». Само слово «постнекласси- ческий» содержит смысловую неопределённость, и у исследователей закономерно возникают вопросы: «а что же после?» и «означает ли это отрицание неклассики, и тем более - классики?». Аналогичные вопросы историки себе задают, пытаясь вникнуть в содержание понятия «постсоветский». В этой связи мы используем словосочетание «нео-(постне) классический тип рациональности». Оно конечно более громоздко, но кажется более определённым, так как обращено к традициям всех типов рациональности, которые востребованы через синтез их познавательных установок, социогума- нитарного и естественнонаучного знания и других эпистемологических параметров, присущих им.

http://e-lib.gasu.ru/konf/SocPr/2002/sp42.shtml

http://e-lib.gasu.ru/konf/SocPr/2002/sp42.shtml








25

На этом фоне компромиссным вариантом объяснения де- финиционного тупика явились рассуждения И. Н. Ионова о высокой лабильности термина, в котором «в течение двух с половиной веков, включая и рассматриваемый период, спрессовывались оказавшиеся затем нестойкими ранее вложенные смыслы. По мере накопления фактического материала и осознания в череде обновляющихся концепций, его содержание прирастало новыми интерпретациями признаков и свойств (т ерм ин- Н. М .) . становиться сложнее и многомернее, - и десятилетия спустя выясняется, что прежние попытки «ниспровержения» делают парадигмальное понятие только устойчивее в новых теоретических бурях» 1.

На основании вышеизложенного можно заключить, что в результате анализа версий понятия «цивилизация», взятых из зарубежных и отечественных источников, Б. С. Ерасовым была установлена последовательность появления новых историкосоциологических и историко-культурных смыслов, обусловленная этапами общего процесса концептуализации социогумани- тарных знаний. Однако с введением в научный оборот новых значений прежние оставались также востребованными, удовлетворяя частные методологические запросы интеллектуалов. В итоге уже в 1990-е гг. понятие цивилизации оказалось семантически перегруженным и его использование без специальных оговорок не только существенно усложняло научный диалог, но нередко делало невозможным.

Для обоснования этого приёма мы использовали выводы из докторской диссертации известного специалиста по исторической эпистемологии А. В. Лубского «Альтернативные модели исторического исследования». Он выделил признаки неоклассической модели исторического исследования, которая стала формироваться в конце ХХ в. в рамках постнеклассической рациональности с характерным критическим, реалистско-синкретическим стилем исторического мышления (Лубский А. В. Альтернативные модели исторического исследования. - М.: Изд-во «Социально-гуманитарные знания», 2004. - С. 335).1 Ионов И. Н. Цивилизация: эволюция смыслового содержания понятия и его литературного контекста. - С. 65.


Определения российской цивилизации как стадии (ступени, фазы, этапа)

Сосуществование двух стратегий описания сущности российской цивилизации в виде общества как системы в общесоциологическом срезе и крупной локальной общности как социально-биологического организма разделило дефиниции на две группы.

Первая стратегия базировалась на механистическом понимании цивилизации в контексте теории всемирной истории и родственных с ней теорий: формационной, постиндустриального общества и других1. Она представлялась наиболее развитой ступенью социальной системности. Идейными истоками данной познавательной традиции служили популярные во второй половине XIX в. суждения о стадиях развития человечества, извлечённые из трудов А. Фергюссона, Л. Г. Моргана и Ф. Энгельса2.

Вторая стратегия появилась в связи с осознанием человечества субъектом биосоциальной эволюции, имеющего специфичные проявления в масштабе этнических сообществ, у которых глубинные причины своеобразного течения социальных процессов следовало искать не только в событиях социальной истории, но и в тесной взаимосвязи с окружающей природной средой3. Её родоначальником в отечественной науке был

1 Курцев А. Н. Глобальные цивилизации и локальные цивилизации: универсальность и альтернативность истории // Нестор. Историко-культурные исследования. - Вып. 3. - Воронеж, 1995. - С. 5 - 12; Осипов Н. Е. Формационный и цивилизационный аспекты анализа категории «производительные силы общества» // Философия и общество. - 2004. - № 2. - С. 80; Семёнов Ю. И. Всемирная история как единый процесс развития человечества во времени и пространстве // Философия и общество. - 1997. - № 1. - С. 160 - 161.2 См.: Фергюссон А. Очерк истории гражданского общества / Пер. с англ. И. И. Мюрберг. - М.: РОССПЭН, 2000. - 391 с.; Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана. - М.: Изд-во политической литературы, 1989. - С. 19 - 25, 163 - 185.3 См.: Кожурин Ю. Ф. Цивилизационная идентификация социокультурной системы региона: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Саранск, 2004. - С. 10,


27

Н. Я. Данилевский1, широко использовавший терминологию естественных наук.

Для выяснения логики дефиниций, представлявших цивилизацию как социальную систему в стадиальном плане, обратимся к трудам некоторых авторитетных по этой тематике специалистов: А. С. Ахиезера, А. М. Ковалёва и Л. И. Семенниковой. Выбор пал на докторов наук, внёсших значительный вклад в развитие исторического знания о российской цивилизации, чьи идеи и элементы методологии были восприняты в научном творчестве большой группой учеников и последователей, а определения часто цитировались.

Большой резонанс в гуманитарной среде произвёл новаторский для 1990-х гг. подход сквозного объяснения событийной истории России, осуществлённый А. С. Ахиезером в структурно - антропологических схемах2 и с позиций линеарной модели модернизации. Его концепция выстраивалась на противопоставлении традиционного (архаичного) с современным (либеральным) в логике «преодоления противоположности полюсов дуальной оппозиции в акте осмысления, в акте воспроизводства»3.

Как одно из ключевых автор активно использовал понятие «цивилизация - основная типологическая единица человеческой истории. В основе типологии лежит практическое и духовное отношение человека к самому себе, к своему развитию,

12; Найдыш В. М. Цивилизация как проблема философской антропологии // Человек. - 1998. - № 3. - С. 40 - 49; Плюснин Ю. М. Проблема биосоциальной эволюции: теоретико-методологический анализ. - Новосибирск: Наука, 1990. - 240 с. и другие.1 См.: Данилевский Н. Я. Россия и Европа: взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к греко-романскому. - М.: Книга, 1991.- 574 с.2 См.: Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. Т. II. Теория и методология. Словарь. -Новосибирск: Сибирский хронограф, 1998. - 799 с.3 Матвеева С. Я. Социокультурная теория для не-западного общества // Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта (Социокультурная динамика России). - Т. 1. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 1998. - С. 14 -16.


т.е. уровень рефлексии, что выражается, прежде всего, в способности к самоизменению. Можно выделить две основные цивилизации: традиционную и либеральную. Кроме того, существует промежуточная цивилизация» 1. Проведём анализ цитаты, для чего с целью поиска нити логической согласованности употреблённых смыслов используем элементы вероятностносмыслового подхода О. Г. Дуки.

В данном определении объект соотнесён с понятием «типологическая единица» пока неясной субстанциональной природы и наделён двумя предикатами, то есть элементами, выражающими свойства. Первый предикат указывал на статус упомянутой типологической единицы как основной. Второй был сориентирован на человеческую историю.

Учитывая безмерность второго предиката, исследователь конкретизировал его с помощью выделения основного звена. Для этого перешёл с предельно широкого уровня обобщения на один из первичных - на уровень ранжирования возможных разновидностей самосознания модальной личности2 с практическим (вторая неопределённость) и духовным отношением к себе, к своему развитию. В нечётких семантических контурах текста угадывался предлагаемый путь его дешифровки через оценочное противопоставление идеалов традиционного общества (уравнительность, самоограничение) идеалам либерального (развитие, прогресс)3.

Затем Александр Самойлович в завершающей части дефиниции ввёл группу понятий - традиционная, либеральная и

1 Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. (Социокультурная динамика России). Т. III. Социокультурный словарь. - М., 1991. [Электронный ресурс] - URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/ahiez/09.php (дата обращения 09.10.2010).2 Модальная личность (англ. modal personality от mode) - термин психологической антропологии для обозначения наиболее распространенного (типичного, репрезентативного) типа личности в данной социокультурной среде (Мещеряков Б. Г., Зинченко В. П. Большой психологический словарь.3-е изд. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. - С. 270)3 Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. Т. II. Теория и методология. Словарь. - С. 247, 509.

http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/ahiez/09.php


29

промежуточная цивилизации, подразумевая, что ответ на вопрос: «На каком основании первые два имеют более высокий статус как основных?» - ясен и не может вызывать сомнений.

В целом использованные в определении смыслы соответствовали логике авторской концепции истории России. Так, её сторонник - историк С. Я. Матвеева пояснила происхождение некоторых априори: «Традиционная и либеральная цивилизации, по А. С. Ахиезеру, предстают не как локальные и несравнимые, но как сравнимые по единому воспроизводственному критерию, как соподчинённые стадии мирового исторического процесса, формы и этапы самого развития человечества»1. В качестве более совершенной стадии был назван либеральный вариант. На одном из «круглых столов» с участием историков и философов, проведённом в 1992 г., И. Н. Ионов отметил вероятность невосприимчивости отечественными историками- практиками авангардной методологии автора, выходившей за пределы традиционного научного мышления и понятийного аппарата2.

Впоследствии А. С. Ахиезер неоднократно обращался к ранее озвученному определению и экспериментировал с уточнением его смыслов3, но при этом остался верен ранее избранной методике составления дефиниции. Исходные признаки определяемого представляли собой несоразмерные уровни историософских обобщений, базирующиеся на авторском постулате об идентификации той или иной цивилизации по параметрам духовного развития человека.

В рассматриваемый период были востребованы традиции позитивизма в исторической науке, в соответствии с которыми

1 Россия - расколотая цивилизация?.. «Круглый стол» учёных // Отечественная история. - 1994. - № 4-5. - С. 26.2 Россия: критика исторического опыта. «Круглый стол» ученых // Общественные науки и современность. - 1992. - № 5. - С. 142.3 Ахиезер А. С. Специфика исторического пути России // Дружба народов. - 1995. - № 1. - С. 115; Ахиезер А. С. Российская цивилизация: Специфика массовых решений // Философские науки. - 2004. - № 6. - С. 6.




в дефинициях желательно было перечислить наиболее значимые внешние и внутренние, материальные, духовные и другие признакообразующие обстоятельства, характеризующие цивилизацию. С данной позиции Л. И. Семенникова в своей реинтерпретации истории России, руководствуясь гипотезой о чередовании во времени волн модернизации, а также идеей о синхронном замещении укладов («почвенного» и «западного»), переопределила последние из культурных (по В. О. Ключевскому) в цивилизационные1.

Цивилизация была понята как «способ жизнедеятельности общества (или способ существования), который определяется наиболее общими факторами: географическая (или природная) среда; система ведения хозяйства (экономика); социальная организация; духовные ценности (религия, идеология) и культура; политическая система; ментальность; особенности эпохи (или эпох), в которой цивилизация существует»2. В процитированной дефиниции объект обозначен полисемантичными словосочетаниями (способ жизнедеятельности, способ существо-

\ ' KJ KJ и Т Ч • •

вания), взятыми из обыденной хозяйственной лексики. Её индуктивная форма, подразумевающая наличие между названными факторами причинно-следственных связей, на первый взгляд могла показаться в смысловом плане достаточной. Но при отсутствии в этом перечне признака масштабности определяемого можно допустить, что способ жизнедеятельности любого по размерам сообщества претендует называться цивилизацией. Как видим, дефиниция, вопреки своему предназначению, потенциально была направлена на умножение сущностей.

Определение в версии А. М. Ковалёва было ориентировано на учёт состояния ресурсной базы социума, так как цивилизации «представляют собой разновидности способа производства

1 Семенникова Л. И. Цивилизационные парадигмы в России. Статья 1 // Общественные науки и современность. - 1996. - № 5. - С. 107 - 119; Статья 2. // Общественные науки и современность. - 1996. - № 6. - С. 44 - 57.2 Семенникова Л. И. Концепт цивилизации в современной историографической ситуации в России. - С. 33.




31

общественной жизни, взятые в горизонтальном плане... с различием энергетических потенциалов этносов, их неодинаковой способностью к самовоспроизведению и совершенствованию» 1.

_ «-» «-»центре дальнейших рассуждений, выстроенных на языке и в логике политэкономии, оказались формы адаптации человека и его общества к природной среде, обусловившие, по мнению автора, существование собирательной, земледельческой и промышленной цивилизаций2. Однако этому умозаключению в концептуальном плане противоречило другое утверждение - о наличии других разновидностей цивилизации: европейской,

U U U 1 U j / » U

азиатской, евразийской, африканской. Как минимум, двойное несоответствие (сведение процесса социальной адаптации преимущественно к его экономическим формам и раздвоение типологии субъекта исследования) заставляло вдумчивого читателя предположить, что процитированная дефиниция представляла собой промежуточный результат авторских изысканий.

Рассмотренные методики были усвоены учёными, которые, говоря словами И. Н. Ионова «пытались воспроизвести в концепции цивилизаций формационную стадиальную схему или воспроизводили привычное деление исторического мира по принципу Запад - Восток (читай: развитие - застой, общее - особенное, системное - несистемное и тому подобное)»3. На отсутствие формальных критериев для выделения цивилизационных стадий указывал Ю. Н. Мельников4. Авторы, по его мнению, активно использовали «территорию» других аналитических макромоделей истории: формационной, модернизацион-

1 Ковалёв А. М. Еще раз о формационном и цивилизационном подходах // Общественные науки и современность. - 1996. - № 1. - С. 101 - 102.2 Ковалёв А. М. Промышленная цивилизация и судьба России: Идеи, размышления, гипотезы. - М.: Изд-во «ЧеРо», 2003. - С. 10, 20, 25.3 Ионов И. Н. Рецензия. Л. И. Рейснер. Цивилизация и способ общения. - М.: Изд. фирма «Восточная литература», 1993. - 307 с. // Восток. - 1994. - № 2. - С. 185.4 Мельников Ю. Н. Циклическое развитие общественных систем в России. - Ульяновск: Симбирская книга, 2005. - С. 36.



U U U T-vной, всемирно-исторической, мир-системной. В данном «рамочном» положении цивилизационный контекст, обслуживая «чужие» проблемные поля, терял самостоятельное познавательное значение. По существу, речь шла о том или ином этапе развития социальных технологий, о которых писалA. И. Ракитов1, гарантировавших стабильность общества на определённом отрезке его истории.

Определения локальной цивилизации Рассмотрим особенности определений цивилизации, сфор

мулированных в рамках «органистической» исследовательской стратегии, в которой, как заметил В. В. Исламов, отвергая од- нолинейность исторического развития, провозглашался принцип мозаичности человечества, выступающего в виде живых специфических организмов, не отождествляемых с гражданским обществом2. Внимание интеллектуалов к данной стратегии в рассматриваемый период всегда было повышенным. В трудах большинства её последователей превалировали описательные дефиниции базового понятия, так как требовались дополнительные пояснения, уточнения, проведение экскурсов в смежные темы и науки, поиск опоры на идеи, рождённые в междисциплинарном пространстве, что в целом объяснялось необходимой адаптацией к гуманитарному тексту языка и аналитики естествознания. Типичным представляется подходB. М. Найдыша, получивший своё развитие в серии публикаций.

1 Согласно А. И. Ракитову, в широком философском смысле технологии, характерные для определённого отрезка истории, представляют собой динамичную, иерархически построенную, полиструктурную, культурно и социально обусловленную функционирующую систему (Ракитов А. И. Цивилизация, культура, технология и рынок // Вопросы философии. - 1992. - № 5.

- С. 7).2 Исламов В. В. Евразийская цивилизация: социально-онтологические и методологические аспекты исследования: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Уфа, 2002. - С. 10 - 11.


33

Так, согласно автору, исходной «клеточкой» цивилизации как общности является социальный организм: «это постоянно воспроизводящаяся ячейка всемирно-исторического процесса, исторически представленная родовой общиной, племенем, государством в разных его исторических типах»1. Лейтмотивом рассуждений, выстроенных на стыке истории, философии, биологии и социологии, являлась мысль о том, что многообразие форм общения и социальных структур, наблюдаемых и в биологическом мире, и в человеческом обществе, базируется на едином каркасе из немногих основополагающих типов отношений между организмами в своём сообществе, и на немногих универсальных инвариантах биосоциальной организации2.

Были выделены четыре группы отношений, которые в перечне базовых факторов исторической динамики, составленном Н. С. Розовым, отнесены к психосфере: стремление к членству в сообществе себе подобных; стремление к высокому статусу, власти и собственности; развитие потребностей; поисковая и конструктивная активность3.

В итоге В. М. Найдыш заключил, что проявление указанных отношений в конкретных экологических или климатических условиях порождает различия в этногенезе, в этнических архетипах, «а затем и в формировании цивилизации как вида общности людей»4. Таким образом, не преследуя цель лаконично сформулировать дефиницию, он сосредоточился на конкретизации консолидирующего субстрата, скрытого в психологии больших коллективов.

1 Найдыш В. М. Цивилизация как проблема философской антропологии. - С. 40.2 Найдыш В. М. Проблема оснований цивилизации как метаэтносоциокуль- турной общности // Основания цивилизации: философский анализ / Отв. ред. В. М. Найдыш. - М.: СигналЪ, 2001. - С. 157.3 Розов Н. С. Философия и теория истории. Книга 1. Пролегомены. - М.: Логос, 2001. - С. 127 - 128.4 Найдыш В. М. Цивилизация как проблема философской антропологии. - С. 44.


Не вызывает сомнений, что разработка биосоциальной проблематики и её ведущая роль в осознании феномена локальной цивилизации усиливала внимание гуманитариев к эволюционной составляющей общества как биологической системы, традиционно угнетаемой критиками географического детерминизма, ставшей в советской историографии фигурой умолчания. Представителями этносоциологии природное начало в социальном организме обнаруживалось через понимание этничности как «переживание групповой идентичности и солидарности, формирующееся первоначально на основе биогенетического и биосоциального единства и проявляющееся в форме сравнения «нас» с «не-нами» в ходе межгруппового взаимодействия в этносоциальном пространстве»1.

Может показаться близкой по содержанию дефиниция Э. С. Кульпина, в фокусе социоестественной истории определившего локальную цивилизацию «как процесс развития (жизненный путь) суперэтноса, протекающий в одном и том же канале эволюции, границами которого являются представления людей о мире и о себе»2. Но чтобы понять предложенный ход мысли, следовало обратиться к идеям автора о генетическом социокоде3 - о сложном наследуемом механизме мышления и поведения, попытки перекодировки которого (если они вообще возможны) в силу различных обстоятельств неизбежно, по мнению автора, ведут к кардинальным внутренним переменам. Содержание дефиниции в целом было созвучно процити

1 Сикевич З. В. О соотношении этнического и социального // Журнал социологии и социальной антропологии. - 1999. - Т. II. - № 2. - С. 72.2 Кульпин Э. С. Феномен России в системе координат социоестественной истории [Электронный ресурс] // Иное. Хрестоматия нового российского самосознания. Сборник статей / Ред-сост. С. Б. Чернышев. - М.: Аргус, 1995. - Т. 1. - URL: http://old.russ.ru/antolog/inoe/kulpin.htm/kulpin.htm (дата обращения 15.09.2010).3 Кульпин Э. С. Социоестественная история - ответ на вызовы времени // Историческая психология и социология истории. - 2008. - № 1. - С. 207; Кульпин Э. С. Природа и общество // Российская цивилизация: Этнокультурные и духовные аспекты: Энциклопедический словарь / Ред. кол.: М. П. Мчедлов и др. - М.: Республика, 2001. - С. 319.

http://old.russ.ru/antolog/inoe/kulpin.htm/kulpin.htm


35

рованным выше смыслам культурологического определения Б. С. Ерасова и несло в себе новую порцию информативности за счёт понятия «суперэтнос».

m и иТаким образом, в рассматриваемый период в отечественной историографии конкретизировалось общее представление о локальной цивилизации, облекаемое смысловыми фигурами, взятыми из трудов разработчиков «органистической» исследовательской стратегии. Процесс концептуализации данной области знаний осуществлялся в междисциплинарном пространстве социогуманитарных и естественных наук, появилась практика составления дефиниций основного понятия. Среди признаков данного типа сообщества, конкретизированных с помощью терминологии естественных наук, превалировали ценностные императивы, пока малоизученные, но как считалось - предвосхищавшие в истории социума направления трансформации духовной (в первую очередь) и иных сфер жизнедеятельности. Как видим, понимание локальной цивилизации в содержательном плане у различных авторов отличалось смысловым разнообразием, отсутствием очевидных лакун неизвестного, но эффект неопределённости присутствовал вследствие новизны самого предмета исследования и несовершенства сравнительно молодой практики систематизации знаний о нём, почерпнутых из исторических и смежных наук.

Опыт построения классической дефиницииПо убеждению одного из ведущих специалистов в области

теории научного познания - Л. А. Микешиной, в дефиниции оптимальные пропорции между структурой и содержанием моделируются в первую очередь логическими приёмами1. Известна методика построения определений в классическом варианте через ближайший род и видовое отличие, дающие более точ

1 Микешина Л. А. Философия науки: Современная эпистемология. Научное знание в динамике культуры. Методология научного исследования: учеб. пособие. - М.: Прогресс-Традиция; МПСИ; Флинта, 2005. С. 425.


ные соотношения понятий по объёму. В частности, постулировалось суждение о том, что «вообще всякая наука стремится к тому, чтобы скомпоновать всю совокупность своих понятий в единую систему, составленную из нескольких последовательно нисходящих родовидовых ярусов: самые фундаментальные понятия разветвляются на некоторое число видов, те в свою очередь дробятся на подвиды и так далее»1.

Если руководствоваться указанным умозаключением, то в иерархии социальных систем следующим верхним для локальной цивилизации родовидовым ярусом является человечество в целом. Используемый в концепциях органистической стратегии набор смысловых фигур был достаточен, чтобы корректно в отношении устоявшихся исторических знаний определить локальную цивилизацию как часть человечества, проживающую в пространстве и во времени суперэтноса, объединённую комплементарными многовековыми традициями в социальном мышлении и самоорганизации.

В представленной дефиниции центральное понятие выступает как категория, имеющая самостоятельное познавательное значение и «работающая» в собственном проблемном поле. Философские категории пространства и времени структурируют основные направления осмысления исторического и иного содержания других групп понятий, характеризующих уже супе- рэтнос2, а также феномены социального мышления и самоорганизации общества.

1 Попов Ю. П. Логика. Часть 1. - Владивосток: ДГУ, 1999. - С. 24; Ивин А. А., Никифоров А. Л. Словарь по логике. - М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС,1997. - С. 247 - 248.2 Современные представления о феномене суперэтноса получены с помощью географического подхода Л. Н. Гумилёва, согласно которому - это «этническая система, состоящая из нескольких этносов, возникших одновременно в одном ландшафтном регионе, проявляющаяся в истории как мозаичная целостность», и культурно-исторического подхода Э. Т. Майбо- роды, определяющей суперэтнос в виде системы этносов, возникающей на основе государственно-политических и культурологических факторов, ведущей к появлению двойного идентификационного самосознания, что закрепляется в самоназвании (этнониме). «Суперэтнос как системное образо


37

Так, в отношении социального мышления на следующем по нисходящей линии уровне представители когнитивных наук различали его типы: религиозное, экономическое, политическое, обыденное, научное, эстетическое, культурносимволическое, психический склад этноса и другие1, синтези-

U ~\ U U Арующие в духовной сфере уникальный опыт поколений. А в историко-социологических знаниях традиции самоорганизации связывались с территориальными формами расселения людей, технологическими укладами, способами производства, моделями государственного и иного управления, социальным строем и бытовым укладом. В их пространственных и временных конфигурациях материализовывались общие черты и особенные свойства каждой из локальных цивилизаций, которые в целом небезуспешно на рубеже XX-XXI вв. обнаруживали отечественные и зарубежные интеллектуалы.

/ - ч U U U

Очевидно, нижней ступенью рассматриваемой родовидовой лестницы является семья/род как этническая единица, выполнявшая функции воспроизводства потомства и передачи новым поколениям навыков деятельности, ценностного ощущения ме- сторазвития (термин П. Н. Савицкого) в образе Родины и других устойчивых стереотипов, выработанных предками в течение длительного периода адаптации в конкретной природной и социальной среде.

Как видим, дефиниция локальной цивилизации в классическом варианте выгодно отличается своей информативностью0 сложной системности определяемого, подразумевая тем са

вание соответствует ряду критериев, присущих сложной системе: функциональность, целостность, эмерджентность, автономность существования, объективность границ, интегрированность». (Гумилёв Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. М.: ООО «Издательство АСТ», 2001. С. 546; Майборо- да Э. Т. Феномен суперэтноса: Философский анализ: автореф. дис. ... канд. филос. наук. Ставрополь, 1998. С. 11).1 См.: Абульханова К. А. Социальное мышление личности // Современная психология: состояние и перспективы исследований. Часть 3. Социальные представления и мышление личности. - М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2002. - С. 88 - 90; Крысько В. Г. Этнопсихология и межнациональные отношения: Курс лекций. - М.: Изд-во Экзамен, 2002. - С. 135.


мым её открытость для конкретизации по принципу дополнительности уже в рамках других предметных и концептуальных подходов.

1.2. ПОНЯТИЕ «ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ ПОДХОД»

Одним из подготовительных этапов любого научного проекта, предопределяющим его содержание и направленность, является выбор (разработка) исследовательской стратегии, нередко ассоциирующейся с методологическим подходом. В 1990е гг. в отечественной историографии стал использоваться и обрёл имидж мэйнстрима цивилизационный подход, который оценивался как необходимый компонент в аналитическом аппарате понимания (объяснения) феномена локальной цивилизации. Авторы, провозглашая свои намерения по поводу руководства указанным инструментарием, не поднимали проблемы дефиниции, но при удобном случае ставили перед собой цель продемонстрировать его познавательные возможности в широком историческом и теоретическом контекстах.

Цивилизационный подход нередко отождествлялся с одно-• • U U U ,

имённой концепцией или теорией1, а его интерпретации представляли собой описание набора принципов, актуальных для конкретного исследователя. На основании вышеизложенного поставим задачу с помощью историко-генетического метода выяснить, каким образом формировался смысловой объём понятия «цивилизационный подход» и в какой структурносодержательной форме имел перспективу оправдать своё предназначение как предполагаемого эффективного инструмента

1 См.: Абросимова И. А. Методологическая роль понятия цивилизации в социально-философском исследовании: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Саратов, 2000. - С. 7; Семенникова Л. И. Россия в мировом сообществе цивилизаций: учебное пособие для вузов. - Брянск: Курсив, 2000. - С. 10.


39

рия для приумножения исторического знания о российской цивилизации. Определим его место в системе общей методологии.

Цивилизационный подход в методологической системе общественных и гуманитарных наук

В рамках общей методологии более пристальное внимание специалистов к семантике категории «подход» запоздало проявилось к середине первого десятилетия XXI в. Выявленные смыслы, по мнению А. М. Новикова и Д. А. Новикова, составляли два значения. В первом он «рассматривается как некоторый исходный принцип, исходная позиция, основное положение или убеждение, например: целостный подход, комплексный подход, функциональный подход (в технике). Нередко встречается информационный (кибернетический) подход, раньше у нас был классовый подход и т.д. В этом понимании наиболее часто фигурируют системный подход, комплексный подход, синергетический подход и т.п.

Во втором значении исследовательский подход рассматривается как направление изучения предмета исследования. Подходы этого рода имеют общенаучное значение, применимы к исследованиям в любой науке и классифицируются по парным категориям диалектики, отражающим полярные стороны, направления процесса исследования: содержание и форма, историческое и логическое, качество и количество, явление и сущность и т.д.»1 (структурный, деятельностный, исторический, логический, количественный подходы и другие). В процитированном умозаключении описана общая типология родственных методологических понятий, к которым имел отношение и объект нашего внимания, что указывало на его аналитикоинструментальную природу и выделяло среди других форм знаний (теория, концепция, гипотеза, идея). Содержательная компонента авторами не детализировалась.

Наиболее развёрнутое решение этой задачи было предло

1 Новиков А. М., Новиков Д. А. Методология. - М.: СИНТЕГ, 2007. - С. 164.


жено Е. В. Титовой, разделившей используемые в историографии смыслы подхода как методологической категории по трём уровням:

- «теоретическое и (или) логическое основание для рассмотрения, анализа, описания, проектирования, конструирования чего-либо (в виде теории, структуры, модели, тезиса, идеи, гипотезы и т.п.);

- совокупность специфически связанных способов и приемов осуществления деятельности, адекватных какой-либо идее, принципу и т.д.;

- признак или совокупность признаков качества осуществления деятельности, ее качественной характеристики» 1.

В первом случае понятие «подход» оказалось в согласованном состоянии с понятиями «принцип», «позиция», «идея». Во втором - с «методом» как способом организации исследования, в третьем - с понятиями «качество», «особенность». В указанной систематике автор оставила за пределами его «компетенции» смыслы концепции как ступени, предваряющей появление теории.

Н. В. Ипполитова, проанализировав интерпретации методологического подхода, встреченные в трудах И. В. Блауберга, А. Петрова, Н. Стефанова и Э. Г. Юдина2, предложила обобщённую на их основе собственную версию трёх уровней трактовки указанного понятия3:

- философско-прескриптивного, включающего совокупность идей, определяющих общую научную мировоззренче

1 Цит. по: Петунин О. В. Цивилизационный подход в исследовании педагогических процессов // Философия образования. - 2008. - № 2. - С. 30.2 Блауберг И. В., Юдин Э. Г. Становление и сущность системного подхода. - М.: Наука, 1973. - 270 с.; Петров А. Основные концепты компетентностного подхода как методологической категории // Alma mater. - 2005. - № 2. - С. 54 - 58; Стефанов Н. Мультипликационный подход и эффективность. - М.: Прогресс, 1976. - 251 с.3 Ипполитова Н. В. Взаимосвязь понятий «методология» и «методологический подход» // Вестник Южно-Уральского государственного университета. Серия Образование. Педагогические науки. - № 13 (146). - 2009. - С. 12 -

13.





41

скую позицию ученого. Нормативная функция этого уровня предполагала определение исходных мировоззренческих принципов, позволявших выделить методологическую базу исследования, сформулировать концепцию, теорию;

- концептуально-дескриптивного, состоящего из общенаучных и конкретно-научных принципов, выполняющих когнитивно-прогностическую функцию. Он обусловливает специфику организации изучения предмета исследования с целью получения новых знаний;

- процессуально-праксеологического. Это способы, приемы, процедуры, призванные обеспечивать реализацию избранной стратегии деятельности (уровень методики и техники исследования).

Отмечая существование множества методологических подходов, Н. В. Ипполитова заключила, что каждый из них может быть соотнесен с любым из выделенных уровней. Если учёный считает целесообразным руководствоваться несколькими подходами, то для получения объективной и целостной картины изучаемого предмета необходимо соблюдать следующие условия: они должны в полной мере соответствовать целям и задачам исследования; использоваться в совокупности и по принципу дополнительности друг к другу, представляя один или несколько уровней методологии; не иметь взаимоисключающего характера1.

Таким образом, понятие «методологический подход» было структурировано по функциональному предназначению составляющих его аналитических средств, необходимых любому автору для успешной реализации концептуального замысла. В дидактическом плане показательно их распределение среди уровней методологического аппарата исторических наук в координатах научной рациональности (см. таблицу 1).

В основу указанной структуры, имеющей, как и любая умозрительная конструкция, условный характер, положена озву

1 Там же. - С. 14.


ченная В. С. Стёпиным проблема о формах и контексте взаимодействия элементов классического, неклассического и нео- (постне) классического знания в конкретных науках1.

Таблица 1.Уровни методологического аппарата исторических наук

Типологическиеоснования

Типы научной рациональности

классическая неклассическая нео-(постне)

классическая

Концептуальные подходы историософского уровня

П одходы к интерпрета

ции истории на основа

нии одноимённых фило

софских концепций

Теологический

Позитивистский

Эволюционистский

Материалистический

Постмодернистский

Структуралистский

Феноменологический

Синергетический

П одходы предметно-концептуального уровня

П одходы к интерпрета

ции истории на основа

нии одноимённых

теорий

Универсалистский

Мир-системный

Формационный

Модернизационный

Цивилизационный

Предметные подходы

Социологический Культурологический Этнографический и др

Междисциплинарная сфера социально-гуманитарных и

естественно-научных знанийОсновной принцип

построения когнитивных планов

Монизм

М етодологический синтез

Дополнительность

Процессуально-праксеологический уровень

Общенаучные методы2 Конкретно-исторические методы

Теоретические Эмпирические Историко-сравнительныйИсторико-генетическийПроблемно-хронологическийИсторико-типологический

М етоды-

операции

М етоды-

действия

М етоды-

операции

М етоды-

действия

Речь шла не только о зависимости состояния целостности той или иной теории (полноты и непротиворечивого научного обоснования всех составляющих её структурных элементов, а также описания взаимозависимостей) от предоставляемых для этого аналитических возможностей в рамках конкретной эпистемологической модели. Имелись в виду и практики реанимирования уже прошедших испытание временем идей теологии, позитивизма, эволюционизма и материализма в новых истори

1 «Круглый стол» журналов «Вопросы философии» и «Науковедение», посвящённый обсуждению книги В. С. Стёпина «Теоретическое знание». - С. 29 - 3 0 .2 Новиков А. М., Новиков Д. А. Указ. соч. - С. 100 .


43

ческих условиях с помощью элементов нео-(постне) классической методологии, а также изначальное присутствие в историческом знании «зародышей» всех трёх типов научной рациональности1.

В целях конкретизации процедуры анализа традиций определения цивилизационного подхода следует знать, что авторы могли пользоваться категориями, типичными для других методологических структур. Приём переноса смыслов из одной концептуальной среды в другую в дополняющем контексте был плодотворен на авторские оригинальные идеи, тем самым открывались новые грани познания объекта исследования. Но если они равнозначно воспринимались учёным как базовые, то возникал риск формирования эклектичных познавательных стратегий - с прежних привычных теоретических и когнитивных позиций изучать проблемы истории, относящиеся к теории иного системно-процессуального уровня и, возможно, требующие иных эпистемологических установок. В этом случае были востребованы описательные дефиниции как способ преодоления многочисленных допущений и оговорок.

Актуальность теории исторического процесса и время активной фазы её влияния на учёное сообщество находятся в прямой зависимости от длительности периода открытия новых эвристических возможностей обосновывающей её историософской концепции, пока они не иссякнут. Концепция интегрируется с историческим знанием благодаря одноимённому методологическому подходу: позитивистскому, эволюционистскому, материалистическому, структуралистскому, феноменологическому, синергетическому или другим.

Отдельную группу составляют дисциплинарные методологические подходы: культурологический, социологический, этнологический, антропологический, политологический и другие, позволяющие исследовать многомерный исторический

1 Ионов И. Н. Теория цивилизации и неклассическое знание (Социокультурные предпосылки макроисторических интерпретаций). - С. 142.


процесс или явление на заданном уровне погружения в этот объект в соответствующем предметном срезе.

Отметим, что неклассическую модель исторического познания, если пока абстрагироваться от других существенных признаков, формируют методологические подходы, использующие междисциплинарную сферу социогуманитарных знаний: культурно-исторический, историко-антропологический, этнопсихологический, социокультурный и другие1. Нео-(постне) классическая модель, по мнению О. Г. Дуки, зарождается в междисциплинарном пространстве социогуманитарных и естественно-научных знаний посредством социоестественного, эволюционно-энергетического, биосферно-этнологического и других подходов2.

Нередко исследователи в поисках новой методологической «оптики» использовали приём создания аналитических композиций путём комбинирования элементов из предметных и историософских подходов, относящихся к различным познавательным моделям. Подобную конструкцию для исследования исторических проблем цивилизации с точки зрения неоформа- ционной концепции придумал Ю. В. Яковец, мобилизовавший междисциплинарное пространство таких наук, как социогенетика, социодинамика и культурология3.

Из вышеизложенного следует, что в рассматриваемый период в историческом сообществе смыслы понятия «методологический подход» варьировались в зависимости от принципа построения когнитивных планов в корридоре значений: от

1 Дука О. Г. Эпистемологический анализ теорий и концепций исторического развития с позиций вероятностно-смыслового подхода (на примере российской историографии). - С. 114 - 135; Сапрыкин В. А. Русская культура: понятие, генезис, самобытность, амбивалентность. [Электронный ресурс] - URL: http://avt.miem.edu.ru/Kafedra/KT/Publik/posob_7_kt.html#содержание (дата обращения 3.02.2012).2 Дука О. Г. Указ соч. - С. 143-153.3 См.: Яковец Ю. В. История цивилизаций: учебное издание. - М.: Вла- дос,1995. - 350 с.; Яковец Ю. В. Научное наследие Н. Кондратьева и П. Сорокина и становление постиндустриальной парадигмы обществоведения // Вестник РАН. - 2005. - Т. 75. - № 2. - С. 149 - 156.

http://avt.miem.edu.ru/Kafedra/KT/Publik/posob_7_kt.html%23%d0%a1%d0%83%d0%a0%d1%95%d0%a0%d2%91%d0%a0%c2%b5%d0%a1%d0%82%d0%a0%c2%b6%d0%a0%c2%b0%d0%a0%d0%85%d0%a0%d1%91%d0%a0%c2%b5


45

концептуального (историософского) или дисциплинарного монизма до многомерности в концептуальном и предметном выражении.

Отметим, что в историографии отдельную группу составляют универсалистский (версии: всемирно-историческая, глобализма), мир-системный, формационный, модернизационный и цивилизационный подходы как методологические звенья системности одноимённых исторических теорий. Их отличие заключено не только в специфике категориальных рядов и принципов, но и по целеполагающему признаку.

Так, универсалистские и мир-системная концепции базировались на идее стадиального развития человечества в пределах

_ «-» «-»первом случае - единой всемирной человеческой общности с ориентацией на прогресс (в вариациях: технологический, в духе либерализма, европоцентризма и других)1. Во втором случае - мир-системы (мир-экономики и мир- империи), каждая их которых имеет центр в виде группы развитых стран, соответственно экономически и политически связанный со своей обширной периферией2. Их методологические

1 См.: Ерасов Б. С. О статусе и содержании теории цивилизаций // История России: Теоретические проблемы. Вып. 1: Российская цивилизация: Опыт исторического и междисциплинарного изучения / Отв. ред. А. С. Сенявский; Ин-т рос. истории. - М.: Наука, 2002. - С. 13; Личман Б. История России. Теория изучения. - Книга 1. - Часть 1. [Электронный ресурс] - URL: http://www.gumfak.ru/his_html/lichman/content.shtml (дата обращения 5.07.2012); Назаретян А. П. Универсальная (большая) история: версии и подходы // Историческая психология и социология истории. - 2008. - № 2. - С. 5 - 24; Селезнёв А. М. Проблемы стадиальности всемирноисторического процесса // Вестник Московского университета. - Серия 7. Философия. - № 6. - 2003. - С. 21 - 33; Сайко Э. В. Вопросы стадиального анализа всемирно-исторического процесса цивилизации // Цивилизация: теория, история и современность. Сборник статей / Отв. ред. Л. И. Новикова. - М.: ИФАН, 1989. - С. 2 - 19; Фофанов В. В. Всемирная история как рефлексия цивилизаций // Гуманитарные науки в Сибири. - 1999. - № 1. - С. 44 - 4 6 .2 См.: Завалько Г. Л. Возникновение, развитие и состояние мир-системного подхода // Общественные науки и современность. - 1998. - №2. - С. 140 - 151; Фурсов А. И. Школа мир-системного анализа: Основные положения концепции И. Валлерстайна // Восток. - 1992. - № 1. - С. 25 - 26; Кра-

http://www.gumfak.ru/his_html/lichman/content.shtml


подходы имели общее целевое назначение, которое состояло в обеспечении объяснения исторической реальности как жизнедеятельности и взаимодействия отдельных групп социумов, структурированных по ступеням технологических, культурных и иных достижений, и исследуемых «в плане соотношения частей и целого; центров и периферий; смены центров и борьбы крупных частей за гегемонию; взаимоотношения различных трендов развития в их взаимосвязи в единой системе; функционирования системы и отдельных ее специализированных частей; усложнения системы и подсистем, появления новых системных связей и несистемных явлений и т.д.»1.

Целевое назначение формационного подхода и его более современной разновидности - модернизационного заключалось в обеспечении объяснения исторической реальности как постоянного процесса сложных трансформаций, протекавших внутри каждого общества по пути его движения от низших ступеней развития к высшим. Вектор направления определялся различными способами: по формационным стадиям (в ортодоксальном марксизме), от варварства к традиционному обществу и далее к цивилизации как высшей ступени развития (по Фергюссону, Л. Моргану, Ф. Энгельсу), от традиционного (аграрного) к индустриальному социуму. Если в формационной версии процессность связывалась с видоизменением преимущественно политико-экономических основ общественной жизни, детерминируемых отношением к собственности2, то в наиболее разработанной отечественной модернизационной версии, изложенной И. В. Побережниковым, её содержание

дин Н. Н. Кочевники, мир-империи и социальная эволюция // Альтернативные пути к цивилизации: Кол. монография / Под ред. Н. Н. Крадина, А. В. Коротаева, Д. М. Бондаренко, В. А. Лынши. - М.: Логос, 2000. - С. 314 -319.1 Гринин Л. Е., Коротаев А. В. Макроэволюция и мир-система: новые грани концептуализации // История и современность. - 2008. - № 1. - С. 14 - 15.2 Плетников Ю. К. Цивилизационная стадиальность и цивилизационные парадигмы // Плетников Ю. К. Материалистическое понимание истории и проблемы теории социализма. - М.: Альфа-М, 2008. - С. 228.





47

должно наполняться смыслами разнообразных социальных изменений1.

Объединяющим признаком для четырёх вышеназванных подходов, равно как и для соответствующих теорий, стало максимальное проявление их эвристических возможностей в рам

и и оках классической научной рациональности2.Локальная цивилизация определяется нами как часть че

ловечества, проживающая в пространстве и во времени суперэтноса, объединённая комплементарными многовековыми традициями в социальном мышлении и самоорганизации. Базовые смыслы понятий, включённых в дефиницию, логично искать в широком спектре отраслей науки, и в первую очередь в истории, этнологии, этнопсихологии, социальной биологии, философии и других. Поэтому приёмы установления их согласованности (синтеза смыслов) должны быть отнесены к методологическому инструментарию, восприимчивому к междисциплинарной сфере социогуманитарных и естественно - научных знаний, характерному для нео-(постне) классики. Полагаем для выполнения указанной функции и предназначен цивилизационный подход.

Определение цивилизационного подходаВнимание историков к указанной форме аналитики было

обращено благодаря осознанию уже в 1960-е гг. ограниченности объяснительных схем формационной теории и её методологических установок, в которые не «вписывалось» объяснение исторической специфики неевропейских народов3. Как считала Л. И. Новикова, первый отечественный «опыт разведения и со

1 Побережников И. В. Переход от традиционного к индустриальному обществу: теоретико-методологические проблемы модернизации. - С. 13 - 52.2 Лубский А. В. Альтернативные модели исторического исследования. - М.: Изд-во «Социально-гуманитарные знания», 2004. - С. 105 - 126.3 Алаев Л. Б. Смутная теория и спорная практика: о новейших цивилизационных подходах к Востоку и к России. - С. 87 - 92; Шемякин Я. Г. Проблема цивилизации в советской научной литературе 60-80-х годов. - С. 87 - 88.


отнесения двух исследовательских подходов - формационного и цивилизационного - и был предпринят на Всесоюзном координационном совещании «Цивилизация и исторический процесс» в 1983 г.»1. Однако, первоначально «разведение» было осуществлено на поле формационной проблематики, где новому подходу, категории и принципы которого ещё не были наделены чёткими смыслами, отводилась роль дополнительно реконструирующего особенности надстроечных явлений2.

В 1987 г. на страницах журнала «Народы Азии и Африки» в рецензиях на вышедшие в свет монографии, посвящённые истории стран Востока, некоторыми исследователями был высказан ряд предположений о вероятной самодостаточности цивилизационного подхода. Так, по мнению А. И. Фурсова, чтобы он «приобрёл отчётливость и самостоятельность, необходимо поставить и решить триединую задачу, включающую:

1) разработку соответствующего понятийного аппарата;2) теоретическое соотнесение цивилизационного анализа с

формационным: с одной стороны, разграничение их, с другой - установление их диалектического взаимодействия, вплоть до взаимопревращения;

3) дальнейшее развитие марксистской теории развития общества как системной целостности, как объективации культурно-исторического субъекта, выступающего и как формация, и как цивилизация»3.

1 Новикова Л. И. Цивилизация как идея и как объяснительный принцип исторического процесса. - С. 13.2 См.: Василенко Ю. В. Соотношение формационной и цивилизационных концепций исторического процесса. - С. 7; Новикова Л. И. Понятие «цивилизация» и его познавательные функции // Цивилизация и культура в историческом процессе. Репринты докладов советских учёных к XVII Всемирному философскому конгрессу «Философия и культура» (Канада, Монреаль, 21-27 августа 1983 г.). - М., 1983. - С. 4 - 9; Завадский С. А., Новикова Л. И. Искусство и цивилизация. Искусство на пути к коммунистической цивилизации; Шемякин Я. Г. Проблема цивилизации в советской научной литературе 60-80-х годов. - С. 97 и другие.3 Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного // Народы Азии и Африки. - 1987. - № 1. - С. 171.


49

Следует отметить, что статус самостоятельной категории и обоснованное право на использование в научной риторике новый термин стал активнее обретать после дискуссии историков и философов за круглым столом, организованным редакцией журнала «Вопросы философии» в 1989 г., инициировавшей новую волну резонансного внимания к методологическим вопросам истории. Предлагая своё видение конфигурации анализа исторической системности в координатах: по оси времени (этапы, формации), по оси пространства (культуры, цивилизации, особые пути развития), Л. Б. Алаев1 обозначил ставшее затем популярным разделение таким способом сфер между формационным и цивилизационным подходами2.

Впрочем, последний, по мнению Г. С. Гудожника, должен включить «в себя формационный подход как свой особый случай - при вычленении из всего богатства и многообразия общественно-исторического прогресса его социальноэкономического аспекта»3. Для исторического знания образца 1989 г. эта мысль была авангардной. Рассуждения остальных участников дискуссии лишь отчасти касались «цивилизационного метода анализа» (А. Б. Зубков) и «культурноисторического ментального подхода» (И. Н. Ионов). В этот же период Б. С. Ерасов пришёл к выводу, что «цивилизационный подход предполагает схему детерминации обратную, нежели та, что присуща формационному подходу. Не материальные, а духовные компоненты совокупного общественного производства принимаются за определяющие, хотя эта их роль может ска

1 Формации или цивилизации? (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. - 1989. - № 10. - С. 37.2 Кондаков И. В. Соколов К. Б., Хренов Н. А. Цивилизационная идентичность в переходную эпоху: культурологический, социологический и искусствоведческий аспекты. - М.: Прогресс-Традиция, 2011. - С. 14 - 23; Современная российская цивилизация. Личность. Общество. Федерация. Серия научных трудов. - Книга. 1 / ред. колл.: А. Н. Аринин, Б. И. Коваль, С. И. Семёнов. - М.: Северо-Принт, 2000. - С. 76; Философия истории: Учеб. пособие / Под ред. проф. А. С. Панарина. - М.: Гардарики, 1999. - С. 201.3 Формации или цивилизации? (Материалы «круглого стола»). - С. 46.


заться лишь «в конечном счёте», пробиваясь сквозь разнообразие исторических и социально-политических обстоятельств»1.

В 1990 г. указанная проблема явилась предметом докладов на одном из учёных советов Института международной экономики и международных отношений (г. Москва) и ещё одной дискуссии, проведённой среди историков в октябре2.

В 1991 г. поиску смыслов цивилизационного подхода было посвящено несколько статей. Так, В. Студенцов с позиций формационной теории попытался обозначить условия перспективности нескольких его версий, увязывая их с утверждением в историческом знании в будущем одного из вариантов соотношения между понятиями «капитализм» и «социализм» (взаимо- отрицания, отрицания только одного, выявления общих черт)3. По мнению О. И. Осадчей, важно иметь в виду центральное звено подхода - реализацию либеральных ценностей, которые фигурируют как общечеловеческие4. Выявляя его когнитивные возможности по трудам А. Дж. Тойнби, Т. В. Панфилова увидела «причудливое сочетание идеалистического истолкования истории с эмпирическим методом» 5.

Всё сказанное свидетельствует, что на рубеже 1980-1990-х гг. в социогуманитарной среде с четырёх взаимоисключающих позиций шёл процесс активных поисков методологического

1 К вопросу об общей теории развивающихся стран. Круглый стол. / / Народы Азии и Африки. - 1990. - № 1. - С. 48; Формации или цивилизации Диалог Л. Б. Алаев - Б. С. Ерасов // Народы Азии и Африки. - 1990 . - № 3.- С. 47 .2 Осадчая И. О. О цивилизационном подходе к анализу капитализма // Мировая экономика и международные отношения. - 1991. - № 5. - С. 6; Поздняков Э. А. Формационный и цивилизационный подходы // Мировая экономика и международные отношения. - 1990. - № 5. - С. 46 - 59.3 Студенцов В. Общецивилизационный и формационный подходы: скептический взгляд // Мировая экономика и международные отношения. - 1991.- № 6. - С. 52 - 54.4 Осадчая И. О. Указ. соч. - С. 8.5 Панфилова Т. В. «Формационный» и «цивилизационный» подходы: возможности и ограниченность // Общественные науки и современность. - 1993. - № 6. - С. 89.


51

аппарата, способного представить и объяснить феномен циви- лизации1:

- в порядке полного замещения формационной теории;- превращения её в дополняющий компонент и,- наоборот, сохранения доминирующего положения2;- как альтернативный остальным3.В условиях неопределённости смыслов терминологии, нуж

ды в разработке адекватных принципов её анализа и конститу- ирования нового уровня макросистемности некоторыми представителями научного сообщества цивилизационный подход представлялся аналогом тематического направления исследований. Данное словосочетание нередко употреблялось лишь для напоминания об общем контексте публикации4. Поэтому для большинства историков, привычных работать в рамках концептуально чётко выверенной методологии, подход стал ассоциироваться с популярной риторической стратегией5. Однако уже к 1995 г. его право на существование было признано на официальном уровне в Российской академии наук и озвучено

1 Панарин А. - С. Современный цивилизационный процесс и феномен неоконсерватизма: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - М., 1991. - С. 18 - 19.2 Гобозов И. А. Цивилизационный и формационный подходы дополняют друг друга // Диалог. - 1997. - № 3; Осипов Н. Е. Формационный и цивилизационный аспекты анализа категории «производительные силы общества». - С. 83-84.3 Хут Л. Р. Новистика: вопросы теории. - М.: Изд-во Моск. пед. ун-та, 2003.- С. 79 .4 См.: Живетин В. Б. Риски цивилизаций. - М.: Изд-во ИПР, 2007. - 359 с.; Кеслер Я. А. Русская цивилизация. Вчера и завтра. - М.: ОЛМА-ПРЕСС,2005. - 507 с.; Ляпин Е. С. Динамика цивилизаций. - СПб.: Изд-во «Нестор-История», 2007. - 556 с.; Молостов В. Д. Старение и гибель цивилизации. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2005. - 410 с. и другие.5 Дёмин М. А., Бронников А. А. Современные методологические подходы к изучению истории Сибири // Вспомогательные исторические дисциплины- источниковедение - методология истории в системе гуманитарного знания: материалы ХХ междунар. науч. конф. Москва, 31 янв.-2 февр. 2008 г.: в 2 ч. / редкол.: М. Ф. Румянцева (отв. ред.) и др. ; Рос. гос. гуманитар. ун-т, Ист. -арх. ин-т, Каф. источниковедения и вспомогат. ист. дисциплин. - М.: РГГУ, 2008. - С. 270; Энтов Р. Что может дать цивилизационный подход // Мировая экономика и международные отношения. - 1991. - № 5. - С. 19.


академиком И. Д. Ковальченко, утверждавшим в одной из последних своих статей, воспринятой исследователями как своеобразное завещание учёного1, что обновлённая парадигма отечественной истории должна основываться на цивилизационном подходе, предполагая при этом использовать всё полезное, что предоставляет формационный подход2.

В период с 1991 по 2010 г. было издано несколько моногра-1 U Uфий, защищены диссертации и напечатана серия статей, посвящённых цивилизационному подходу3, а также десятки дру

1 Могильницкий Б. Г. Формационный и цивилизационный подходы в изучении истории: антагонизмы или союзники? // Многофакторный подход к изучению истории как проблема методологии: круглый стол в Московском государственном областном университете. - М.: Изд-во МГОУ, 2012. - С. 42.2 Ковальченко И. Д. Многомерность исторического развития. Типология, периодизация, цивилизационный подход // Свободная мысль. - 1995. - № 10. - С. 78 - 79.3 См.: Барг М. А. Цивилизационный подход к истории: Дань коньюнктуре или требование науки?; Белов Г. А. Цивилизационный подход // Политическая энциклопедия: в 2 т. - М.: Мысль, 1999. - Т. 2. - С. 598 - 600; БузгалинА. В. Марксизм и цивилизационный подход: полемические заметки [Электронный ресурс] // «Альтернативы». - URL: http://www.alternativy.ru/ru/node/775 (дата обращения 17.08.2012); Гордон А. В. Цивилизационный подход и единство всемирной истории // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература.- Серия 9: Востоковедение и африканистика. Реферативный журнал. -2001. - № 1. - С. 7 - 19; Гостев Р. Г. К вопросу о формационном и цивилизационном подходах к изучению истории // Российская цивилизация: история и современность: Межвузовский сборник научных трудов. - Вып. 21. - Воронеж: Воронежский государственный педагогический университет, 2004. - С. 39 - 50; Двинин-Новиков В. В. Методология исследования российского социума: цивилизационный подход // Лосевские чтения: материалы научно-теоретической конференции «Цивилизация и человек: проблемы развития», г. Новочеркасск, май 2004 г. - Новочеркасск: ООО НПО «Темп», 2004. - С. 43 - 48; Емельянов-Лукьянчиков М. А. Цивилизационный подход: интерпретация или дезинформация? [Электронный ресурс] - URL: http://old.portal-slovo.ru/rus/history/48/9325/ (дата обращения23.08.2012); Журавлёв В. В. Цивилизационный подход к истории и вопросы её «одушевления» [Электронный ресурс] // Сайт Общество историков России. - URL: http://www.oiros.org/publick/p03/002.htm (дата обращения15.11.2012); Келле В. Ж. Соотношение формационного и цивилизационного подходов к анализу исторического процесса // Цивилизации. - Вып. 2. - М. [б. и.], 1993. - С. 26 - 34; Книжников Н. Н. Особенности цивилизационного подхода к определению типологии культурно-исторического: автореф. дис.

http://www.alternativy.ru/ru/node/775






http://old.portal-slovo.ru/rus/history/48/9325/

http://www.oiros.org/publick/p03/002.htm


53

гих научных трудов и эссе, в которых присутствуют рассуждения о нём. Из текстов можно вычленить две группы тезисов методологического характера. Первые были посвящены определению задач цивилизационного подхода, призванных обозначать поле его компетенции, вторые - центральному звену, способному генерировать смыслы используемых принципов и идей.

В качестве задачи В. И. Гуляев, В. Ж. Келле и И. Ф. Кефели указали на потребность в анализе социальных механизмов сов

... канд. культурологии. - Нижневартовск, 1999. - 24 с.; Ковалёв А. М. Еще раз о формационном и цивилизационном подходах; Коваль Б. И. К вопросуо методологии цивилизационного анализа // Цивилизационные исследования / Отв. ред. Б. И. Коваль. - М.: Ин-т Лат. Америки, 1996. - С. 6 - 21; Корнетов Г. Б. Цивилизационный подход к изучению всемирного историкопедагогического процесса. - М.: ИТП и МИО РАО, 1994. - 265 с.; Корякин В.B. Цивилизационный и формационный подход к истории: возможен ли синтез? // Личность. Культура. Общество. - 2009. - Т. XI. - Вып. 3 (№0). -C. 341 - 348; Костюк В. Г. Возможности цивилизационного похода в этносо- циологии // Гуманитарные науки в Сибири. - 2003. - № 3. - С. 22 - 24; Кузьмен О. В. Цивилизационный подход в анализе либеральной модели демократии: автореф. дис. ... канд. филос. наук. Барнаул, 1993. - 18 с.; Маркин В. В. Цивилизационный и формационный подходы к анализу исторического процесса // Образование и наука на пороге третьего тысячелетии. Сб. статей ко 2-й международной научно-теоретической конференции. - Барнаул: Изд-во АГУ, 2000. - Вып. 2. - С. 39 - 43; Моисеева А. П., Колодий Н. А., Сысоева Л. С. Калашников В. Л. Цивилизационный подход // Философия / Под об. ред. В. Л. Калашникова. - М.: Владос, 1999. - С. 154 - 159; Палютина З. Р. Цивилизационный подход к терминологии. - Уфа: РИО БашГУ, 2002. - 171 с.; Пивоваров Ю. С. Схема и человек в постижении истории: методологические размышления // Россия и современный мир. -2002. - № 4. - С. 126 - 129; Радугин А. А. Формационный и цивилизационный подходы в историческом познании // История России. Россия в мировой цивилизации. Курс лекций / Под ред. А. А. Радугина. - М.: Библионика,2004. - С. 14 - 20; Сенявский А. С. Цивилизационный подход к российской истории: теоретико-методологические аспекты // История России: Теоретические проблемы. Вып. 1: Российская цивилизация: Опыт исторического и междисциплинарного изучения / Отв. ред. А. С. Сенявский; Ин-т рос. истории. - М.: Наука, 2002. - С. 59 - 69; Следзевский И. В. Особенности и возможности цивилизационного подхода // Там же. - С. 21 - 28; Хут Л. Р. О соотношении формационного и цивилизационного подходов в изучении истории // Вопросы теории и методологии истории. Сб. научных трудов. - Вып. 4. - Майкоп: Адыгейский гос. ун-т, 2003. - С. 24 - 42 и другие.


http://aeli.altai.ru/nauka/sbornik/2000/soderjan.html



местной деятельности людей в различных сферах и механизмов становления личности человека, у которого культура должна выступать как мера его развития1.

Как хронологически «сквозной» он, по мнению А. С. Сеняв- ского, должен раскрывать социокультурное своеобразие конкретного общества как целостности, обладающей исторической «самостью» и самоценностью2.

Определение способа познания истории через призму цивилизационного подхода связывалось Ю. Ф. Кожуриным с выявлением тех исторических типов (способов) мышления, сознания и соответствующих им способностей людей понимать, производить и потреблять культуру, которые фактически и определяют социокультурную динамику в том или ином социуме3. В. Ф. Шаповалов посчитал важным сосредоточиться на характерных чертах общества, взятого в длительной исторической перспективе4. Предназначение цивилизационного подхода, по С. Э. Крапивенскому, заключалось в построении типологии общественных систем, исходящей из определенных, качественно различающихся между собой технико-технологических базисов5.

А. Н. Поляков подчеркнул важность выявления и сопоставления социально-экономических и ценностных (культурных, идеологических) отношений и определения на этой основе типологических особенностей цивилизации. Автором был предложен алгоритм исследовательской стратегии:

1 Гуляев В. И. «Первичные цивилизации» и методика изучения исторического процесса / / Новая и новейшая история. - 1996. - № 4. - С. 87; Келле В. Ж. Соотношение формационного и цивилизационного подходов. - С. 31; Кефели И. Ф. Культура и цивилизация // Социально-политический журнал. - 1995. - № 4. - С. 127.2 Сенявский А. С. Указ соч. - С.60.3 Кожурин Ю. Ф. Цивилизационное измерение социальной истории. - Саранск: НИИ гуманитарных наук, 2008. - С. 169.4 Шаповалов В. Ф. Россиеведение: учебное пособие для вузов. - С. 19.5 Цивилизационный подход к концепции человека и проблема гуманизации общественных отношений / Под ред. С. Э. Крапивенского. - Волгоград: Издательство ВолГУ, 1998. - С. 13.


55

1) «выявление социального ядра цивилизации (общественных слоёв, освобождённых от производительного труда);

2) определение социально-экономического уклада, особенностей хозяйственных отношений в социальном ядре;

3) выявление базовых ценностей данной цивилизации;4) сопоставление хозяйственного уклада и базовых ценно

стей, которые должны соответствовать друг другу»1.Аналогичные идеи несколькими годами ранее были выска

заны В. В. Маркиным, обратившим внимание на такие важные признаки цивилизационного анализа, как многофакторность и многовекторность2. Нетрудно увидеть, что вышеизложенные умозаключения, существенно дополняя проблематику цивилизационного подхода, охватывали собой часть задач, методика и концептуальное решение которых было в ведении предметных методологических стратегий.

Между тем уже известные нам труды Б. С. Ерасова, Л. И. Семенниковой, Н. В. Старостенкова, В. Ф. Шаповалова, Г. Ф. Шиловой, Ю. В. Яковца и некоторых других авторов относились к показательным в части применения элементов цивилизационного анализа. Но в большинстве случаев теоретические выкладки подменялись методологической компонентой объективистского характера3. Своё пояснение сложившейся историографической ситуации изложил И. Г. Яковенко, отметивший, что актуальность процедуры системоопределения (в том числе и в методологии) была обусловлена необходимостью преодоления господствовавшей тенденции инсайтно- интуитивных описаний феномена цивилизации, которые, несмотря на свою яркость, убедительность и востребованность для политических идеологем рубежа X X - XXI вв. и в разрезе

1 Поляков А. Н. Цивилизация как социальная система: теория, типология и метод // Вопросы истории. - 2007. - № 11. - С. 63.2 Маркин В. В. Цивилизационный и формационный подходы к анализу исторического процесса. - С. 41 - 42.3 Ионов И. Н. Цивилизационное сознание и историческое знание: знание: проблемы взаимодействия. - С. 430.


обыденных знаний, в контексте научных - не часто выводились из доказательных построений1. Указанный недостаток авторами отчасти компенсировался навыками механического встраивания в аналитический аппарат несогласуемых элементов историософских, предметных и теоретических подходов, включая широкое использование методов общенаучного и конкретно - исторического анализа, позволявших довести стратегию исследования до финальных выводов вопреки отсутствию солидарного понимания сущности цивилизационного подхода.

Согласно классической рациональности, важным считалось указание на центральное звено методологического аппарата - как правило, категории, в которой должны генерироваться смыслы используемых принципов и идей. В формационном подходе ключевым фактором выступали отношения по поводу собственности. На рубеже 1980-1990-х гг., с постепенным вхождением в историческое знание антропологической пара-

о u • •дигмы2, в познавательной практике появился ещё один полюс притяжения - социальная адаптация индивидуума и его ценности, механизм изучения которых стал позиционироваться как ядро цивилизационного подхода3. В работах историков, культурологов и специалистов по социальной философии, посвящённых теории и истории российской цивилизации, приоритеты авторов сконцентрировались вокруг «надстроечных» явлений с утверждением первенства духовной сферы4.

1 Яковенко И. Г. Проблема научного метода в цивилизационных исследованиях // Цивилизационные исследования / Отв. ред. Б. И. Коваль. - М.: Ин-т Лат. Америки, 1996. - С. 235.2 Гуревич А. Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. - 1988. - № 1. - С. 56 - 70.3 Искендеров А. А. Историческая наука на пороге XXI века. - С. 18; Филипенко А. С. Экономическое развитие: цивилизационный подход. - М.: ЗАО Изд-во «Экономика», 2002. - С. 8.4 Корякин В. В. Цивилизационный и формационный подход к истории. - С. 346; Костюк В. Г. Возможности цивилизационного похода в этносоциоло- гии. - С. 23; Крадин Н. Н. Современные проблемы теории всемирноисторического процесса // Вестник Новосибирского государственного университета. - Серия: История, филология. - 2007. - Т. 6. - №. 1. - С.117; Ку- зык Б. Н., Яковец Ю. В. Цивилизации: теория, история, диалог, будущее. -




57

В рассматриваемый период наряду с использованием монизма как принципа построения когнитивных планов развивалась тенденция к построению многомерных познавательный схем. Некоторые исследователи были солидарны с идеей о необходимости дополнительной ориентации цивилизационного подхода на поиск неких универсальных аналитических моделей в виде «единой матрицы» или доминантной формы социальной интеграции1. Его архитектонику, к примеру, Н. Е. Осипов увидел в способах раскрытия комплекса оснований бытия общества, среди которых выделил природные, социальные, антропологические, этнодемографические и духовные, сфокусированные на социальном типе личности2.

Из сказанного следует, что в процессе формирования проблемного поля цивилизационного подхода учёными формулировался, дополнялся, корректировался и детализировался перечень его задач, предлагались алгоритмы изучения истории

и u mроссийской цивилизации. Тем не менее численность сторонников неформального отношения к указанной аналитической стратегии была весьма скромной. Так, в ряду 127 выявленных диссертационных работ, посвящённых цивилизационной тематике и защищённых в период с 1991 по 2010 г., соотношение по

С. 87; Ляшенко В. П. Подход цивилизационный / / Политическая энциклопедия в двух томах / Пред. науч.-ред. совета Г. Ю. Семигин. - М.: Мысль,1999. - С. 147; Олех Л. Г. Принцип цивилизованности в историкосоциологическом познании. - Новосибирск: Новосибирский ун-т, 1994. - С. 20; Пирогов Г. Г. Глобализация и цивилизационное многообразие мира. - Ч. 1: Россия и Запад в процессе глобализации. - М.: Слово, 2002. - С. 247.1 Кирдина С. Г. В поисках новой методологии: о метаисторическом анализе цивилизаций и концепции институциональных матриц // Экономический аспект метаисторического анализа цивилизаций. Материалы «Круглого стола» от 15 января 2003 г. - М.: Институт экономики РАН, 2003. - С. 86 - 95; Кононенко Б. И. Культура. Цивилизация. Россия: Учебное пособие. - М.: Щит-М, 2003. - С. 57; Лубский А. В. Конфликтогенные факторы на Юге России: методология исследования и социальные реалии. - С. 54; Россия в пространстве и времени (история будущего). - С. 15 - 35.2 Осипов Н. Е. Социально-технологический аспект цивилизационных и формационных изменений общества: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Чебоксары, 2009. - С. 7 - 8.

http://kirdina.ru/book/NEWMETH/nm.shtml






специальностям и статусу сложилось следующим образам: по истории - 10 кандидатских и 3 докторские, по философии соответственно - 62 и 22, политологии - 5 и 6, культурологи - 5 и 0, социологии - 1 и 0, экономике - 0 и 1. Из них лишь в девяти (8- по философии и 1 - по культурологии) одноимённый подход был назван в качестве основного каркаса или дополняющего компонента в теоретико-методологической1 или методологиче- ской2 базах исследования. Приведённая статистика показательна в отношении очевидной приверженности или интуитивного следования большинства авторов другим методологическим стратегиям.

Описанная историографическая ситуация в начале 2000-х гг. стала предметом глубокого анализа в одной из статей И. В. Следзевского, который выделил ещё две причины скромных завоеваний цивилизационным подходом территории исторических дисциплин. Одна заключалась в том, что научное сообщество недавно приступило к освоению этого познавательного инструментария, к тому же дискуссии о его семантическом выражении были далеки от завершения. Другая была скрыта в пограничным положении данной методологической стратегии, оказавшейся на стыке двух оснований: первого - допускавшего понимание цивилизации как определённой формы бытия

1 См.: Аматов А. М. Философско-методологические основания междисциплинарных исследований техногенной цивилизации: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Белгород, 2008. - С. 5; Маслов А. А. Цивилизационная идентичность российского общества (социально-философские аспекты): авто- реф. дис. ... канд. филос. наук. - М., 2005. - С. 7 - 8; Орлова И. Б. Цивилизационная парадигма в исследовании социально-исторических процессов: ав- тореф. дис. ... д-ра. филос. наук. - М., 1999. - С. 14 - 25; Осина О. Н. Основания культуры как факторы цивилизационного становления: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Саратов, 2005. - С. 10.2 См.: Аксюмов Б. В. Конфликт цивилизаций в современном мире: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Ставрополь, 2009. - С. 11; Зарова Е. Д. Образ «Другого» в становлении цивилизационной идентичности. - С. 7; Левченко Е. Н. Россия в современном цивилизационном процессе: социальнофилософский анализ: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - М., 2007. - С. 11; Суворов Д. В. Смена субцивилизаций и модернизационные волны в культурно-историческом развитии России: автореф. дис. ... канд. культурологии.- Екатеринбург, 2006. - С. 7 и другие.


59

крупных социокультурных общностей, и второго - культурноэкзистенциального, вводившего в оборот, по его мнению, пред- посылочные знания (ценностные ориентации, культурные стереотипы и другие), предназначенные для вычленения особенностей цивилизации, которые ранее не могли положительно восприниматься в координатах объясняющей классической модели научного познания1. Наличие данной причины подтверждала и Н. А. Проскурякова, дополнительно обратившая внимание ещё на один фактор - «отсутствие у историков стремления к эпистемологическим разработкам и нехваткой исторических знаний и интереса к конкретике у аналитиков-философов, интересующихся теорией познания»2.

* * *

Подводя итоги, отметим, что рассматриваемый период представляется как начальный этап формирования цивилизационного подхода - нового для отечественной историографии методологического инструментария, альтернативного к уже имевшимся. Целесообразно выделить 1980-е гг., когда его становление проходило в виде вспомогательного компонента к формационному подходу. Уже с начала 1990-х годов их взаимная адаптация сопровождалась отношениями по линии противопоставления или по принципу дополнительности.

В работах некоторых авторов были сформулированы отдельные задачи новой методологической стратегии, уточнялось содержание основного звена. Выявленные и сопоставленные по содержанию (с помощью историко-типологического метода) суждения, согласующиеся с междисциплинарной и многомерной сущностью объекта исследования, при суммировании позволяют составить дефиницию в виде классического построения верхнего уровня обобщения выявленных смыслов. Таким образом, цивилизационный подход выступает как методологиче

1 Следзевский И. В. Особенности и возможности цивилизационного подхода. - С. 23 - 26.2 Проскурякова Н. А. Указ. соч. - С. 158.


ское направление, обеспечивающее изучение процессов формирования и функционирования в рамках пространства и времени суперэтноса комплементарных многовековых традиций в социальном мышлении и самоорганизации. В свою очередь, такие понятия, как «методологическое направление», «многовековые традиции социального мышления и самоорганизации» и «пространство и время суперэтноса», должны определяться категориальными рядами следующих родовидовых уровней, уточняющих соотношение понятий по объёму, в совокупности формирующих систему относительно законченного научного знания о локальной цивилизации.

Методологическое направление выступает как стратегия научного познания на основе исходных групп принципов (философских, эпистемологических, общенаучных, предметных, конкретной проблематики), аналитических моделей, способов, приемов, процедур, обеспечивающих её реализацию с опорой на имеющуюся историческую эмпирику.

Среди встреченных в историографии аналитических моделей, призванных локализовать области обнаружения многовековых традиций социального мышления и самоорганизации, характерных для той или иной цивилизации, выделим три наиболее информативных, составляющих, по мнению А. В. Лубского1, универсальные системообразующие основания:

- доминантную форму социальной интеграции, роль которой выполняли, например, в российской цивилизации государство, в исламской - религиозная система, в западной - лич- ность2;

- психологический склад суперэтноса, включающий в себя этнический менталитет и соответствующие различным периодам истории ментальности групп населения с присущими им ценностями и мировоззрением;

1 Лубский А. В. Указ. соч. - С. 54.2 Кульпин Э. С. Становление системы основных ценностей российской цивилизации // История и современность. - 2008. -№ 1. - С. 52.


61

- основную тенденцию к устойчивости, характерную для одного из трёх типов развития общества, выступающую результатом специфического соотношения между потребностями и условиями его жизнедеятельности1: эволюционное развитие, проявившееся в цивилизациях Востока, мобилизационное - в России и инновационное - в странах Западной Европы, США, Канаде и Австралии.

Цивилизационный подход в полной мере реализуется, если учёный дополнительно использует преимущества других методологических подходов, расширяющих научный обзор системности локальной цивилизации, а также цивилизационной специфики действующих внутри её экономических, духовных, политических и других процессов и явлений. Все названные выше аспекты, ёмкие по содержанию, заслуживают отдельного и более подробного историографического анализа.

1.3. ПОНЯТИЕ «ТЕОРИЯ ЛОКАЛЬНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ»

Теория как форма аналитики - одна из ключевых в формировании научной картины мира и обозначает горизонт систематизации определённой совокупности знаний в рамках отдельных наук или в их междисциплинарном пространстве. Она фиксирует целостное видение своего предмета, которое усложняется и становится всё более объёмным по мере накопления исторического материала о нём и опыта осмысления на основе комплекса методологических принципов2 философского, эпистемологического, общенаучного и предметного уровней.

1 Гаман-Голутвина О. В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. - М.: РОСПЭН, Изд-во АНО, 2006. - С. 27; Фонотов А. Г. Россия: от мобилизационного общества к инновационному. - М.: Наука, 1993. - С. 47 .2 Стёпин В. С. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. - М.: «Прогресс-традиция», 1999. - С. 122 - 123.


Позиционирование конкретным автором его системы исторического знания о локальной цивилизации в виде одной из аналитических форм: концепции, теории или парадигмы - является заявкой на уровень научного обобщения. В указанной последовательности они составляют ряд возрастающего логического упорядочения как уже известных исследователям фактов и явлений, так ещё и не открытых, но потенциально существующих и имеющих свою нишу в эмпирике. Избыток или дефицит подобных аналитических схем, возникающая время от времени заинтересованность в них со стороны общества, согласованность или противоречивость вложенных смыслов и другие факторы говорят о динамике и направлении процесса исторического познания феномена локальной цивилизации в целом.

В отечественной историографии, несмотря на активное изучение проблемы теории локальной цивилизации (далее - ТЛЦ), задача её дефиниции как аналитической модели не ставилась. Учёные, признавая за этим понятием право на существование, параллельно широко употребляли словосочетания «теория цивилизаций» и «цивилизационная теория»1, нередко отождествляя их с парадигмой, концепцией и чаще - с методологическим подходом2. Таким образом, в отношении ТЛЦ сло

1 См.: Ионов И. Н. Понятие и теория локальных цивилизаций: проблема историографического приоритета // Цивилизации. - Вып. 4. - М.: МАЛП,1997. - С. 136 - 152; Он же. Теория цивилизаций на рубеже XXI века // Общественные науки и современность. - 1999. - № 2. - С. 127 - 138; КорякинВ. В. Указ. соч. - С. 341 - 348; Овсянников В. И. В поисках новых подходов к историческим исследованиям / / Новая и новейшая история. - 1996. - № 6.- С. 85; Проскурякова Н. А. Указ. соч. - С. 155; Рашковский Е. Б. Цивилизационная теория: познание истории - познание современности // Мировая экономика и международные отношения. - 2008. - № 8. - С. 76 - 84; - № 9. - С. 84 - 88; Хачатурян В. М. Теория локальной цивилизации в русской цивилиографии второй трети XIX в. Славянофилы и П. Чаадаев // Цивилизации. - Вып. 4. - М.: МАЛП, 1997. - С. 153 - 168.2 См.: Абросимова И. А. Указ. соч. - С. 7; Семенникова Л. И. Россия в мировом сообществе цивилизаций: Учебное пособие для вузов. - С. 10; Старостин А. М. Цивилизационная парадигма в политической науке. [Электрон




63

жилась разноречивая ситуация - в научном сообществе ещё не было достигнуто взаимопонимания по поводу структурной формализации знаний о цивилизации, но в текстах под различными формами аналитики выдавалось множество версий её исторического осмысления, претендующих на научность. Чтобы достичь в этом вопросе взаимопонимания, со стороны некоторых исследователей периодически раздавались призывы к чёткому обозначению познавательных ракурсов1. Актуальность решения данной проблемы подчёркивал статус ТЛЦ как одной из теорий исторического процесса, в реконструкции которого двусмысленность всегда пагубна.

_ «-» _ «-» • •рассматриваемый период в интеллектуальной среде шёл процесс реанимации и накопления новых знаний о российской цивилизации, формировался соответствующий понятийный аппарат, что послужило основой для утверждений о наличии одноимённой теории. Поставим задачу с помощью историкосравнительного метода проаналировать авторские подходы к идентификации понятия ТЛЦ по формальным признакам и выделить идеи, которые могли выступить в качестве базовых в отборе смыслов для её дефиниции. Их совокупность или отсутствие таковых может дополнительно характеризовать ситуацию, сложившуюся в методологии исторического познания цивилизационной специфики общества.

Приступая к изучению практики употребления в текстах понятий «концепция», «теория», «парадигма», отметим, что в 1990-е гг. в результате знакомства с трудами зарубежных авто

ный ресурс] - URL: http://www.strategy-spb.ru/partner/files/starostin.pdf (дата обращения 17.12.2012).1 Ионов И. Н. О парадигмах, теории цивилизаций и немного о научной этике (ответ В. В. Шапаренко) // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории / Гл. ред. Л. П. Репина. - М.: Едиториал УРСС, 2008. - Вып. 22. - С. 265 - 273; Лешкевич Т. Г. Указ. соч. - С. 330 - 346; Шапаренко В. В. Познавательные ракурсы истории / / Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории / Гл. ред. Л. П. Репина. - М.: Едиториал УРСС, 2008. - Вып. 22. - С. 251 - 264.

http://www.strategy-spb.ru/partner/files/starostin.pdf


ров, посвящённых принципам структурирования знаний1, отдельные отечественные исследователи, постоянно или эпизодически работавшие в цивилизационной проблематике, не только заимствовали предлагаемые подходы, но и пробовали определить пределы функциональных возможностей встреченной там терминологии. Отправной в рассуждениях точкой являлась идея Томаса Куна о зависимости научных революций от конкуренции и смены парадигм как признанных всеми достижений в области новых знаний, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений2.

Так, Н. С. Розов, обратив внимание на «расплывчатость» определения Т. Куна, предложил «понимать под парадигмой устойчивую связную совокупность философских и/или научных взглядов, служащую основой ученым как минимум двух поколений ставить проблемы, планировать и проводить исследования для их решения»3. Историческая парадигма, по мнению Е. В. Каронновой, может быть представлена на методологическом уровне как образец для интерпретации исторических фактов и исторических текстов, а на онтологическом - как совокупность определённых элементов, к числу которых относятся общественные идеи, теории, а также, например, культурная историческая традиция4. Указанное понятие О. А. Сергеева употребила в значении теории наиболее высокой степени универсальности, которая в течение некоего времени признаётся интеллектуалами как основа научного исследования в конкретной области, имеющая общее концептуальное основание для существования и развития целого ряда теорий5.

1 Лешкевич Т. Г. Указ. соч. - С. 330 - 346.2 Кун Т. Структура научных революций. - М.: Прогресс, 1977. - С.11.3 Розов Н. С. Философия и теория истории. - С. 60 - 61.4 Кароннова Е. В. Парадигма в историческом знании: дис. ... канд. филос. наук. - М., 2000. - С. 39.5 Сергеева О. А. Становление цивилизационной концепции. Генезис и структура цивилизационной концепции общественного развития. - С. 9.


65

Изложенные выше взгляды на парадигму позволяют заключить, что её структурно-функциональный формат представлялся авторам шире, чем формат теорий, и указывал на возможность объединения последних по признаку родства в её пределах как более масштабной аналитической модели (когнитивной, историософской, предметной и т.д.).

Термин «теория цивилизации» широко использовался в трудах Б. С. Ерасова, И. Н. Ионова, Е. Б. Рашковского, Е. Б. Черняка, И. Г. Яковенко, И. А. Яковлева и других1. Потребность в нём и в образованных с его участием смысловых фигурах была очевидной на фоне кризиса учения о формациях, необходимости более глубокого постижения специфики России и возраставшего внутри гуманитарного сообщества интереса к созданию новых умозрительных схем. Внимание к подобным новациям провоцировали в том числе представители смежных исследовательских направлений, таких как теоретическая, новая интеллектуальная история и других, где, по мнению Л. П. Репиной, «постоянно возникает необходимость всестороннего анализа и чёткого определения того комплекса установок, который собственно и создаёт новое качество» 2.

Так, в соответствии с требованиями логики и принципами рационального познания Н. С. Розовым - разработчиком теоретической истории, написавшим первую монографию о струк

1 См.: Ерасов Б. С. О статусе и содержании теории цивилизаций. - С. 9 - 20; Ионов И. Н. Рождение теории локальных цивилизаций и смена научных парадигм // Образы историографии. Сборник статей / Науч. ред. А. П. Логунов. - М.: РГГУ, 2001. - С. 59 - 84; Рашковский Е. Б. Целостность и мно- гоединство российской цивилизации. Интервью с Е. Б. Рашковским // Общественные науки и современность. - 1995. - № 5. - С. 63 - 70; Черняк Е. Б. Указ. соч.; Яковенко И. Г. Российская история и проблемы цивилизационного анализа // История России: Теоретические проблемы. Вып. 1: Российская цивилизация: Опыт исторического и междисциплинарного изучения / Отв. ред. А. С. Сенявский; Ин-т рос. истории. - М.: Наука, 2002. - С. 44 - 58; Яковлев И. А. Указ. соч. - С. 161 - 162.2 Репина Л. П. Социальная история в историографии ХХ века: научные традиции и новые подходы. - С. 58.




туре цивилизации1, было дано определение теории как дедуктивно-организованной совокупности суждений, сформулированных в замкнутой системе понятий. Автор посчитал необходимым установить минимум её компонентов. Это «базовые неопределяемые понятия, производные понятия, аксиомы (невыводимые в рамках данной теории постулаты в терминах базовых и производных понятий) и теоремы, те есть суждения, выводимые по определенным правилам из аксиом» 2, которые, как правило, недостижимы для имеющихся исторических теорий, но задают ориентир для их уточнения в будущем. Внутреннее построение теории было описано в «вертикальном» срезе в виде последовательных ступеней методологической лестницы: от простых материальных свидетельств - к фактам, эмпирическим описаниям, нормализованным данным, эмпирическим гипотезам, теоретическим моделям, концепциям и теоретическим гипотезам, научным основаниям и далее - к философским. Обращает на себя внимание отдельная ступень - концепции, представляемые в виде связанных совокупностей суждений, лишенных «как строгой дедуктивности (выводимости теорем из аксиом), так и понятийной замкнутости (построения всех производных понятий из конечного числа базовых неопределяемых понятий). Подлежащие проверке их положения называются теоретическими гипотезами, которые относятся к этому же методологическому уровню» 3.

Таким образом, Н. С. Розов отличал теорию от концепции как две отдельные формы аналитических знаний и уточнил иерархическую связь между указанными понятиями, которая для других исследователей могла представляться в обратной последовательности. Например, в контексте идей М. Вебера об идеальных типах О. А. Сергеева сформулировала определение теории как системы «идеальных образов (понятий), отражаю

1 Розов Н. С. Структура цивилизации и тенденции мирового развития. - Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 1992. - 214 с.2 Розов Н. С. Философия и теория истории. - С. 81.3 Там же. - С. 64 - 65.


67

щих сущность исследуемого объекта, его внутренне необходимые связи, законы его функционирования и развития» 1. Автор сочла необходимым разработать эпистемологическую схему, приспособленную извлекать из трудов Н. Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби и Л. Н. Гумилёва смыслы для объяснения феномена локальной цивилизации. В результате выявленные значения были соотнесены с теориями указанных авто- ров2, которые участвовали, согласно названию монографии, в становлении цивилизационной концепции.

Разночтение по поводу соотношения теории с концепцией и парадигмой являлось не единственным препятствием для конкретизации первого понятия в рамках дефиниции. Наряду с этим фактором проявлялись и другие барьеры на пути к достижению в данном вопросе согласованного решения.

Одним из них являлось наличие параллельно сосуществовавших в историографии (начиная с идеи Г. Рюккерта (середина XIX в.) о культурных типах)3 двух групп аналитических моделей познания цивилизации. Первую составили стадиальные концепции, авторы которых были солидарны во мнении, что человечество представляет собой единое целое, переживающее переходы от одной стадии цивилизации к другой, или этапы (фазы, ступени) поступательного движения исторического, а точнее сказать - технологического прогресса4. Основные смыслы этого утверждения оказались созвучными с постулатами классической теории всемирной истории. Их близкое родство прослеживалось в том числе через закономерно избираемые в

1 Сергеева О. А. Указ. соч. - С. 11.2 Там же. - С. 221 - 223.3 Аникеев А. А. Принципы и методы классической историографии. [Электронный ресурс] - URL: http://www.history.perm.ru/ (дата обращения 15.04.2013); Ионов И. Н. Цивилизационное сознание и историческое знание: проблемы взаимодействия. - С. 254 - 252.4 Новикова Л. И. Вызов цивилизации. - С. 11 - 13; Лукин В. М. Очерк теории цивилизации: учебное пособие. - СПб.: Изд-во С-Петерб. ун-та, 2006. - С. 45 - 46; Олех Л. Г. Цивилизации и революции. - С. 3, 50.

http://www.history.perm.ru/


исследовательских стратегиях приоритеты формационному и ранним версиям модернизационного подходам1.

Таким образом, для разработки специальной теории цивилизации в стадиальном варианте отсутствовали существенные основания. В то же время некоторая часть научного сообщества с долей скептицизма относилась к теоретическим изысканиям в области знаний о локальной цивилизации, характерным для второй группы концепций. Их адепты были объединены идеей о том, что «в ходе исторического развития на земном шаре формируется ограниченное количество особых, отличающихся друг от друга стратегий человеческого бытия. Каждая из этих стратегий, доминируя на определённой, весьма ограниченной территории, оказывается фактором, задающим весь строй жизни»2. Аналогичные процитированной тезе умозаключения являлись оригинальными в сравнении с постулатами других теорий. Возникшие на их основе идеи, сформулированные в разрезе различных предметных, историософских и мировоззренческих «оптик», были направлены на понимание и объяснение исторических особенностей отдельно взятой локальной цивилизации как особо крупного социального организма.

В 1995-2002 гг. и частично в более поздние годы издавались достаточно ёмкие монографии3, написанные с различной

1 См.: Комаров В. Д. Философия цивилизации // Философия и общество. -1998. - № 3. - С. 55 - 112; Миголатьев А. А. Философия цивилизации // Социально-гуманитарные знания. - 2003. - № 4. - С. 65 - 80; 2003. - № 6. - С. 71 - 94; 2004. - № 1. - С. 108 - 126; 2004. - № 2. - С. 88 - 102; Семёнов В. С. Диалектика взаиморазвития общества, культуры, цивилизации // Философия и общество. - 2006. - № 2. - С. 68 - 93 и другие.2 Яковлев И. А. Указ. соч. - С. 48.3 См.: Бабушкин С. А. Теория цивилизации. - Курск: РОСИ; КГПУ, 1997. - 254 с.; В поисках теории российской цивилизации: памяти А. С. Ахиезера: Сборник статей / Сост. А. П. Давыдов. - М.: Новый хронограф, 2009. - 398 с.; Ерасов Б. С. Цивилизации: Универсалии и самобытность; Ильин В. В., Ахиезер А. С. Указ. соч..; Иноземцев В. Л. Расколотая цивилизация. - М.: Academia — Наука, 1999. - 740 с.; Кульпин Э. С. Путь России. - Серия СЕИ.- Выпуск 5. - М.: Московский лицей, 1995. - 200 с.; Семенникова Л. И. Россия в мировом сообществе цивилизаций; Самусенко И. М. Философско- методологические основы анализа феномена цивилизации: учебное посо






69

глубиной проникновения в сущность российской цивилизации. В мобилизованном методологическом инструментарии лишь некоторые авторы настаивали на приоритетной роли цивилизационного подхода, выборочно останавливаясь на руководстве его отдельными принципами. В текстах эту картину показательно и в содержательном отношении логично раскрывал понятийный аппарат. Элементы цивилизационного подхода обнаруживали себя в исследованиях менталитета, времени и пространства цивилизации, её природной среды, суперэтноса и т.д. Приветствовалось встраивание согласованных в смысловом отношении гибридных категорий (биосоциальность, социокод и другие), выделенных на стыке истории с областями естественных наук.

Задача использования всего комплекта элементов цивилизационного подхода в совокупности с целесообразными для конкретных сюжетов принципами и методиками иного методологического характера более всего соответствовала цели создания полноценной теории локальной цивилизации, но в реальности оказалась не под силу для одиночного исполнения. Результаты по разработке её отдельных компонентов, которым придавалось самостоятельное значение, наделялись компромиссным по форме статусом теории среднего уровня, целесообразной, по заключению Б. Г. Могильницкого, для объяснения конкретных исторических действий1. В монографиях и статьях исследователи редко удостаивали друг друга сторонним анализом по поводу обоснованности и целостности встреченных теоретических композиций, тем более, что историографическая

бие. - Армавир: Армавирское полиграфпредприятие, 2008. - 49 с.; Сергеева О. А. Указ. соч.; Старостенков Н. В., Шилова Г. Ф. Указ. соч.; Черняк Е. Б. Указ. соч.; Чусовитин А. Г. Российская цивилизация: учебное пособие. - Новосибирск: НГАС, 1997. - 92 с.; Шаповалов В. Ф. Россиеведение: учебное пособие для вузов; Шемякин Я. Г. Европа и Латинская Америка: взаимодействие цивилизаций в контексте всемирной истории.1 См.: Могильницкий Б. Г. Историческая теория как форма научного познания.


часть многих трудов, в том числе диссертаций, страдала биб- лиографичностью.

Другой барьер в разделении компетенции между концепцией и теорией, как установил И. Н. Ионов, был связан с ограниченной познавательной продуктивностью классической рациональности. Классический стиль интерпретации оказался, по его мнению, невосприимчивым к дальнейшей проблематиза- ции и инструментализации множества подходов в целях разностороннего изучения локальной цивилизации и к учёту реля- тивного1 характера цивилизационных знаний2. Обратим внимание на то, что их эмпирическую основу составляли свидетельства и факты из истории вековых традиций в социальном мышлении и самоорганизации общества, успешно распознаваемые в неклассической и нео-(постне) классической познавательных практиках3.

Отдельные учёные предлагали уточнять параметры аналитических конструкций. С целью отбора концепций, достойных уровню макроисторической теории, И. А. Яковлев сформулировал критерии для их идентификации. Он призвал учитывать указания границ и внутреннего системного единства того, что подлежит объяснению; возможности закономерного и случайного в судьбе цивилизации; исключение «детерминизма предзаданности жизненных циклов цивилизации»4. Вследствие многомерности её внутренней природы данный перечень признаков не мог быть признан исчерпывающим, но идея отбора на указанных основаниях имела перспективу бесконечной дискуссии.

Теорию цивилизаций в широком и узком смыслах на формальном уровне различал И. М. Самусенко. В первом случае

1 Релятивный характер знаний указывает на их вероятный и условный контекст.2 Ионов И. Н. О парадигмах, теории цивилизаций и немного о научной этике (ответ В. В. Шапаренко). - С. 145.3 Следзевский И. В. Особенности и возможности цивилизационного подхода. - С. 23 - 26.4 Яковлев И. А. Указ. соч. - С. 161 - 162.


71

подразумевалась культурологическая аналитика, рассматривающая связь феномена цивилизации с феноменом культуры, во втором случае - это ТЛЦ1. Автор отметил наличие в историографии трёх подходов в изучении эволюции последней: через традиции философской мысли от античности до современности; в соответствии с меняющимися социально-культурными условиями её создания; с точки зрения этапов развития науки. Цивилизационная теория представлялась Е. Б. Рашковскому как «эвристический, условно конвенциональный научный способ символического описания»2, который не может являться общезначимым и директивным и требует оговорок, если выстраивается на основе исторической эмпирики конкретного общества.

Подчеркнём особенность вялотекущей полемики по рассматриваемой проблеме: вышеназванные и другие идеи, имевшие рациональное зерно, растворялись среди многочисленных суждений, поступавших из большого потока разнообразных в концептуальном отношении публикаций3, и в трудах других авторов более чем констатации встреченной в литературе точки зрения не имели достойного продолжения.

На страницах отечественных изданий исследователи имели возможность ознакомиться с опытом зарубежных учёных- структуралистов интеграции аналитических форм знаний, используемых в науках об обществе. Так Х. Ленк обратил внимание российской аудитории на нео-(постне) классический по характеру технологический подход Р. Гири к построению теории из двух компонентов: семейства моделей (концепций), составляющих ядро, и гипотез их применения - как приложений, связывающих эти модели между собой и с пониманием важ

1 Самусенко И. М. Указ. соч. - С. 12.2 Рашковский Е. Б. Целостность и многоединство российской цивилизации. Интервью с Е. Б. Рашковским. - С. 64.3 Ерасов Б. С. О статусе и содержании теории цивилизаций. - С. 10 - 11.


нейших типов существующих в мире общественных систем1. Согласно автору, развитие теории может идти как путём расширения множества приложений, так и в направлении совершенствования структуры ядра, в том числе посредством разведения взаимоисключающих моделей.

В прагматическом отношении подход Р. Гири функционально дополняла технология мониторинга проблемных ситуаций, неизбежных в процессе сопряжения концепций. Её разработчиком - Е. А. Мамчур - к первому виду конкурирующих были отнесены умозаключения, эквивалентные в эмпирическом (одинаково хорошо согласующиеся с эмпирическими данными) и семантическом (несущие одно и то же содержание) плане, но различные лингвистически - по средствам (языку) описания. Ко второму - эквивалентные в эмпирическом плане, но неэквивалентные в семантическом отношении, когда на основании одних и тех же эмпирических данных выводятся различные гипотезы и вычленяется разное теоретическое содержание. К третьему виду конкуренции были отнесены суждения, неэквивалентные в эмпирическом плане и обладающие различной семантикой2. Представленная типология указывала на вероятность существования сложных комбинаций эквивалентных связей между эмпирическими, семантическими и лингвистическими планами различных концепций, объединённых на основе общей идеи и претендующих на место в ядре или в приложениях теории.

Как видим, в историографии в течение рассматриваемого периода был выработан ряд идей и технологий, полезных для понимания нео-(постне) классического подхода к формализации понятия ТЛЦ. Если солидаризироваться с мнениями Н. С. Розова о целесообразности выделения иерархии аналитических форм, И. Н. Ионова и И. В. Следзевского - по поводу некласси

1 Ленк Х. Эпистемологические заметки относительно понятий «теория» и «теоретическое понятие» // Философия, наука, цивилизация / Под ред.В. В. Казютинского. - М.: Эдиториал УРСС, 1999. - С. 162, 164.2 Микешина Л. А. Указ. соч. - С. 259 - 260.


73

ческой природы исторического знания о локальной цивилизации, Е. Б. Рашковского - об условно-конвенциональной схеме построения её теории; с технологическими подходами Р. Гири, Е. А. Мамчур и другим накопленным отечественными исследователями опытом сопряжения гипотез в междисциплинарном пространстве, то дефиниция теории локальной цивилизации может выглядеть следующим образом. Теория локальной цивилизации представляет собой совокупность концепций, раскрывающих сущность локальной цивилизации на основе принципов цивилизационного подхода. Данное обобщение до известной степени формализовано, и процедура его операцио- нализации имеет перспективу подвести в том числе к указанию на общий фокус, который должна иметь заявленная совокупность концепций, на соответствующее ему понимание принципов, и этой проблеме посвящены следующие главы.

По логике классического определения его предыдущие родовидовые уровни описываются категориями, расшифровывающими понятия «концепция», «локальная цивилизация», «сущность и принципы цивилизационного подхода». Термин «совокупность» акцентирует внимание на предположении о наличии определённой группы комплементарных аналитических и эмпирических концепций, выведенных в рамках истории и других социогуманитарных, естественно-научных дисциплин или в междисциплинарном пространстве. Их способность к взаимной интеграции в ядре теории или в её приложениях, согласно Е. А. Мамчур, должна выражаться в эквивалентности друг к другу в эмпирическом, семантическом и лингвистическом планах.

Понимание различий между выделенными научным сообществом современными локальными цивилизациями: российской, западной, латиноамериканской, индуистской, китайской, японской и других1, ведёт к осознанию потребности в одно

1 Ерасов Б. С. Цивилизации: Универсалии и самобытность. - С. 156 - 164, 249 - 256.


имённых теориях локальной цивилизации, обосновывающих общее и особенное в их сущности и истории.

На основании изложенного выше можно сделать вывод о том, что отечественными исследователями на рубеже веков в научный оборот было введено понятие «теория локальной цивилизации», которое наделялось различными смыслами. У одних авторов оно обозначало в целом концепции Н. Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, Ф. Броделя, П. А. Сорокина и Л. Н. Гумилёва, названных классиками ТЛЦ, что давало повод оппонентам утверждать о её актуальности в прошедшем времени, у других - представляло некую совокупность категорий, идей о структуре и свойствах локальной цивилизации, которую, согласно методологической лестнице Н. С. Розова, лишь у отдельных исследователей в пределе можно было соотнести с концепцией. Случаи нестрогого отношения к идентификации умозаключений с формами аналитических знаний вносили путаницу в употребление терминов «концепция», «теория», «парадигма».

Редкий обмен мнениями по проблеме определения параметров теории локальной цивилизации не выходил на уровень широкой дискуссии или на согласованное при иных обстоятельствах решение. Тем не менее в идеях, в разные годы высказанных Р. Гири, И. Н. Ионовым, Е. А. Мамчур, Е. Б. Рашков- ским, Н. С. Розовым, И. М. Самусенко, И. А. Яковлевым и другими авторами, на методологическом уровне уточнялись критерии формализации терминологии ТЛЦ, выделялись элементы целесообразного (с позиций нео-(постне) классической рациональности) порядка их структурирования, в том числе в звене «ядро - приложение», и тем самым была предопределена возможность появления новых подходов к составлению научно обоснованной дефиниции ключевого понятия, вынесенного в заголовок параграфа.


75

Заключение по главе IПодводя итоги рассмотренному в главе I порядку формиро

вания смыслов ключевого понятийного аппарата подчеркнём определяющее влияние на познавательный процесс двух конкурировавших направлений интеллектуальной мысли. Представители одного из них связывали прошлое и будущее общества с его традиционными ценностями и рассматривали статус России как локальной цивилизации. Представители другого направления нивелировали это значение целесообразностью прагматичного усвоения либеральных ценностей и классифицировали крупные сообщества по ступеням, фазам, этапам их технологического состояния в контексте всеобщей истории.

В обстановке реактуализации исторического знания о российской цивилизации и плюрализма мнений исследователи экспериментировали с подбором смысловых фигур в целях получения инструментария, достаточного для выражения природы особенности и масштабности особо крупного сообщества с помощью таких понятий, как: локальная цивилизация, цивилизационный подход и соответствующая им теория. Изыскания осуществлялись на общем фоне усвоения принципов неклассической и нео-(постне) классической рациональности, наиболее восприимчивых к обнаружению проявлений цивилизационной специфики во всех сферах жизнедеятельности. Вместе с тем указанные эксперименты с дефинициями проводились в период становления таких наук, как эпистемология и общая методология, являвшихся законодателями в разработке универсального аналитического аппарата, который усваивался исследователями цивилизационной проблематики на протяжении всего рассматриваемого периода неравномерно, частями, по мере того как разрабатывались отвечающие за его соответствующие ниши в методологии и теоретической истории, устранявшие лакуны в понимании требуемой теоретической основы. В результате общим недостатком определений являлось прева


лирование описательности и несоответствие уровня обобщения с содержанием разъясняющих смыслов.

Итогом переосмысления ключевой терминологии с помощью конкретно-исторических методов стал вывод о наличии в дефинициях элементов неопределённости вследствие новизны самого предмета исследования и несовершенства сравнительно молодой практики структуризации знаний о нём, почерпнутых из исторических и смежных наук.

На основе соблюдения в описании определяемого принципа родовидовой иерархичности обусловливающих его связей и отношений нами переформулированы ключевые дефиниции, которые обрели смысловую достаточность, а именно:

- локальная цивилизация - это часть человечества, проживающая в пространстве и во времени суперэтноса, объединённая комплементарными многовековыми традициями в социальном мышлении и самоорганизации;

- цивилизационный подход - это методологическое направление, обеспечивающее изучение процессов формирования и функционирования в рамках пространства и времени суперэтноса комплементарных многовековых традиций в социальном мышлении и самоорганизации;

- теория локальной цивилизации представляет собой совокупность концепций, раскрывающих сущность локальной цивилизации на основе принципов цивилизационного подхода.

Предложенное прочтение ключевых терминов позволяет преодолеть путаницу в семантике, как видим, характерную для цивилизационных знаний. Вместе с тем они являются верхним уровнем обобщений, для дальнейшей конкретизации которого необходимо выявить всю совокупность аналитических ресурсов, отложившихся в историографических источниках, свойственных историческому знанию о локальной цивилизации, формирующих её теоретический каркас.

Глава II. Современная отечественная историография о российской цивилизации:систематизация теоретико-методологического ресурса

Глава II. СОВРЕМЕННАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ О РОССИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ: СИСТЕМАТИЗАЦИЯ ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО РЕСУРСА

2.1. ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИСТОРИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ О РОССИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

С конца 1980-х гг. развитие исторического знания о российской цивилизации осуществлялось на фоне возраставшего недоверия многих исследователей к формационной методологии и отказа от объяснительных схем исторического материализма. В обстановке ставшего допустимым заимствования идей зарубежных коллег и расширения публикационных возможностей для выражения обществоведами собственных идей, интеллектуальное пространство стали заполнять разнообразные аналитические модели, претендовавшие на универсальность в объяснении специфики России. На этом фоне множились проблемы в усвоении исторического знания, связанные с тем, что научное сообщество не успевало качественно переработать нарастающий поток информации, всесторонне изучить новые теоретические конструкции, критически оценить их эвристический потенциал и целесообразность включения в прикладные исследования с позиции согласованности с уже известными и проверенными фактами о прошлом общества и соответствия с заявляемой методологией.

Решение проблемы систематизации наработанного в течение 1990-2010 гг. данного аналитического ресурса открывает перспективу получить представление о целостности такого сложного объекта, каким представляется российская цивилизация, понимания преимуществ или слабых мест использованных для его исследования подходов, постановки новых задач. Попутно, как заметил И. К. Калимонов, «осуществляется поиск


конкретных механизмов целостности изучаемого объекта и обнаружение разнообразной типологии его связей»1.

В дискуссиях о способах познания российской цивилизации в завуалированном виде скрывалась контроверза по поводу эпистемологических предпочтений авторов. Описывая сложившуюся в историографии ситуацию, И. Н. Ионов констати-

1 U U

ровал факт, что «в отечественной теории истории взаимодействуют сейчас не просто теория формаций и различные версии теории цивилизаций, а теории, принадлежащие к различным по своей природе и задачам формам знания: классической науке (теория формаций и позитивистский вариант теории цивилизаций), неклассической науке (теория цивилизаций школы «Анналов», за исключением ее «четвертого поколения», и родственная ей часть культурологии), а также элементы исторических теорий постнеклассической науки»2. При этом проявившееся уже к концу ХХ в. нео- (пост) классическое направление в исследовании российской цивилизации нередко скептически оценивалось по критериям классической рационально- стиз, что создавало прецеденты критики по поводу её научности.

В этой связи возникает потребность выяснить истоки указанного противоречия, в которых, как полагаем, были скрыты и некоторые причины дистанцирования многих представителей исторических дисциплин в отношении формировавшегося цивилизационного подхода.

Как известно, в науках об обществе прирост знаний происходит по мере осознания сложности его структуры и за счёт но

1 Калимонов И. К. Основы научных исследований (зарубежная история). Практикум. - Казань: Издательство Казанского Государственного университета, 2006. - С. 57.2 Ионов И. Н. Теория цивилизаций и эволюция научного знания // Общественные науки и современность. - 1997. - № 6. - С. 133.3 Рузанкина Е. А. Неклассический идеал научности в исторической науке: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Новосибирск, 2005. - С. 3 - 4; Следзев- ский И. В. Особенности и возможности цивилизационного подхода. - С. 23 - 26.


вых фактов и интерпретаций понимания/объяснения совокупности связей и отношений, скрепляющих элементы системности социума между собой и с внешним миром. На каком-то рубеже научных поисков прежний инструментарий требует естественного обновления. В процессе бурного развития цивилизационного знания, в теоретическом плане опиравшегося на труды представителей русской историософии и зарубежных аналитиков истории, дополнительные возможности концептуализации открывались в пространстве эпистемологии - области научного познания, занимавшейся анализом природы знания, источниками его получения, решением проблемы истины, границ и условий постижения прошлого с учётом соотношения различных форм духовного освоения бытия, сложившихся как в изучаемый период, так и в современное для исследователя время1. Она вооружала интеллектуалов, их восприятие достижений человеческого разума нормами и стандартами познавательного процесса2.

В рассматриваемый период социально-гуманитарные науки получили относительно надёжный инструмент обнаружения элементов эклектики в теоретических моделях истории в виде концепции В. С. Стёпина о трёх формах научного познания: классической, неклассической и нео-(постне) классической3. Автор заключил, что направление эволюции знаний связано с переходом от одного типа научной рациональности к другому в указанной очерёдности, и каждый последующий, качественно новый тип не просто сменяет предыдущий, но также включает его элементы.

1 Ищенко Е. Н. Современная эпистемология и гуманитарное познание. - Воронеж: Изд-во Воронеж. гос. ун-та, 2003. - С. 13.2 Киященко Л. П. Этос постнеклассической науки (к постановке проблемы).- С. 29.3 См.: Стёпин В. С., Горохов В. Г., Розов М. А. Философия науки и техники. - М.: Контакт-Альфа, 1995. - 384 с.; Стёпин В. С. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция.


Так, до конца XIX в. европейская наука преимущественно развивалась на основе классической рациональности, в ХХ столетии - на основе неклассической, и к концу века появились признаки нео-(постне) классической. Каждый из типов рациональности отличается сложившимся на его основе комплексом базовых утверждений, касавшихся отношений между объектом и субъектом познания, смысла(ов) истины, классификацией способов познания окружающего мира и других параметров научности. Концепция В. С. Стёпина получила распространение в научном сообществе благодаря понятной и непротиворечивой систематизации известного к 1990- м гг. спектра ранее существовавших и современных моделей познания истории. Идеи автора были переложены Н. Н. Козловой, В. А. Лекторским,Н. Н. Моисеевым, В. Г. Федотовой, В. Ф. Шаповаловым и другими на проблематику социогуманитарных дисциплин и приобрели статус базовых1.

С середины 1990-х гг. эпистемологические знания стали сопрягаться с проблемным полем российской цивилизации в рамках отдельных статей и докторских диссертаций2. Так, от

1 См.: Даниелян Н. В. Философские основания научной рациональности: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - М., 2002. - 23 с.; Козлова Н. Н., Смирнова Н. М. Кризис классических методологий и современная познавательная ситуация // Социологические исследования. - 1995. - № 11. - С. 12 - 22; Лекторский В. А. Эпистемология классическая и неклассическая; Ленк Х. О значении философских идей В. С. Стёпина // Вопросы философии. - 2009.- № 9. - С. 10 - 11; Леонтьева Е. Ю. Рациональность и ее типы (Генезис и эволюция): дис. ... д-ра филос. наук. - Волгоград, 2003. - 300 с.; Моисеев Н. Н. Судьба цивилизации. Путь разума. - М.: Языки русской культуры, 2000.- 224 с.; Федотова В. Г. Классическое и неклассическое в социальном познании // Общественные науки и современность. - 1992. - № 4. - С. 45 - 54; Шаповалов В. Ф. Основы философии. От классики к современности. - Изд. 2-е, дополненное: Учебное пособие для вузов. - М.: ФАИР-ПРЕСС, 2000. - С. 436 - 441 и другие.2 См.: Дука О. Г. Эпистемологический анализ теорий и концепций исторического процесса с позиций вероятно-смыслового подхода (на примерах современной российской историографии); Ионов И. Н. Историческая наука: от «истинностного» к полезному знанию // Общественные науки и современность. - 1995. - № 4. - С. 109 - 112; Лубский А. В. Альтернативные модели исторического исследования; Сергеева О. А. Становление цивилизаци

http://www.ecsocman.edu.ru/db/msg/201543.html



http://www.ecsocman.edu.ru/socis/



мечая необходимость разработки универсального когнитивного аппарата в условиях существования множества теоретических систем, по-разному выражавших историческую реальность, О. Г. Дука сосредоточил внимание на обосновании вероятностно-смыслового подхода и демонстрации его конструктивных аналитических возможностей на примере ряда концепций истории субъектов, включая и российской цивилизации. В свою очередь, О. А. Сергеева и А. В. Лубский в том же контексте ставили цель выявить специфику классической, неклассической и неоклассической методологий исторического исследования. Первому автору эти знания потребовались для расширения границ историографического анализа идей классиков цивилизационной теории: Н. Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Дж. Тойнби. А. В. Лубский воспользовался ими для обоснования собственной идеи об идеальном образе локальной циви- лизации1.

В разрезе эпистемологических проблем, волновавших указанных выше исследователей, цивилизационные концепции, появившиеся на рубеже XX-XXI вв., были классифицированы по типам рациональности.

К классическому типу были отнесены следующие аналитические модели: А. В. Лубским - стадиальные концепции цивилизаций; О. Г. Дукой - концепция истории России как циви- лизационно неоднородного общества (Л. И. Семенникова), социокультурная теория истории России (А. С. Ахиезер), концепция истории России как общества с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта (Л. В. Милов)2. В результате

онной концепции. Генезис и структура цивилизационной концепции общественного развития. - С. 31 - 50.1 Лубский А. В. Конфликтогенные факторы на Юге России: Методология исследования и социальные реалии. - С. 11 - 32, 54.2 Дука О. Г. Эпистемологический анализ теорий и концепций исторического развития с позиций вероятностно-смыслового подхода (на примере российской историографии). - С. 96 - 111; Лубский А. В. Альтернативные модели исторического исследования. - С. 92 - 125.


анализа были выделены общие эпистемологические основания по следующим признакам.

а) Отношения между объектом и субъектом познания1Было установлено, что познавательная деятельность разра

ботчиков указанных моделей осуществлялась с позиций субъ- ект-объектных отношений с убеждением о преобразовательных возможностях человеческого разума, о высоком авторитете науки по отношению к другим формам знания (принцип сциентизма). Природа локальной цивилизации исследовалась как бы со стороны, без примеси человеческой субъективности (принцип объективизма), без претензии на познание историче-

U U U U ^ ^

ской действительности такой, какой она была сама по себе.б) Интерпретация истины2

В зависимости от характера описываемого сюжета, источников и способов доказательства, учёные одновременно могли руководствоваться несколькими концепциями истины, а именно:

- корреспондентской (сторонние высказывания об исторических фактах представлялись истинными или ложными в той мере, в какой они соответствовали фактам);

- абсолютистской (считали, что истинные знания целиком и безошибочно воспроизводят точную модель объекта);

- реалистической (истинные знания, по их мнению, воспроизводят (моделируют) сущности и события, которые имеют самостоятельное существование, независимое от состояний сознания исследователя);

- эволюционистской (истинные знания - это сам процесс познания объекта).

в) Способы познания окружающего мира3Исследователи находили, что в классических концепциях

центром познавательного процесса являлось объяснение исторических явлений (объясняющий подход) путем установления

1 Лубский А. В. Указ. соч. - С. 92, 94, 96, 132.2 Дука О. Г. Указ. соч. - С. 72; Лубский А. В. Указ. соч. - С. 102, 104 - 105, 233.3 Там же. - С. 93 - 94, 97, 153.


между ними причинно-следственных связей в рамках взаимодействия какой-либо совокупности социальных факторов. Цивилизация представлялась структурированной общественной системой, познание которой было ориентировано на открытие исторических закономерностей и тенденций (принцип социологизма). У авторов доминировал европоцентристский стиль мышления, опиравшийся на методологию однолинейного про- грессизма или(и) идеи цикличности дуальных оппозиций: прогресс - регресс, консерватизм - либерализм и других. Цель когнитивной стратегии состояла в создании одной исторической концепции, охватывающей все стороны исторической действительности в единой теоретической системе.

К неклассическому типу рациональности были отнесены следующие аналитические модели: А. В. Лубским - концепции локальных цивилизаций Н. Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Дж. Тойнби, Л. С. Васильева, история ментальностей; О. Г. Дукой - цивилизационная концепция И. Г. Яковенко, институциональная теория О. Э. Бессоновой, полициклично- генетическая теория цивилизации Ю. В. Яковца1.

а) Отношения между объектом и субъектом познания2В эпистемологии неклассический тип рациональности ас

социировался с тем, что центральное место в исследовании занимал внутренний мир и убеждения автора как субъекта переживаемой исторической реальности, представленной сложным и уникальным пейзажем социальных отношений и саморегулирующейся повседневности, основанием понимания которой выступали представляемая им картина мира и уникальные духовные коды жизнедеятельности его сообщества. Предусматривалось наличие диалога между внутренней культурой исследователя и культурой изучаемых им людей другого времени.

гтч иТем не менее за исключением истории ментальностей раз

1 Дука О. Г. Указ. соч. - С. 114; Лубский А. В. Указ. соч. - С. 154 - 186.2 Ионов И. Н. Теория цивилизации и неклассическое знание (Социокультурные предпосылки макроисторических интерпретаций). - С. 145; Лубский А. В. Указ. соч. - С. 132 - 133, 143, 152.


работчики не выходили за пределы социологического описания взаимосвязей между структурами локальной цивилизации, но рассматривали их и включённого в систему отношений человека в разрезе проявлений психологии больших социальных групп.

б) Интерпретация истины Неклассическую рациональность характеризовали интер

претации истины, содержавшие сопоставления с состоянием познающего. Так, согласно субъективистской версии, истинными признавались ощущения или идеи субъекта, вовлеченного в познавательную деятельность. Истинными могли быть либо реальные сущности, либо проявления психического состояния исследователя (монистическая версия), либо и объект, и внутреннее состояние познающего субъекта (дуалистическая вер- сия)1. Однако анализ текстов показал, что авторы выделенной группы концепций нередко ориентировались и на классические интерпретации научной истины, внося тем самым в собственную методологическую конструкцию элемент противоречия.

в) Способы познания окружающего мира2 Исследовательский инструментарий комплектовался мето

диками анализа социальных групп, разработанными в междисциплинарном пространстве и позволявшими выявить тренды внутреннего состояния локальной цивилизации. Авторы экспериментировали с аналитикой понимания индивидуального, неповторимого (понимающий подход), акцентируя именно на нём исследовательский интерес. Широко использовалась концепция об идеальных типах М. Вебера3.

1 Дука О. Г. Указ. соч. - С. 73.2 Князева Е. Н. Эпистемологический конструктивизм // Философия науки.- Вып. 12. Феномен сознания. - М.: ИФ рАн , 2006. - С. 143 - 144; Лубский А. В. Указ. соч. - С. 143, 153; Рузанкина Е. А. Указ. соч. - С. 16, 21 - 23.3 Идеальные типы это «логические модели тех или иных аспектов предметной области исторического исследования, которые, с одной стороны, способствуют более четкому вычленению (артикуляции) этих аспектов, а с другой - служат своеобразными «эталонами», посредством сопоставления с которыми можно судить о мере удаления или, наоборот, приближения к


Провозглашаемый синтез аксиологических и логических компонентов познания1, казалось бы, естественный в исследовании локальной цивилизации, для указанных концепций являлся больше декларацией о намерениях, чем типичным. Выявление цивилизационной специфики России ограничивалось оперированием разнообразными проявлениями ментальностей социальных групп, оставляя за скобками познание природы этнического менталитета.

К нео-(постне) классическому типу рациональности был отнесён ряд аналитических моделей, которыми дополнительно комплектовались методики изучения цивилизационной специфики модернизационных, глобалистских, информационных и иных процессов2. К ним были отнесены: О. Г. Дукой - этнологическая теория Л. Н. Гумилёва, историческая семиотика Ю. М. Лотмана; А. В. Лубским - идеи, связанные в исторических исследованиях с проблемами синтеза формационной и цивилизационной теорий, а именно: формационноцивилизационного резонанса (Б. П. Шулындин)3, «синтетического учёта тенденции к глобализации и тенденции к локали- зации»4 и другие.

ним исследуемой эмпирической реальности (Цит. по: Лубский А. В. Указ. соч. - С. 145).1 Левченко Е. Н. Россия в современном цивилизационном процессе: социально - философский анализ. - С. 23.2 Дука О. Г. Указ. соч. - С. 86, 143; Лубский А. В. Указ. соч. - С. 312 - 322; Садков В., Гринкевич Л. Цивилизационно-информационный подход к анализу общественного развития // Общество и экономика. - М., 2000. - № 1.- С. 166.3 Шулындин Б. П. Исторический путь России в аспекте цивилизационного и формационного подходов // Социально-гуманитарные знания. - 2001. - № 2. - С. 5.4 Лубский А. В. Глобализация и идея локальных цивилизаций [Электронный ресурс] / / Глобализация и регионализация в современном мире. Материалы международной научной конференции (Ростов-на-Дону. 15-20 сентября 2001 г.). - Ростов-на-Дону, 2001. - URL: http://d0.gend0cs.ru/d0cs/index-204124.html (дата обращения 24.04.2013); Чешков М. А. Осмысление мироцелостности: новая оппозиция идей или их сближение? // Мировая экономика и международные отношения. - М., 1995. - № 2. - С. 148, 151.

http://do.gendocs.ru/docs/index-204124.html


а) Отношения между объектом и субъектом познания Их авторы делали попытки выстраивания диалога с изуча

емой реальностью, который опосредовался фильтрами предпо- чтения1, позволявшими понять и объяснить предмет исследования с определённых концептуальных позиций и представлений о нём самого исследователя (неоклассическая версия принципа объективности)2.

б) Интерпретация истины

Превалировало диалектико-материалистическое понимание истины3, соединяющее её естественно-научный и гу-

U ^ Uманитарный смыслы, так как любая интерпретация научной истины носит многомерный, комплексный характер и «существуют вещи (объекты), бытие и свойства которых не зависят от того, воспринимаются, мыслятся, измеряются ли они кем- либо или нет. Объекты познаваемы, то есть, воспроизводимы в модельно-знаковой форме в единой системе «теория - экс- перимент»4. Вместе с тем идеи не исключали и прагматическую версию, согласно которой истинными считались знания, позволявшие эффективно решать познавательную или практическую проблему5.

в) Способ познания окружающего мира Ориентиром исследовательских практик служил методоло

гический синтез эквивалентных в эмпирическом и семантиче

1 Фильтр предпочтения, по мнению автора данного понятия - О. Г. Дуки, создается исследователем в процессе конструирования теоретической системы как разрешение разнообразных противоречий исторического процесса, и должен заключать в себе расшифровку-объяснение (толкование) противоречия не менее, и даже более богатую, чем сама интерпретируемая предметная область (Дука О. Г. Указ. соч. С. 179).2 Лубский А. В. Альтернативные модели исторического исследования. - С. 284, 286.3 Кротков Е. А. Эпистемологические образы научной истины // Общественные науки и современность. - 1995. - № 6. - С. 124.4 Дука О. Г. Указ. соч. - С. 73.5 Дука О. Г. Дискурс исторической науки и дискурс идентичности [Электронный ресурс] // Альманах «Дискурс-Пи». - Вып. 5. - URL: http://disc0urse-pm.ur.ru/avt0r5/duka0.php (дата обращения 10.11.2012).

http://discourse-pm.ur.ru/avtor5/dukao.php


ском планах когнитивных установок, характерных для классической, неклассической и постмодернистской моделей рациональности, концепций микро- и макроисторий, социологического, культурно-антропологического и семиотического подходов в исторической науке в целях изучения всей совокупности сфер и структур российской цивилизации в их многомерной взаимосвязи. В синтезе подходов происходило обновление смыслов методологических принципов.

Неоклассическая версия принципа историзма. Различные эпохи представлялись уникальными проявлениями духовного мира человека с присущими ему культурой и ценностями. Исследователь, познающий историю как процесс и связь между событиями во времени, опосредованный структурными ритмами различной длительности, объясняет их, преодолевая представление о том, что люди прошлого вели себя и мыслили так же, как мы.

Версия принципа эмерджентности1. Изучение объекта как целостности, так и исторической реальности в виде иерархии «целостностей», не сводилось к составляющим их частям, но «в понимании этих частей должно непременно присутствовать ощущение целого как контекста» 2.

Теоретический плюрализм, понимаемый как совокупность комплементарных и конкурирующих версий истории, где каждая по отдельности реконструирует исторический образ цивилизации под определённым углом зрения, но вместе воссоздают образ её целостности и многообразную картину прошлого с включением в контекст проблем сегодняшнего дня3. В концепциях локальной цивилизации с целью описания характеризующих социальных процессов ключевое значение приобрели та

1 Принцип эмерджентности (emergence (англ) — возникновение, появление нового), используемый в синергетике, тождественен гносеологическому принципу холизма.2 Хут Л. Р. Теоретико-методологические проблемы изучения истории нового времени в отечественной историографии рубежа XX-XXI вв. - С. 35.3 Лубский А. В. Указ. соч. - С. 261, 279 - 280, 288, 290, 294.


кие понятия, как релятивность, биосоциальность, социенталь- ность и другие.

Нетрудно заметить, что в рассматриваемый период историческая проблематика российской цивилизации была востребована концепциями, созданными в пространстве всех трёх форм научного познания (по В. С. Стёпину). Ситуация невнимания или неприятия утверждений коллег, в действительности соответствовавших иному типу рациональности, неизбежно порождала препятствия к позитивному диалогу учёных. Признаки интеллектуального сепаратизма, которые отмечались в россие- ведении1, выдавали если не отсутствие, то редкие случаи или незаконченность такого рода диалога. Гуманитаристика, по мнению А. В. Лубского, превратилась «в когнитивное поле многообразных мнений и несоизмеримых интертекстуальных «языковых игр», в которых социальная реальность растворяется во множестве индивидуальных смысловых миров и значений»2. Таким образом, показателем приверженности к методологии того или иного типа рациональности служило соблюдение особых стандартов научности, которыми руководствовались исследователи.

Нередко поводом для разногласий служили моменты отрицания необходимости следования отдельным элементам научности, как это предлагали сторонники прагматической трактовки истины. Так, А. П. Назаретян3 и И. Н. Ионов полагали, что «история как наука способна существовать и развиваться без доминирования мифологемы «истины», преследуя в основном идеал «пользы», учитывая потребность людей в ориенти

1 Мальковская И. А. Россиеведение: между символом и симулякром // Россия и современный мир. - 2003. - № 1. - С. 78.2 Лубский А. В. Конфликтогенные факторы на Юге России: Методология исследования и социальные реалии. - С. 14.3 Назаретян А. П. Истина как категория мифологического мышления (тезисы к дискуссии) // Общественные науки и современность. - 1995. - № 4. -С. 108


ровании во времени» 1. Подчёркивая утилитарный контекст процитированного мнения, сторонник нео-(постне) классикиО. Г. Дука, например, выражал предпочтение классической интерпретации, согласившись с А. Л. Никифоровым в том, что «с отказом от идеи истины лишаются смысла понятия доказательства, опровержения, вообще спора и дискуссии. Разрушается логическая сторона человеческого мышления. Становится совершенно неясным само понятие познания. Обессмысливается понятие «прогресс науки». Проблематичным становится понимание поведения людей» 2.

На другую причину «эпистемологического сепаратизма», в определённой мере формировавшую в среде исследователей истории российской цивилизации атмосферу взаимной отчуждённости, указала Е. А. Мамчур. Устанавливая границы понимания объективности науки как способности давать относительно истинное представление о действительности и анализируя взгляд на эту проблему со стороны неклассической доктрины релятивизма3, автор заключила, что сторонники последней, руководствуясь убеждением о не-объектности исторического описания, стали отрицать объективность концепций, смешивая таким образом разную по свойствам аналитику4.

В свою очередь, нередко приверженцы объективных знаний и универсальных теорий ошибочно, по мнению Е. А. Мам-

1 Ионов И. Н. Историческая наука: от «истинностного» к полезному знанию. - С. 112.2 Цит. по: Дука О. Г. Эпистемологический анализ теорий и концепций исторического развития. - С. 70.3 «Эпистемологический релятивизм можно определить как доктрину, согласно которой среди множества точек зрения, взглядов, гипотез и теорий относительно одного и того же объекта не существует единственно верной, той, которая может считаться адекватной реальному положению дел в мире. Да и искать ее не нужно, полагают релятивисты, поскольку все эти точки зрения и все эти теории являются равноправными и равноценными» (Мам- чур Е. А. Объективность науки и релятивизм: (К дискуссиям в современной эпистемологии). - М.: ИФ РАН, 2004. - С. 14).4 Мамчур Е. А. Ещё раз о концепции эпистемологического релятивизма // Полигнозис. - 2009. - № 4(37). - С. 45 - 46.


чур, отождествляли понятие релятивизма с релятивностью - относительностью «наших знаний к той или иной парадигме или культуре, к тому или иному типу рациональности, в рамках которых это знание возникает и функционирует»1. Из сказанного следует, что в аналитическом блоке исторического знания о российской цивилизации отдельные категории имели подвижные смысловые границы. Поэтому нередко конструирование автором той или иной провозглашаемой идеи её эпистемологического основания, как правило, сопровождавшееся встраиванием в него элементов различных подходов2, ещё не гарантировало эквивалентных суждений относительно тех стандартов научной рациональности, которые на самом деле исповедовал.

Обращает на себя внимание наличие преемственности между рассмотренными выше параметрами классической и нео-(постне) классической традиций в изучении российской цивилизации, а именно: в определении объекта и субъекта познания, понимании научной истины и способах постижения окружающего мира. Очевидно, что фрагменты общего между классическими стратегиями, в основу которых была положена логика законов механики и физических явлений, и нео- (постне) классикой конца ХХ - начала XXI в., ориентированной на методологический синтез, проявились в результате возвращения в социогуманитарную сферу естественно-научных знаний о природной среде и адаптивных свойствах общества. Интеграция указанных научных сфер уже на положении равноправных существенно расширяла спектр предметных и проблемных координат в изучении цивилизационной специфики России.

1 Мамчур Е. А. Объективность науки и релятивизм: (К дискуссиям в современной эпистемологии). - С. 14 - 15.2 Ионов И. Н. Теория цивилизации и неклассическое знание (Социокультурные предпосылки макрои-сторических интерпретаций) // Общественные науки и современность. 2004. № 5. С. 150.


Следует отметить, что скромное количество и общий характер работ, посвящённых анализу эпистемологических оснований исторического знания о российской цивилизации, явились следствием отсутствия в предшествующий период корректного инструментария оценки методологического аппарата исследователей, который в 1990-е гг. постепенно формировался, в том числе, благодаря и на основе новаторской идеи В. С. Стёпина. Рассмотренное выше состояние современной отечественной историографии отразило дефицит внимания специалистов прикладной истории к теоретическим вопросам в период наступившего кризиса в самой исторической науке1. Вместе с тем в социогуманитарном сообществе развивалась и популяризировалась эпистемологическая аналитика, которая могла быть ис-

U ^ U

пользована в качестве методологической базы научной экспертизы авторских моделей понимания/объяснения цивилизационной специфики России, заслуживающих специального анализа с позиций выявления эпистемологических истоков.

Логика концепций, опиравшихся на понятие манихейства Обогащение познавательного инструментария методологи

ей нео-(постне) классической рациональности нередко сопровождалось возведением в абсолют прагматичного идеала истины, согласно которому истинными считались знания, позволявшие эффективно решать реальную познавательную или практическую проблему, ибо историческая реальность - это именно «выводимая», а не наблюдаемая реальность. Собственно, когда-то происшедшее событие, память о котором сохранилась в системе знаков, и становится историческим фактом в свете определенной теории, придающей событию те или иные смыслы.

1 Алтухов В. Контуры неклассической общественной теории // Общественные науки и современность. 1992. № 5. С. 62-63; Искендеров А. А. Историческая наука на пороге XXI века // Вопросы истории. 1996. № 4. С. 7, 14-19.


Таким образом, при сопоставлении и для анализа авторских концепций актуальной становится не оппозиция «истинное - ложное», а рассмотрение отношений репрезентаций друг к другу. Репрезентации не могут «схватить» истину, но могут быть более или менее адекватными. Является репрезентация адекватной или нет, зависит от того, насколько четко она систематизирована, логически непротиворечива, убедительно аргументирована и обоснована выводами, расходится ли она с другими репрезентациями или согласуется с ними1.

Приведенные выше рассуждения послужили основой для рассмотрения концепции так называемой манихейской цивилизации. Необходимо подчеркнуть, что учёные предпочитали осуществлять систематизацию исторического знания о российской цивилизации на основе бинарных признаков. Воспринятая отечественными мыслителями, начиная с историософии П. Я. Чаадаева, европейская логоцентричная модель привязки характеристики исторических процессов (явлений) к описанию взаимодействия их атрибутивно неравнозначных полюсов со временем превратилась в господствующее бинарное (синонимы: дуальное или антиномичное) гуманитарное мышление, развивавшееся в разрезе философских диад: форма - содержание, причина - следствие, необходимость - случайность, возможность - действительность и других. Модель позволяла исследователям конструировать всевозможные варианты объяснения внутреннего состояния и положения изучаемого предмета относительно интересующей социальной системы путем изменения координат противопоставления и взаимосвязи разнонаправленных нормативностей.

К началу 1990-х гг. в оборот исторического знания были возвращены присутствовавшие в русской философии XIX - начала XX в. цепочки категорий, наиболее понятным (с точки зрения логики обыденного сознания) образом сообщавшие обществу о его базовых ценностях: о мирском (профанном) и са

1 Дука О. Г. Дискурс исторической науки и дискурс идентичности.


кральном, временном - вечном, должном - сущем, добре и зле, жизни и смерти, богатстве - бедности, власти - подданстве, праве - бесправии и многих других. Нередко увлеченность объяснением реальности с помощью бинарных сопоставлений перерастала в гиперболизацию их значения и, как следствие, вела к неизбежному попаданию в авторскую аргументацию ложных посылов, состоявших из комбинации рациональных и нечетко формализованных иррациональных смыслов.

К концу ХХ в. в социально-гуманитарных науках широкую известность получил особый подход представителей либерального направления А. А. Пелипенко и И. Г. Яковенко к описанию проявлений историко-культурных традиций в России. Характеризуя предмет своего исследования, они оперировали такими формулами, как «манихейская цивилизация», «манихейский тип культуры», подчеркивая тем самым специфику его духовных истоков. По поводу правомерности употребления указанных понятий, чей семантический статус не позиционировался как метафоричный или нарицательный, в литературе уже высказывались сомнения, впрочем, в условиях поощрения многообразия взглядов не побудившие коллег по цеху к дальнейшей дискуссии. Тем не менее немногочисленные отклики, отражавшие конкурирующие методы научного познания, важны для реализации цели, которую мы перед собой ставим, - определить место указанного подхода в системе исторического знания о российской цивилизации.

Названные выше исследователи развивали идею о мани- хейской цивилизации в целях обоснования собственной концепции истории. Не скрывалось, что используемые «положения и выводы не дедуцируются из некоего определенным образом развернутого материала. Они постулируются, а затем апробируются на их гносеологическую продуктивность, будучи спроецированы на этот самый материал» 1. Соавторы в несколь

1 Пелипенко А. А., Яковенко И. Г. Системный взгляд на культуру - основа цивилизационной специфики в России // Рубежи. - 1998. - № 3/4. - С. 108.


ко тяжеловесной форме представляли свой подход как смыслогенетический в разрезе культурологии, согласно которому «дифференцирование принципов оперирования бинарными оппозициями как универсального метакода смыслообразова- ния выступает одной из базовых отправных точек в цивилизационном анализе вообще и в цивилизационном анализе России в частности»1.

Можно выделить несколько ключевых суждений.1. Манихейство понималось в двух смыслах. В узком - как

религиозное учение иранского реформатора Мани (216-277), появившееся под влиянием раннего христианства, гностических воззрений и зороастризма, трактовавшее мир как арена вечной борьбы двух этически дуальных начал: добра и зла, света и тьмы. Уже в течение века оно стало известно в Центральной Азии, северной части Африки и Римской империи, где неизменно объявлялось ересью и жёстко преследовалось светскими и духовными властями.

Но для А. А. Пелипенко и И. Г. Яковенко исторический контекст религиозного учения имел второстепенное значение. Главное заключалось в том, что они пользовались широким смыслом, абсолютизированным А. С. Ахиезером в отношении истории России2, и определили его как «огромный сложнообозримый пласт религиозных, историософских идей, настроений и феноменов, на протяжении тысячелетий выступающих под самыми разными доктринальными одеждами по всему пространству региона монотеистических религий»3.

2. Существует так называемая манихейская матрица, принадлежащая к базовым структурам ментальности любого традиционного общества. Носители ценностей, заложенных в матрице, объединенные под общим названием «манихеи», любую

1 Там же. - С. 123.2 Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. Т. 2. Теория и методология. Словарь. - С. 263 - 264.3 Яковенко И. Г. Манихейская компонента русской культуры: истоки и обусловленность // Общественные науки и современность. - 2007. - № 3. - С. 55 - 56.


конфликтную ситуацию стремятся предельно обострить, и смысл их жизни заключается в борьбе до поражения противника.

3. Утверждалось, что в период с начала 1 тысячелетия до н.э. до VII в. н. э., то есть во времена так называемой «манихей- ской революции», в сознании людей возникла идея о сущем и должном и их противопоставлении. Тогда родовой человек, воспринимавший реальность в синкретическом виде с доминированием в механизме познания объект-объектных связей, уступил место паллиату - новому социальному типу, познающему истину о трагичном несовершенстве бытия с позиции субъект-объектных отношений. В это время и «формируется должное как коннотативное поле смыслов, связанных с идеей мироустроительного проекта, и сущее как номинация континуума эмпирической действительности, данной субъекту в ряду дискретных и фрагментарных состояний»1. Таким образом, духовный мир паллиата оказался разделённым между полюсами многочисленных бинарных оппозиций, породивших логоцен- тричный тип мышления, теократический тип государственности, религию спасения и презумпцию долженствования, то есть те социальные признаки, которые были соотнесены с традиционным обществом, каким авторам идеи и представлялся российский социум.

Дальнейшее направление развития человечества связывалось с вымышленной названными выше авторами буржуазной революцией 1500-1648 гг. Тогда, как они полагали, в европейском обществе на смену времени господства паллиата пришёл период доминирования личности со своей фундаментальной чертой - автономностью, у которой оппозиции снимаются на субъект-субъектном уровне2. Таким образом, прогресс виделся в эволюции типа отношений между названными выше субъек

1 Яковенко И. Г. Эсхатологическая компонента российской ментальности // Общественные науки и современность. - 2000. - № 3. - С. 88.2 Пелипенко А. А., Яковенко И. Г. Указ. соч. - С. 120 - 121.


тами культуры (родовым человеком, паллиатом и личностью) и созданными ими типами цивилизаций1.

4. Для объяснения качественных особенностей указанных цивилизаций использовалась идея А. С. Ахиезера о цикличности инверсии-медиации, согласно которой периодически под влиянием различного рода факторов в сознании традиционного социума, разорванного между оппозиционными полюсами, в критические моменты происходит их инверсионная перекодировка. В новых исторических условиях повышенное значение приобретают уже другие дуальные состояния, которые сакра- лизуются, идеологизируются и постепенно поляризуют общественные мнения по своим полюсам2.

гтч иТак, для цивилизации личности, под которой подразумевался Запад, оказалась характерной медиация с господствую-

и u m

щей логикой синтеза смыслов. Там переживаемые противоречия становятся внутренней проблемой субъекта, существующей в условиях динамичного взаимодействия противоположных смысловых полюсов и сопровождаемой перманентным самостоятельным выбором решений3. Согласно А. А. Пелипенко и И. Г. Яковенко, события в истории российской цивилизации соотносятся с инверсионными циклами, в течение которых периодически менялись акценты должного.

В научном сообществе достаточно представительная группа сторонников, разделявших взгляд на социокультурную специфику своего отечества как на «промежуточную», «пограничную», «варварскую», «расколотую», «агрегатную», «периферийную», без оценочных комментариев выражала лояльное отношение и к «манихейской» интерпретации. Но были исследователи, которые отнеслись к ней сдержанно, не игнорируя как историографический факт. Выделим немногочисленные

1 Беседин И. А.., Пелипенко А. А., Яковенко И. Г. Культура как система. - М.: Языки русской культуры, 1998. - С. 175.2 Яковенко И. Г. Манихейская компонента русской культуры: истоки и обусловленность. - С. 195 - 199, 271 - 273.3 Беседин И. А., Пелипенко А. А., Яковенко И. Г. Указ. соч. - С. 70, 334.


суждения, ориентированные на поиск слабых сторон, обнаруженных в процитированных выше умозаключениях.

Претензия по поводу присутствия футуристической компоненты была высказана Б. С. Ерасовым. Так, в одном случае, указывая на обреченность паллиата перед силами прогресса, И. Г. Яковенко предрекал, что «железная поступь общеисторического императива сметает с земли неэффективные способы бытия»1. В другом месте рисовалась перспектива маргинализации от двух третей до четырех пятых населения России. Подобная программа была оценена Б. С. Ерасовым как нацистская2.

Сторонников четкого обоснования периодизации не мог удовлетворить предлагаемый упрощенный схематизм в хронологии всемирной истории, объясняемый сменой социальных типов, согласно которой временам доминирования родового человека, паллиата и личности соответствуют неолитическая, манихейская и буржуазная революции и одноименные цивилизации. Таким образом, любые общества периодически следует перераспределять между тремя ступенями означенной социальной эволюции, исторически следующими друг за другом, учитывая при этом их взаимодействие и динамичное состояние. Но границы паллиативности индивидов авторам идеи представлялись настолько прозрачными и подвижными, что в связи с изменением исторической обстановки не исключался неоднократный переход в положение личности или временный возврат к родовому человеку.

Несомненно, в рассматриваемом подходе выразилось понимание синергетических эффектов, присутствующих в приро-

и т~> иде локальных цивилизаций. В представленной идее дуализм был абсолютизирован и являлся методологическим каркасом универсальной объяснительной схемы. В содержательном отношении манихейство объявлялось генетическим наследием, а

1 Яковенко И. Г. Российское государство: национальные интересы, границы, перспективы. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. - С. 63 - 64.2 Ерасов Б. С. Цивилизации: универсалии и самобытность. - С. 37.


также истоком всех мировых конфессий (с постижения основ которых, кстати, Мани и начинал свою деятельность), культуры народов, сформировавших российский суперэтнос, в том числе и наиболее узнаваемых массовым читателем политических режимов (социалистического, нацистского)1.

В целом идея о манихейской сущности духовной сферы человечества выглядела мифологичной при сопоставлении с некоторыми результатами исследований по истории христианства и исторически приходящих типов мышления. В отношении авторской интерпретации смыслогенетического подхода был сформулирован перечень слабых мест. Сам принцип, по мнению В. Г. Хороса, выглядел несколько надуманным и формалистичным по нескольким причинам:

- не все оппозиции, выделявшие экзистенциальные параметры общества, имели значение в цивилизационном анализе;

- идея об «инверсии» и «медиации» представлялась недостаточно доказательной и «порой просто вменяется тем или иным цивилизациям без убедительных подтверждений»2;

- в понимание социокультурных процессов привносился избыточный биологизм;

- среди явных несоответствий идеи было указано на современное существование западноевропейской личности в атмосфере доминирования логоцентричности и дуализма, типичной для времени паллиата3.

Стоит отметить, что специалистами в области исторической эпистемологии установленным считался факт антиномически «утонченной», традиционной для православия триадологии, которая «не является символом безысходно-трагедийного мировосприятия, но раскрывает уникальную оболочку русской

1 Яковенко И. Г. Манихейская компонента русской культуры: истоки и обусловленность - С. 58 - 66.2 Хорос В. Г. К методологии цивилизационного анализа (по материалам проекта ИМЭМО РАН) / / Цивилизации в глобализующемся мире. Предварительные итоги междисциплинарного проекта: по материалам научной конференции / отв. ред. В. Г. Хорос. - М.: ИМЭМО РАН, 2009. - С. 7.3 Там же. - С. 67, 73.


мысли, в которой «бинарное» и «тернарное» сосуществуют в высшем синтезе» 1 в пределах природной способности человека мыслить одновременно и понятиями, и образами, и символа- ми2. Известной метафорой такого мировосприятия служил образ Святой Троицы. При соотнесении с моделями мышления, описанными В. К. Шабельниковым3, подобный способ понимания представляется промежуточным между ассимилятивным, характерным для западного человека, воспринимающего явления в своих умственных схемах и категориях, и аккомодивным, типичным для восточного человека, ощущающего присутствие невидимого целого, к чему он причастен, уподобляющего себя его логике и движению, как это и выражено в русской космологии.

Анализ структуры дуальности, проведенный Ю. М. Горским и В. И. Разумовым, показывал, что противоречие между двумя противоположностями, представляющееся на первый взгляд универсальным, оказывается не элементарным. Оно может рассматриваться как распределение отношения по обмену ресурсами между всеми элементами системы, где каждая сторона имеет свою, также противоречивую природу. «В основе ее, - утверждали они, - противоречие между максимальными и минимальными значениями той или иной противоположности. Увеличение ресурсов одной стороны противоречия неминуемо ведет к уменьшению ресурсов другой стороны и наоборот»4. Движение и одновременно устойчивость системе придает третья сторона этого процесса - управляющий элемент, компенсирующий перераспределение ресурсов от полюса, испытываю

1 Там же. - С. 188 - 192.2 Баранцев Р. Г. О тринитарной методологии // Между физикой и метафизикой: наука и философия: к 275-летию Академии наук: материалы между- нар. конф., С.-Петербург, 5-7 окт. 1998 г. / Отв. ред.: Артемьева Т. В., Мике- шин М. И. - СПб. [б. и.], 1998. - С. 52.3 Шабельников В. К. Психологическое осмысление теорий: западный и восточный взгляд. [Электронный ресурс] - URL: http://fl ogis- ton.ru/articles/general/shabel (дата обращения 24.05.2012).4 Цит. по: Дука О. Г. Указ. соч. - С. 179 - 180.

http://fl


щего их избыток, к полюсу, испытывающему недостаток, с помощью характерного для конкретной исторической эпохи набора средств и методов. При неэффективном перераспределении возникают кризисные процессы с вытекающими последствиями. Как полагал О. Г. Дука, в свое время анализировавший методологический аппарат И. Г. Яковенко1, благодаря пластичности указанного механизма и постоянному его стремлению к достижению равновесия, в фокусе гармонии дуальной оппозиции появляется «возможность объяснить существование любых управляемых и саморазвивающихся систем, к коим, безусловно, относятся и социумы»2.

Вместе с тем трудно не согласиться с К. Г. Юнгом3, что ощущения борьбы дуальных этических начал - добра и зла, света и тьмы, отложились в архетипах человечества, в их многочисленных проявлениях у народов через стереотипы коллективного бессознательного. Сказанное выше обосновывает возражение по поводу обусловленности манихейством исторической конкретики истории человечества в целом и российской в частности, то есть исходя исключительно из характеристики одного из ранних крайнего толка религиозных течений Востока.

В научном плане основополагающий тезис о времени «ма- нихейской революции» выглядит не строгой импровизацией ранее высказанной К. Ясперсом мысли о формировании в течение первого осевого времени (с 800 по 200 г. до н. э.) в сознании индивидуума антиномичных представлений, которые оказали влияние на становление многих форм социальных связей4, в том числе и религиозных учений. Наряду с другими конфигурациями мышления эта совокупность представлений воплотилась в специфике духовных миров каждой из локаль

1 Там же. - С. 118 - 121.2 Ахиезер А. С. Указ. соч. - С. 181.3 Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов. - Киев: Post-Royal, 1996. - С. 240- 241.4 Ясперс К. Истоки истории и её цель / / Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М.: Политиздат, 1991. - С. 32 - 50.


ных цивилизаций, в период кризисов актуализируя в сознании людей обращение к противоположным, архаичным, и одновременно взаимозависимым полюсам сложившейся системы мироощущения.

У авторов идеи для описания сущности русской культуры был избирательно составлен набор исключительно из отрицательных признаков с агрессивным оттенком, а именно «блокирование диалога с противостоящей стороной; профанация компромисса; особая, остро дуализированная картина мира, предполагающая мощное эмоциональное наполнение; иррациональная устремленность к последней битве; склонность к мифологии заговора и измены; перманентный поиск внутреннего врага и так далее»1. Нетрудно представить, с какой легкостью можно подобрать для указанных признаков коллаж из ситуативных событий и тенденций, относящихся к разным эпохам и социумам. Но если приведенные с этой целью иллюстрирующие факты не замыкать на контексте перманентной борьбы, а интерпретировать в разрезе взаимосвязанности известных законов и принципов диалектики, то каждый в отдельности и все в совокупности они будут свидетельствовать о сложной ритмике процессов адаптации этносов к окружающей природной среде и конкретной исторической обстановке.

В целом в условиях провозглашенного в стране плюрализма мнений идея о манихейской сущности цивилизации в России представляла собой противоречивый продукт историософского поиска средств выражения ее социокультурной специфики. Подход А. А. Пелипенко и И. Г. Яковенко показал устойчивость познавательной практики находить новизну постижения социальной природы общества в постулировании основополагающего значения тех или иных конструкций дуальности. В целях изложения системного взгляда на предмет исследования был избран инструментарий, в теоретическом отношении ограниченный неверифицируемыми суждениями о широком смыс

1 Баранцев Р. Г. Указ. соч. - С. 56, 58 - 65.


ле манихейства, а в методологическом - приёмами оперирования бинарными оппозициями, представленными в виде разнонаправленных тенденций, универсальность и конечность которых обоснованно ставились под сомнение. Тем не менее изыскания авторов явились тем опытом, который не остался незамеченным в социогуманитарном сообществе, но обострившим проблему соответствия комплектации теоретической базы и методологического аппарата цели определения (адекватно действительному) общего и особенного в историческом знании о российской цивилизации.

Логика концепций, опиравшихся на понятие варварства Версии следующей эпистемологической модели были со

зданы на базе аналитики понятия варварства и его возможных проявлений в цивилизационном пространстве России. Изначально, на рубеже XVIII-XIX вв., в Европе указанное понятие являлось антитезой высокому уровню культуры и использовалось, начиная с работ А. Фергюссона, затем Л. Г. Моргана и Ф. Энгельса, в периодизации истории человечества по эпохам (дикость - варварство - цивилизация)1. В отечественной философской мысли XIX в. у сторонников западничества оно несло близкие по смыслу контексты, а именно: присутствия архаичных пластов в традиционной русской культуре (в рассуждениях о дилеммах прогресса подчёркивалась «недоразвитость» их носителей), подразумевались элементы консерватизма и сопротивления социальным новациям2.

1 Ионов И. Н. Теория цивилизаций: этапы становления и развития // Новая и новейшая история. - 1994. - № 4-5. - С. 38; Терин Д. Ф. «Цивилизация» против «Варварства»: к историографии идеи европейской уникальности // Социологический журнал. - 2003. - № 1. - С. 33 - 36; Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана. - С. 19 - 25, 163 - 185.2 Кара-Мурза А. А. «Новое варварство» как проблема российской цивилизации. - М.: ИФ РАН, 1995. - С. 5; Кантор В. К. «...Есть европейская держава». Россия: трудный путь к цивилизации. С. 12 - 39.


В советской историографии проблема варварства как стадии первобытнообщинного общества вошла составной частью в теорию генезиса феодализма в странах Европы, представленную З. В. Удальцовой и Е. В. Гутновой в докладе на XIII международном конгрессе исторических наук (16-23 августа 1970 г.). Авторы, рассматривая третий тип генезиса феодализма, характерный для регионов Европы, не испытавших римского господства (Скандинавские страны, Северо-западная Германия, области западных и восточных славян), корректно и безоценочно выделили общее в состоянии социализации проживавших там варварских обществ, а именно: несущественное влияние традиций рабовладельческой формации; почти полное отсутствие городов и внутренней торговли с середины V до начала Х в.; отсутствие крупного землевладения позднеримского происхождения, остатков римской государственности, а также влияния христианской церкви; сохранение пережитков большой семьи; господство свободной соседской общины; длительное сохранение родо-племенной знати и догосударственных форм правления1. Отсутствие античной «прививки» в её западно-римском обличии и, напротив, влияние Византии - преемницы восточно-римской империи вкупе с последующим монгольским владычеством во многом обусловили специфику жёстко вертикального построения власти в отечественной цивилизации2.

С начала 1990-х гг. тема архаизации и варварства вновь обрела прописку в отечественной историографии, но уже как элемент проблемы цикличности прогресса - регресса в россий

1 Удальцова З. В. , Гутнова Е. В. Генезис феодализма в странах Европы. - М.: [б. и.], 1970. - С. 15 - 16.2 В. П. Буданова, изучив этимологию метафоры «цивилизация варваров», появившейся в течение последнего столетия в отечественных гуманитарных текстах, выделила её узкий смысл - этап в истории любого человеческого общества, и широкое понимание как универсального понятия, предполагающего ценностный выбор общества между «своим» приемлемым и «чужим», а потому неприемлемым если не враждебным (Буданова В. П. Варвары и варварство в антропологии цивилизаций // Цивилизация и варварство: трансформация понятий и региональный опыт / Отв. ред. В. П. Буданова, О. В. Воробьева. - М.: ИВИ РАН, 2012. - С. 10 - 46).


ской истории, предопределяющая, по мнению её разработчиков, цивилизационную специфику общества и государства. Внимание учёных было сосредоточено на процессах маргинализации, на таких крайних формах поведения, как национализм, социальный паразитизм в различных его проявлениях, оккультизм, смена религиозной ориентации и других.

Системный взгляд на природу архаизации общества был представлен в трудах А. С. Ахиезера. Само понятие автор интерпретировал как форму регресса, проявляющегося в программах деятельности людей и их коллективов, разрушающих социальные достижения. В эпистемологическом плане рассуждения опирались на анализ подвижного состояния дуальной оппозиции, состоящей из двух разнонаправленных процессов: на повышение способности эффективно воспроизводить жизнеспособность общества и ослабление способности эффективного воспроизводства, ведущего к возрастающей дезорганиза- ции1. Отмечая целесообразность изучения связей между этими процессами, их взаимопереходных состояний и соразмерности, учёный подчёркивал ключевое значение промежуточной зоны «между», где, по его мнению, формируются основные смыслы более эффективных воспроизводственных программ2. В указанном ракурсе сфера «между» функционально и позиционно напоминала управляющий элемент рассмотренной выше модели дуальности, разработанной Ю. М. Горским и В. И. Разумо- вым, что свидетельствовало о верифицируемой идее на тему существования механизма равновесия между разнонаправленными и взаимозависимыми полюсами, к которой исследователи и А. С. Ахиезер пришли разными путями.

Тем не менее при характерном для последнего автора и его последователей подходе к изучению истории российской циви

1 Ахиезер А. С. Архаизация в российском обществе как методологическая проблема // Общественные науки и современность. - 2001. - № 2. - С. 89, 9 9 .2 См.: Ахиезер А. С. Сфера Между и её осмысление // Общественные науки и современность. - 2009. - № 5. - С. 125 - 133.


лизации в динамике циклов преобладал интерес к природе регрессивных тенденций и поиску там истоков повторяющихся кризисов. В этой связи архаизация как общая форма регресса подвергалась детализации с помощью многочисленных смыслов понятия варварства.

Так, по версии А. А. Кара-Мурзы, варварством является процесс или явление, ведущие к социальной деградации в любом её проявлении на основе дистрибутивных отношений, понимаемых как «бесконтрольное растранжиривание «жизненной силы», антиправовое покушение не только на чужую собственность, имущество, но и на власть, порядок, авторитет»1. Подразумевался обширный перечень действий, процессов, явлений, ведущих к архаизации социума, имевших место в истории российской цивилизации, что называется, «везде и всегда». В целях обоснования выводов, являвшихся апологией либерализму, автор иллюстративно использовал отдельные исторические факты и умозаключения учёных XIX-XX столетий. В теоретическом плане версия была построена на основе постулата о непрекращающейся борьбе социума «против своего собственного небытия» 2 и одностороннего понимания специфики российских реалий, получившей исключительно негативные оттенки. В эвристическом отношении она подводила читателя к ощущению хаотичности существования во времени и много- ликости варварства, к культивированию исторического пессимизма.

Свою версию варварства И. Г. Яковенко сопроводил некоторыми предварительными умозаключениями. Согласно автору, оно существует только при столкновении с цивилизацией, представляя собой архаический пласт культуры с особым характером воспроизводства внутреннего ресурса в рамках той или иной формы общества. Цивилизацией предлагалось называть этап развития культуры с наиболее эффективной стратеги

1 Кара-Мурза А. А. Указ. соч. - С. 41.2 Там же. - С. 14.


ей жизнедеятельности человечества, отличающейся резким наращиванием конкурентных ресурсов.

Таким образом, сущность варварства была выражена в трёх контекстах:

- внешнего пояса, ближней периферии цивилизации, используемой последней для пополнения своих жизненных сил;

- способа ассимиляции (через конфликт) носителей архаичности с цивилизацией;

- механизма восприятия цивилизации через страх, нена-U и ч

висть и презрение к новой исторической альтернативе1.В одной из статей под названием «Россия - варварская ци

вилизация?» автор привёл свои доводы для положительного ответа на поставленный вопрос и выделил, по его мнению, постоянное воспроизводство трёх характеризующих компонентов: первого - дисперсного варварства, проявлявшегося в различных формах дезадаптации и деструкции2 слоёв населения; второго - институционального варварства, описанного с помощью образов казачества, представленного в симбиозе установок, диктуемых архаичной стихией и долгом выполнения служебных функций3; третьего - маргинального варварства, самого «чистого», необозримого пласта архаики с общим признаком у его носителей (криминальный мир, представители социального «дна», коррумпированные лица, сторонники кратизма и почитания чинов и другие) - паразитарностью4.

1 Яковенко И. Г. Цивилизация и варварство в истории России. Статья 1. Варварство как социологическая модель // Общественные науки и современность. - 1995. - № 4. - С. 66, 67, 69, 71.2 Яковенко И. Г. Цивилизация и варварство в истории России. Статья 2. Россия - варварская цивилизация? / / Общественные науки и современность. - 1995. - № 6. - С. 82.3 См.: Яковенко И. Г. Цивилизация и варварство в истории России. Статья 3. Казачество. // Общественные науки и современность. - 1996. - № 3. - С. 104 - 111.4 См.: Яковенко И. Г. Цивилизация и варварство в истории России. Статья 4. Государственная власть и «блатной мир» // Общественные науки и современность. - 1996. - № 4. - С. 87 - 97.








Футурологической составляющей взглядов И. Г. Яковенко стало предположение о том, что «изживание (минимизация) пластов варварства и архаики возможно лишь со сменой цивилизационной модели»1. Противоречивость суждения заключалась уже в том, что в соответствии с постулатами автора названные компоненты друг без друга не существуют.

В рамках ноосферной концепции истории Н. В. Мотроши- лова сформулировала свою версию варварства как оппозиционной стороны цивилизации. Под варварством предлагалось именовать бесконечные процессы становления человечества, в ходе которых природно-биологические предпосылки, механизмы, стимулы, следствия жизнедеятельности являются до- минирующими2. С переходом к надбиологическим (понимается в значении социальных) программам формируется иной способ жизнедеятельности, который и означает цивилизацию. Его совершенствование в пределе должно подвести индивидов к следующему состоянию в обществе: к равной мере свободы и ответственности, социальному контролю, порядку, безопасности во всех сферах деятельности и повседневного бытия; к действенным законам, сознательности, конструктивности, эффективности деятельности индивидов, к их ориентации и на индивидуальный интерес, и на общие цели; к высокому качеству форм, средств коммуникации - дорог, транспорта, связи; к достойной повседневной жизни согласно критериям комфорта, чистоты, благоустроенности, красоты; к заботе о детях, старых и слабых и многому другому3. Все эти особенности, взятые с отрицательным знаком, составляют, по мнению автора, формулу варварства как оборотной стороны цивилизации4. Не вызывает

1 Там же. - С. 97.2 Мотрошилова Н. В. Варварство как оборотная сторона цивилизации // Вестник Московского университета. - Серия 7. Философия. - № 4. - 2006.- С. 50 - 51.3 Мотрошилова Н. В. Цивилизация и варварство в современную эпоху. - М., ИФ РАН, 2007. - С. 27 - 34.4 Мотрошилова Н. В. Варварство как оборотная сторона цивилизации // Вестник Российского философского общества. - 2005. - № 4 (36). - С. 26.

http://www.biblioclub.ru/author.php?action=book&auth_id=3676


сомнений пацифистская и нравственная направленность вышеизложенной версии, в которой цивилизация отождествляется с понятием высокой культуры.

Нетрудно увидеть, что в основание аналитики феномена варварства были положены ценностные императивы. Цивилизация рассматривалась в стадийном выражении, отождествляемая с высокой культурой жизнедеятельности. Апеллирование к полюсам дуальной оппозиции регресс - прогресс изначально было ориентировано на шкалу ценностей либерализма, выступавшего в перечисленных версиях в образе желаемого состояния, панацеи от варварства. Но от него, как утверждалось, не спасают, ни достижение более высокого качества жизни, ни торжество либеральных свобод. Варварство способно к само- возрождению и в кризисные, и в относительно благополучные годы.

Резюмируя изложенное выше, подчеркнём, что опыт универсализации таких понятий, как варварство и манихейство, вёл к искажённому историческому пониманию и одностороннему объяснению цивилизационной специфики России. Исследователи, придавая им статус инструментария в определении меры отклонения социальной системы от принятого за эталон либерального общества, не избежали осовременивания их конкретно-исторических смыслов. Тем не менее таким способом была обозначена проблема проявления в отдельных сферах цивилизации эффектов социальной энтропии, связанных с циклами снижения - повышения уровня их организации, эффективности функционирования и темпов развития.

Анализ выделенных типологически разнообразных моделей архаизующих тенденций: «бегства от культуры», «тотальной архаизации», «переходной архаизации» и «диалога с архаизацией», проведенный В. М. Хачатурян уже на исходе рассматриваемого периода, позволил сформулировать гипотезу о неоднозначности их функций в социальной динамике той или иной цивилизации. Наряду с формальным отношением к разряду регрессий была выявлена конструктивная значимость по


следних двух моделей в долгосрочной перспективе благодаря актуализации культурных форм, базирующихся на древнейших биосоциокультурных программах1.

* * *

Подведём итоги. В рассматриваемый период развивались направления научной мысли, связанные с корректировкой аналитических параметров исторического знания о российской цивилизации. В данном сегменте историографии сложился широкий спектр теоретических предпочтений исследователей, систематизация которых воплотилась в предпринятом ранжировании концепций по типам научной рациональности с обобщением их объяснительных возможностей и уточнением пределов использования. Установлено, что нередко в построении эпистемологического основания той или иной концепции приоритет оставался не столько за обоснованным порядком комплектации методологического аппарата, сколько за вычленением понятия, ключевого с точки зрения конкретного автора, которому придавался статус универсальной модели интерпретации особенностей российской цивилизации. Опыт использования в этих целях весьма ограниченного познавательного потенциала аналитических конструкций, созданных на базе понятий «манихейство» и «варварство», подтверждала, что в трудах его приверженцев цивилизационный подход ещё не выступал в качестве генерирующего методологического направления.

Рассмотренные проблемы обнажали очевидные лакуны в системе аналитического ресурса исторического знания о российской цивилизации. Представленный теоретикометодологический интерьер может существенно дополнить систематика подходов к изучению пространства и времени цивилизации, демонстрировавших различные варианты наложения умозрительных объяснительных моделей на конкретноисторическую фактологию, отразивших понимание основных

1 Хачатурян В. М. Феномен архаизации в культурной динамике: автореф. дис. ... д-ра культурологии. - М., 2011. - С. 10 - 14.


форм её жизнедеятельности: этническую, социальную и духовную.

2.2. ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ О ВРЕМЕНИ РОССИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Изучение российской цивилизации в параметрах времени предполагает поиск синхронных и асинхронных длительностей взаимосвязанных процессов и явлений, маркирующих динамику её жизнедеятельности. В философии лишь в конце ХХ в. типология темпоральности, известная в других областях знаний по величинам астрономического, физического и биологического порядка, была конкретизирована таким важным компонентом, как социальное время1. Методологический инструментарий наряду с известной тройственностью фигур (прошлое - настоящее - будущее) обогатился знаниями об основных свойствах времени: векторности, необратимости, множественности, неравномерности, дискретности, конечности, периодичности2. Обществоведами с помощью проблемно-хронологического метода было осмыслено соотношение между такими единицами социальной темпоральности, как период, стадия, волна, цикл, фаза3.

Авторами исторических исследований проблема времени в разрезе указанного многоуровневого содержания явно не формулировалась, но подразумевалась в распространенной практике обоснования схем периодизации жизненных циклов общества/цивилизации. Опорным инструментом служил аналитический аппарат, предназначенный для описания внутренней

1 Каширина О. В. Культура времени в современной картине мира: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Ставрополь, 2007. - С. 5.2 Дука О. Г. Указ. соч. - С. 76-79.3 См.: Гречко П. К. Концептуальные модели истории. Пособие для студентов. - М.: Логос, 1995. - 141 с.; Савельева И. М., Полетаев А. В. История и время. В поисках утраченного времени. - С. 458.

логики развития социальных структур в пределах соответствующих временных континуумов. Рассмотрим, каким образом систематизировалась требуемая для этих целей фактология и какова была вероятность у предложенных вариантов систематики стать основой для идентификации времени российской цивилизации?

Часть интересующей нас аналитики была сосредоточена в концепции И. А. Петровой. Отталкиваясь от философского определения времени, выражающего последовательность существования сменяющих друг друга явлений, автор, опираясь на опыт своих предшественников, структурировала социальную темпоральность на основании выделения сфер общественной жизни: политической, экономической, идеологической, культурной, религиозной, демографической и других1. Утверждалось, что базисные изменения на технологическом уровне и смена этнических форм (род - племя - народность - нация - наднациональная общность) должны измеряться в рамках цивилизационного подхода в стадиальной версии по шкале мак- росоциального времени. В основе другого, формационного, подхода, лежит шкала, на которой фиксируются изменения в формах собственности и власти.

Небесспорная условность разделения временных потоков между названными подходами не умаляла привлекательности другой идеи И. А. Петровой - о различении потоков по направленности и скорости течения. В частности, перечисленные варианты их состояния относительно друг друга: прогрессирующее расхождение, совпадение и гармоничная согласованность, были соотнесены, соответственно, с социальными катаклизмами различного масштаба, поступательным развитием общества и идеальным течением социальной эволюции2. Таким образом, автор постулировала несовпадение отмеченных выше форм со

Глава II. Современная отечественная историография о российской цивилизации: щсистематизация теоретико-методологического ресурса

1 Петрова И. А. Особенности цивилизационного развития России в этническом времени: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Волгоград, 2000. - С. 21.2 Там же. - С. 25 - 26.


циального времени по таким признакам, как: последовательность, направленность, скорость и длительность течения явлений (процессов).

В атмосфере развивавшейся моды на поиски идентичностей исторических феноменов идеи И. А. Петровой указывали на важность правильного выбора масштаба шкалы для измерения социального времени той или иной системы, при несоответствии с которым понимание её свойств как целостности деформировалось. В случае искусственного занижения значений шкалы центр внимания исследователя неизменно перемещался на составляющие временные потоки. В случае завышения - на поглощающую системность. Утверждение автора о том, что психофизиологическая природа человека является субстратом формирования представлений о времени1, относилось в первую очередь к этническому времени, которое позиционировалось в качестве ядра социальной темпоральности. Представленные рассуждения подводили к мысли о наличии тесной взаимосвязи между контурами времени российской цивилизации и российского суперэтноса, т.е. соотносимыми по масштабу системностями, вторая из которых выступала в качестве биосоциальной основы первой.

Концепции линейного подхода к измерению времени российской цивилизации

Обратимся к своим источникам, чтобы выяснить, по каким критериям исследователи размечали диапазон времени российской цивилизации, считываемый по опубликованным там таблицам периодизации. Один из способов фиксации его внутренних временных лагов предлагали учёные, занимавшиеся выявлением и анализом различий между социальными поко- лениями2. Их смена рассматривалась как переход через каждые

1 Там же. - С. 7.2 Согласно А. Н. Каньшину и С. Б. Шинёву, поколение « .к а к социальный институт российского общества определяется исторически длительно и устойчиво существующей совокупностью граждан, которая обладает при


18-25 лет (время одного поколения) общественной инициативы к многочисленной группе индивидуумов наиболее работоспособного возраста (30-50 лет), сохранившей приобретённые предшественниками адаптивные реакции к окружающей среде, на основе которых под влиянием новых жизненных обстоятельств сформировались другие мировоззренческие ориентиры, ценности и связанные с ними материальные и духовные потребности1.

Узкий круг авторов сосредоточился на исследовании истории некоторых поколений преимущественно периода XIX - начала XXI в., оказавшихся наиболее удобными для анализа в связи с доступностью и полнотой источниковой базы. Отдельно выделялись этносоциальные, профессиональные, религиознодуховные поколения, среди них - переходные и этапные сообщества, уточнялось участие каждой из перечисленных групп в воспроизводстве и трансляции общих и узкогрупповых стереотипов поведения2. Учёные использовали методики анализа духовного мира их представителей и доминировавших в этой среде императивов, предопределявших периодическое (4-5 раз в столетие) обновление содержания связей в цепочке «личность- поколение - государство - общество».

В целом проект создания обширной по структуре поколенческой хронологии, предполагавший анализ и сравнение между соответствующими микроэтапами тенденций в трансформа

знаками семейно-наследственного, социально-возрастного или профессионального разграничения полномочий и социальных ролей, преемственностью и представительством, саморегуляцией, высокой значимостью содержания и результатов деятельности для совершенствования культуры российского общества и всего отечественного цивилизационного процесса» (Каньшин А. Н. Указ. соч. - С. 20 - 21; Шинёв С. Б. Российская цивилизация и её поколения // Безопасность Евразии. - 2006. -№ 2. - С. 510 - 511).1 Кульпин-Губайдуллин Э. С. Семипоколенные циклы русской истории // Проблемы математической истории. Основания, информационные ресурсы, анализ данных / Отв. ред. Г. Г. Малинецкий, А. В. Коротаев. - М.: Издательство ЛКИ/URSS, 2008. - С. 139 - 158; Савельева И. М.. Полетаев А. В. Указ. соч. - С. 360 - 371.2 Мельников Ю. Н. Указ. соч. - С. 85 - 88.







ции кластера признаков, характеризовавших социальную среду цивилизации, в рассматриваемый период находился на начальной стадии своей реализации.

Следует отметить, что в социогуманитарном сообществе преобладала традиция отмерять временной ряд процессами большой длительности. Самой продолжительной получилась хронология у О. А. Платонова, затем заимствованная и отчасти переработанная А. Н. Каньшиным. Утверждалось, что русская (в терминологии О. А. Платонова) цивилизация в своём развитии прошла четыре этапа: первый - зарождение (продолжался примерно со II тыс. до н. э. до середины I тыс. н. э.), второй - становление (с середины I тыс. до второй половины XIV в.), третий - расцвет (со второй половины XIV в. до последней трети XVII в.), четвертый этап - разрушение или упадок (с последней трети XVII в. до наших дней)1. Цивилизация была представлена в виде социального организма, длительность существования которого была поставлена в зависимость от степени приобщения русского народа к православным ценностям. Не вызывает сомнений, что исчисление времени предпринято по чрезмерно узкой в функциональном отношении шкале интенсивности проявлений религиозных ценностей в рядах титульного этноса. Тем более что указанный фактор имел в истории общества свои ограниченные возможности избирательно предопределять последовательность смены социальных форм далеко не во всех сферах жизнедеятельности.

По существу, избранный критерий периодизации не должен был выделить в отмеченных временных границах этап зарождения, так как появившись только в начале I тысячелетия, христианство, за исключением редких известных случаев, до IX в. было не знакомо сознанию жителей Киевской Руси.

1 Платонов О. А. История русской цивилизации / / Святая Русь. Энциклопедический словарь русской цивилизации. Составитель О. А. Платонов. - М.: Православное издательство «Энциклопедия русской цивилизации», 2000. -С. 351.

Тот же критерий у автора оказался уже нечувствительным к серьёзным подвижкам, произошедшим в 1990-х - начале 2000х гг. в духовной жизни России под влиянием возраставшего авторитета всех действовавших на её территории конфессий.

Не отказываясь от данной периодизации, другой исследователь - А. Н. Каньшин переопределил третий этап вместо расцвета (в контексте религиозной культуры) на совершенствование русской цивилизации и расцвет православной духовности. Четвёртый этап вместо формулировки своего предшественника- «разрушение» (в смысле постепенного забвения религиозных и нравственных ценностей) был назван развитием российской цивилизации. В заимствованную хронологию упомянутые этапы вошли благодаря новому критерию, в роли которого выступил принцип «неразделимого этносоциокультурного единства»1.

Обоснование и факт тиражирования периодизации русской/российской цивилизации в категориях «зарождение», «становление», «совершенствование», «расцвет», «развитие» и «упадок» являлись подтверждением того, что у некоторых исследователей преобладало представление о её существовании в рамках собственного жизненного сверхцикла. При этом общий вектор направленности сверхцикла был определён двумя взаимодействующими родственными потоками - этнического и социокультурного времени. Впрочем, у А. Н. Каньшина эта позиция реализовалась с допущением, что указанные потоки соединяются в одну последовательность смены таких новообразований с небезупречной семантикой, как: «праславянское восточное общество племён», «славяно-русское общество», «русское московское сложное общество», «российское сложное общество», «советское сложное общество», «постсоветское российское общество» 2.

Глава II. Современная отечественная историография о российской цивилизации: 1 1 5систематизация теоретико-методологического ресурса

1 Каньшин А. Н. Указ. соч. - С. 20, 55.2 Там же. - С. 70 - 71.


Перечисляя признаки выделения названных форм, автор оперировал понятиями, характеризовавшими сложившуюся в соответствующий период систему государственного управления, наличие (отсутствие) институтов гражданского общества, экономические отношения, политические противостояния и многие другие факторы. Таким образом, представление о тем- поральности цивилизации как целостности растворялось во множестве потоков социального времени, порождая иллюзию бесконечности её прошлого и будущего.

В историографии можно встретить другие версии линейного подхода, под влиянием которого познание целостности осуществлялось через познание совокупности составляющих подсистем. Сказывался дефицит знаний о системности локальной цивилизации, чтобы игнорировать явления (процессы) вторичного порядка, с помощью которых отмерялась история в соответствующем им масштабе темпоральности.

Указанный недостаток такие исследователи, как А. А. Маслов, Д. В. Суворов и А. Я. Флиер, пытались преодолеть в семантическом плане, переопределив в общей хронологии этапы на субцивилизации - некий промежуточный вариант между целостностью системы и её сегментами1. Разграничивающим признаком А. Я. Флиер и А. А. Маслов выбрали трансформацию большой группы культурно-исторических факторов, которые имели свои особенности в том или ином периоде. На этом основании А. Я. Флиером были выделены следующие субцивилизации:

- Киевская Русь (конец X - XIII в.),- Московская Русь (XIV - XVII в.),- имперская Россия (с начала XVIII в. до наших дней).

1 Согласно Д. В. Суворову, субцивилизации - это «особые «исторические организации», являющиеся модификациями целостной цивилизации, наиболее крупный сегмент целостной цивилизации, отличающийся пространственно-временной, ценностно-духовной, культурно-материальной и социально-организационной спецификой, позволяющей выделить данный феномен из цивилизации в целом» (Суворов Д. В. Указ. соч. - С. 8).


После корректировки списка А. А. Масловым добавились «Россия времени татарского ига» и «Россия советская»1.

Субцивилизации, отмеченные Д. В. Суворовым (киевская, ордынская, московская, петербургская, советская, постсоветская), были привязаны к соответствующим волнам модернизации. Исследователи данной группы вели отсчёт нижней границы хронологии с Киевской Руси и выстроили очередность смены субцивилизаций, которая не только совпала, но, по их мнению, в значительной мере обусловливалась аналогичными этапами эволюции государственности.

Имелись и другие, близкие по содержанию версии, отождествлявшие время цивилизации с кластером социального времени. Согласно В. Ф. Шаповалову, в результате модернизации экономической и политической сфер в России, начатой Петром I, произошёл цивилизационный сдвиг, который сформировал в обществе новый культурно-генетический код, и на прежнем этноконфессиональном ядре к началу царствования Александра I возникла современная российская цивилизация, следующая после Московской2.

Логика описания последовательности смены доминант в жизни общества подвела Ю. К. Бегунова, А. В. Лукашёва и А. В. Пониделко к выводу, что Россия с 1985 г. переживает уже седьмую цивилизацию. Предыдущие существовали, соответственно (далее в терминологии авторов): первая - в I - X в., вторая - в 988 - 1240 гг., третья - с середины XIII в. до 1347 г., четвёртая - в 1547 - 1700 гг., пятая - в 1700 - 1917 гг., шестая - в 1917 - 1985 гг.3.

1 Флиер А. Я. Об исторической типологии Российской цивилизации // Научный альманах «Цивилизации и культуры. Вып. 1: Россия и Восток: цивилизационные отношения». - М. [б. и.], 1994. - С. 94; Маслов А. А. Указ. соч. - С. 124.2 Шаповалов В. Ф. Понятие современной российской цивилизации // Вестник Московского университета. - Серия 7. Философия. - № 2. - 2006. - С. 44, 47 - 48.3 Цит. по: Ирхин Ю. В. Специфика, характер и этапы генезиса российской цивилизации // Национальная идентичность России и демографический


Не вызывает сомнений, что хронологии, составленные на основе названных выше принципов, в различных вариациях повторяли сложившуюся в советской науке формационную периодизацию истории России, дополненную аргументацией из модернизационных и культурологических концепций. С аналогичных позиций В. В. Викторов и Е. Н. Левченко выделили шесть этапов в развитии российской цивилизации:

- восточнославянский (VIII - XIII в.);- русско-православный, московский (XIII - середина XV

в.);- русско-православный, великорусский (середина XV -

XVII в.);- всероссийский, императорский (XVIII в. - 1917 г.);- советский (1917-1992 гг.);- постсоветский (с 1992 г.)1.К. А. Феофанов обозначил только четыре этапа: X -XV вв. -

собирание русских земель, XVI-XVII вв. - утверждение и укрепление Русского государства вокруг Москвы, от реформ Петра I до 1917 г. - имперский этап, 1917-1991 гг. - период советского государства2.

Некоторые исследователи обратили внимание на то, что ключевую роль в ускорении процесса обновления социального ландшафта цивилизации играли фазовые разломы3. В широком смысле, по мнению В. Д. Грачёва, это фазы (во временном отношении) и границы (в пространственном) взаимодействия

кризис. Материалы Всероссийской конференции, 15 ноября 2007 г. - М.: Научный эксперт, 2008. - С. 48 - 49.1 Викторов В. В. К вопросу об этапах развития и модернизации российской цивилизации // Вестник Финансовой академии. - 2005. - № 3. - С. 86; Левченко Е. Н. Указ. соч. - С. 84.2 Феофанов К. А. Социально-политические и ценностно-ментальные особенности цивилизационного развития России // Социально-гуманитарные знания. - 2006. - № 1. - С. 113.3 Андреев И. Л. Осторожно с «часами» истории! (Методологические проблемы цивилизационного процесса) // Вопросы философии. - 1998. - № 9.- С. 49.


между цивилизациями1. В данном контексте их изучали: Г. В. Драч, А. В. Липатов, А. И. Неклесса, В. Л. Цымбурский и другие авторы, в части взаимодействия культур в масштабе геополитического времени2.

В узком смысле разломом называли промежуток (с достаточно размытыми границами) от завершения одной стадии цивилизации и до начала другой. В трудах Н. Н. Моисеева он трактовался как несовместимость новых форм научнотехнического прогресса и веяний в духовной жизни с традиционным мышлением и поведением людей3. В концепции А. С. Ахиезера «разлом» заместило понятие раскола, который характеризовался перманентным противостоянием между традиционными и либеральными ценностями, проявлявшимися в многообразии всепроникающих противоречий: между элитой и остальным обществом, внутри элит, в духовном мире личности и во многих других проявлениях антиномий4. У некоторых авторов понятие разлома обозначалось алогичной терминологией: темпоральная революция (В. К. Карнаух) или цивилизационная революция (Л. Г. Олех, Е. Б. Черняк)5, имевшей в виду переход к качественно иным формам социальной организации.

1 Грачёв В. Д. Цивилизационные разломы и метаморфозы познания. - Ставрополь: Мир данных, 2006. - С. 55.2 Неклесса А. И. Конец цивилизации, или конфликт истории // Международная экономика и международные отношения. - 1999. - № 3. - С. 32; Цымбурский В. «Цивилизационная модель» международных отношений и её импликации // Полис. - 1995. - № 1. - С. 135; Драч Г. В. Культура и цивилизация на рубеже третьего тысячелетия [Электронный ресурс] - URL: http://www.relga.sfedu.ru/n32/cult32.htm (дата обращения 7.09.2010); Липатов А. В. Цивилизационный излом // Европа. - 2004. - Т. 4. - № 3. - С. 71 -

89.3 См.: Моисеев Н. Н. Современный антропогенез и цивилизационные разломы (эколого-политологический анализ) // Социально-политический журнал. - 1995. - № 4. - С. 62 - 76.4 Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. (Социокультурная динамика России). Т. II. Теория и методология. Словарь. - С. 390 - 394.5 Карнаух В. К. Формы цивилизационных процессов (волны цивилизации): автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - СПб., 2000. - С. 12; Олех Л. Г. Цивилизации и революции. - С. 6 - 7; Петрова И. А. Указ. соч. - С. 40 - 41; Черняк Е. Б. Указ. соч. - С. 339 - 348.

http://www.relga.sfedu.ru/n32/cult32.htm


На основании вышеизложенного можно сделать вывод о том, что в координатах социальной темпоральности, использованных для хронологии российской цивилизации, обнаруживалась доминирующая роль векторов политического и социокультурного времени. Представления исследователей о времени российской цивилизации как о линейном в разрезе длительностей и смены социальных форм жизнедеятельности базировались не на признаках - свойствах указанного феномена как целостности, а на признаках - проявлениях его специфики. Обилие проявлений давало ложный повод считать обоснованной любую версию хронологии, созданную на их основе. Авторы не смущались и не полемизировали друг с другом по поводу разночтений с коллегами в датировке и названии периодов. Сформировался широкий диапазон мнений о времени российской цивилизации, включавший точки зрения как сужавшие, так и чрезмерно увеличивавшие её жизненный путь. Как видим, линейный подход, соответствовавший классической рациональности, не способствовал появлению новых знаний о темпоральном плане цивилизации как целостности и замыкал пределы её осознания масштабом отдельных сегментов социального времени (политического, экономического, культурного).

Концепции циклично-волнового подхода к измерению временироссийской цивилизации

Другая часть интересующей нас аналитики, раскрывавшая множественность времени российской цивилизации, базировалась на других единицах измерения - на градации волновой динамики характеризующих её явлений (процессов). С конца 1980-х гг. в этом направлении наблюдалось оживление исследований. Общим отправным теоретическим и методологическим ресурсом служили концепции русских учёных о закономерности повторения тенденций в различных средах.

Внимание гуманитарного сообщества привлекали, прежде всего, идеи А. Л. Чижевского, высказанные в 1920-е гг., о зави


симости жизни на Земле от свойств и ритмов поступающей из космоса солнечной энергии1. Они воспринимались как фактор, косвенно (через связь между физиологическим самочувствием организмов и неосознаваемыми мотивами поведения людей) влияющий на события в социальной жизни. Считалось, что кратковременность цикла солнечной активности (11 лет) мало пригодна для поиска закономерностей в развитии больших социумов на достаточно протяжённых временных интервалах2.

В конце XIX в. экономистами М. Туган-Барановским, А. И. Гельфандом и другими было отмечено существование длинных волн экономической конъюнктуры, которые в 1920-е гг. описал Н. Д. Кондратьев на основе статистики европейских стран3, а в 1927 г. П. А. Сорокин переложил их на социальноисторические процессы4. Периоды больших циклов были датированы Н. Д. Кондратьевым следующим образом:

I цикл: повышательная волна - с конца 1780-х - начала 1790-х гг.

XVIII в. до 1810 - 1818 гг.,

понижательная волна - с 1810-1817 гг. до 1844-1851 гг.;

II цикл: повышательная волна - с 1844-1851 гг. до 1870-1875 гг.,

понижательная волна - с 1870-1875 гг. до 1890-1896 гг.;

III цикл: повышательная волна - с 1890-1896 гг. до 1914-1920 гг.,

вероятная понижательная волна - с 1914-1920 гг.

1 См.: Чижевский А. Л. Космический пульс жизни. - М.: Мысль, 1995. - 767 с.2 Сапронов М. В. Цикличность исторического процесса. (Историография. Теория. Методология): автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Челябинск. 2003.- С. 16.3 См.: Ерохина Е. А. Стадии развития открытой экономики и циклыН. Д. Кондратьева. - Томск: Водолей, 2001. - 181 с.; Кондратьев Н. Д. Основные проблемы экономической статики и динамики: Предварительный эскиз. - М.: Наука, 1991. - 567 с.; Меньшиков С. М., Клименко Л. А. Длинные волны в экономике. Когда общество меняет кожу. - М.: Международные отношения, 1989. - 270 с.; Полетаев А. В., Савельева И. М. Циклы Кондратьева и развитие капитализма: (Опыт междисциплинарного исследования). - М.: Наука, 1993. - 249 с.4 Сорокин П. Циклические концепции социально-исторического процесса // Россия и современный мир. - 1998. - № 4 (21). - С. 28 - 40.


Утверждалось, что длине каждой волны (ориентировочно в 50 лет) соответствует становление, развитие в своей повышательной фазе и разложение в понижательной фазе некой базовой экономической структуры. Одновременно в понижательной фазе создаются предпосылки кардинально нового экономического порядка.

В рассматриваемый период под влиянием изложенных выше идей, представлявших в сравнении с формационной теорией новый подход в объяснении закономерностей эволюции социальных систем и прогнозировании их течения в будущем, сложился ряд центров по изучению циклов природы и общества. В 1990 г. была создана ассоциация «Прогнозы и циклы» (Москва), в рамках которой один из ведущих специалистов в этой области знаний - Ю. В. Яковец объединил своих единомышленников. Вслед за этим последовало формирование других научных структур: Международного фондаН. Д. Кондратьева (1992) при Институте экономики РАН (Москва), ассоциации «Циклы и управление» (Санкт- Петербург, президент А. И. Субетто), Отделения исследования циклов и прогнозирования Российской академии естественных наук (1996), Академии прогнозирования (исследования будущего) (1997), Международного института Питирима Сорокина- Николая Кондратьева (Москва, 1999). В деятельности этих организаций/общественных объединений на правах организаторов и авторов научных работ, активное участие принимала большая группа специалистов, преимущественно экономистов и философов, исследовавших проявления цикличности в различных сферах жизнедеятельности общества (А. И. Агеев, С. Ю. Глазьев, О. В. Доброчеев, Б. Н. Кузык, В. Т. Рязанов, А. И. Субетто, Ю. В. Яковец и другие).

Данное научное направление активно развивалось в научно-исследовательском институте (далее - НИИ) «Циклы природы и общества» (Ставрополь) под руководством Ю. Н. Соколова. В период с 1993 по 2007 г. сотрудниками НИИ было проведено свыше 20 международных тематических конференций,


в которых приняли участие более 100 сторонников подхода, представлявших вузовские центры большинства регионов страны. С 2007 г. с периодичностью четыре номера в год коллективом НИИ выпускался специализированный журнал «Циклы».

Наработанный аналитический аппарат оказался достаточно удобным для представления направленности поведения социальных систем в прошлом и его прогнозирование на обозримое будущее. Своё обоснование, составленное с позиций синергетики, обогащённое идеями кибернетики, он получил в виде общей теории циклов, разработанной Ю. Н. Соколовым на примере элементарного «силового узла», названного квантом взаимодействия1.

По мнению автора, эволюционные изменения по форме представляют собой волновой процесс, фиксируемый в любых средах, являющийся исходным видом движения противоречий. Противоречия колеблются между двумя противоположностями, заложенными уже на уровне кванта взаимодействия. Одной стороной противоположности является направление силы - определённо направленный вектор или совокупность векторов сил. Направление тождественно пространству, так как фиксирует процесс «одно рядом с другим» и его можно охарактеризовать только количественно (длиной, площадью), то есть результирующим показателем динамики колебаний в виде волнообразной кривой. Структура пространства отражена в понятии «ритм» и делится на фазы (этапы): зарождение, подъём, упадок, гибель. Конец последней фазы является началом следующего кванта взаимодействия или следующего цикла.

Другой стороной противоположности является геометрия сил - линия, которую в процессе взаимодействия описывают основания векторов сил. Её можно выразить только качественно при соотношении того или иного вектора с векторами дру

1 См.: Соколов Ю. Н. Общая теория цикла. - Ставрополь: Изд-во СевероКавказского технического университета, 2001. - 59 с.


гих сил (вверх-вниз, правое-левое, взад-вперёд). Геометрия сил формирует структуру времени в виде круга, фиксирующего процесс «одно после другого» и выраженного понятием «цикл». Взаимодействие и взаимообусловленность направления силы и геометрии сил означает, что если процессы циклические, то они одновременно и ритмические, и наоборот.

Нетрудно заметить, что в концепции Ю. Н. Соколова была описана спиралевидная модель времени. Тем не менее предназначенная для обоснования полицикличного характера эволюции общества, она предоставляла представителям социальногуманитарных наук неограниченные возможности измерять в указанных единицах темпоральность социальных процессов по широкому спектру оснований: по полю действия (множеству сфер жизнедеятельности), длительности (по шкале астрономического, биологического, физического времени) и видовому разнообразию пространства (единичного, локального, регионального, странового, планетарного и др.). В этой ситуации в историографии не могла не возникнуть постановка проблемы цикличности российской цивилизации.

В рамках рассматриваемого подхода сформировалось два направления её решения: через определение параметров тем- поральности социальных сфер и изучение жизненных циклов суперэтноса с привлечением идей из области естественных наук.

При этом первое направление более интенсивно разрабатывалось как в междисциплинарном, так и в предметных пространствах в сравнении со вторым. Его яркими выразителями были Ю. В. Яковец с единомышленниками (историки, экономисты, политологи, представители физико-технических наук, философы), разделявшими убеждения о необходимости изучать историю цивилизаций в разрезе «исторических» (терминология Ю. В. Яковца) циклов.

Юрий Владимирович посвятил своё творчество исследованию социальных циклов (экологических, демографических, технологических, экономических, политических, научных,


культурных, образовательных и цивилизационных - в стадиальной версии)1. Чтобы выявить и описать особенности развития того или иного народа или страны, в качестве рабочей гипотезы им были сформулированы закономерности циклической динамики. В системе знаний об обществе положения оказались универсальными и тезисно их можно донести до читателя в следующем виде.

1. Течение исторического процесса имеет неравномерный, волнообразно-спиралевидный характер. Любая общественная система функционирует в пределах своего жизненного цикла, состоящего из последовательно сменяющих друг друга фаз: зарождения в недрах старой системы, рождение, утверждение в борьбе с отживающей системой, распространение, превращение в преобладающую систему, зрелость, дряхление с нарастанием внутренних противоречий и вступлением в кризис, противоборство с ростками новой зарождающейся системы, длительная фаза отмирания и реликтовое существование в виде отдельных трансформированных осколков на периферии новой системы.

2. Разновидности во временном и пространственном плане социальных циклов имеют различной глубины и длительности траектории движения. Их синхронность проявляется в вариантах взаимодействия: однородные циклы, следующие друг за другом, взаимно перекрывают свои начальные и конечные фазы; происходит взаимное наложение, а следовательно, взаимовлияние одновременно действующих циклов не тождественных социальных систем; на каждую фазу большого по длительности цикла системы накладывается множество коротких циклов её составляющих элементов.

3. Скорость течения времени неоднородна по фазам. Она ускоряется в переходные периоды между циклами и фазами, отмеряя возрастающим количеством событий растущую неустойчивость в динамике системы, усиливая роль случая в ис

1 См.: Яковец Ю. В. Циклы. Кризисы. Прогнозы. - М.: Наука, 1999. - 448 с.


тории. Ускоряются темпы эволюции системы, создавая условия для изменения вектора тенденций. Ритмика событий замедляется в фазах зрелости и застоя.

4. Каждая страна имеет свои характеристики темпорально- сти, неповторимую траекторию и темпы движения, в какой-то период приближаясь, отдаляясь или олицетворяя собой эпицентр, по ритмам которого ведётся отсчёт траектории социального времени в планетарном масштабе.

5. Социальные циклы находятся в постоянном взаимодействии с природными циклами (биологическими, генетической наследственности человека, климатическими, геологическими, астрономическими, физическими)1.

B KJ U

дальнейшем, в процессе совершенствования знаний о природе темпоральности, И. А. Петровой был поставлен вопрос о тавтологичности термина «историческое время», «поскольку сама история есть последовательность всех и всяческих событий жизни человека и человечества»2. Эту ремарку можно было применить и в отношении термина «исторический цикл», что не умаляло в целом научного значения перечисленных выше закономерностей, которые нашли подтверждение в трудах многих исследователей. Знания о цикличности социальных аспектов российской цивилизации приобрели статус фундаментальных, корректировавших вектор изысканий в науках об обществе.

Так, проблемное поле экономических дисциплин обогатилось нео-(постне) классическими концепциями о циклах: Дж. Китчина (движения товарных запасов с периодом от 2 до 4 лет), К. Жюгляра (оборота инвестиций с периодом 7 - 1 0 лет), С. Кузнеца (в строительстве - 20 лет) и десятков других, синхронизированных между собой в рамках длинных волн экономической конъюнктуры Н. Д. Кондратьева.

1 Яковец Ю. В. История цивилизаций: учебное издание. - С. 42 - 46.2 Петрова И. А. Указ. соч. - С. 21.


Уточнению содержания того или иного способа производства и объяснению причин многоукладности хозяйственной системы способствовала теория С. Ю. Глазьева о технологических циклах. Согласно автору, экономика периодически меняет вектор развития вследствие доминирования в структуре средств труда нового ключевого фактора, в роли которого поочередно выступали (в хронологии развития экономик стран Западной Европы):

- текстильные машины (1-й уклад - 1770-1830 гг.);- паровой двигатель, станки (2-й уклад - 1830-1880 гг.);- электродвигатель, сталь (3-й уклад - 1880-1930 гг.);- двигатель внутреннего сгорания, нефтехимия (4-й уклад

- 1930-1980 гг.);- микроэлектронные компоненты (5-й уклад - с 1980 г.)1.В работах Л. В. Милова и Э. С. Кульпина соотношение меж

ду технологическими и природными циклами оценивалось по шкале социального времени посредством характеристики периодов колебания уровня плодородия почв, урожайности зерновых культур, обеспеченности крестьян землёй и других фак- торов2.

Концепция демографических циклов России, разработанная С. А. Нефёдовым, предоставляла возможность объяснить как следствие увеличения населения такие происходившие в рамках отдельных циклов явления, как: рост городов, крестьянское малоземелье и разорение деревни, развитие крупного землевладения и ростовщичества, причины голода, восста

1 Глазьев С. Ю. Возможности и ограничения технико-экономического развития России в условиях структурных изменений в мировой экономике. [Электронный ресурс] - URL: http://www.glazev.ru/econom_polit/2477 (время обращения: 11.02.2012); Урбан В. Ю. Влияние технологической много- укладности на становление и развитие «экономики, основанной на знаниях»: автореф. дис. ... канд. эконом. наук. - Саратов, 2006. - С. 8.2 См.: Кульпин Э. С. Социально-экологический кризис XV века и становление российской цивилизации // Общественные науки и современность. - 1995. - № 1. - С. 88 - 98; Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса.

http://www.glazev.ru/econom_polit/2477



ний, гражданских войн и установления авторитарных режи- мов1.

Исследуя цивилизационную специфику волн модернизации в России, В. И. Пантин и В. В. Лапкин по признаку инверсии зеркальных противоречий выделили периоды, связанные с тенденциями в трансформации экономики и цикличным чередованием политических реформ и контрреформ. Реформа, по мнению учёных, означала «не просто изменение системы государственного управления (подобное происходило в России практически при всех режимах - от Ивана Грозного до Петра I или Сталина), а по преимуществу либерализацию политической и экономической жизни, на основе которой происходят дифференциация и усложнение политической системы как та- ковой»2. Так, в ХХ в. периодами реформ авторы считали: 19051911 гг., 1922-1927 гг., 1956-1958 гг., с 1985 г. и далее, за ними следовали непродолжительные в 3 - 5 лет переходные фазы и затем контрреформы: 1929-1953 гг., 1971-1982 гг.

Смысл контрреформ В. Т. Рязанов сформулировал как «некие преобразования с нерыночной ориентацией, корректирующие предыдущую фазу в соответствии с имеющимися внутренними и внешними ограничителями, или смену на более приемлемый вариант рыночного хозяйствования, отличный от существующих в мировой экономике образцов» 3. И далее исследователь отмечал присутствие в государственных кругах и обществе двух существенных мотивов: реставрационного, свя

1 Нефёдов С. А. Демографически-страктурная теория и её применение в изучении социально-экономической истории России: автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - Екатеринбург, 2007. - С. 16 - 25.2 Пантин В. И. Волны и циклы социального развития. Цивилизационная динамика и процессы модернизации. - М.: Наука, 2004. - С. 109 - 114; Пан- тин В. И., Лапкин В. В. Волны политической модернизации в истории России. К обсуждению гипотезы. [Электронный ресурс] - URL: http://www.xrh.ru/e107_plugins/content/content.phpPcontent (дата обращения 22.11.2011).3 Девятов Т. А. Интервью с В. Т. Рязановым. [Электронный ресурс] - URL: http://www.proatom.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=1530 (дата обращения 16.11.2011).

http://www.xrh.ru/e107_plugins/content/content.php?content

http://www.proatom.ru/modules.php?name=News&file=article&sid=1530


занного с определенными настроениями и политическими силами, делавшими ставку на обновление ушедшей в прошлое модели хозяйствования, приспособление её к новым условиям; вторым мотивом могла быть выработка альтернативного курса экономического реформирования.

Нетрудно заметить нестрогое отношение учёных к установлению соответствия между последовательностью обнаруживаемых изменений и наличием там цикличной динамики. Чередование описываемых процессов позволяло говорить если не о цикличности, то о волнообразном их течении. Анализ примеров неоднократного повторения в конкретном обществе (особенно в периоды масштабных его реорганизаций) ситуации временных откатов от ранее достигнутых позиций в социальном развитии и сохранение (консервация) остатков предыдущих отношений убеждали их во мнении, что не существует циклов в чистом виде, которые бы замыкались по всем основным параметрам. Это давало некоторым авторам свободу в избрании репрезентативной, на их взгляд, шкалы измерения времени по фазам жизненного цикла («кризис, депрессия, оживление, подъем» - у большинства экономистов; «становление, расцвет, гибель» - у Ю. М. Павлова и А. И. Смирнова; «возникновение, рост, стабильность, стагнация, надлом, распад, трансформация - у Н. С. Розова; «детство, юность, зрелость» - у А. И. Дмитриева)1.

Под впечатлением трудов К. Н. Леонтьева, Н. Я. Данилевского и О. Шпенглера М. А. Емельянов-Лукьянчиков поддержал встреченную там идею о троичном членении всего сущего и вытекающее следствие - о трёх этапах жизни российской ци

1 Дмитриев А. И. Триединство: Опыт анализа европейской цивилизации как культурно-исторического процесса. - Кемерово: Изд-во облИУУ, 2001. - С. 10; Павлов Ю. М., Смирнов А. И. Пространственно-временные характеристики цивилизации и человека // Политическая культура: «Научные труды МНЭПУ». - Вып. 6. - Серия «Политология». - М.: Изд-во МНЭПУ, 1999. - С. 191; Розов Н. С. Структура цивилизации и тенденции мирового развития.- С. 90 - 107.


вилизации общей длительностью в 1200 лет: первичной простоты (400 лет), цветущей сложности - 200 лет (середина XV - середина XVII в.), вторичного смесительного упрощения (600 лет)1. Претензия на универсализм перечисленных выше схем была очевидна в их согласованности со всеми известными историческими фактами, которые черпались из одних источников.

У других авторов цикличность манифестировалась на основе обнаружения доминирующей пары противоречий (реформы- контрреформы, либерализм - консерватизм (традиционализм) (В. И. Пантин), инверсия - медиация (А. С. Ахиезер), вызов - ответ (адепты идей А. Дж. Тойнби), которым отводилась роль основного генератора временных процессов.

В целом, темпоральная проблематика развивалась в русле идеи о синхронизации циклов, заимствованной Ю. В. Яковцом из раздела физики, посвящённого изучению колебаний открытых физических систем кибернетическими методами. В общем виде синхронизация трактовалась как естественное свойство взаимодействующих двух или нескольких объектов (процессов), их согласованное функционирование во времени2. Адаптация этой части физической аналитики к системе социогума- нитарных знаний осуществлялась преимущественно экономистами - более последовательными сторонниками цикличных концепций, профессиональная логика которых сложилась в междисциплинарном пространстве точных и общественных наук и позволяла перевести математический язык статистики в историко-социологические понятия. «Синхронизация, - писал Э. А. Азроянц, - обеспечивает любому организму возможность сопряжения всех происходящих в нём процессов и достижение равновесия между этим организмом как целым и процессами,

1 Емельянов-Лукьянчиков М. А. Иерархия радуги: русская цивилизация в наследии К. Н. Леонтьева, Н. Я. Данилевского, О. А. Шпенглера, А. Дж. Тойнби. - С. 548 - 550, 578, 582.2 Фрадков А. Л. Кибернетическая физика: принципы и примеры. - СПб.: Наука, 2003. - С. 76.


протекающими во внешней среде. В этом случае становится недостаточным изучение изолированных друг от друга причинноследственных цепочек, поскольку организм весь участвует в процессе синхронизации. А, как мы знаем, целое всегда представляет собой нечто большее, чем сумму своих частей. Более того, процесс синхронизации можно рассматривать, с другой стороны, как способ включения (встраивания) данного организма в организм большего масштаба и принадлежащий к более высокому иерархическому уровню»1.

В контексте изложенного сотрудники Института экономических стратегий РАН разработали методологию выявления волнообразной динамики социальной истории России, подразумевая при этом вероятное определение временных и пространственных характеристик одноимённой локальной цивилизации. Методология предусматривала использование стратегической матрицы управления, имевшей, по замыслу авторов, в различные периоды истории индивидуальную геометрию в виде изломанной окружности. Девять её углов указывали на рост или уменьшение значений пространственных показателей девяти базовых факторов: геополитической среды, управления, территории, природных ресурсов, населения, экономики, культуры и религии, науки и образования, армии. В начале XXI в. эти показатели определялись экспертным путём по признаку неравномерного распределения социальной энергии как между названными факторами, так и по циклам их эволюции2.

Была сформулирована гипотеза об уникальных российских длинных (80 лет) и сверхдлинных (400 лет) волнах социальной жизни. Так, 400-летние циклы (по известным событиям из истории государства были выделены: третий - 862-1270 гг., чет-

• • U U \вёртый - 1270-1721 гг., пятый цикл - с 1721 г.) представлялись

1 Азроянц Э. А. Глобализация как процесс // Материалы постоянно действующего междисциплинарного семинара Клуба ученых «Глобальный мир». - М.: Издательский дом «Новый век», 2001. - Вып. 5. - С. 17 - 18.2 Россия в пространстве и времени (история будущего). - С. 15 - 34.


более полными и законченными по своему содержанию, чем их составлявшие 80-летние. В последней сверхдлинной волне было выделено пять 80-летних циклов (1721-1774 гг., 1774-1856 гг., 1856-1918 гг., 1918-1998 гг., с 1998 г. и далее), где каждый имел законченное содержание самого разного качества - культурного, военного, промышленного, политического и т.д.

Как видим, в сравнении с линейным подходом концепции времени российской цивилизации, построенные на основе выявленных циклично-волновых процессов, несомненно, более полно представляли многослойную структуру темпоральности, отягощённую синхронными взаимодействиями смежных и иерархично соподчинённых элементов различных обществен-

гтч ___ иных подсистем. Тем не менее в рассматриваемый период не был найден ответ на вопрос «В чём заключается особенность времени российской цивилизации как целостности в отличие от совокупности временных параметров её составляющих подсистем?». Таким образом, в данном сегменте историографии не был выделен тот основной параметр темпоральности, который бы мог выступить важной частью полноценного теоретического обоснования сущности российской цивилизации. Сказывалась традиция оперировать типологией социального времени, обусловленная в каждом случае предметными предпочтениями авторов. Последние, как правило, находились в самоизоляции от другой части указанной проблематики, перспективной для выяснения истоков темпоральности, которая разрабатывалась представителями естественных и физических наук и требует анализа.

Концепции времени российской цивилизациив контексте естественно-научных знаний

Соответствующее направление исследований, по структуре состоящее из совокупности нео-(постне) классических идей связанно в первую очередь с теорией этногенеза Л. Н. Гумилёва, в которой по смыслам, характеризовавшим суперэтнос, можно было судить, что речь идёт о сообществе, идентичном


локальной цивилизации. Автор включил в методологический инструментарий циклично-волновой подход и измерение интенсивности этнических процессов по виртуальной шкале градации пассионарности1 - эффекта геохимической энергии живого вещества биосферы, открытой В. И. Вернадским. Динамика состояний указанного свойства послужила признаком для разделения жизни суперэтноса по фазам с их общей продолжительностью в среднем около 1500 лет. Пассионарность была представлена движущей силой многих социальных процессов, целенаправленной активностью, в сравнении с которой воля и интеллект выступали в роли необходимых средств для её проявления.

Жизненный цикл российского суперэтноса был охарактеризован по следующим фазам (см. таблицу 2):

1. Фаза инкубационного периода и подъёма с прогнозируемой длительностью 300 лет была ориентировочно с 1200 по 1500 г. и сопровождалась резким увеличением числа пассионариев, составивших авангард в борьбе за объединение земель восточных славян и их государственное самоопределение.

2. Акматическая фаза — приблизительно между 1500 и 1800 гг., отличалась наивысшим пассионарным напряжением. Л. Н. Гумилёв писал о повторявшихся состояниях «перегрева», при которых избыточная энергия тратилась на жёсткие внутренние конфликты между группировками её носителей.

3. Фаза надлома (200 лет) охватила XIX и XX столетия, когда количество пассионариев вследствие обострения борьбы соперничающих групп и отражения внешней агрессии резко сокращалось и отчасти восстанавливалось при одновременном

1 «Пассионарность как энергия - избыток биохимической энергии живого вещества, порождающий жертвенность часто ради иллюзорной цели». «Пассионарии - особи, пассионарный импульс поведения которых превышает величину импульса инстинкта самосохранения». «Гармоничные особи - особи пассионарный импульс которых равен по величине импульсу инстинкта самосохранения»... «Субпассионарии - особи, пассионарный импульс которых меньше импульса инстинкта самосохранения» (Гумилёв Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. - С. 296, 348, 542, 544 - 546).


увеличении на конечном отрезке времени пассивной части населения (субпассионариев).

4. В инерционной фазе (300 лет), названной «золотой осенью» цивилизации, напряжение должно плавно снижаться.

Титульный этнос (русский)1 при достижении внешнего благополучия неуклонно растрачивает запасы накопленных в предыдущих фазах ресурсов. В управляющей системе первоначальное преобладание гармоничных особей постепенно смещается в пользу носителей субпассионарной посредственности.

5. Фаза обскурации (300 лет) названа «сумерками» этноса по причине дальнейшего сокращения в его рядах численности пассионариев, упрощения государственности и наступления торжества культа потребления2. Это время эмоционально пассивного и трудолюбивого населения, уже не способного оказывать эффективное сопротивление внутренним деструктивным процессам и внешним угрозам.

6. Мемориальная фаза (300 лет) - от былого величия остаются только воспоминания (былины) - «Помни, как было прекрасно!» Сохраняются этнические традиции, поддерживающие бесконфликтное существование в природной и внешней макросоциальной среде, но отсутствует общий эмоциональный настрой - ценой жизни защищать от агрессивных соседей собственный суверенитет. Предпосылки для новой мощной энергетической «зарядки» и зарождения уже другого этноса могут

1 В публицистике понятие «титульный этнос» приобрело «налёт» национально избыточно ориентированной характеристики в связи с его отождествлением с частью населения (народом), национальность которого определяет официальное наименование государства. Однако, как показывает история, титульный этнос и религия выполняют функцию консолидации народов в суперэтническую целостность. С утратой им по каким-либо причинам указанной функции суперэтнос трансформируется (Майборода Э. Т. Феномен суперэтноса: Философский анализ: автореф. дис. ... канд. филос. наук. Ставрополь, 1998. С. 17, 19 - 20).2 Сколота З. Н. Интерпретация гибели цивилизации в различных исследовательских контекстах // Вестник Оренбургского государственного университета. - 2008. - № 7. - С. 136 - 137.








Таблица 2.Таблица этнического времени российской цивилизации1

Интенсивностьколебания Принципы Доминирование идеалов поведения, соответствующих

качественным характеристикам пассионарностипассионарного напряжения в

отношения этнического

коллектива к индивиду

Периоды доминированияи уровень пассионарного

Целеполагание носителей пассионарности

этническойсистеме

напряжения в условных баллах (по Плущевскому)

цельдействий

сферапритязаний

Инкубацион- Надо исправить мир, ибо он

плох!

Жертвующие собой во благо обществаиыи период

(1200-1380) самопожертвование

служениеобществу

Пассионарный Будь тем, кем Борцы за идеал победы

подъём ты должен быть!

Жер

твен

ност

ь (1

8-24

)

Идеа

л по

беды

(1

2-18

)общество как

объект борьбы за власть

(1380-1500)власть

Переход Мы хотим бытьвеликими!

Акматическаяфаза

(1500-1800)

Будь самим

Идеа

л ус

пеха

(8

-12)

Борцы за идеал успеха

собой!

идеа

л на

уки

и тв

орче

ства

(4

,5-8

) успех как самоцель

приумножениеподвигов

поис

к уд

ачи

с ри

ском

дл

я ж

изни

(2

-4,5

)

Переход Мы устали от великих! Борцы за идеал науки и творче

ства

Надлом(1800-2000)

Мы знаем, мы положительныйрезультат

творчествапозитивная оценка

результатазнаем, всё будетиначе!

Идеа

л бл

агос

осто

яния

бе

з ри

ска

для

жизн

и (0

,5-2

)Переход Дайте же жить, гады!

Борцы за идеал благосостояния, приобретаемого с риском для жизни

Тихи

й об

ыват

ель

(0-0

,5) накопление общество как арена

Инерционнаяфаза

(300 лет)

Будь таким, какматериальных

ценностейборьбы за богатство

я! Сторонники идеала благососто

Переход С нас хватит! яния, приобретаемого без риска для жизни

Обскурация(200 лет)

Будь таким, как мы!

накопление материальных

культ семьи как опоры для матери

Переход День, да мой! ценностей ального благополу

Мемориальная Помни, как былочия индивида

фаза (200 лет) прекрасно! Тихие обыватели

Переход Будь сам собой доволен, тролль!

сохранение и воспроизвод следование

Гомеостаз Забвение, утрата императивов

ство жизни традициям предков

1 Таблица составлена по материалам: Гумилёв Л. Н. От Руси до России: очерки этнической истории. - М.: Айрис - Пресс, 2007. - С. 288 - 289;. Плущевский А. М. Термодинамика исторической жизни народов. - М. [б. и.], 2007. - С. 16 - 33.


вновь возникнуть, как правило, на стыке природных ландшаф- тов1.

Из рассуждений и системы доказательств автора, построенных на анализе асинхронных волн этногенеза 40 этнических сообществ2, следовал важный в разрезе нашей темы вывод о том, что ближайшим следствием эффекта преобразования геохимической энергии живого вещества в социальные формы жизнедеятельности явилось формирование психического пространства больших групп.

Так, была прослежена синхронизированная с указанными фазами последовательность смены принципов отношения этнического коллектива к индивиду. Расшифровка смыслов императивов позволяет говорить о полном цикле эволюции общественных настроений, который зарождался одновременно с атмосферой культивирования патриотической доминанты в поведении ещё не осознающей себя личности (главная идея фазы подъёма - «общественный долг»), впоследствии уступившей место возвышению её гражданской значимости и созданию кумиров (идея акматической фазы - «сила и натиск»), за которыми следовало разочарование широких масс в прежних идеалах (фаза надлома), и постепенный переход от ориентации на созидание к мотивам непосредственной выгоды и пренебрежения долгу (идея инерционной фазы - «Правила и Закон»). В фазе обскурации (ведущий императив - «никому ничего не надо») «исчезает сама возможность сохранения этнической доминанты» 3.

Автор, распределив стили поведения индивидуумов с доминирующими мотивами в системе координат:

- ось Y - служение идеалу (+) - самосохранение (-),- ось Х - безрассудность (+) - разумный эгоизм (-),

1 Гумилёв Л. Н. От Руси до России: очерки этнической истории. - М.: Айрис- пресс, 2007. - С. 288 - 289.2 Гумилёв Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. - С. 353 - 357.3 Там же. - С. 464; Блинков А. В. Внутри хаоса. [Электронный ресурс] - URL: http://self-0rg.livej0urnal.c0m/2240.html (дата обращения 10.09. 2011).

http://self-org.livejournal.com/2240.html


вывел формулы жизненной стратегии отдельных групп - носителей пассионарной энергии со знаками «+» и «-», а именно: жертвующих собой во благо общества, борцов за идеалы победы, успеха, науки и творчества, благосостояния с риском для жизни и без риска и других. Для каждой группы была отмечена ограниченная по времени динамика интенсивности влияния на этническое пространство, в миниатюре напоминавшая волну пассионарной энергии1.

Концепция этнического времени Л. Н. Гумилёва обрела большое количество последователей, которые в рассматриваемый период успешнее занимались пропагандой её постулатов, пересказывая и обнаруживая в различных областях знаний новые им подтверждения, как, например, А. М. Плущевский, предложивший с помощью математических моделей измерить в условных баллах средний уровень пассионарности по некоторым группам носителей этой энергии (см. таблицу 2).

Вместе тем в историографии сложилось неоднозначное отношение к теории этногенеза и выводам, которые каким-либо образом имели к ней отношение. В частности, подвергалась сомнению научность концепции пассионарности. Претензии к автору, в своё время озвученные Ю. В. Бромлеем, И. Р. Григу- левичем, Б. М. Кедровым, В. И. Козловым, Я. Лурье, Б. А. Рыбаковым и другими представителями исторической науки и этнологии, не потеряли актуальности и касались двух основных моментов. Широкая историко-культурная эрудиция Льва Николаевича нередко допускала неточность в изложении некоторых фактов или их вымысел с точки зрения известных, ранее уже выверенных по источникам знаний2, что снижало доверие к его доказательной базе.

1 Гумилёв Л. Н. Указ. соч. - С. 339.2 См.: Бромлей Ю. В. К вопросу о сущности этноса // Природа. - 1970. - № 2. - С. 51 - 55; Кедров Б. М., Григулевич И. Р., Крывелев И. А. По поводу статьи Ю. М. Бородая «Этнические контакты и окружающая среда» // Природа. - 1982. - № 3. - С. 88 - 91; Лурье Я. Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилёва // Звезда. - 1994. - № 10. - С. 167 - 177; Рыбаков Б. А. О преодоле


Далее. Классическая теория энергообмена объясняла взаимодействия живых существ, и её воспринимали обществоведы. Теория была выстроена на представлениях об исключительно пищевом поступлении внешней энергии в организм.

Поэтому рассуждения о космических импульсах, о микромутациях и заявляемой специалистом по археологии энергии, неизвестной по происхождению, не поддающейся измерениям, априорно отрицались как ненаучные. На мировоззренческом уровне критикам, исповедовавшим идеи поступательного развития человечества и, в частности, своей нации, трудно было согласиться с утверждениями о конечности её существования и предопределённости императивов поведения в будущих периодах, несимпатичных с точки зрения современных идеалов гражданского общества (патриотизма, социальной справедливости, активной жизненной позиции и других).

И всё же глубинные причины неприятия скрывались в том, что питательной средой консервативного отношения к новым идеям являлось господство проблематики социального времени и оперирование преимущественно философскими смыслами его свойств, служившими универсальным средством в пределе нивелировать объяснение темпоральности явлений неизвестной природы до трюизма о многообразии форм движения материи. Представители социогуманитарных наук в границах своих областей знаний не могли получить неоспоримых аргументов и доказать несостоятельность концепции пассионарно- сти с помощью классического аналитического инструментария.

Таким образом, научное сообщество ещё не было готово к чёткому обозначению проблемы времени российской цивилизации, без решения которой было невозможно познание её свойств как целостности и полноценное теоретическое обоснование как реальности. Новые идеи, кроме сторонников, приоб

нии самообмана. (По поводу книги Л. Н. Гумилёва «Поиски вымышленного царства». - М., 1970. - 432 с.) // Вопросы истории. - 1971. - № 3. - С. 153 -159.


ретали авторитетных критиков. Ключевые понятия не были снабжены непротиворечивыми дефинициями.

Определяя локальную цивилизацию как часть человечества, проживающую в пространстве и во времени суперэтноса, объединённую комплементарными многовековыми традициями в социальном мышлении и самоорганизации, мы полагаем, что её основное свойство проявляется в титульном этносе и заключается в способности в начале своего полного жизненного цикла накапливать и в последующие периоды рассеивать без остатка пассионарную энергию.

Энергетическая природа данного свойства не вызывает сомнений и представляется первичной для свойств многочисленных социальных сфер, составляющих указанную суперсистему. В противном случае мифологизация пассионарности должна означать, что этнический элемент, позиционируемый философами как ядро социальной системности, находится в инертном состоянии, но в таком качестве он не может являться генератором для развития всей совокупности общественных отношений в масштабе полиэтнической цивилизации. Иными словами русский этнос не может быть одновременно и титульным, и реликтовым.

Что касается позиции представителей естественных и физических наук, то редкие случаи их обращения к феномену пас- сионарности лишь выборочно мобилизовывали потенциал соответствующих дисциплин, оставляя невостребованным накоп-

U ~\ Uленный материал о физических свойствах организма человека, имевших непосредственное отношение к формированию этнической среды. Речь идёт о естественно-научном объяснении причин продолжительного психического единения индивидуумов, рассредоточенных на большой территории, об эффекте заражения масс внутренней энергией лидеров (харизмой) и других явлениях, которые в конце ХХ столетия стали предметом глубоких исследований. Указанный материал, несомненно, представлял ценность для понимания истоков этнической и


межэтнической солидарности, обеспечивавшей с другими, не менее важными, в том числе социальными и природными факторами, консолидацию населения в масштабе локальной цивилизации. В этой связи отметим некоторые идеи, открывавшие перспективу интерпретации пассионарной энергии в хронометрическом измерении.

Было замечено, что динамика пассионарности, графически представленная Л. Н. Гумилёвым в виде солитоновой волны, напоминала кривую интенсивности горения костра. Аналогия оказалась уместной, так как в междисциплинарном пространстве естественных наук изучение когнитивных процессов, как правило, базировалось на представлениях о веществе как

и ииерархически сложной системной организации энергии1.В ходе работы над сформулированной В. И. Вернадским

проблемой биологического времени была открыта возможность хронометрировать темпоральность не в астрономических единицах, а в особых единицах длительности, отмеряемых при помощи тех или иных процессов изучаемого живого организма. Обнаруживалось единообразие в развитии организмов одного вида, подчинённое неизвестным внутренним динамическим законам2. В конце ХХ в. существенный прорыв в понимании структуры биологического времени произошёл благодаря концепции о психофизиологической природе темпоральности. Причина ускользания времени от непосредственной регистрации соматическими анализаторами человека виделась сторонникам концепции в том, что психическому восприятию доступно только знание о его течении, но недоступен нейрофизиологический механизм этого течения, механизм кодирования и передачи короткими электрическими импульсами информации в нервной системе3. Опытным путём пришло осознание то

1 Меделяновский А. Н., Водяха Г. И. Необычные возможности человека и теория власти. - М.: Айрис-пресс, 2004. - С. 130.2 Хасанов И. А. Биологическое время. - М.: ИПКгосслужбы , 1999. - С. 5.3 См.: Годик Э. Э., Гуляев Ю. В. Физические поля человека и животных // В мире науки. - 1990. - № 5. - С. 75 - 83; Дзюба С. В. Онтология В-теории


го, что тело человека, состоящее более чем наполовину из воды (% варьируется в зависимости от возраста), является сенсором слабых электромагнитных воздействий, составляющих формацию «тонких» полей, которая, собственно, и является субстратом психики1.

В естественных и физических науках активизировались исследования, связанные с функционированием энергетических полей организмов. Важным подспорьем служили результаты, достигнутые в этом направлении в предыдущие годы, как, например, открытие точек с переменными электрическими потенциалами, использованное затем для регистрации электро- энцефалограмм2. Среди циркулировавших идей и концепций выделялась гипотеза Р. Шелдрейка о существовании морфогенетических полей, вызывающих измеряемые физические эффекты. Согласно автору, существуют невидимые структуры, которые восстанавливают тела кристаллов, растений, животных и каким-то образом обусловливают их поведение. Поле служит своего рода матрицей, которая формирует и регулирует каждую последующую единицу одного и того же типа. Новые единицы настраиваются на имеющуюся матрицу или входят в резонанс и затем воспроизводят её свойства, усиливая тем самым материнское морфогенетическое поле3. Гипотеза объясняла случаи параллельных изобретений, очевидную «телесную память» о старых травмах (фантомные боли), то есть указывала на тенденцию передавать однажды усвоенные навыки без каких-то видимых контактов другим субъектам, у которых затем будет

времени и гипотеза о психофизиологической природе течения времени // Вестник Амурского государственного университета. - Сер. Гуманитарные науки. - 2006. - № 34. - С. 3 - 7.1 Манеев А. К. Гипотеза биополевой формации как субстрата жизни и психики человека // Русский космизм: Антология философской мысли. - М.: Педагогика-Пресс, 1993. - С. 363 - 364.2 Фурса Е. Я. Мироздание - мир волн, резонансов и... ничего более. - Мн.: УниверсалПресс, 2007. - С. 49.3 Шелдрейк Р. Новая наука о жизни / Пер. с англ. Е. М. Егоровой. - М.: РИПОЛ классик, 2005. - С. 7 - 9.


наблюдаться способность к более быстрой обучаемости этим навыкам.

Другие исследователи утверждали, что информационному полю любого существа присуща индивидуальность, так как оно, вбирая все известные физико-химические полевые взаимодействия, представляет собой качественно новый уровень этих взаимодействий1. Названные выше и другие подходы в целом не отрицали тот факт, что человек, как подчеркнул А. Н. Меде- ляновский, является источником двух существенно различающихся между собой процессов. С одной стороны, он выступает излучателем коротких энергетических потоков относительно замкнутых полей биологического происхождения, имеющих эффект только ближнего действия, подчиняющихся законам физики. С другой стороны, нейроны обладают свойством «передачи информационных и собственно энергетических взаимодействий на значительные расстояния с минимальными затратами мощности и времени»2. Так, ещё в 1922 г. академик Л. П. Лазарев сделал предположение о длине большой волны до 30 тыс. км. Немецкие физики Ф. Зауэрбрух и В. Шуман обнаружили вокруг сокращающихся мышц человека низкочастотные электромагнитные поля, которым соответствовали волны длиной 6 тыс. км3. При этом отмечалась предельная рассеянность импульсов, затрудняющая их концентрацию на чём- то жизненно важном.

Приведённые в далеко не полном своём перечне идеи исследователей могли быть использованы для объяснения момента происхождения психической основы этничности (и, следовательно, цивилизационной общности) порядком взаимодействия энергетических полей различной длины, образованных импульсами нейронов. Ещё предстояло уточнить истинный источник пассионарности (космическое излучение, внут

1 Симаков Ю. Г. Информационное поле жизни // Химия и жизнь. - 1983. - № 3. - С. 89 - 90.2 Меделяновский А. Н., Водяха Г. И. Указ. соч. - С. 57, 64.3 Фурса Е. Я. Указ. соч. - С. 49 - 50.


ренняя энергия планеты, вирусы или иной). Тем не менее в рамках физических знаний невозможно было отрицать как вероятность её существования, так и причастность дальнодей- ствующих энергоинформационных волн, излучаемых организмами индивидуумов, к появлению того или иного этнопсихологического пространства.

Некоторые вопросы могла снять гипотеза о психофизическом резонансе1. С данным явлением сталкивались представители многих наук, в том числе и когнитивных. Как наглядный пример, психологи отмечали проявление резонанса на зрелищных мероприятиях, когда большой коллектив единомышленников, действовавших или мыслящих в «такт», создавал механические и другие колебания большой амплитуды, вынуждая в их ритмах «колебаться» (мыслить, действовать) других людей, чьи собственные колебания-программы не совпадали с доминирующим фоном или оказались очень слабы2. Изучение аналогичных состояний осуществлялось в проблемном поле психологии больших коллективов. Считалось, что живой организм представляет собой полирезонансную электромагнитную систему. На этом основании некоторые исследователи идентифицировали этнические резонансы в виде расцвета и упадка этносов, цивилизаций3.

Приведённые выше рассуждения, построенные на объяснении физической природы психических процессов, были созвучны концепции психологии масс Г. Лебона, идеям С. Моско- вичи, Д. В. Ольшанского и других зарубежных и отечественных учёных, писавших о человеческой массе (толпе) как о временной совокупности равных, анонимных и схожих между собой

1 Резонанс (франц. resonance, от лат. resono - звучу в ответ, откликаюсь) - отклик колебательной системы (осциллятора) на периодическое воздействие с частотой, близкой к частоте её собственных колебаний, в результате которого происходит резкое возрастание амплитуды вынужденных колебаний осциллятора.2 Поис А. Наш мир и Мы. - М.: МЦНТИ, ООО «Мобильные коммуникации,2004. - Ч. 2. - С. 79.3 Фурса Е. Я. Указ. соч. - С. 357, 365.


людей, в недрах которой идеи и эмоции каждого имеют тенденцию выражаться спонтанно1. Утверждалось, что длительная тревога и страх, угнетающие зависимость людей от враждебных им сил закономерно способствуют появлению потребности в поиске идеала или веры. Возникал тот психологический фон, на котором харизматичные вожди, обладая способностью заражать своих слушателей энергией, передаваемой через вибрацию звуков речи, выражение эмоций, личный пример и другие резонирующие с настроением масс трансляторы2, творили новые общественные связи и отношения.

Таким образом, учёные на языке психологии описывали зарождение психоэнергетического резонанса, где роль осциллятора отводилась определённой группе населения, жаждавшей перемен в своей жизни к лучшему, а роль воздействующего на колебательную энергоинформационную систему масс - пассионарным личностям, формировавшим общий императив поведения, например, «надо исправить мир, ибо он плох» или другой из списка Л. Н. Гумилёва.

Как видим, феномен времени локальной цивилизации имел перспективу быть понятым в междисциплинарном пространстве - путём синтеза идей, которые сформулировали учёные в процессе изучения уровней психики, физических и физиологических свойств организма человека. Приемлемую в данном случае неоклассическую методологию дополнял сформулированный в общей экологии принцип преломления действующего фактора в иерархии систем, согласно которому «энергия, вещество и информация, поступающие в систему

1 Ольшанский Д. В. Психология масс. - СПб.: Питер, 2002. - 368 с.; Моско- вичи Серж. Век толп. Исторический трактат по психологии масс / Пер. с фр. Т. П. Емельяновой. - М.: «Центр психологии и психотерапии», 1998. - С. 28; Лебон Гюстав. Психология народов и масс. - М.: Академический проект, 2011. - 238 с.2 См.: Кравченко В. И. Харизма как социокультурный феномен (философско-антропологический анализ): дис. ... д-ра филос. наук. - СПб., 2005. - 276 с.; Эмото Масару. Послания воды: Тайные коды кристаллов льда. - М.:ООО Издательский дом «София», 2005. - 96 с.

извне и выступающие как факторы её жизни, действуют не в «чистом» виде, а селектируются и видоизменяются этой систе- мой»1.

Из сказанного следовало, что истоки темпоральности российской цивилизации находятся в пространстве дальнодей- ствующих энергоинформационных полей, излучаемых нейронами, выполняющих функцию первичного этнопсихологического субстрата. Это значит, что полный жизненный цикл более точно хронометрируется по фазам динамики её основополагающего свойства - накопления и последующего рассеивания пассионарной энергии титульного этноса (русских).

Таким образом, представления нео-(постне) классиков о времени российской цивилизации в рассматриваемый период оставались вероятностными. Выявленная лакуна в методологии исторического знания о времени российской цивилизации являлась следствием традиционной самоизоляции представителей гуманитарных, естественных и физических наук, творческий союз которых мог стать плодотворным для изучения многомерной природы темпоральности.

Глава II. Современная отечественная историография о российской цивилизации: 145систематизация теоретико-методологического ресурса

2.3. ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАНИЕ О ПРОСТРАНСТВЕ РОССИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Новые для отечественной историографии размышления о пространстве российской цивилизации со второй половины 1980-х гг. стали заметной частью трудов историков, философов, политологов, культурологов, географов и этнологов. Они появились в продолжение сложившейся традиции различать пространства по жизненным сферам, как, например, географиче

1 Реймерс Н. Ф. Экология (теории, законы, правила принципы и гипотезы).- М.: Журнал «Россия Молодая», 1994. - С. 56.


ское, биологическое, этническое, классовое, геополитическое, культурное, биосферное и многие другие, которые в качестве аналитических моделей использовались для репрезентации различных сторон реальности, как её себе представляли и пытались выразить исследователи.

Так, согласно рекомендациям советских учёных начала 1970-х гг.1, проводилось разделение и изучение во взаимосвязи объективного (или реального), субъективно-чувственного (перцептуального) и концептуального пространств. В мыслительном аппарате того или иного автора в разрезе изучения конкретного объекта они могли сочетаться в различных комбинациях, предопределяя методологию исследования. К реальному пространству были отнесены явления с характеризующими свойствами и отношениями, которые существовали с точки зрения классической рациональности объективно и связывались с различными факторами жизни общества. В качестве синонима предлагалось рассматривать физический мир.

Перцептуальное представлялось как непосредственное восприятие человеком объективной действительности органами чувств. Концептуальное составляли абстрактные модели и структуры, выступавшие средствами научного познания реального и перцептуального пространств2. Указанный мыслительный контур охватывал все стратегии изучения истории российской цивилизации, которые могли привести к мифологии, если названные выше пространства отождествлялись с действительностью. Распространёнными являлись и другие комбинации, например, отождествление концептуального и реального ока

1 Типология получила обоснование в трудах А. М. Мостепатенко, В. С. Готт, Г. Е. Зборовского (См.: Зборовский Г. Е. Пространство и время как формы социального бытия. - Свердловск [б. и.], 1974. - С. 28 - 29).2 Корухов В. В., Симанов А. Л., Шарыпов О. В. Методологические проблемы исследования структуры пространства // Философия науки. - 2001. - № 3(11). - С. 174 - 176; Каменарович М. Б. Проблемы пространства и времени.- М.: Издательство МТГУ им. Н.Э. Баумана, 2004. - С. 31; Павлов Ю. М., Смирнов А. И. Указ. соч. - С. 192.


залось свойственно объективистской науке, а перцептуального и концептуального - представителям субъективизма.

Следует иметь в виду, что концепции российской цивилизации (в различных вариантах названия: православная, евразийская, славянская и другие) появились в ХХ столетии, когда понимание пространства в широком значении как формы существования материи, проявляющейся в свойстве объектов иметь отношения1, «как протяжённость и порядок сосуществования материальных объектов»2 стало господствующим в отечественных социогуманитарных науках3. Считалось, что необходимым компонентом полноценной теории, раскрывающей сущность исторического феномена, является непротиворечивая объяснительная модель его многомерного пространства, совместимая в понятийном, логическом и языковом планах с идеями0 соответствующих заданному масштабу временных, духовных и иных параметрах.

В «_> U Uрассматриваемый период пространство российской циви

лизации ещё не стало предметом специального исследования, но был высказан ряд идей и мнений по поводу элементов её предполагаемой структуры, в итоге размывавших общее представление о размерности цивилизации как целостности с определёнными свойствами, и консервировавших тем самым проблему в латентном состоянии. Выявленные суждения учёных группируются вокруг трёх смысловых конструкций: пространство как территория/жизненная среда, цивилизационная идентичность и место России относительно Запада и Востока. Рассмотрим смысловую нагрузку каждой из названных синтагм, их теоретические, методологические основания и продуктивность

1 Дука О. Г. Эпистемологический анализ теорий и концепций исторического развития с позиций вероятностно-смыслового подхода (на примере российской историографии). - С. 80.2 Философия: Учебник / Под ред. проф. О. А. Митрошенкова. - М.: Гарда- рики, 2002. - С. 235.3 Верхошанская Р. Г. Социальное время-пространство (философско- методологический анализ): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Казань,2004. - С. 6.


в части получения нового исторического знания о порядке существования российской цивилизации, систематизируя по указанной типологии выявленный аналитический ресурс.

Пространство цивилизации как территория/жизненная среда

Представления о пространстве локальной цивилизации как о территориальной организации населения, сложившейся вследствие взаимодействия природных и социальных факторов, отождествляемой с материальной средой общества, обосновывались в трудах, опиравшихся на идеи представителей русской историософии второй половины XIX - середины ХХ в. (Н. А. Бердяева, В. О. Ключевского, Н. О. Лосского, Л. И. Мечникова, П. Н. Савицкого, П. А. Флоренского и других) о безусловном влиянии географической среды на формы жизнедеятельности человека. В методологическом плане данная исследовательская стратегия реализовывалась в рамках типа рациональности, которым руководствовался тот или иной автор1.

В классической науке традиционно доминировал поиск строгой причинной зависимости между климатом, ресурсной базой местности и закономерностями развития конкретного общества (географический детерминизм). На примерах зару

1 В рассуждениях советских историков о динамике влияния природной среды на развитие производительных сил общества присутствовал аналогичный рефрен, выраженный в идее о том, что по мере развития материальной и духовной культуры с каждым веком оно уже по иному поддавалось влиянию естественной среды, преломляя её через собственные достижения. Географические константы, как заключил А. Я. Шевеленко, были определяющими при расселении земледельцев и кочевников, обусловливая многие стороны их производственной деятельности, быта, миграционные потоки, плотность заселения, хозяйственную специализацию и ещё многие жизненно важные вопросы. Их безусловное влияние испытывало население в период господства архаичных по уровню развития производительных сил и социальных отношений (См. Шевеленко А. Я. Природные, демографические и материально-производственные условия в Европе раннего средневековья / / История крестьянства в европе. Эпоха феодализма. Формирование феодально-зависимого крестьянства / Отв. ред. З. В. Удальцова. - М.: Наука, 1985. - С. 20 - 61).


бежной историографии понимание проблемы жизненного пространства цивилизации, структурированного по сферам деятельности, анализировал В. Б. Устьянцев. Было отмечено широкое использование ценностного подхода к её познанию, отнесённого в эпистемологическом плане к неклассической науке1, а в концептуальном - к географическому поссибилизму с постулатом о вероятностном характере связей между подвижными пределами устойчивости биосферы и способами адаптации населения к её свойствам.

С позиций нео-(постне) классической рациональности географическая среда и локальная цивилизация представлялись уже неразрывными частями, в терминологии Д. Н. Замятина - «элементами цивилизационно-пространственной целостности»2. Именно в таком контексте В. Б. Самсонов в несколько тяжеловесном стиле описывал пространственное основание локальной цивилизации - в виде территориальных, акватеррито- риальных, атмосферных компонентов социально - экологической системы в рамках социально-экономического, административно-управленческого, геополитического и физико-химического районирования страны. Воспроизводство второго, уже функционального основания в виде экономического, социального, духовного, культурного, демографического, личностного, правового, географического, экологического, ресурсного и других пространств автор называл законом цивилизационного месторазвития региона3.

Как видим, пространство представлялось вместилищем всех известных разнопорядковых социальных структур. При этом употреблялись категории, обозначавшие различные

1 Устьянцев В. Б. Пространство цивилизаций в контексте смены типов рациональности // Философия и общество. - 2007. - № 3. - С. 85 - 90.2 Замятин Д. Географический фактор и цивилизация // Свободная мысль. - 2008. - № 4. - С. 171.3 Самсонов В. Б. Пространственно-временная мера // Российская цивилизация: пространственно-временные характеристики / Под ред. В. Б. Самсонова. - Саратов: Приволж. кн. изд-во, 2001. - С. 18.







предметные, мировоззренческие и концептуальные поля, что не вносило ясности, какими должны быть нижний и верхний пределы в иерархии данной системности, как и не вело к однозначному пониманию динамики её размерности, протяжённости и других свойств.

Другой вектор исследований был обращён в сторону выяснения механизмов адаптации социума к условиям природной среды на примере конкретной сферы жизнедеятельности. Кон-

1 U Uфигурацию пространственно-временных границ российской цивилизации историк и философ Л. М. Марцева связывала с хозяйственным освоением заселяемых русскими территорий. Рассуждения строились на сочетании деятельностного подхода с методологией интуитивизма и идеал-реализма, восходящей к работам А. Ф. Лосева и Н. О. Лосского, допускавшей интуитивное созерцание сущности явлений, «чувствовать их смысл как органическую целостность, ощущать слово как смысловой образ реальности»1. Опираясь на известные факты из истории России и сведения, почерпнутые из массива источников религиозного происхождения, автор сформулировала следующие утверждения:

1) границы цивилизации вследствие своей изменчивости и динамичности не совпадают с государственными и не укладываются в существовавшие схемы административно - территориального деления;

2) они подвижны в исторической протяжённости, первоначально относительные и условные, затем меняются в обозримом исследователю прошедшем времени;

3) географические границы обозначают ареал ландшафта- естественной среды обитания этносистемы и выполняют важную роль в формировании материальной культуры;

Л \ K J KJ

4) границы российской цивилизации определяются православной хозяйственной этикой, «этнической ментальностью:

1 Марцева Л. М. Труд в контексте Российской цивилизации (социальнофилософский аспект): автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Красноярск,2007. - С. 20.


характером общественной психологии, спецификой темперамента, мировоззрением, образом и стилем жизни людей. В труде опредмечивает и осуществляет себя «душа» народа» 1.

Стержневой стала идея о том, что материальные и духовно - нравственные основы общества, создаваемые в результате целенаправленного труда, овеществляют различные ценностные координаты, предопределявшие особенности локальной цивилизации. Концепция Л. М. Марцевой согласовывалась с уже рассмотренными нами выводами других учёных о зависимости параметров её времени от свойств этнической среды.

Предложенная интерпретация, явившаяся опосредованным сюжетом в исследовании социально-философских аспектов труда, побуждала дополнительно обратиться к поиску разъяснений отдельных пунктов. К примеру, читатель мог усомниться в том, что хозяйственную этику во всех российских регионах следует относить к православной, если иметь в виду преобладание в ряде территорий трудовых традиций, которые возникли и поддерживались в других конфессиональных средах. Важным в разрезе нашей темы и пока без ответа оставался вопрос о соотношении полиэтнического и цивилизационного пространств.

Как ранее было отмечено, отсутствие специальных исторических исследований не исключало появления в смежных областях знаний отдельных идей для последующего развития подходов к изучению указанной проблемы. В этом направлении значительную ценность представляли труды Л. Н. Гумилёва и Г. П. Кибасовой, в которых предлагался усовершенствованный аналитический аппарат для представления этнического пространства - порядка «существования (жизни, проживания) и осуществления (самовыражения) через социальные формы генетически тождественного сообщества» 2.

1 Там же. - С. 28.2 Кибасова Г. П. Этническое пространство России: социально-философский анализ: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Волгоград, 2004. - С. 14 - 15.


Сложная картина взаимодействия популяций человека и природных ландшафтов была воссоздана Л. Н. Гумилёвым, полагавшим, что диагностика этнического пространства лежит, прежде всего, в области ощущений1. Эволюцию этнических сообществ, начиная с появления консорций и конвиксий, возможную их трансформацию в этнос и обратно, он связывал с механизмами адаптации людей к окружающей среде. На протяжении длительного периода частое повторение одних и тех же обстоятельств, которые сообществу необходимо было преодолевать, порождали особенную структуру мышления, связей, отношений и оригинальные стереотипы поведения. Его положение между биосферой и техносредой оценивалось как маргинальное, «это явление, которое связывает социальную форму движения материи со всеми природными формами. Это как раз тот механизм, при помощи которого человек влияет на природу, и тот механизм, при помощи которого человек воспринимает дары природы и кристаллизует их в свою культуру» 2.

Автор видел в суперэтносе мозаичную целостность, самор- ганизацию нескольких этносов, возникших одновременно в одной ландшафтной зоне3. Была поддержана точка зрения представителя евразийской историософии П. Н. Савицкого об изменчивой во времени климатической границе между славянским и западноевропейским суперэтносами, условно пролегающей по нулевой изотерме января4. Нетрудно выделить из работ Л. Н. Гумилёва набор признаков этничности (язык, конфессиональная принадлежность, ощущения подсознательной взаимной симпатии, определявшие деление на «своих» и «чужих» (комплементарность) и другие), по которым более точно определялись в территориальном и социокультурном срезах места концентрации и порядок организации природных сообществ,

1 Гумилёв Л. Н. Указ. соч. - С. 46, 53.2 Гумилёв Л. Н. Струна истории. Лекции по этнологии. - М.: Айрис-пресс,2007. - С. 44.3 Гумилёв Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. - С. 546.4 Гумилёв Л. Н. От Руси до России: очерки этнической истории. - С. 20.


фиксировавших своим положением в окружающем мире контуры этнического пространства российской цивилизации.

На концептуальном уровне Г. П. Кибасова объяснила момент несовпадения социального пространства и его ядра - этнического пространства, который в отечественной науке в связи с деликатным отношением к национальному вопросу являлся фигурой умолчания. На примере российской истории были выделены два качественно отличных периода их взаимодействия. В первом периоде (IX-XVI вв.) единство между ними, по мнению автора, обеспечивалось пассионарным потенциалом русских, когда новые социальные формы «вырастали» из глубинных потребностей этнического развития. В XVI-XX вв. этническое начало стало восприниматься управляющими элитами как помеха модернизационным процессам и противопоставлялось социально-политической сфере. Таким образом, русский этнос-народность был лишён возможности эволюционным путём «дорасти» до уровня нации. Конфликт пространств, заключила автор, породил перманентный кризис самой власти1.

В рассуждениях учёных нельзя не заметить и сюжеты объяснения неоднородности пространства цивилизации географическими свойствами её территорий. Они трактовались с позиции трёх подходов: культурно-исторического, чаще используемого представителями русской/российской науки; социальноструктурного и близкого к нему семиотического, опиравшегося на теоретические изыскания М. Сингера, Э. Шилза, Ш. Эйзен- штадта и других представителей западной историографии.

Содержание культурно-исторического подхода в значительной степени повторяло утверждения В. О. Ключевского и Н. А. Бердяева о зависимости черт того или иного народа от длительного проживания в определённом природном ландшафте, который в случае своей однородности выполнял стаби

1 Кибасова Г. П. Этническое пространство России: социально-философский анализ. - С. 48.


лизирующую роль, а в случае разнородности - стимулирующую в развитии общества. Как установил Д. Г. Горин, рассредоточение относительно тонкого слоя представителей культурной среды по территории России сопровождалось отсутствием сформированной иерархии ценностей и, как следствие, централизацией и ужесточением системы государственной власти1.

В этом же контексте С. Ю. Петров ставил вопрос о границах русской цивилизации. Отмечалась сложность её демаркации на периферийных территориях, где следовало учитывать все факторы сближения людей: язык, этнические корни, религию, культуру2. Тенденция к ослаблению традиционных институтов в том или ином месте или к усилению подвижности их состояния ассоциировалась с близостью пограничной зоны, которая могла возникнуть как в центре, так и на периферии по мере отчётливого проявления ценностей иной цивилизационной среды.

Содержание социально-структурного плана опиралось на тезис П. А. Сорокина о культурно неоднородной структуре локальной цивилизации, утверждавшего о естественном существовании в её составе наряду с природной общностью - ядром, других инородных элементов, служащих источником внутренних конфликтов3.

В развитие указанного тезиса сторонники семиотического подхода предлагали выделять центральные и периферийные ценностно-смысловые структуры. К центральным они относили доминировавшие традиции и все общезначимые для большинства представителей данной общности ориентации, убеждения, не исчерпывавшие собой весь спектр сложившихся там норм. К периферийным были отнесены ценности, характерные для от

1 Горин Д. Г. Пространство и время в динамике цивилизации. - М.: Едито- риал УРСС, 2003. - С. 26 - 27.2 См.: Петров С. Ю. Границы Русской цивилизации к началу XXI в. // Русин.- 2009. -№ 2 (август). - С. 52 - 60.3 Сорокин П. Общие принципы цивилизационной теории и её критика // Сравнительное изучение цивилизаций: Хрестоматия / Сост. Б. С. Ерасов. - М.: Аспект-Пресс, 2001. - С. 47 - 54.






дельных групп населения, выполнявшие функцию защиты от нежелательного воздействия традиций большинства1.

Отметим не менее плодотворную идею Р. Г. Баранцева отличать пространство цивилизации по типу мышления её представителей. Исходя из собственного понимания содержания и гармонии элементов в триаде «рацио - эмоцио - интуицио», он выделил рационализм в качестве доминанты западного типа мышления, интуицию - для восточного общества. На основе экскурсов в историю идейных течений, в эволюцию этнического самосознания и смыслов его экзистенциальных констант (русской души, соборности, софийности, всеединства, мессианства), автор видел истоки специфики российского общества в преобладании эмоционального фактора2.

Таким образом, постижение в рамках исторического знания пространства российской цивилизации как территории/жизненной среды, представлявшегося суммой природных и социальных условий функционирования общества, осуществлялось на основе идей о её структурированности по многочисленным сферам деятельности, о размерности российского суперэтноса и очагах распространения экзистенциальных ценностей, сформированных у населения в процессе хозяйственного освоения территорий. Признаком объективности этого знания служили неизменная апелляция авторов к географическому фактору, измеряемому физическими величинами, и терминология, заимствованная из естественных наук.

Как видим, в рассматриваемый период исследователи перешли от изучения отдельных составляющих пространства российской цивилизации, выступавших как часть или элемент более сложной социальной (этнической) системности, к выявлению и объяснению связности и природы отношений между ни

1 Горин Д. Г. Указ. соч. - С. 35.2 Баранцев Р. Г. Становление тринитарного мышления. - Ижевск: РХД,2005. - С. 77 - 84.


ми, накапливая тем самым материал для его осознания в дальнейшем как целого.

Осмысление специфики пространства российской цивилизации относительно Запада и Востока

Обратимся к работам авторов, где тему «историческое знание о пространстве российской цивилизации» можно было вычленить из материалов полемики по поводу принадлежности России к двум разнонаправленным в ценностном отношении очагам развития культуры. С Западом ассоциировалась западноевропейская цивилизация, а с метафорическим образом «Восток» - общие представления об исламской и дальневосточных цивилизациях, о туранском факторе, оказавшем существенное влияние на формирование русской государственности.

Затянувшийся на два столетия спор, разъединивший в XIXв. его участников на западников и славянофилов, консерваторов и либералов, к началу 1990-х гг. был возобновлён на основе переопределения прежних базовых понятий и сложившихся к концу советского периода утопических ожиданий политизированного исторического сознания, предвкушавшего положительные результаты от грядущего очередного этапа либерализации общества.

Уже в 1980-е гг. с усвоением знаний о локальных цивилизациях и одноимённом подходе некоторые исследователи предпочитали располагать вескими объективированными (позитивистский настрой) доказательствами о факте существова-

и u mния российской цивилизации. Так, на основании представлений о ценностях выделенных трёх типов цивилизаций: природной, западной и восточной, Л. И. Семенникова воздерживалась причислить «цивилизационно неоднородное общество» России к одному из них. Она считала, что «это особый, исторически сложившийся конгломерат народов, относящихся к существующим типам цивилизаций, объединенных мощным,


централизованным государством»1. Согласно В. М. Межуеву, Россия пока находится в состоянии цивилизационного поиска2 и её будущее связывалось с возможным завершением самоидентификации в русле европейской социокультурной тради- ции3. Таким образом, названные выше учёные считали, что для общего цивилизационного пространства обязательно наличие если не единства, то, по крайней мере, родства ценностных оснований культур народов, составлявших российское общество, и одновременно констатировали отсутствие таковых.

Несомненно, представленные точки зрения являлись следствием усвоения уроков острых социальных конфликтов, которыми оказалась богата российская история, особенно за последние 200 лет - время прохождения фазы надлома. События показали высокую отзывчивость общества на влияния извне, на развитие и доминирование в определённые периоды и в различных сферах жизни эффектов диффузии со стороны западноевропейской и восточных цивилизаций4. Поэтому касаясь пространственных параметров социума в России, некоторые исследователи делали акценты на его незавершённый путь к состоянию духовной гомогенности, образец которой копировали у Запада.

Так, в многочисленных научных трудах и эссеистике восприятие пространственного порядка российского общества строилось на образных сравнениях. Среди специалистов по западноевропейской истории находились сторонники образа «Россия - это Европа»5, менее радикального, чем естественные

1 Семенникова Л. И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. - С. 21 - 28, 37.2 Межуев В. М. Российская цивилизация - утопия или реальность? // Россия XXI. - 2000. - № 1. - С. 47.3 Лубский А. В. Россия: проблема цивилизационной идентификации // Гуманитарный ежегодник. 2. - Часть 2. - Ростов-на-Дону, 2003. - С. 70 - 72.4 См.: Алексеева Е. В. Диффузия европейских инноваций в России (XVIII- начало XX вв.): автореф. ...дис. д-ра ист. наук. - Екатеринбург, 2007. - 41 с.5 Громыко А. А. Цивилизация и Россия. Споры продолжаются [Электронный ресурс] // Стратегия России. 2009. № 7. - URL:


для эпохи романтизма XIX в. и уже наивные для исторического сознания рубежа XX-XXI вв. метафоры: «Россия - квинтэссенция Европы» или «Россия - сверх-Европа», воссозданные в произведениях Ф. М. Достоевского, В. И. Ленина, А. С. Пушки- на1. Россия, вследствие своей принадлежности к христианскому миру и обществам Модерна, была определена С. Э. Кургиняном как альтернативный или иной Запад, по принципу дополнительности составлявшая со своим прототипом две фатально связанные и жизненно необходимые части2.

Гораздо больше находилось приверженцев метафоры «Россия - недо-Европа», которой придерживались сторонники концепции догоняющего развития3 и, конечно, мир-системного подхода, где страна представлялась периферийной империей4.

Истоки традиции сопоставления России с Европой интересовали И. Н. Ионова, С. Г. Кара-Мурзу, А. В. Лубского, А. А. Маслова, О. А. Матвейчева, В. И. Пантина, И. В. Следзев- ского, Б. А. Успенского, В. Г. Федотову5 и других учёных. Анали

http://sr.fondedin.ru/ new/fullnews_arch.php?archive=1247834106&subaction= list-archive& (дата обращения 15.12.2010).1 Трегуб С. В. Цивилизационная идентичность России в условиях глобализации (социально-философский анализ): дис. . канд. филос. наук. - М.,2008. - С. 71.2 Кургинян С. Бдительность // Россия XXI. - 2006. - № 1. - С. 10.3 Федотова В. Г. Модернизация «другой» Европы. - М.: ИФ РАН, 1997. - С. 50 - 60; Шипулин В. О. Противоречия российских социальных трансформаций в контексте теории модернизации // Вестник Новгородского государственного университета. - 2006. - № 36. - С. 19 - 20.4 Кагарлицкий Б. Ю. Периферийная империя. Россия и миросистема. - М.: УльтраКультура, 2004. - С. 3.5 См.: Ионов И. Н. Построение образа российской цивилизации в свете психологии мышления и социологии знания. - С. 102 - 116; Ионов И. Н. Цивилизационные образы России и пути их оптимизации // Общественные науки и современность. - 2009. - № 3. - С. 143 - 157; Лубский А. В. Цивилизационные образы России. - С. 47 - 61; Маслов А. А. Указ. соч. - С. 89 - 108; Матвейчев О. А. Суверенитет духа. - М.: Эксмо, 2009. - С. 170 - 173; Пан- тин В. И. Волны и циклы социального развития. Цивилизационная динамика и процессы модернизации. - М.: Наука, 2004. - С. 173 - 180; Следзев- ский И. В. Образ России как смысловой конструкт (Семантическая составляющая «главного русского спора»). - С. 97 - 98; Успенский Б. А. Европа

http://sr.fondedin.ru/new/fullnews_arch.php?archive=1247834106&subaction=list-archive&

http://sr.fondedin.ru/new/fullnews_arch.php?archive=1247834106&subaction=list-archive&


зу подверглись вложенные в парные категории авторские смыслы.

Во-первых, было установлено, что общей речевой частьюслужила двухкомпонентная метафора, имевшая два основныхсвойства, в полной мере согласующихся с дихотомичной по со

и / " I и

держанию процедурой сравнения. С одной стороны, она, по мнению Е. В. Клюева, обеспечивала превращение подобия в тождество и всё, что мешало этому, устраняла как несущественное. С другой стороны, предполагала, «что есть то, что сопоставляют, то, с чем сопоставляют, и признак, по которому осуществляется сопоставление»1. Третий член не назывался, но существовал в скрытом виде, и на практике им было легче манипулировать, превращая в источник предварительного многовариантного структурирования актуализированной области знаний2. Таким образом, многообразие образов России предопределялось их семантической незавершённостью, оставлявшей люфт для модификации смыслов.

Во-вторых, было отмечено, что осознание базовой категориальной пары преломлялось в культуре европоцентричного мышления интеллектуалов, которая особенно после эпохи Петра I отличалась повышенным вниманием к символичному усвоению заимствованных форм с тем, чтобы воссоздать соответствующее им содержание уже с российским колоритом. Согласно Б. А. Успенскому, сознательная ориентация на Европу подразумевала противостояние, и в таком положении Россия изначально Европой не являлась3. Познавательное значение метафоры заключалось в скрытом посыле на перманентный поиск языка описания образа, который бы мог обновить пони

как метафора и как метонимия (применительно к истории России) // Вопросы философии. - № 6. - 2004. - С. 13 - 21; Федотова В. Г. Указ. соч.1 Клюев Е. В. Риторика: Учебное пособие для вузов. - М.: Приор-издат,2005. - С. 184 - 185.2 Алексеев К. И. Метафора в научном дискурсе // Психологические исследования дискурса / Отв. ред. Н. Д. Павлова. - М.: ПЕРСЭ, 2002. - С. 45 - 46.3 Успенский Б. А. Указ. соч. - С. 17 - 18.


мание самоидентификации в наступившей эпохе перестройки общества.

В-третьих, причину живучести метафоры «Россия - Европа» исследователи видели в устойчивой потребности образованной части общества заимствовать передовые элементы социального устройства и системы мышления западной цивилизации, имевшей мощный экономический, военный и интеллектуальный потенциал, существенно влиявшей на судьбы соседних народов. Одним из основных средств достижения этой цели длительное время являлся марксизм, сохранивший в рассматриваемый период своё место в ряду востребованных тео- рий1.

В-четвёртых, анализируя продуктивность полемики, в центре которой оказался образ России и попутно обсуждалась специфика элементов пространства её цивилизации, И. Н. Ионов указывал на то, что философы нередко игнорировали результаты работы историков и вместо конкретизации интенций проверенными фактами замещали предмет исследования совокупностью абстрактных категорий. Взаимопонимание, по его мнению, могло сложиться на пути к диалогу, предполагающему настроенность на выявление внутреннего многообразия явления и на формирование необходимых для его вычленения профессиональных исторических норм и процедур2.

Следует отметить, что наряду со стратегией поиска общего и особенного между Россией и Западом другой вектор познания был обращён на существование восточных корней российской цивилизации, которые усматривались в социальном багаже, унаследованном от Золотой Орды. Россия не отождествлялась и не противопоставлялась Востоку. Напротив, исходившие от но- мадических культур и укоренившиеся в обществе социальные

1 Кара-Мурза С. Г. Маркс против русской революции. - М.: Эксмо, Яуза,2008. - С. 15 - 16; Трегуб С. В. Цивилизационная идентичность России в условиях глобализации. - С. 70.2 Ионов И. Н. Цивилизационные образы России и пути их оптимизации. - С. 155.


практики, совпавшие по времени первоначального усвоения с периодом формирования на территории Руси этничности русских, а также Московской государственности в XIV-XV вв., учёными квалифицировались как традиционные.

В работах Л. Н. Гумилёва, Э. С. Кульпина и других исследователей анализировались последствия влияния культуры кочевников (в её широком значении) на формирование зарождавшейся российской цивилизации. В частности, было отмечено, что население и система управления в Золотой Орде явились питательной и толерантной средой для консолидации под эгидой Москвы полиэтнического и поликонфессионального сообщества славянских, тюркских, угорских, самодийских племён и народностей, поставщиком идей о порядке централизованного управления и обеспечения территориального единства, о функционировании власти-собственности1. Формы их воплощения в жизнь впоследствии стали символизировать пространство России.

Подобными аргументами, которыми пользовались в XIX - первой половине ХХ в. славянофилы, евразийцы, а затем, в конце ХХ в., и их последователи, отстаивалась формула «Россия - не Европа». Создание исторического образа самостоятельной цивилизации начиналось с фиксации в названии главного, по мнению того или иного автора, характеризующего признака, подразумевавшего базовую среду, генерирующую особый тип ценностей, трансформирующую социальные структуры. Таким образом, появился ряд концепций, описывавших одну и ту же локальную цивилизацию в фокусе различных смысловых акцентов, разделённых С. В. Трегубом на две группы. Обозначение особого социоестественного плана привело к

1 Гумилёв Л. Н. От Руси до России: очерки этнической истории. - С. 138, 143, 153; Кульпин-Губайдуллин Э. С. Восточный ритм русской истории // Общественные науки и современность. - 2008. - № 6. - С. 61, 66, 68 - 69;


появлению следующих названий: славянская1, русская2, совет- ская3, евразийская4 и вобравшая, как полагал А. В. Лубский5, идеи последней - российская цивилизация6. Крен в сторону ре-

1 См.: Калашников В. Л. Славянская цивилизация. - М.: Внешторгиздат, 2003. - 527 с; Цымбурский В. Л. Россия - земля за Великим Лимитрофом: цивилизация и её геополитика. - М.: УРСС, 2000. - С. 11.2 См.: Зубов А. В. О природе русской цивилизации // Рубежи. - 1997. - № 8/9. - С. 102 - 114; Кеслер Я. А. Указ. соч.; Кондаков И. В. Ментальное единство русской цивилизации // Кондаков И. В. культура России: краткий очерк истории и теории: учебное пособие. - М.: КДУ, 2007. - С. 39 - 72; Мо- жайскова И. В. Духовный образ русской цивилизации и судьба России: (Опыт метаисторического исследования). - Ч. 1: Религиозные начала цивилизационной структуры человечества и духовные истоки русской цивилизации. - М.: Студия «Вече», 2001. - 559 с.; Платонов О. А. Русская цивилизация. - М.: Роман-газета, 1995. - 222 с.; Троицкий Е. С. Концепция русско- славянской цивилизации // Русско-славянская цивилизация: исторические истоки, современные геополитические проблемы, перспективы славянской взаимности. Сборник. - М.: АКИРН, 1998. - С. 33 - 102.3 См.: Кара-Мурза С. Г. Советская цивилизация. От начала до Великой победы. - Кн.1. - М.: Алгоритм, 2001. - 528 с.; Карпачевский Л. О. Советская цивилизация и утопия: мысли естественника // История и современность. - 2010. - № 1. - С. 132 - 137.4 См.: Ерасов Б. С. Россия в евразийском пространстве // Общественные науки и современность. - 1994. - № 2. - С. 57 - 67; Исламов В. В. Указ. соч.; Кузык Б. Н., Яковец Ю. В. Указ. соч. - С. 691 - 705; Орлова И. Б. Современные цивилизации и Россия. - М.: РИЦ ИСПИ РАН, 2000. - С. 144 - 172; Па- нарин А. С. Россия в Евразии: геополитические вызовы и цивилизационные ответы // Вопросы философии. - 1994. - № 12. - С. 19 - 31; Попков Ю. В., Тюгашев Е. А., Цоохуу Х., Цэдэв Х. Евразийская цивилизационная общность народов: ценности и константы развития // Гуманитарные науки в Сибири. - № 3. - 2007. - С. 91 - 95 и другие.5 Лубский А. В. Цивилизационные образы России. - С. 58.6 См.: Василенко И. А. Архетипы и коды российской цивилизации // История России: Теоретические проблемы. Вып. 1: Российская цивилизация: Опыт исторического и междисциплинарного изучения / Отв. ред. А. С. Се- нявский; Ин-т рос. истории. - М.: Наука, 2002. - С. 157 - 171; Ильин В. В., Ахиезер А. С. Указ. соч. ; Каверин Б. И. Российская цивилизация. - М.: МГТУ им. А. Н. Косыгина, 2005. - 174 с.; Каспэ С. И. Российская цивилизация и идеи А. Дж. Тойнби // Свободная мысль. - 1995. - № 2. - С. 76 - 83; Козин Н. Г. Постижение России. Опыт историософского анализа; Мчед- лов М. П. Цивилизация российская // Российская цивилизация (этнокультурные и духовные аспекты). К 70-летию профессора М. П. Мчедлова. - М.: РНИСиНП, 1998. - С. 491 - 495; Наумов С. Ю., Слонов Н. Н. Россия - суверенная цивилизация. - Саратов: Поволжская академия государственной службы им. П. А. Столыпина, 2008. - 132 с.; Старостенков Н. В., Шило-




лигиозного плана породил такие названия, как православная1, восточно-христианская2 и православно-славянская цивилиза- ция3. Погружаясь в ценностный анализ истории общества, О. А. Платонов называл её Святой Русью, допуская основополагающее значение таких духовно-религиозных качеств, как доб- ротолюбие, соборность, нестяжательство, патриотизм и дру- гих4.

Мировоззренческие, политические предпочтения нередко разделяли учёных - сторонников одноимённой концепции на

гтч ___ иконкурирующие группы. Так, традиционное евразийское направление (Л. Н. Гумилёв и его последователи: Р. Вахитов, М. И. Коваленко, В. А. Мичурин, С. Б. Лавров, Д. М. Балашов, И. С. Шишкин и другие) отличалось базовыми суждениями о преобладании на заре формирования русской государственности и этнического поля общества его восточных элементов, перерабатывавших в себе западные новации. В трудах Б. С. Ерасо- ва, И. Б. Орловой, Ю. В. Яковца (представители академического евразийства) было обращено внимание на доминирование геополитических и этатистских проблем. Этот нюанс представлялся уже естественным свойством российского пространства. Возврат к наименованию цивилизации евразийской в сравнении с

ва Г. Ф. Указ. соч.; Тонких В. А., Ярецкий Ю. Л. Россия: цивилизация и культура. - М.: Союз, 1998. - 232 с.; Шаповалов В. Ф. Россиеведение: учебное пособие для вузов.1 См.: Пушкин С. Н. Православное понимание цивилизации. - М.: Знание, 1990. - 64 с.2 См.: Павленко А. Н. Эффективная «неэффективность» восточнохристианской цивилизации и западный принцип «рациональной исчерпаемости мира» // Восточнохристианская цивилизация и проблемы межрегионального взаимодействия. - М.: ИФ РАН, 2004. - С. 146 - 158.3 См.: Машурова Е. А. Славяно-православная цивилизация: ретроспектива и перспектива интеграции // Среднерусский вестник общественных наук. - 2007. - № 3 (4). Т. 2. - С. 98 - 101; Окушко В. Р., Живобрицкая В. В. Россия - ядро православно-славянской цивилизации // Россия и россияне: особенности цивилизации: Материалы международной науч. конф., посвящ. 80- летию АЛТИ-АГТУ / отв. ред. А. В. Колосов, А. Г. Дементьев, М. И. Козлов. - Архангельск: АГТУ, 2009. - С. 90 - 93.4 См.: Платонов О. А. Русская цивилизация.


другим вариантом - российская, кроме обозначения географического местоположения сообщества в терминологии русской историософии, был мотивирован аргументом о постоянном

U т ч U

воссоздании в прошлом в северной части Евразии крупнейших государственных образований, а также прогнозами о восстановлении её масштабов в рамках разрабатываемого проекта политического и экономического содружества народов прежнего СССР1.

И, наконец, сформировался ряд идеологических течений с эклектичными теоретическими основами, которые были охарактеризованы и разделены А. В. Самохиным по трём направлениям: консервативное неоевразийское (А. Г. Дугин), этническое неоевразийство (Х. -А. Нухаев, А. Эскин) и псевдоевразий- ское направление (Э. А. Баграмов, А. -В. Ниязов, А. Т. Горяев и другие)2.

В историографии нередко употреблялась трёхчастная формула «Запад - Россия - Восток». Так, срединное положение российской цивилизации В. И. Пантин и В. В. Лапкин видели через призму нормативной системы, сложившейся в её недрах в результате усвоения элементов восточных и западных ориентаций, заимствовавшей соответственно от первой ценности государства и служения и от второй - ценности развития3.

Проблема устойчивости России (между Западом и Востоком) осознавалась в русской философии и также волновала исследователей рассматриваемого периода в её ценностнорациональном восприятии4. По трудам известных представите

1 Орлова И. Б. Указ. соч. - С. 144 - 172; Яковец Ю. В. Будущее России в координатах евразийской цивилизации // Общество и экономика. - 2000. - №1. - С. 18 - 35.2 Самохин А. В. Евразийство как идейно-политическое течение в России ХХ века. - С. 23 - 24.3 Пантин В. И., Лапкин В. В. Россия между Западом и Востоком: проблемы геополитического и геокультурного самоопределения // Цивилизации. - Вып. 7: Диалог культур и цивилизаций / Отв. ред. А. О. Чубарьян. - М.: Наука, 2006. - С. 169.4 Моисеева Н. А. Проблема национального сознания в русской философии [Электронный ресурс] // Вестник Российского государственного аграрного


лей интеллигенции XIX в. А. А. Кара-Мурза установил симптомы ощущения народом начальной динамики нараставшего к рубежу XIX-XX вв. кризиса его идентичности, рассматривая этот процесс как пусковой момент для распада прежней организации социального пространства. Следуя своим источникам, автор охарактеризовал срединное положение России как ситуацию между двумя варварствами: «русской азиатчиной позади» и «псевдоевропеизмом впереди», сложившуюся в результате «дурного синтеза Востока и Запада»1.

О протеизме (готовности к перевоплощению) русской культуры, вынужденной быть открытой и отзывчивой влияниям со стороны соседних цивилизаций, писал А. С. Панарин, отмечавший оборотную сторону этой открытости - хрупкое равновесие и проблематичность действовавших норм, готовность их сменить, нередко на противоположные2. Не случайно в научный оборот был введён гротескный образ духовного пространства России, раздвоенный, с оттенком ущербности, получивший уничижительные метафоричные названия: кентавричный и «Азиопа» (последний - ещё от историка и государственного деятеля П. Н. Милюкова)3.

В историографии конца ХХ в. идея кентавричности, то есть однополярного видения цивилизации, абсолютизирующая одну из возможных тенденций функционирования и развития

заочного университета. Научный электронный журнал. - 2010. - Ч. 3. - URL: http://www.rgazu.ru/db/vestnic/2010(3)/gum/001.pdf (дата обращения 18.12.2010); Юревич А. В. Социально-психологические особенности российского научного мышления // Философия науки. - Вып. 9. - М.: ИФ РАН, 2003. - С. 287 - 306.1 См.: Кара-Мурза А. Между Евразией и Азиопой. // Иное. Хрестоматия нового российского самосознания. Россия как идея. - М.: Аргус, 1995. - С. 163 - 184.2 Панарин А. С. Россия в цивилизационном процессе (между атлантизмом и евразийством). - М.: Просвещение, 1994. - С. 46 - 47.3 Гуцаленко Л. А. Факторы и диалектика социального кентавризма // Социологические исследования. - 2007. - № 3. - С. 26.

http://www.rgazu.ru/db/vestnic/2010(3)/gum/001.pdf

http://iph.ras.ru/page49102037.htm

http://iph.ras.ru/page49102037.htm


общества, не отвергалась1. Популярная в научно-политической публицистике и рассчитанная на ассоциативное восприятие массовым сознанием, она привносила наглядность в описание духовной основы как противоречивой вследствие наличия «в одном социоорганизме нескольких мировоззренческих кодов: азиатского, западноевропейского, византийского, причем в модифицированных ипостасях. Из чего проистекают существенно различающиеся и конфликтующие между собой политические философии, способы управления, наконец, несовпадающие концепции правящего класса» 2.

Отмеченное выше историко-культурное своеобразие российской цивилизации позволило Г. С. Померанцу в начале 1990-х гг. заявить о ней как о территории «стыковых культур» - некой площадки, на которой «(на глазах историков) продолжается процесс синтеза культурных начал и возникают новые суб- экументальные узлы»3. Идея автора впоследствии была развита Я. Г. Шемякиным в образах России и Латинской Америки как пограничных цивилизаций. Метафора «пограничная» подчёркивала обнаруженную принципиально иную, чем на Западе, связь в сфере отношений «природа - человек», «мирское и сакральное», «индивид и общество», «традиции и новации» и других4. Её основной смысл заключался в преобладании в ор

1 Бейдина Т. Е. Цивилизационное будущее России (проблемы прогнозирования развития российской цивилизации и безопасности) // CREDO. - Оренбург, 1999. - № 2. - С. 53 - 54; Шемякин Я. Г. Европа и Латинская Америка: взаимодействие цивилизаций в контексте всемирной истории. - С. 216.2 Неклесса А. Опыт второй модернизации России [Электронный ресурс] - URL:http://www.rusrev.org/content/review/ default.asp?shmode=8&ida=1522&ids=1 37 (дата обращения 15.12.2010).3 Померанц Г. С. Теория субэкумен и проблема своеобразия стыковых культур // Выход из транса. - М.: Юрист, 1995. - С. 222. Согласно автору, «суб- экумена - завершённая попытка наднациональной культуры, выработавшая самостоятельную философию (или мировую религию, впитавшую в себя философские традиции)» (Там же. - С. 210).4 Шемякин Я. Г. Отличительные особенности «пограничных» цивилизаций (Латинская Америка и Россия в сравнительно-историческом освещении) //

http://www.rusrev.org/content/review/default.asp?shmode=8&ida=1522&ids=137

http://www.rusrev.org/content/review/default.asp?shmode=8&ida=1522&ids=137


ганизации указанных континентальных сообществ принципа многообразия над принципом единства.

Вышеизложенное позволяет заключить, что вектор исторического осмысления пространства российской цивилизации посредством образного сопоставления с Западом и Востоком опирался на устойчивую в отечественной интеллектуальной среде традицию европоцентристского мышления. Этот вектор отражал сторону процесса самосознания общества, не касавшуюся аспектов влияния природных факторов, обусловленную сложившимися авторскими представлениями о принципах организации социума в различные исторические периоды, ассоциируемые с этапами незавершённой модернизации.

Пространство цивилизации в смысловых фигурах идентичности

В 1990-е гг. проблема пространства российской цивилизации изучалась в рамках ещё одной дискуссионной площадки, сформировавшейся на основе междисциплинарной риторики по поводу идентичностей1. В версиях идентичностей индивидуумов, групп, культуры, общества в целом были слышны «голоса» исторической, психологической, социологической, политологической и философской мысли. Они «подгружали» семантику ключевого понятия путём составления на его основе новых фразеологических оборотов, замещая в научном лексиконе однозначные по содержанию и привычные в советской историографии термины «самосознание» и «самоопределение», в том числе благодаря обнаруженным в его этимологии дуальным смыслам (тождественность - инаковость, устойчивость - изменчивость во времени).

Универсальность проявлялась в существовании родственного понятия - идентификация (совокупность процессов и ме

Общественные науки и современность. - 2000. - № 3. - С. 96, 113; Шемякина О. Д. Цивилизационный подход к истории России как факт историографии и метод познания: дис. ... канд. ист. наук. - М., 2011. - С. 257 - 258.1 Identicus (лат.) - тождественный, одинаковый.


ханизмов, ведущих к достижению идентичности) с обширной типологией этого состояния (политическая, этническая, региональная, культурная и другие идентификации/идентичности)1. В научный оборот был введён фразеологизм «цивилизационная идентичность», ставший популярным в публицистике и обозначивший предмет многих исследований.

Чтобы установить, в какой мере он способствовал выражению и конкретизации представлений о цивилизационном пространстве России, следует иметь в виду неравнозначные подходы исследователей к организации смыслового поля идентичности, предопределившие отсутствие согласия в дефинициях2. Объединяющим признаком явилось общее для всех интенций происхождение на основе историософских категорий, поэтому в историографических обзорах исследовательские установки соотносились в первую очередь с философскими течениями: примордиализмом и близким к нему эссенциализмом и конструктивизмом.

Примордиалистскую позицию разделяли сторонники субъективистских и объективистских идей. Случаи некорректного употребления слова «идентичность» отмечал В. С. Малахов и объяснял это завышенными эвристическими ожиданиями от неологизма на фоне дефицита универсальных понятий, которые бы позволили не прибегать к зарезервированным психоанализом категориям «подсознание» и «бессознательное»3. Утверждалось о личностной (персональной) природе идентичности, об особом измерении индивида, обозначаемом в психологии и социологии как «социальное Я», по которому не может

1 Микляева А. В., Румянцева П. В. Социальная идентичность личности: содержание, структура, механизмы формирования. - СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2008. - С. 8 - 10.2 Давыдов О. Б. Единство индивидуального и коллективного в идентичности: социально-философский анализ: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Хабаровск, 2012. - С. 14 - 20; Шабага А. В. Проблемы идентичности исторического субъекта: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - М., 2010. - С. 83 См.: Малахов В. С. Неудобства с идентичностью // Вопросы философии. - 1998. - № 2. - С. 43 - 53.


выстраиваться аналогия с так называемой коллективной идентичностью, не обладающей качеством субъективности. Поэтому любая коллективная идентичность объявлялась метафоричной.

В свою очередь, объективисты считали, что черты любой коллективной идентичности даны изначально и они традици- онны1.

Сторонники конструктивистского направления исходили из того, что всякая реальность есть аналитическая конструкция, создаваемая из образов явлений и описания феноменологии социальных процессов, которая в меняющейся исторической обстановке всегда открыта для новых интерпретаций и преобразований. На этом основании утверждалось, что проблема идентичности не может быть раз и навсегда решена, так как критерии для отождествления с этническим, конфессиональным, цивилизационным или иными сообществами всегда открыты переосмыслению, особенно в российском социуме, где ценностно-мировоззренческие установки до конца не сформи- ровались2.

Присутствовавшие в текстах конструктивистов, опиравшихся на социологические опросы отдельных групп населения, элементы субъективной диагностики состояния общества в целом, характерные для мышления по аналогиям (чаще следуя психологическим приёмам самопознания и самовосприятия личности), и рекомендации по преодолению зафиксированных у респондентов деструктивных настроений, давали повод их критикам говорить о мифологизации понятия «идентичность». Указывалось, что его употребление создавало видимость науч

1 Миненков Г. Концепт идентичности: перспективы определения. [Электронный ресурс] - URL: http://old.belintellectuals.eu/discussions/?id=68 (дата обращения 23.04.2012); Тхагапсоев Х. Идентичность как философская категория и мера социального бытия / / Философские науки. - 2011. - № 1. С. 12.2 Деколаров К. X. Цивилизационная идентичность России как социальнофилософская проблема / / Конкурентноспособность России в условиях глобализации / Под. общ. ред. В. К. Егорова, С. В. Степашина. - М.: Изд-во РАГС, 2006. - С. 329 - 330.

http://old.belintellectuals.eu/discussions/?id=68


ности в изучении коллективного сознания и приводило к формированию утопий (как, например, «Россия - великая держава», «великий русский народ» и других)1.

Нельзя не отметить другие аспекты в осмыслении идентичности. Так, в классической философии, по мнению А. Ю. Хам- наевой, она постигалась через проблему тождества, предполагавшую сведение множества к единому. В неклассической философии в эпицентре её содержания оказался внутренний мир исторического человека и его понимание реальности. В нео- (постне) классической науке на первый план выдвигался поиск инаковости и различий2. Впрочем, в рассматриваемый период перечисленные подходы проявлялись чаще в комбинированном виде, поэтому в качестве признаков идентификации могли использоваться концептуально различные элементы.

Так, для определения регионального контура идентичности подчёркивалась важность сведений о свойствах территории, представлений об особенностях проживающих там групп населения и порядка осознания индивидами своего членства в группах3. Для обозначения духовного контура актуализировались индивидуальные/коллективные субъекты и объекты идентичности, средства идентификации (идеалы, нормы, ценности, принципы и т.д.) и характерные духовные практики4. Кроме того, предлагалось считать основными структурными компонентами коллективной идентичности следующие: элементы самоопределения сообщества; конструирование его границ с использованием социальных маркеров, конкретизирующих внутреннее пространство; свойства сознания, обогащённого исто

1 Малинкин А. «Новая российская идентичность»: исследование по социологии знания // Социологический журнал. - 2001. - № 4. - С. 75 - 76.2 Хамнаева А. Ю. Идентичность как социально-философская проблема: ав- тореф. дис. ... канд. филос. наук. - Улан-Удэ, 2007. - С. 4.3 Жаде З. А. Геополитическая идентичность России в условиях глобализации. - С. 16.4 Яненко А. С. Духовная идентичность российского общества в современных условиях (социально-философский анализ): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - М., 2009. - С. 12.


рическим опытом и ценностями; символические соглашения, регулирующие порядок внутренней жизни и взаимодействия с внешним миром; и основной принцип объединения людей1.

Таким образом, в научном повествовании идентичность трансформировалась в полифункциональную фигуру с предполагаемым объёмом аналитического ресурса, сопоставимым с ресурсом историософской категории. Она выступала и в виде технического понятия, и в качестве выстраиваемой в зависимости от концептуальных предпочтений авторов универсальной аналитической конструкции в целях представления современного многомерного пространства индивида или сообщества из всей совокупности пространств, когда-то выделенных по сферам жизнедеятельности по мере вычленения уровней социализации человека.

В отечественной и зарубежной историографии высказывались сомнения о правомерности использования понятия «идентичность» в таком широком диапазоне значений. Одновременно ставились вопросы о возможности с его помощью объяснить существование и последовательность смены социокультурных образований, насколько оно применимо для обозначения особой внутренней сплочённости крупных коллекти- вов2. Полярные суждения свидетельствовали о незаконченном в конце ХХ в. поиске научного языка, способного преодолеть концептуальную разноголосицу в объяснении быстро меняющегося порядка самоорганизации населения во многих странах. На этом фоне рассуждения о пространстве российской цивилизации облекались в формат поиска цивилизационной идентичности общества. Перейдём к их рассмотрению.

Вначале отметим присутствие в поэтике названий ряда статей и в постановке исследовательских задач понятия «цивилизационная идентификация», не отягощённого дефинициями и

1 Хамнаева А. Ю. Указ. соч. - С. 8.2 Филиппова Е. И. Территории идентичности в современной Франции. - М.: Росинформагротех, 2010. - С. 52.


не имевшего чётко выраженного самостоятельного содержания. Оно использовалось в фигуральном плане там, где предусматривался анализ идей, отрицавших или отстаивавших точку зрения на принадлежность России к локальной цивилизации и уже известную полемику по поводу её места относительно Запада или Востока1.

В стиле культурологической публицистики И. В. Кондаков и Л. Б. Брусиловская выделяли формулу существования феномена цивилизационной идентичности России в виде качественной определённости общества, обусловленной мессиан-

U и т~> ••ской идеей. В различные исторические эпохи уровень её осознания, по мнению авторов, являлся следствием реакции духовной сферы на завершение очередного цикла движения социума от самоизоляции (с характерным бурным развитием культуры и манией величия) к динамичному неравновесному состоянию с заниженными самооценками и сомнениями в эффективности внутреннего устройства. Последующее стремление в ходе очередной модернизации догнать/перегнать технологически прогрессивный, притягательный и одновременно враждебный культурный центр неизбежно сопровождалось потребностью в новой самоидентификации2.

Определение идентичности России у исследователей рубежа XX-XXI вв. было сопряжено с интерпретацией содержания исторически доминировавших в социальной организации базо

1 См.: Ионов И. Н. Цивилизационная самоидентификация как форма исторического сознания // Искусство и цивилизационная идентичность. - С. 169 - 187; Кожурин Ю. Ф. Цивилизационная идентификация социокультурной системы региона; Козин Н. Г. Универсалистский проект цивилизационной идентичности России // Философия и общество. - 2008. - № 4. - С. 71 - 90; Лубский А. В. Россия: проблема цивилизационной идентификации; Межуев В. М. О цивилизационной идентичности России [Электронный ресурс] // Индекс. - 2007. - № 25. - URL: http://index.org.ru/journal/25/mezh25.html (дата обращения 2.04.2012); Са- мусенко И. М. Цивилизационная идентификация России // Вестник Адыгейского государственного университета. - 2008. - № 8. - С. 420 - 426.2 Кондаков И. В., Брусиловская Л. Б. Ночь «Третьего Рима»: кризис цивилизационной идентичности России ХХ века // Вестник Удмуртского университета. - 2006. - № 12. - С. 39.



http://index.org.ru/journal/25/mezh25.html











вых элементов, как всей их совокупности (расового, этнического, культурного, политического - по примеру С. Хантингтона1), так и отдельно взятых2, обусловливавших специфику и контуры пространства цивилизации. Пространство представлялось многоуровневым, разнонаправленным, противоречивым динамическим процессом, с постоянно модифицирующимися состояниями, характеризующимся всеми показателями социального измерения общества3. При этом элементарные измерения начинались с идентичности субъекта - включённости индивида в различные сообщества и вероятности изменения его отношения к отдельным группам, которое расценивалось как один из сигналов кризиса соответствующего типа идентичности4.

Цивилизационная идентичность понималась как предельно широкий уровень отождествления индивида, этноса, государства с локальной цивилизацией5. Выделялись её так называемые формообразующие факторы: исторический, языковой, религиозный, культурный, ментальный, природноклиматический, геополитический, экономический, политический и другие6. Впрочем, подобные рассуждения в историографии были хорошо известны и не содержали элемента новизны.

1 См.: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций: пер. с англ. - М.: АСТ, 2003. - 605 с.2 См.: Денисенко М. Ю. Влияние конфессионального фактора на формирование цивилизационной идентичности в России // Вестник Ставропольского государственного университета. - 2008. - № 54. - С. 147 - 150.3 Трегуб С. В. Указ. соч. - С. 12 - 13.4 Когатько Д. Г. Российская идентичность как культурно-цивилизационный феномен: дис. ... канд. социол. наук. - СПб., 2007. - С. 48.5 Жаде З. А.Указ. соч. - С. 17; Зараев А. С. Проблема цивилизационной идентификации субъекта общественного развития. - С. 186; Мчедлова М. М. Идентичность общероссийская // Российская цивилизация. Этнокультурные и духовные аспекты. Энциклопедический словарь / Ред. кол.: М. П. Мчедлов и др. - М.: Республика, 2001. - С. 69; Пантин В. И. Политическая и цивилизационная самоидентификация современного российского общества в условиях глобализации // Полис. - 2008. - № 3. - С. 29; Цымбурский В. Л. Идентичность цивилизационная. - С. 80.6 Жаде З. А. Указ. соч. - С. 39 - 40; Маслов А. А. Указ. соч. - С. 11 - 12; Трегуб С. В. Указ. соч. - С. 19.




Нетрудно заметить, что акценты на идентичность, бессодержательно определяемую синонимом «тождества», воспроизводили распространившуюся практику объяснять предмет и множить тем самым исследовательские подходы с помощью синтаксических конструкций, более отзывчивых к изменению своих первоначальных смыслов. Статус научности последние приобретали путём сочетания с терминологией, взятой из различных областей знаний, как правило, также полисемантичной (каким являлось и понятие «цивилизация») и нуждавшейся в проговаривании условий употребления. Дополнительно использовались приёмы обращения к привычным для массового исторического сознания оппозициям «своё - чужое - другое»1.

Так, в фокусе осмысления опыта представителей русской историософии в аналитической реконструкции образов России Л. Г. Королёва заключила, что цивилизационная идентичность представляет собой этнокультурное самосознание, воплощённое в продуктах духовного творчества национальной эли- ты2. В рассуждениях автора присутствовала характерная для привлечённых источников (идеи Н. А. Бердяева, И. А. Ильина, К. Н. Леонтьева,

Игумен земли русской Преподобный В. С. Соловьёва, П. Я. Чаадаева иСергии радонежскии других), антитеза «мы - они»,

(1314-1392)выступавшая в роли ключа к

постижению особенностей этнического самосознания, базиру

1 Зверева Г. «Присвоение прошлого» в постсоветской историософии России: дискурсный анализ публикаций последних лет. - С. 543 - 544.2 Королёва Л. Г. Цивилизационная идентичность России в русской философии культуры: дис. ... д-ра филос. наук. - Курск, 2006. - С. 12, 43.


ющегося на выделении различий (культурных, языковых и других) между общностями1. В антитезе обнаруживалось субъективное начало идентичности, проявляющееся в психологической оценке личности самой себя, своего народа и государства.

В данном контексте Е. Д. Зарова представляла цивилизационную идентичность в виде совокупности достаточно устойчивых форм самоопределения и саморепрезентации, образующих конкретную культурно-цивилизационную целостность. Утверждалось, что её построение происходило за счёт формирующихся в обществе образов «другого» и противопоставления «себя» «другим» цивилизациям. С этой целью была разработана методика анализа современных моделей взаимного восприятия России и Запада по схеме «свой - иной - другой - чу-

и 0жой»2.Изложенное выше свидетельствует о сформировавшемся

междисциплинарном подходе в представлении пространства российской цивилизации посредством нового осмысления историософских концепций, исторических знаний о социальных явлениях и процессах через призму аналитических фигур, выстроенных на основе понятий «идентичность», «идентификация» и «цивилизационная идентичность». Указанные понятия наделялись статусом универсальных и внеисторичных, выступая в роли самостоятельного предмета исследования, проецируемого на общество в целом и на его отдельные сферы (структуры).

Как видим, интеллектуальный поиск цивилизационной идентичности России был ориентирован на обоснование современных мировоззренческих установок и геополитических проектов, которые разделяли учёные, удовлетворявшие таким образом запрос массового исторического сознания на свежие идеи. Из зарубежной историографии было заимствовано поня

1 Манапова В. Этническая самоидентификация как основа цивилизационной системы / / Власть. - 2007. - № 7. - С. 26.2 Зарова Е. Д. Указ. соч. - С. 7, 13.


тие идентичности - ещё одного инструмента для формирования и трансляции новых смыслов проблемы самосознания особенности российского общества относительно координат локальных цивилизаций Запада и Востока. Момент научной новизны заключался в выделении и абсолютизации познавательного потенциала элементарной единицы идентичности в виде носителей смысловой в психологическом контексте триады «Я- мы - своё», для которой методами социологии определялась комплементарная социальная система, в пределе представлявшаяся многослойным (территориальным, культурным, политическим, этническим, ментальным, языковым и т.д.) контуром пространства российской цивилизации.

Суммируя выводы о содержании всех трёх рассмотренных подходов, подчеркнём их открытость свободному моделированию новых смысловых фигур путём установления логической связи между положенными в их основу идеями по принципу взаимного дополнения, почерпнутыми из различных концепций, предметных областей и познавательных пространств: реального, перцептуального и концептуального. Рассмотренный аналитический ресурс явился результатом взаимодействия «дискурсивных» практик (на предмет сопоставления России с Западом и её идентичности) с историческим знанием о много-

и и ___ ___ т~>мерной и динамичной структуре пространства цивилизации. В рассматриваемый период исследователи перешли от изучения её отдельных составляющих, выступавших как часть, элемент более сложной социальной (этнической) системности, к выявлению и объяснению связности и природы отношений между ними, накапливая материал для представления пространства российской цивилизации как целого.


2.4. ПОИСК ПРИНЦИПОВ ЦИВИЛИЗАЦИОННОГО ПОДХОДА

Историографический анализ состояния аналитического ресурса, накопленного в ходе исследований проблем пространства и времени российской цивилизации показал неоднозначные представления учёных об элементах цивилизационного подхода, декларируемого в качестве важного инструмента получения исторического знания об особо крупном сообществе и специфике его структур. Было ясно, что данная ниша методологического знания имеет отличия от формационной стратегии, но не противоречит ей, она не может быть замкнута на конкретной предметной (дисциплинарной) области, так как основные контуры природы ключевого объекта осознавались как многомерные, как, например: в онтологическом плане он биосоциальный, в институциональном отношении - сложно структурирован, а неповторимость духовного мира презентующих его этносов характеризуется совокупностью многих факторов, в том числе полиментальным пространством. При сложившихся обстоятельствах определяющим условием фокусировки многих слагаемых на создание исторического образа российской цивилизации мог стать выбор системы принципов, организующих порядок её исследования, предупреждающих эклектику в теоретическом обосновании.

Важным подспорьем в данном вопросе служили знания из общей методологии о двоякой роли принципов исследования. С одной стороны, они позиционировались как центральные понятия, транслировавшие обобщение и распространение каких- либо положений на все явления, процессы той области, из которой абстрагировались. С другой стороны, могли быть представлены нормативами, предписаниями к деятельности1. О методологических принципах писали Н. Ф. Овчинников, А. И. Ра-

1 Новиков А. М., Новиков Д. А. Указ. соч. - С. 65.


китов, А. Л. Симанов и А. Стригачёв1. Общим местом работ названных выше авторов, по мнению А. В. Баяндина, было солидарное понимание назначения принципов, которые преподносились в виде исходных, наиболее общих утверждений, согласованных друг с другом и образовывавших основание, из которого выводились все остальные умозаключения2. Обычно таким утверждениям придавалась форма описательной формулировки или термина (терминосистемы).

Ссылаясь на мнение А. Энштейна о том, что «для применения своего метода теоретик в качестве фундамента нуждается в некоторых общих предположениях, так называемых принципах, исходя из которых он может вывести следствие»,Э. А. Шеуджен предложила свою лаконичную дефиницию. «Принято считать, - писала она, - что это исходные, базовые понятия, определяющие принятые в науке коренные способы подхода к изучению исследуемого её материала» 3.

В общей методологии существовала практика распределения принципов по иерархии4, насчитывавшая до пяти уровней, имевших перспективу быть включёнными в комплектацию цивилизационного подхода. К уровню наиболее широкого обобщения относились философские принципы: развития, всеоб

1 См.: Овчинников Н. Ф. Методологические принципы в истории научной мысли. - М.: ЭДИТОРИАЛ, УРСС, 1997. - 296 с.; Ракитов А. И. Принципы научного мышления. - М.: Изд. Политической литературы, 1975. - 143 с.; Симанов А. Л., Стригачёв А. Методологические принципы физики: общее и особенное. - Новосибирск: Наука, 1992. - 222 с.2 Баяндин А. В. Генезис методологического принципа. [Электронный ресурс] - URL: http://bajandin.narod.ru/Genezis.pdf (режим доступа: 25.03.2013).3 Цит. по: Шеуджен Э. А. Введение в методологию научного исследования. - Майкоп: Изд-во АГУ, 2001. - С. 18, 20.4 Типичный набор компонентов методологической базы предлагал, например, В. С. Прядеин в виде следующей иерархии их уровней: общефилософского, историософского, принципов познания, методов исследования, подходов на основе конкретной теории и проблемы (Прядеин В. С. Принципиальные основания научного поиска историка / / Тагильский вестник: Уральская провинция в культурном пространстве ХХ века: Историкокраеведческий альманах / Отв. ред. О. В. Рыжкова. - Нижний Тагил: НТГПИ, 2004. - С. 10).

http://bajandin.narod.ru/Genezis.pdf


щей связи и взаимообусловленности предметов и явлений; всесторонности их рассмотрения, историзма; максимы, сформулированные на основе трёх законов диалектики и её категорий (причины и следствия, сущности и явления, содержания и формы, необходимости и случайности, единичного (особенного) и общего, части и целого, элемента и системы, возможности и действительности)1.

Принципами эпистемологического уровня служили положения, раскрывавшие интерпретацию исследователем проблем истины, отношения между объектом и субъектом познания, способа познания, в совокупности идентифицировавшие один из типов научной рациональности (классический, неклассический, нео-(постне) классический)2.

Представители социально-гуманитарных наук пользовались общенаучными принципами: детерминизма, соответствия, дополнительности, симметрии, холизма (эмерджентности)3.

В определённых областях знаний (исторических, естественно-научных, культурологических и других) специалисты руководствовались исходными утверждениями, имевшими в том числе и междисциплинарное значение. Для исторических и смежных с ними наук основополагающими являлись принципы историзма, объективности в версии классической рациональности, ценностного подхода (встречались иные названия указанного подхода: социальный, партийный, классовый)4.

Пятый уровень составляли выводимые тем или иным автором постулаты конкретного направления исследований, в том

1 Баскаков А. Я., Туленков Н. В. Указ. соч. - С. 24 - 25.2 См.: Лубский А. В. Альтернативные модели исторического исследования.3 Новиков А. М., Новиков Д. А. Указ. соч. - С. 89 - 95.4 Калимонов И. К. Основы научных исследований (зарубежная история). Практикум. - Казань: Издательство Казанского Государственного университета, 2006. - С. 52 - 65; Ковальченко И. Д. Методы исторического исследования. - 2-е изд., дополненное. - М.: Наука, 2003. - С. 255; Смоленский Н. И. Теория и методология истории: учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. - С. 142 - 163.


числе и цивилизационных, фиксировавшие особое видение положения ключевого объекта в общей системе знаний, в историческом процессе и его внутренней природы.

Исходя из представленной классификации, безупречной по структуре могла быть названа методологическая конструкция, включавшая интерпретацию принципов от всех вышеназванных уровней, функционально согласованных между собой и с представлениями о сущности исследуемого, которые в совокупности призваны чётко обозначить оптимальный путь (способ) научного решения поставленных задач.

Для многих исследователей российской цивилизации была очевидной актуальность принципов пятого уровня, выделенных ещё П. А. Сорокиным из концепций Н. Я. Данилевского,О. Шпенглера, А. Тойнби, А. Крёбера, Ф. Конечны, Ф. Нортропа, В. Шубарта, X. Ортеги-и-Гассета и опубликованных в 1950 году1. Указанное мнение разделяли учредители Международного института Питирима Сорокина - Николая Кондратьева (А. И. Агеев, А. О. Бороноев, А. Г. Гранберг, Б. Н. Кузык,В. Т. Рязанов, Ю. В. Яковец2 и другие), считавшие необходимым использовать из наследия классиков в качестве ключевых некоторые идеи, получившие подтверждение в трудах своих последователей. Принципы П. А. Сорокина были сформулированы в виде утверждений, составленных с помощью понятийного аппарата социологии культуры, и цитировались в следующем ви

де:А) «существуют крупные культурные суперсистемы (циви

лизации), которые функционируют как реальное единство и не совпадают с государством, нацией или любой другой социальной группой;

1 Зюзев Н. В. Философия Питирима Сорокина. - С. 221 - 229.2 Международный институт Питирима Сорокина - Николая Кондратьева. [Электронный ресурс] - URL: http://www.sorokinfond.ru/index.php?id=99 (дата обращения 27.10.2012); [Электронный ресурс] - URL: http://www.civil.newparadigm.ru/index.htm (дата обращения 23.12.2012); Яковец Ю. В. Ответ на вызовы XXI века - становление интегральной цивилизации: научный доклад. - М.: ИНЭС, 2009. - С. 9 - 17.

http://www.sorokinfond.ru/index.php?id=99

http://www.civil.newparadigm.ru/index.htm


Б) знание принципов устроения суперсистемы, всех основных культурных суперсистем даёт макрокатегории для анализа всего культурного космоса;

В) суперсистемы определяют большую часть изменений, происходящих на поверхности социокультурного океана, в том числе исторические события и жизнедеятельность входящих в них малых социокультурных единиц — их идеологию, поведение, материальную культуру, их жизненный путь и судьбу;

Г) общее число суперсистем в истории человечества невелико (у А. Тойнби не превышало тридцати), число же малых культурных систем практически безгранично;

Д) каждая суперсистема зиждется на конечной ценности, которую цивилизация порождает, развивает и реализует на протяжении своего жизненного пути, и становится причинно - смысловым единством;

Е) каждая суперсистема сохраняет свою самобытность, са- мотождественность вопреки изменениям в составляющих её компонентах, а внешние воздействия ускоряют либо замедляют, затрудняют или облегчают развертывание ее внутреннего потенциала;

Ж) в каждый данный момент жизненный путь суперсистемы и человечества в целом претерпевает изменения и вместе с тем обеспечивает сохранение преемственности, подвергаясь сходным повторам, ритмам, тенденциям;

З) в жизненном цикле всех цивилизаций существуют сходные фазы; в процессе развития цивилизации следуют собственным курсом, проходя по этапам зарождения, роста, расцвета, увядания, упадка и возрождения;

и) наше время отмечено глубочайшим кризисом — символом конца эпохи преобладания чувственной, теоретической, секулярной, прометеевской, научно-технологической культуры и перехода к интегральному типу цивилизации» 1.

1 Сорокин П. А. Общие принципы цивилизационной теории и её критика // Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия / Сост. Б. С. Ерасов. -


Нетрудно заметить, что в принципах П. А. Сорокина отразилось понимание важности пяти векторов познания феномена локальной цивилизации, интегрированных в общее методоло-

и гтчгическое направление - цивилизационный подход. Так, в пунктах А, Г утверждалось о существовании пространственных параметров ключевого объекта, в пунктах Ж, З - временных, в пункте Е было отражено наличие проблемы его идентичности и

U U U X Xвзаимодействия с инородной макросредой, в пункте И описывалось одно из возможных направлений эволюции, в пунктах Б, В, Д говорилось об универсальной значимости специфичного нормативного основания. Указанная систематика не подвергалась сомнению со стороны отечественных исследователей и выборочно использовалась, насколько считали её целесообразной в разрезе сложившихся теоретических предпочтений1.

Имея в виду, что обществоведы владели представленным выше багажом знаний или знали о нём, приступим к анализу основополагающих утверждений, с которыми у того или иного автора ассоциировался цивилизационный подход.

Так, в несколько упрощённом варианте принципы П. А. Сорокина воспринял В. В. Исламов, согласно которому каждая цивилизация имеет (далее в его терминологии):

- свои географические границы, обозначающие её место- развитие;

- духовную сердцевину, духовную ось - традицию, свою «судьбу»;

- она стремится к государственному воплощению;- ей присуща своя хозяйственно-экономическая структура;

М.: Аспект Пресс , 1999. - С. 47 - 54; Цит. по: Кузык Б. Н., Яковец Ю. В. Указ. соч. - С. 54.1 См.: Абросимова И. А. Указ. соч. - С. 4; Исаченко Н. Н. Социальнофилософский анализ Российской цивилизации как социокультурной общности (региональный аспект): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - М., 2006.- С. 13; Орлова И. Б. Цивилизационная парадигма в исследовании социально-исторических процессов: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - М., 1999. - С. 14 - 23, 28 - 30 и другие.


- в каждом конкретном историческом периоде необходимо учитывать взаимодействие внутренних культурных полюсов, обозначенных как «Восток» и «Запад»1.

Сложившуюся в историографии практику руководства постулатами П. А. Сорокина можно оценить как неоднозначную. Выделим её наиболее типичные образцы и установим степень концептуальной согласованности принципов, составивших различные версии цивилизационного подхода.

В первую очередь отметим, что во многих трудах отсутствовали специальные разделы, которые бы чётко поясняли методологические позиции авторов. В этом случае их наличие латентно отражалось в структуре исследования и трактовке поднятых проблем. Нередко ключевые утверждения были декларативны.

m «-» «-»Так, в качестве методологической основы своей концепции0 взаимодействии поколений в российской цивилизации А. Н. Каньшин выбрал взаимоисключающие подходы: локально-исторический и стадиальный сразу в двух версиях, идентифицирующих цивилизацию как высшую ступень развития культуры и, наоборот, как её деградирующую стадию2. Решение поставленных задач предполагалось осуществить с опорой на элементы «локальности и интеграции, высокой этнонацио- нальной и конфессиональной гетерогенности народов России в прошлом и настоящем, принципы «северного» евразийства российской цивилизации, её историчность, стадиальность и специфику» 3.

Методологическую конструкцию дополнили несколько принципов: компаративного анализа (в действительности он относится к теоретическим методам исследования4), два философских (структурности, функциональности), один общенаучный (детерминации). В дальнейшем названные принципы по

1 Исламов В. В. Указ. соч. - С. 12.2 Каньшин А. Н. Указ. соч. - С. 17 - 18.3 Там же. - С. 17.4 Новиков А. М., Новиков Д. А. Указ. соч. - С. 100.


неизвестным причинам были переопределены уже в признакиU и ч

российской цивилизации1.Анализ авторской технологии оперирования подходами и

принципами показал на допущенную между ними рассогласо-m wванность в теоретическом плане. Так, концепцию о евразий

ской цивилизации поддерживали исследователи, считавшие важным подчеркнуть её геополитическое и пространственное местоположение, значимую роль туранского компонента в генезисе российского суперэтноса и ряд других факторов2. В историографии упомянутая евразийская концепция представлялась самодостаточной3 и существовала параллельно с другими самодостаточными концепциями, в том числе и российской цивилизации. Последний вариант, следуя названию и содержанию диссертации, также импонировал А. Н. Каньшину.

В другом месте автор вслед за Б. И. Кавериным4 причислил к основным принципам исследования цивилизации встреченные в историографии5 разноуровневые понятия: описатель- ность, структурность, функциональность, дихотомичность, обращение к проблемам «Запад - Восток» и прошлого - настоящего (в действительности, употреблённые Б. С. Ерасовым в качестве критериев компаравистики), полиморфизм и различные типы анализа (социально-типологический, политологический, философский и социологический)6. Из сказанного следует, что заявленные установки обозначили предпочтения докторанта к отдельным сегментам конкурировавших идей и подходов, в совокупности не отвечавшие цели комплектации концептуально согласованной, непротиворечивой методологической основы.

Приведённый пример не являлся единичным, поэтому в начале нового столетия, когда в основном закончился период

1 Каньшин А. Н. Указ. соч. - С. 64 - 65.2 Исламов В. В. Указ. соч. - С. 7 - 8; Орлова И. Б. Указ. соч. - С. 41 - 51.3 См.: Самохин А. В. Указ. соч.4 Каверин Б. И. Указ. соч. - С. 215 Ерасов Б. С. Цивилизации: Универсалии и самобытность. - С. 299 - 304.6 Каньшин А. Н. Российская цивилизация во взаимодействии поколений. - С. 48.


первоначального осмысления цивилизационной проблематики, недостаточное внимание к вопросам методологии, особенно в докторских диссертациях, нередко вызывало резкую критику со стороны отдельных представителей научного сообщества1. Небезосновательными оказались претензии И. Н. Ионова к содержанию автореферата диссертации К. К. Токаевой2, успешно прошедшей защиту. В частности, было обнаружено непонимание автором видовых различий между декларированными подходами, указывалось на путаницу в смыслах некоторых групп понятий, отмечались ключевые суждения, алогичные и пафосные по содержанию3.

Анализ некорректно сформулированного К. К. Токаевой раздела - «теоретико-методологической основы» показал, что для выяснения факторов эволюции и императивов развития российской цивилизации был мобилизован ряд принципов: философского (всесторонности рассмотрения, целостности), неклассической эпистемологии (реалистичности) и предметноисторического (объективности) уровней4. Их потенциал в творческой лаборатории докторанта оказался явно ограниченным, чтобы соотнести логику и содержание исследования с одной из

1 См.: Зверева Г. И. Цивилизационная специфика России: дискурсный анализ новой «историософии». - С. 98 - 112; Ионов И. Н. Цивилизационное сознание и историческое знание: проблемы взаимодействия. - С. 445 - 465; Новожилова Е. О. Рецензия на книгу И. А. Яковлева «История человечества: история отношений человека и природы как цивилизационный процесс» // Экология человека. - 2007. - № 10. - С. 53 - 55; Согрин В. В. 19852005 гг.: перипетии историографического плюрализма. - С. 30.2 См.: Токаева К. К. Россия в контексте мировых цивилизаций: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - М., 2003. - 44 с.3 Ионов И. Н. Указ. соч. - С. 453 - 455.4 Токаева К. К. Указ. соч. - С. 28. К этой группе ошибочно были отнесены парные категории: единства исторического и логического, связанности абстрактного и конкретного, которые в диалектической логике относятся к развитию познания в целом и выступают универсальными способами мышления, раскрывающими взаимосвязь в парах теоретических методов (анализа-синтеза, индукции-дедукции и других). (Ильенков Э. В. Диалектическая логика: Очерки истории и теории. - 2-е изд., доп. - М.: Политиздат, 1984. - С. 236, 241, 254).








известных концепций локальной цивилизации. Поэтому в тексте широко использовались оказавшиеся более удобными для автора категории исторического материализма и мир- системной теории1.

В итоге вынесенные на защиту положения демонстрировали наукообразный каламбур или чрезвычайно упрощённую расстановку акцентов в понимании уже известных тенденций в истории государства. Чтобы в этом убедиться, достаточно было обратиться к положениям, вынесенным на защиту: п. 3 («В российском цивилизационном укладе политическая составляющая в значительной мере обусловлена цивилизационной»), п. 4. («Российская колонизация обусловлена объективными причинами геоклиматического характера и характеризуется мягким, ненасильственным характером»2), которыми подтверждалось мнение критиков, что автор придала забвению ранее провозглашённые принципы всесторонности, реалистичности и объективности.

В докторской диссертации И. Л. Экаревой диалектикоматериалистический подход, выстроенный только на философских (всеобщей связи, всесторонности) и предметных (объективности, историзма, социального подхода) принципах, показал свою ограниченную продуктивность в достижении не соответствующей им по масштабу цели - дать обобщённую характеристику становления и развития цивилизации Российской империи3. Опыт коллег в теоретическом осмыслении и методологическом обеспечении цивилизационной проблематики, который уже был накоплен к 2006 году (времени защиты диссертации), оказался не востребован.

1 Ионов И. Н. Указ. соч. - С. 454.2 Токаева К. К. Указ. соч. - С. 38 - 39.3 Экарева И. Л. Истоки, становление и развитие Российской цивилизации (исторический аспект исследования): автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - М.,2006. - С. 16.


В результате эклектичным выглядел набор приведённых определений ключевого понятия, представленных в виде взаимодополняющих суждений:

- «цивилизация это наивысшая форма культурной общности людей, имеющая широкий спектр признаков, определяющих культурную самобытность народов» (воспроизведены идеи французских просветителей XVIII в.);

- это «уровень, общественного, материального и духовного развития народных масс в культурно-исторической периодизации» (выражена стадиальная культурологическая версия);

- «Российская цивилизация представляет собой совокупность типов и форм жизнедеятельности различных этносов, населяющих Россию, объединённых единым жизненным пространством, историческим временем и устойчивыми социально-экономическими отношениями» 1 (научно-популярные представления о локальной цивилизации).

Впрочем, риторике, составленной на основе базового понятия с противоречащими смыслами, была отведена роль слабого фона, изредка напоминавшего о центральной теме. Доминирующими оказались заурядные пересказы: известной истории этапов становления государства (глава 3), преобразований царя Петра I и других правителей просвещённого абсолютизма (гла-

\ L » U -1 -k U U

ва 4), «русской колонизации как составляющей Российской цивилизации» (формулировка названия главы 5), российского капитализма (глава 6), культуры, научно-технических достижений и общественно-политической мысли XVIII - начала ХХ в. (глава 7).

Иллюзию аналитической новизны создавали оригинальные умозаключения, как, например: «Определяя особенности развития российской цивилизации этого времени (речь идёт о XIX столетии в целом. - Н. М.), следует назвать, во-первых - огромное воздействие демократических и социалистических идей;. в-третьих, Российская цивилизация, с успехом вбирав

1 Там же. - С. 16 - 17.


шая цивилизационные достижения других народов и цивилизаций, провозгласившая свободу, разум, счастье для всех людей, независимо от их социального происхождения и положения, языка и вероисповедания, вызывала к себе интерес во всём мире»1 (транскрипция И. Л. Экаревой).

Как видим, некоторые исследователи не строго относились к комплектации принципов исследования цивилизационной проблематики, поэтому с помощью построенной таким способом методологической стратегии, как правило, копировалась уже известная объективистская история социальных структур.

В погоне за методологическими новациями изобретались необычные аналитические модели. Так, И. А. Яковлев предложил оригинальную, по мнению Е. О. Новожиловой2, классификацию отношений в системе «человек - природа», разделённых на 9 групп: обмена, потребления, производства, эстетических, этических, познания, собственности, права, идеологических. Указывалось на их подвижные во времени характеристики, которые в совокупности должны отражать специфику 3 выделенных типов цивилизаций: собирательство, охота, рыболовство; земледелие и скотоводство; урбано-индустриальной. Метод И. А. Яковлева, характеризующийся нестрогим обращением с понятиями, упростивший смыслы принципа развития до уровня устаревших абстракций о стадиальных переходах, подвел учёного к идее о поступательном движении человечества к четвёртому типу - к бинологической цивилизации3.

Рассмотренные выше примеры свидетельствовали о таком распространённом явлении, как несогласованность между задачами исследования и принципами их решения вследствие эклектики в теоретической части (А. Н. Каньшин, К. К. Токаева, И. Л. Экарева), замещения проблемного поля исторического знания о российской цивилизации проблемным полем истории социальных институтов (К. К. Токаева, И. Л. Экарева), механи

1 Там же. - С. 31.2 Новожилова Е. О. Указ. соч. - С. 53, 55.3 Яковлев И. А. Указ. соч. - С. 79, 270 - 274.


ческого конструирования новых абстрактных схем из элементов конкурирующих концепций (И. А. Яковлев).

В целом методологическая часть многих трудов имела формальный характер в виде упоминания ограниченного набора максим, которые казались ситуативно полезными в процессе исследования. Заниженный статус методологических знаний в творческой лаборатории разработчиков цивилизационной проблематики не позволял определить репрезентативную группу принципов, которые бы выделили базовый для неё цивилизационный подход среди остальных исследовательских стратегий. В итоге в научном сообществе не сложилось единого порядка его комплектации, понимание которого размывалось общепринятыми дежурными формулировками тех принципов, каким отдавали предпочтение те или иные авторы. Вместе с тем эта цель в пределах общей методологии и наличествующего аналитического ресурса у цивилизационных знаний была осуществима.

Искомый подход должен был соответствовать в первую очередь задаче конкретизации природы российской цивилизации. У некоторых авторов данная установка реализовывалась через принцип системности, предусматривавший множественность описаний объекта и декларацию таких его свойств, как многообразие, многоуровневость, многоплановость, масштабность (В. Ф. Шаповалов1), многофакторность (Г. А. Гизатуллина, К. В. Хвостова2), многомерность3 (В. Ж. Келле, А. В. Луб- ский) структуры цивилизации. Включая в методологический

1 Шаповалов В. Ф. Россиеведение: учебное пособие для вузов. - С. 20.2 Гизатуллина Г. А. Сравнительный анализ формационной и цивилизационной концепции (философско-методологический аспект): дис. ... канд. филос. наук. - Казань, 2001. - С. 55; Хвостова К. В. Механизмы воспроизводства цивилизаций // Цивилизации. - Вып. 7: Диалог культур и цивилизаций / Отв. ред. А. О. Чубарьян. - М.: Наука, 2006. - С. 95.3 Келле В. Ж. Проблема многомерности в методологии социальноисторического познания // Проблемы исторического познания / Отв. ред. К. В. Хвостова. - М.: ИВИ РАН, 2002. - С. 40; Лубский А. В. Россия как цивилизация: многомерный конструкт исследования.


аппарат указанные категории, учёные не преследовали цель отойти от их общесоциологических смыслов, раскрывавших, по мнению Ю. А. Полякова, содержание «исторического процесса как комплексного, отражающего многослойность всех существующих человеческих обществ (кроме первобытного) и множественность влияющих на него локальных и всеобщих, постоянных и преходящих факторов» 1. Как видим, цивилизационный подход был открыт для конкретизации путём определения функциональной роли в исследовании природы российской цивилизации всех принципов перечисленных выше пяти уровней.

Но в первую очередь, как нам представляется, особенности подхода манифестируются постулатами пятого уровня, в своё время в общем виде выделенными П. Сорокиным и каждый раз нуждающимися в уточнении в зависимости от предмета исследования. Историографический анализ аналитического ресурса цивилизационных знаний показал ключевое значение принципов:

- холизма (эмерджентности) - формирующего представление о пространстве цивилизации как целостности, свойства которой не должны сводиться к свойствам составляющих его структур (элементов) и связей, но в их понимании должно непременно присутствовать ощущение целого как контекста;

- историзма - нацеленного на учёт взаимосвязи между возрастом российской цивилизации и качественными характеристиками присущих ей в конкретный период явлений (процессов);

- психологизма - направленного на выявление специфики экзистенциальных представлений людей о мире и о себе, обусловленных менталитетом, верой, мировоззренческими установками, ориентирующего на фиксацию общего и особенного в социокультурных портретах локальных цивилизаций.

1 Поляков Ю. А. Как отразить многомерность истории. - С. 5.


Резюмируя изложенное выше, можно утверждать, что доставшийся в качестве наследия известный перечень установок П. А. Сорокина, предназначенный для понимания феномена локальной цивилизации, в силу своей описательности и преобладания социокультурных акцентов не рассматривался в междисциплинарном пространстве наук об обществе как всеми принятая безусловная составляющая цивилизационного подхода. Вместе тем в теоретическом контексте глубоко не прорабатывался вопрос об интерпретации других принципов в разрезе получения цивилизационных знаний. Исследователи предпочитали использовать ситуативную комплектацию методологического инструментария, обедняющую общий концептуальный план работ. Отчасти и по этой причине проблемное поле исторического знания о российской цивилизации нередко отождествлялось с проблематикой социальной истории. Можно заключить, что элемент неопределённости, имевший место в системе знаний о цивилизационном подходе, как, впрочем, и о российской цивилизации в целом, являлся следствием незавершённого поиска его принципов, в свою очередь выступавшего фактором, сдерживавшим появление полноценной теории российской цивилизации.

Заключение по главе II Подводя итоги рассмотренному в главе II порядку форми

рования аналитического ресурса исторического знания о российской цивилизации, следует отметить, что при его систематизации были учтены основные направления в осмыслении ключевой проблемы. Последние были нацелены на постижение

U U ^пространства и времени российской цивилизации на базе ряда познавательных моделей, которые в соответствии с предпочтениями авторов неравнозначно комплектовались эпистемологическим инструментарием и методологическими принципами. Результатом систематизации указанного аналитического ресурса стал ряд выводов.


1. Историческое знание о российской цивилизации разрабатывалось в ситуации интуитивного или целенаправленного следования тем или иным учёным параметрам одной из трёх форм научного познания: классической, неклассической или нео-(постне) классической. Различия были заложены в понимании системы отношений между объектом и субъектом познания, интерпретации научной истины, выборе способов познания. Нередко приоритет первичности был не столько за обоснованным порядком комплектации методологического аппарата, сколько за вычленением понятия, ключевого с точки зрения конкретного исследователя, которому придавался статус универсальной модели интерпретации. Использование в историографическом пространстве всех трёх моделей познания с соответствующими стандартами научности обусловило появление многообразных и часто несоизмеримых практик исторического осмысления российской цивилизации.

2 . Изложенный в главе материал подтверждает выводы И. Н. Ионова и И. В. Следзевского о характерной для смежных с историей социально-гуманитарных наук тенденции формировать теоретические модели пространства и времени российской цивилизации преимущественно на основе предпосылочного, метафорического знания. Указанная познавательная практика допускала формальное отношение к установленным историками фактам с целью обоснования заранее сформулированной тем или иным автором и потому самоценной позиции, которая не являлась следствием или нацеленной на утверждение выводов, ранее составивших теоретический багаж исторического знания. Вместе с тем данный канал отличался активностью в поставке идей и другого аналитического ресурса для выражения научных представлений о цивилизационной специфике России.

Относительно скромное участие самих историков в формировании цивилизационных представлений на базе «родного» проблемного поля обусловливалось не только предпочтением большей части их сообщества стандартам классической модели


познания, но и наличием лакун и неопределённости в механизме комплектации требуемого методологического аппарата, обладающего возможностями выделять из широкого массива источников скрытые там историко-психологические смыслы.

3 . Историческое знание о времени российской цивилизации формировалось в рамках линейного и циклично-волнового подходов. Аналитический ресурс линейного подхода был выражен представлениями о хронологии векторов политического и социокультурного времени в разрезе длительностей и смены социальных форм жизнедеятельности.

Аналитический ресурс циклично-волнового подхода обогащался представлениями о многослойной структуре темпо- ральности, отягощённой синхронными взаимодействиями смежных и иерархично соподчинённых элементов различных общественных подсистем. В контексте естественно-научных знаний он дополнялся выводами о жизненных циклах цивилизации, обусловленных накоплением и рассеиванием энергии в имеющемся этнопсихологическом пространстве.

4 . Историческое знание о пространстве российской цивилизации формировалось в процессе разработки и осмысления трёх познавательных моделей, сформулированных в виде смысловых конструкций: пространство как территория/жизненная среда, цивилизационная идентичность и место России относительно Запада и Востока.

Аналитический ресурс первой модели составляли идеи и рассуждения о структурированности исторически изменчивого пространства по многочисленным сферам деятельности, о размерности российского суперэтноса и очагах распространения экзистенциальных ценностей, сформированных у населения в процессе хозяйственного освоения территорий.

Аналитический ресурс полифункциональной смысловой фигуры «идентичность» составляли технологии обоснования приёмов предельно широкого уровня отождествления индивида, этноса, государства с российской цивилизацией на основе


множества формообразующих факторов: исторического, языкового, религиозного, культурного, ментального, природноклиматического, геополитического, экономического, политического и других.

Аналитический ресурс третьей модели был выражен средствами образного сопоставления России с Западом и Востоком./ - ч U U U

Он опирался на устойчивую в отечественной интеллектуальной среде традицию европоцентристского мышления и сложившиеся авторские представления о принципах организации социума в различные исторические периоды, ассоциируемые с этапами незавершённой модернизации.

5 . В процессе систематизации указанных выше сегментов аналитического ресурса было установлено, что разработчиками исторического знания недооценивалась важность самой процедуры комплектации цивилизационного подхода. В результате изучения практики формирования искомого методологического аппарата выделено ключевое значение постулатов П. А. Сорокина, а также принципов холизма (эмерджентности), историзма и психологизма в историческом познании российской цивилизации.

Глава III. Современная отечественная историография об особенностяхменталитета русских

195

Глава III. СОВРЕМЕННАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ ОБ ОСОБЕННОСТЯХ МЕНТАЛИТЕТА РУССКИХ

3.1. ПРОБЛЕМНОЕ ПОЛЕ МЕНТАЛИТЕТА - ОСНОВА ИСТОРИКОПСИХОЛОГИЧЕСКОГО РЕСУРСА МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИЧЕСКОГО ПОЗНАНИЯ РОССИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

В 1990-2010 гг. исследования этнических менталитетов явились областью формирования историко-психологического ресурса методологии исторического познания российской цивилизации. К её разработке были причастны представители всех без исключения социально-гуманитарных наук, понимавшие значение принципа психологизма в изучении природы становления и продолжительности социальных связей и отношений, которые собственно и определяют сущность общества и его историю. В течение первого десятилетия сложился определённый алгоритм изучения указанных феноменов, состоявший из следующих ступеней: проведения историографического анализа основного понятия и выявления его признаков; определения внутренней структуры и функций; установление особенностей конкретного этнического менталитета в сравнении с другими, указания на его проявления и взаимосвязь с различными формами жизнедеятельности населения; рассмотрения природных и социальных факторов формирования1. В рамках ука

1 См.: Большаков А. Ю. Феномен русского менталитета: основные направления и методы исследования // Мировосприятие и миросознание русского общества. - Вып. 3. Российская ментальность: методы и проблемы изучения Сб. статей / Отв. ред. А. А. Горский. - М., 1999. - С. 94 - 123; Бороноев А. О., Смирнов П. И. Россия и русские. Характер народа и судьбы страны. - СПб.: Лениздат, 1992. - 144 с.; Визгин В. П. Ментальность, менталитет // Современная западная философия. Словарь. - М.: Политиздат, 1991. - С. 176; Герасимов И. В. Российская ментальность и модернизация // Общественные науки и современность. - 1994. - № 4. - С. 63 - 73; Курячьева А. Н. Российский менталитет в условиях современного технологического переворота (методологический аспект): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Нижний Новгород, 2000. - 27 с.; Пушкарев Л. Н. Что такое менталитет? Исторические заметки // Отечественная история. - 1995. - № 3. - С. 158 - 166; Шевя-


занной последовательности моделировались различные смысловые комбинации нового аналитического аппарата в референтных истории областях знаний: психологии, культурологи, социальной философии, политологии и других, в которых она использовалась как тип когнитивной исследовательской деятельности с присущими конкретно-историческими методами исследования.

Распространённая практика тиражирования из одних работ в другие процедуры сопоставления определений по формальным признакам содержала скрытую угрозу превращения её в банальный выбор между интеллектуальными предпочтениями. В роли контроверзы оказались поставленные, но пока не решённые проблемы о целесообразности разделения понятий менталитета и ментальности, вошедших, в том числе, и в научный лексикон историков; поиска рационального, иррационального и социокультурного в менталитете; критики дисциплинарных подходов в освещении его структуры и роли в жизни общества и другие. Внутри указанной проблематики, ставшей предметом 134 выявленных диссертационных работ, написанных в течение 1994-2011 гг., множились дефиниции, удалявшие или приближавшие исследователей к интерпретациям, адекватным сложившимся в научном сообществе представлениям об исторической реальности.

Возможность избежать предвзятости историографического анализа предоставляет солидарный (как будет показано ниже) взгляд авторов на менталитет русских как на системообразующее духовное основание российской цивилизации, позволяющий нивелировать издержки в поисках типологии неравноценных по содержанию и убедительности умозаключений, одинаково несущих на себе печать незавершённости в концептуаль

ков М. Ю. Менталитет: Сущность и особенности функционирования: дис. ... канд. филос. наук. - Волгоград, 1994. - 134 с.; Чертихин В. Е. Этнический характер и исторические судьбы России // Общественные науки и современность. - 1996. - № 4. - С. 78 - 86; Южалина Н. С. Менталитет как социокультурная целостность: автореф. дис. ... канд. культурологии. - Челябинск,2003. - С. 5 - 6 и другие.


197

ном плане. Он санкционирует право сосредоточиться на вычленении отдельных общепризнанных компонентов внутренней структуры менталитета, на высказанных идеях, которые не противоречили друг другу, но взаимно дополняли и позволяли представить читающей аудитории сущность изучаемого феномена, исключая при этом избыточные смысловые «шумы», которыми обычно насыщено познавательное пространство вокруг ключевого понятия, мешающие разглядеть внутреннюю упорядоченность точек зрения, вначале кажущуюся чрезвычайно размытой.

В трактовке словосочетания «системообразующее основание» согласимся с мнением Ю. П. Сурмина, считавшего, что термин «системообразование» указывает на свойство объединять объекты в систему1. Нет сомнения в том, что и менталитет имеет право быть понятым как система, т.е. совокупность элементов, находящихся в отношениях и связях друг с другом и со средой, образующих определённую целостность, единство. Поэтому, подчёркивая роль основания, мы обращаем внимание на его полифункциональность и когерентность, выраженные в согласованной глубинной связи всех уровней и форм психики этнических сообществ российской цивилизации, обусловливающих осознаваемую интеллектуалами её индивидуальность, задающих особую скорость течения и ритмы истории.

Место менталитета в структуре психикиВ историографии единичными случаями бытовали сомне

ния по поводу того, что субстанция менталитета обнаруживает себя в сфере бессознательного, но способы описания его местоположения разделили учёных на три группы.

Первая группа исследователей, преимущественно историки, философы и культурологи, продолжала традицию русских философов XIX в. в изложении сущности менталитета на основе ключевых понятий с трансцендентальными смыслами: ду

1 Сурмин Ю. П. Указ. соч. - С. 345, 347.


ша/дух народа, национальный характер, коллективный разум, картина мира, мировосприятие, мироощущение, миропонимание, мирочувствование и другие1. Как видим, перечисленные синтагмы представляли собой историософские смысловые фигуры, подчёркивавшие роль перцепции в познавательном процессе, или, другими словами, чувственного восприятия индивидом масштабного пространства «мира», слабо сопряжённого с техникой логического описания в однозначно понятых категориях, не конкретизированного в материальной сфере. Так как в авторских интерпретациях они становились самоценными и самодостаточными, между ними не прослеживались родовидовые взаимосвязи, и с точки зрения историка-позитивиста их содержание оставалось неопределённым, с отсутствием чёткого перевода на язык рационального мышления.

Вторая группа авторов, также включавшая представителей перечисленных выше дисциплин, ориентировалась на психологическое понимание менталитета. В основу рассуждений полагались: теория К. Г. Юнга об архетипах, теория Э. Дюркгейма о наследуемых коллективных представлениях, активно привлекались идеи из работ других зарубежных авторов, а также понимание психических процессов, состояний и свойств, изложенное в трудах советских учёных (Л. С. Выготского, А. Н. Леонтьева, Б. Ф. Ломова, С. Л. Рубинштейна, Д. Н. Узнадзе и других)2. Аргументация предположений о возможном месте

1 Ашхаматова А. А. Социально-философский анализ менталитета: общее и особенное: автореф. дис. ... д-ра. фил. наук. - Нальчик, 2006. - С. 7 - 10; Григорьева А. А. Русский менталитет: сущность и структура (социальнофилософский анализ): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Томск, 2008. - С. 9 - 10; Жаркова Г. В. Духовный склад русского народа как фактор цивилизационный процессов в обществе: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Саратов, 2007. - С. 13; Мурунова А. В. Социокультурные детерминанты русского менталитета: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Нижний Новгород, 2005. - С. 18; Усенко О. Г. К определению понятия «менталитет» // Мировосприятие и миросознание русского общества. - Вып. 3. Российская ментальность: методы и проблемы изучения, сб. статей / Отв. ред. А. А. Горский. - М.: ИРИ РАН, 1999. - С. 27 - 28.2 См.: Воскобойников А. Э. Бессознательное и сознательное в духовном мире человека: дис. ... д-ра филос. наук. - М., 1997. - С. 10 - 15. Крысько В. Г. Эт


199

менталитета в структуре психики выстраивалась с широким привлечением естественно-научных знаний и методик.

Так, С. В. Вальцев и А. А. Еромасова в фокусе психогенетического подхода выделили его в психическом складе нации на первом - генетическом уровне вместе с национальным складом ума и национальным темпераментом, которые, по их мнению, передаются из поколения к поколению в генотипе (терминология авторов). Компонентами следующего - геносоциального уровня, где частично должна присутствовать детерминация психических процессов социальными факторами, являются национальные характер, стереотипы и чувства. Третий - социальный уровень занимают национальные интересы, ценностные ориентации, самосознание, традиции и обычаи1.

Обращая внимание на известные в историографии аргументированные возражения по поводу научности понятия

и 0«национальный характер» 2, отметим, что указанные авторы представили один из вариантов конкретизации структуры психологии нации как масштабной социальной общности, параметры которой, как и смыслы термина в историографии, и в настоящее время являются предметом неоконченной дискуссии. Тем не менее в этнологии необходимость её выделения связывалась с осознанием новых форм объединения разновозрастных этносов в связи с реалиями индустриального периода истории человечества, возникшими в течение последних двух веков.

Сомнение может вызвать утверждение о том, что этнические общности могут иметь общий менталитет. Убедительнее звучали доводы Л. Н. Гумилёва, А. И. Пальцева и других исследователей, утверждавших, что у каждого этноса модель психо

ническая психология: Учеб. пособие для студ. высш. учеб. заведений. - М.: Издательский центр «Академия», 2002. - С. 34 - 45.1 Вальцев С. В. Структура, содержание и особенности национального менталитета. - М.: Изд-во МГОУ, 2005. - С. 9 - 11, 24 - 26; Еромасова А. А. Философия и психология: российская ментальность: учебное пособие. - Южно- Сахалинск: СахГУ, 2010. - С. 26 - 29.2 Гумилёв Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. - С. 370.


логической адаптации к социоприродной среде формировалась в начальной фазе этногенеза и в течение всего жизненного пути была неповторимой1.

Эта мысль оказалась созвучной позиции третьей группы авторов, которые рассматривали менталитет как наиболее константную, глубинную часть психики2, наполненную архетипа- ми3. Подход к определению места менталитета в структуре пси

1 Горбунова М. Г. Диалектика язычества и православия в структуре русского менталитета: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Нижний Новгород, 2001.- С. 22; Пальцев А. И. Менталитет и ценностные ориентации этнических общностей. (На примере субэтноса сибиряков): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Новосибирск, 1998. - С. 23; Шерстова Л. И. Ментальность и этногенез: методологические подходы // Вестник Томского государственного университета. - Серия История. - 2009. - № 2. - С. 30 - 32.2 См.: Вьюнов Ю. А. Русский культурный архетип. Страноведение России: учебное пособие. - М.: Наука: Флинта, 2005. - 480 с.; Захаров В. К. О некоторых архетипах российской цивилизации // Общество. Государство. Политика. - 2008. - № 1. - С. 117 - 132; Зеленовский Н. А. О проблеме архетипа русского национального характера // Декада науки. Материалы 57-й научной конференции Саратовского государственного технического университета. Гуманитарный учебно-научный центр (12-19 апреля 1994 г.). - Саратов,1994. - Вып. 1. - С. 26 - 29; Катаев М. В. Бессознательное и менталитет: сущность, структура и взаимодействие: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Пермь, 1999. - 20 с.; Пивнева Н. С. Архетипические образы в русской культуре: дис. ... канд. филос. наук. - Ростов-на-Дону, 2003. - 117 с.3 К. Г. Юнг трактовал архетипы как предустановленные способности, наследуемые базовые формы, которые активизируются в жизненных ситуациях, соответствующих данному архетипу, воспринимаются через образы, мотивы, идеи, символы, выражающие наиболее фундаментальные взаимоотношения и цели конкретного общества, определяющие направленность человеческой активности (Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов. - Киев: PostRoyal, 1996. - С. 215). Французский социолог П. Бурдьё то, что Юнг называл архетипами, именовал близким по смыслу понятием габитус - «глубоко укорененные бессознательные диспозиции, приобретенные личностью как продукт характерологических условий существования, то есть экономической и социальной необходимости и семейных связей или, точнее, чисто семейных проявлений этой внешней необходимости». (Цит. по: Николаева И. Ю. Указ. соч. 2010. - С. 47), а российский этнолог - С. В. Лурье, философы О. В. Колесова и Е. Я Трашис - этническими константами (Лурье С. В. Историческая этнология. - 1-е изд. - М.: Аспект Пресс, 1997. - С. 217 - 227); Колесова О. В. Проблема ментальности в контексте современной культуры (организмический и организационный подходы) // История и современность. - 2005. - № 1. - С. 183; Таршис Е. Я. Ментальность челове








201

хики, учитывавший характеристики и область функционирования её уровней - бессознательного и осознанного, содержал меньше спорных моментов, чем ранее рассмотренные концепции. О границах их функционирования лаконично высказалсяА. Э. Воскобойников, утверждавший, что «бессознательное нацелено на обеспечение сохранения психического, а сознание- на изменение разнообразных свойств и процессов, характеризующих жизнь человека на психическом и социокультурном уровнях» 1.

Если руководствоваться современными знаниями общей психологии, то ясно, что сферу бессознательного составляют: врождённое глубинное бессознательное (психическое содержание инстинктов, рефлексов, архетипы) и прижизненно сформированное подсознание (навыки, стереотипы, привычки, интуиция, неосознаваемые ощущения, восприятия и представле- ния)2. Отдельно выделяется область предсознания - зона постепенного взаимного перехода подсознательного и осознаваемого3. Представители указанного подхода использовали понятия, однозначно определённые в предметных областях общей, социальной психологии и психологии личности4. Поэтому, принимая во внимание описанные там схемы психики5, есть

ка: подходы к концепции и постановка задач исследования. - М.: Институт социологии РАН, 1999. - С. 32 - 33.1 Воскобойников А. Э. Указ. соч. - С. 141 - 142.2 Еникеев М. И. Общая и социальная психология. Учебник для вузов. - М.: Издательская группа «НОРМА-ИНФРА», 1999. - С. 23 - 25.3 Согласно Л. Н. Гумилёву бессознательное дополняется свойством пассио- нарности, определённой в качестве «избытка биохимической энергии живого вещества, обратного вектору инстинкта и определяющего способность к сверхнапряжению .порождающий жертвенность часто ради иллюзорной цели» (Гумилёв Л. Н. Указ. соч. - С. 544).4 См.: Андреева Г. М. Социальная психология. - Третье издание. - М.: Наука, 1994. - 369 с.; Кукоба О. А. Природа и структура этнического менталитета // Философия и общество. - 2004. - № 4. - С. 96; Психология. Учебник для гуманитарных вузов / Под общ. ред. В. Н. Дружинина. - СПб.: Питер, 2001. - 656 с.; Щедровицкий Г. П. Процессы и структуры в мышлении. Курс лекций. - М.: «Путь», 2003. - 320 с. и другие.5 См.: Гамезо М. В., Домашенко И. А. Атлас по психологии: Информ. метод, пособие курсу «Психология человека». - М.: Педагогическое общество Рос


резон указать на предметное соотношение терминов, чтобы избежать повторения путаницы в понятийном аппарате, наблюдавшейся в практике определения менталитета с помощью процессов, состояний и свойств психики (см. таблицу 3).

Как следует из таблицы 3, менталитет локализуется на уровне врождённого бессознательного, и это состояние исключает возможность скоротечных его «некоторых изменений», о которых писал Б. П. Шулындин и другие авторы, предполагая такую меру в одном из опубликованных проектов выхода России из затяжного кризиса 1990-х гг.1. Представители социогу- манитарных дисциплин признавали очевидность этой скрытой от непосредственного наблюдения психической реальности2.

_ Так, К. К. Васильева, А. М. Руткевич, Н. Э. Седаков, Ф. Р. Филатов, Б. В. Устьянцев и другие, подчёркивая фундаментальный характер описанных К. Г. Юнгом архетипов, выделяли ряд принципиальных суждений, объяснявших общие свойства их природы, а именно:

- регулярность и многовековая повторяемость основных условий психического бытия людей приводит не к наследованию индивидуального опыта, а скорее к закреплению на психо

сии, 2004. - 276 с.; Крысько В. Г. Психология и педагогика в схемах и таблицах. - Мн.: Харвест, 1999. - С. 5 - 218; Первушина О. Н. Общая психология: Методические указания. - Новосибирск: Научно-учебный центр психологии НГУ, 1996. - 89 с.; Юлаев Д. Ф. Бессознательное и картина мира: сущность, структура и взаимодействие: дис. ... канд. филос. наук. - Пермь, 2005. - С. 62 - 63.1 Шулындин Б. П. Российский менталитет в сценариях перемен / / Социологические исследования. - 1999. - № 12. - С. 53; Пудов А. Г. Кризис технической цивилизации и его влияние на менталитет (теоретикометодологический аспект): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Якутск,2001. - 18 с.2 См.: Вуколова Т. С. Национальная экономическая ментальность в эпоху рыночных реформ // Экономический вестник Ростовского государственного университета. - 2004. - Т. 2. - № 1. - С. 72 - 84; Гирько А. А. Влияние российского менталитета на правовое сознание граждан в современных условиях: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Ставрополь, 2006. - 19 с.; Новозженко К. А. Российский экономический менталитет (социальнофилософский анализ): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Ростов-на-Дону,2007. - 21 с.






http://elibrary.ru/issues.asp?id=7353&volume=2&selid=423919



203

генетическом уровне определённых форм его организации, которые проявляются в виде архетипических образов, мотивов;

Таблица 3.Предметное соотношение терминов, используемых для описания структуры психики

Уровни психики Психические процессы, состояния и свойства

Осознанный

1. Регуляторные процессы:внимание воля

2. Интегративные процессы: речь память

3. Свойства личности:темперамент направленность характер способности

4. Познавательные процессы :4.1. ценностные:

интеллектуальные этические нравственные эстетические

4.2. логические:мышления

воображение4.3. эмоционально-интуитивные:

чувства эмоции настроения эффект фрустрация стресс

4.4. перцептивные:ощущение восприятие

представлениеПредсознание зона взаимного перехода подсознательного и осознаваемого

Бесс

озна

тель

ное Прижизненно-

сформированноеподсознание

Индивидуальное: установки, защитные механизмы, ценностиколлективное: неосознаваемые стереотипы восприятия, мышления,

поведения (компоненты менталитета)

Врождённоебессознательное

(компонентыменталитета)

архетипы: антропоморфные, трансформации (образы, идеи, мотивы, модели поведения)

психическое содержание инстинктов

1 В социальной психологии ключевыми понятиями в осмыслении ценностных познавательных процессов являются: ценность и ценностная ориентация. Ценностные ориентации рассматриваются в качестве важного компонента групповой идеологии или мировоззрения личности, выражающего предпочтения в отношении определённых ценностей - обобщенных представлений о благах и способах их получения, предопределяющих цели и средства деятельности (Мещеряков Б. Г., Зинченко В. П. Указ. соч. - С. 545). Следует признать, что не всегда, ценности, ценностные ориентации, воображение и ощущения являются осознанными, т.к. в отдельных случаях они функционируют в качестве элемента пограничной между осознаваемым и бессознательным зоны - области неосознаваемых установок. К той же области относятся и психофизиологические автоматизмы личности, обусловливающие её свойства (подробнее о неосознаваемых установках смотри в главе 3, п. 3.3.).2 Согласно П. В. Симонову, инстинкты подразделяются на витальные (пищевой, питьевой, оборонительный, регуляции сна, экономии сил), ролевые (половой, родительский, «сопереживания», территориальный, иерархический) и саморазвития (исследовательский, имитационный, игровой, преодоления сопротивления, свободы). (Симонов П. В. Мотивированный мозг.- М.: Наука, 1987. - С. 20 - 42).


- архетипы обусловливают содержание всех направлений социализации людей, в том числе всех элементов их социокультурного опыта, являются продуктом исторически подавленных переживаний, поэтому несут в себе потенциал как созидательной, так и деструктивной психической энергии;

- структурными компонентами личного бессознательного являются комплексы и установки, но принципы их структурирования заложены в архетипах1.

Наряду с этим исследователи в целях расширения представлений об архетипах часто использовали другие лексические обороты, называя их: «порождающими системами», «первичными сюжетными схемами» и другими метафоричными выражениями, сравнивая с «инструментами» и «алгоритмами»2. Предпринятый Е. Ю. Зарубко частотный анализ 54 определений показал разнообразие умозрительных схем. Сама автор увлеклась унификацией встреченных смыслов, и поэтому заявленная дефиниция «это имплицитная модель взаимодействия между универсальными фигурами» 3, оказалась чрезмер

1 Васильева К. К. Менталитет: онто-этнологическое измерение: (На примере бурятского этноса). - М.: Русский мир, 2002. - С. 26 - 33; Руткевич А. М. Архетип // Культурология. XX век. Энциклопедия / Главный редактор и составитель С. Я. Левит. - СПб.: Университетская книга, ООО «Алетейя», 1998. - Т. 2. - С. 36 - 37; Седаков Н. Э. Архетипы бытия и символы культуры: Карл Густав Юнг и Мирча Элиаде: дис. ... канд. филос. наук. - М., 2004.- С. 20 - 87; Филатов Ф. Р. Введение в аналитическую психологию Карла Густава Юнга. Понятие коллективного бессознательного. Лекция. [Электронный ресурс] - URL: http://psydon.ru/viewpage.php?page_id=5 (дата обращения 15.04.2011); Устьянцев В. Б. Указ. соч. - С. 98; Фишбейн Н. В. Философско-культурологические и религиоведческие концепты теории К. Г. Юнга: дис. ... канд. филос. наук. - Белгород, 2002. - С. 9 - 13.2 Пятков Н. А. Архетип в его отношении к архаическому мировосприятию и мифомышлению, как онтологическая проблема: автореф. дис. ... канд. фи- лос. наук. - Екатеринбург, 2011. - С. 37.3 Зарубко Е. Ю. Роль архетипов в российском менталитете [Электронный ресурс] // Россия и современный мир: Тенденции развития и перспективы сотрудничества. ИНИОН РАН. - URL: http://www.rim.inion.ru/ras/view/publication/general.html?id=100010251 (дата обращения 20.05.2011).

http://psydon.ru/viewpage.php?page_id=5

http://www.rim.inion.ru/ras/view/publication/general.html?id=100010251


205

но абстрактной и с оригинальной интерпретацией использованных терминов.

В своё время в результате многолетних клинических наблюдений за своими пациентами-больными и глубокого изучения истории и культуры народов К. Г. Юнг собрал факты, свидетельствовавшие об обусловленности известных мифологических образов и исторических событий архетипическими формами, среди которых шесть были названы основными, а именно: Тень, Мудрый старец, Младенец (с аналогом - Герой- младенец), Мать («Предвечная Мать» и «Мать-Земля»), её двойник Дева и, наконец, Анима у мужчин и Анимус у жен- щин1. Описанная область бессознательного явилась предметом новой научной дисциплины - аналитической психологии, которая в наиболее систематизированном виде в постсоветской России была изложена В. В. Зеленским2, популяризировавшем и развивавшем идеи К. Г. Юнга.

В рассматриваемый период работы, посвящённые поиску выражений бессознательного в живой ткани исторических эпох, были редкими, но востребованными среди учёных, интересующихся исторической психологией, расширявших познавательное пространство с помощью психологического инструментария и демонстрировавших его возможности находить новизну там, где другие подходы уже исчерпали свой потенциал. Специалистам по истории России и её цивилизации, да и не только им, занятым выявлением всего комплекса причинноследственных связей в динамике установленных социальных процессов и явлений, полезным подспорьем могли служить следующие ключевые положения из аналитической психологии:

- архетипы узнаваемы во внешних поведенческих проявлениях, особенно связанных с основными и универсальными жизненными ситуациями - рождением, браком, материнством,

1 Юнг К. Г. Указ. соч. - С. 178.2 См.: Зеленский В. В. Базовый курс аналитической психологии, или Юнги- анский бревитарий. - М.: «Когито-Центр», 2004. - 256 с.


смертью, разводом, важной утратой или неожиданным обретением чего-либо;

- теоретически возможно любое число архетипов. Было введено понятие их нуминозности - «фундаментального свойства подчинять себе (захватывать) индивидуальное сознание и оказывать определяющее влияние на психологическую судьбу индивида» 1.

По поводу смыслового выражения указанных форм в аналитической психологии не было принципиальных разногласий. Так, согласно общепринятой типологии, ряд архетипов существуют в антропоморфных формах, канализирующих психическую энергию в сознание. К ним были отнесены следующие:

Старый мудрец - во всех своих многочисленных видах, формах и проявлениях обозначает воплощение знания или мудрости;

Младенец (Герой) - предполагает возможное будущее и разнообразные (включая и противоположные) выражения младенческих аспектов в коллективном бессознательном;

Мать («Предвечная Мать» и «Мать-Земля») - обеспечивает сохранение психологического единства человека с Матерью как символом истоков жизни, во всем богатстве взаимодействий, как питаться и насыщаться Матерью и одновременно поддерживать свою автономию и независимость.

Анима и Анимус выражают женское начало в бессознательном мужчины и мужское начало в бессознательном женщины. Юнг считал, что пока наша Анима или Анимус неосознанны, не приняты как часть нашей Самости, мы будем стремиться проецировать их на людей противоположного пола.

Трикстер (Плут) - это фигура, воплощающая в себе физические страсти и желания, не подвластные разуму. Поведение Трикстера определяют бессознательные порывы.

Другую группу форм бессознательного К. Г. Юнг назвал архетипами трансформации, то есть это типичные ситуации,

1 Филатов Ф. Р. Указ. соч.; Зеленский В. В. Указ. соч. - С. 101.


207

места, пути и средства, которые символизируют вид преобразования. Тезисно выделим наиболее изученные.

Персона является внешним проявлением того, что люди предъявляют миру. Это характер, мотив поведения, который считается приемлемым и через него получается оптимальное взаимодействие с другими.

Самость - это архетип целостности и порядка.Тень - комплекс, под которым подразумеваются подавлен

ные, вытесненные или отчужденные свойства сознательной части личности. Содержание Тени включает те тенденции, желания, воспоминания и опыты, которые отсекаются человеком как несовместимые с Персоной и противоречащие социальным стандартам и идеалам.

Эго - комплекс представлений и идей, связанных с телесным самоощущением и образующих центр поля сознания. Эго обеспечивает чувство постоянства и направления сознательной жизни1.

Приведённые умозаключения психологов отличались своей обоснованностью многочисленными экспериментами, проведёнными в клинических условиях, и могли быть приняты в качестве доказательства местоположения менталитета в структурах психики, где находились, по их мнению, истоки регуляции и связанные с ними исторически обусловленные границы возможного в поведении различных социальных групп и отдельных индивидуумов.

Иной взгляд на структуру менталитета имели исследователи, работавшие в рамках феноменологического направления, которые сосредоточились на всестороннем изучении отдельно взятых его проявлений в том виде, в каком позволял увидеть специалисту сформировавшийся в рамках усвоенных предметных знаний научный кругозор и имеющийся в распоряжении

1 Там же. - С. 105 - 147; Безруких А. В., Пилявина О. М. Архетипы в психотерапии. [Электронный ресурс] - URL: http://www.jungland.ru/node/1115 (дата обращения 12.05.2011); Воробьёва Е. Ю. Бинарность и её архетипические основания: дис. . канд. филос. наук. - Омск, 2005. - С. 56 - 57.

http://www.jungland.ru/node/1115


корпус источников. Отметим, что сторонники указанного направления досконально не останавливались на теме влияния бессознательного на поведенческие стратегии. В центре внимания находился статичный рисунок характерологических особенностей представителей различных этносов1.

В данном контексте на рубеже XX-XXI вв. развивалась традиция русских историков в изучении влияния факторов природного и социального характера на формирование ментальностей населения, заложенная ещё В. О. Ключевским, Л. И. Меч- никовым2 и другими мыслителями XIX в. Задачи современных исследований ориентировались на подтверждение и объяснение истоков исторически приобретённых населением долговременных навыков в труде и общежитии. В технологиях их всестороннего изучения использовался широкий спектр методик выстраивания определённого набора иллюстрирующих примеров и суждений. Теоретической основой выступали концептуальные положения, изложенные в трудах Л. Н. Гумилёва, Л. В. Милова, Э. С. Кульпина, Ю. В. Олейникова3, обосновывавших зависимость черт характера и социальных отношений от длительности проживания их носителей в условиях специ

1 См.: Андреев А. П., Селиванов А. И. Русская традиция. - М.: Алгоритм,2004. - 320 с.; Марцева Л. М. Указ. соч.; Советов Ф. П. Интегративный потенциал русского менталитета: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Нижний Новгород, 2007. - 35 с.; Трофимов В. К. Душа русской цивилизации. - Ижевск: Из-во ИжГТУ, 1998. - 152 с.; Яковенко И. Г. Эсхатологическая компонента российской ментальности (связи, обусловленности, логика актуализации). - С. 87-95 и другие.2 См.: Мечников Л. И. Цивилизации и великие исторические реки. - М.,1995. - 464 с.; Шкуропат С. Г. Географический фактор в культурологических концепциях конца XIX-начало XX вв.: автореф. дис. ... канд. культурологии. - СПб., 2004. - С. 9 - 21.3 См.: Гумилёв Л. Н. Указ. соч. - С. 177 - 227; Кульпин Э. С. Истоки ментальности // Кульпин Э. С., Клименко В. В., Пантин В. И., Смирнов Н. М. Эволюция российской ментальности. - М.: ИАЦ Энергия, 2005. - С. 7 - 86; Милов Л. В. Природно-климатический фактор и менталитет русского крестьянства / / Общественные науки и современность. -1995. - № 1. - С. 76 - 87; Олейников Ю. В. Природный фактор ментальности россиян // Природа и культура. Серия «Социоестественная история». Под ред. Кульпина Э. С. - Вып. XX. - М.: Институт востоковедения РАН, 2001. - С. 186 - 201 и другие.


209

фичной ресурсной базы биосферы конкретного региона, от хозяйственной специализации территории и влияния религии, от энергетики идейных течений и других факторов, которые являлись питательной средой для свойств традиционного общества, но одновременно порождали и обновленческие тенденции, приводившие к его трансформации.

В разделах, посвящённых истокам этнических менталите- тов, развивалось историко-антропологическое направление исследований, синтезировавшее:

- деятельностный подход к выделению традиционных компонентов материальной и духовной культуры с акцентами на исторические условия их существования;

- аксиологический подход с определением системы ценностей, характеризующих социокультурные феномены изучаемого сообщества1.

Таким образом, сторонники феноменологического направления отмечали проявления менталитета в представляемой исторической реальности, атрибутивно относящиеся к категории следствия, поэтому его место в смысловом пространстве определялось безотносительно к уровням психики и в виде не ранжированных между собой ценностей, конкретизирующих историко-культурную специфику той или иной сферы деятельности. Впрочем, это не умаляло бесспорного достоинства изысканий авторов - обоснование наличия в крупных полиэтниче

1 См.: Вельм И. М. Этнический менталитет: истоки, сущность: (На примере удмуртского этноса): автореф. дис. ... д-ра культурологии. - М., 2004. - 36 с.; Дашковский П. К. К вопросу о соотношении категорий «менталитет» и «ментальность»: историко-философский аспект // Философские дескрипты.- Барнаул: АГУ, 2002. - Вып. 2. - С. 36 - 44; Лесная Л. В. Менталитет и ментальные основания общественной жизни // Социально-гуманитарные знания. - 2001. - № 1. - С. 133 - 146; Мельницкая С. А. Менталитет социокультурных общностей Забайкалья. (на примере Читинской области): дис. ... канд. филос. наук. - Чита, 2006. - 198 с.; Трофимов В. К. Истоки и сущность русского национального менталитета (социально-философский аспект): ав- тореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Екатеринбург, 2001. - 43 с.; Цигвинце- ва Г. Л. Особенности формирования и функционирования менталитета русского народа: автореф. дис. ... канд. филос. наук. -Пермь, 2005. - 26 с. и другие.

http://irbis.asu.ru/mmc/melnik/6.ru.shtml%236

http://irbis.asu.ru/mmc/melnik/6.ru.shtml%236


ских сообществах исторически сформировавшейся полимен- тальной среды. В свете сказанного бывшая в употреблении метафора «российский менталитет» условно подчёркивала лишь консолидирующую роль русских в пространстве российской цивилизации, заполненном множеством этносов и соответствующими им этническими менталитетами1.

Нетрудно увидеть, что поиск и обоснование изначальной природы менталитета осуществлялись с позиций различных, информативно взаимодополняющих концептуальных и дисциплинарных измерений в рамках социогуманитарных и естественных наук с общим использованием истории как типа ко

и u m

гнитивной исследовательской деятельности. Тем не менее наиболее убедительную теоретическую оснастку и подтверждение клинической практикой получила точка зрения о его принадлежности к бессознательному уровню психики, выступающему в качестве глубинной субстанции социального.

Историко-сравнительный подход к определению соотношения между менталитетом и ментальностями

В процессе постепенного усвоения логики исторических и текущих социальных процессов, характеризующихся в том числе и проявлениями бессознательного, возникла потребность в их систематизации путём разграничения смыслов между активно используемыми историками родственными понятиями «менталитет» и «ментальность». Данная проблема, явившаяся предметом продолжения дискуссии2, ранее начатой в зарубежной историографии, приобрела принципиальное значение, так как каждый автор в зависимости от способа её решения фор

1 Семёнов В. Е. Российская полиментальность и будущее страны // Психология и экономика. - 2009. - № 1 (июль). - С. 133 - 143; Фирсов Б. М. Ментальные миры современного российского населения // Телескоп. - 2003. - № 4. - С. 4 - 9.2 См.: Пушкарёв Л. Н. Понятие «менталитет» в современной зарубежной историографии // Мировосприятие и миросознание русского общества. - Вып. 3. Российская ментальность: методы и проблемы изучения, сб. статей / Отв. ред. А. А. Горский. - М.: ИРИ РАН, 1999. - С. 78 - 93.






211

мировал соответствующий набор категорий и логических связок для описания и обоснования представляемой модели менталитета (ментальности). Сопоставление позиций по этому вопросу явилось одной из центральных тем для многих работ, в том числе историографического плана1.

Одним из первых историко-антропологическое понимание ментальности изложил А. Я. Гуревич, развивавший традиции французской школы «Анналов». К ментальности были отнесены «социально-психологические установки, автоматизмы и привычки сознания, способы видения мира, представления людей, принадлежащих к той или иной социально-культурной общности (...) по большей части они не осознаются самими людьми (...) выражают не столько индивидуальные установки личности, сколько вне личную сторону общественного сознания»2. Сопоставление схемы процитированного суждения с терминологическим аппаратом психологии (см. таблицу 3) указывало на её функциональное совпадение с областью прижизненно сформированного коллективного подсознания, то есть с уровнем, предшествующим индивидуальному подсознанию и опирающимся на архетипы менталитета. С помощью конкретно-исторических методов автор в своих работах обозначил границы присутствия неосознаваемых психических процессов и состояний, свойственные более динамичным, чем архетипы, ментальностям социальных страт, при этом не допуская путаницы с компонентами сферы осознанного.

Среди исследователей всё больше сторонников приобретали веские аргументы о научности таких словосочетаний, как:

1 См.: Андреева Е. А. О понятии ментальности/менталитета в современной России. [Электронный ресурс] - URL: http://sib- subethn0s.nar0d.ru/p2005/andreeva1.htm (дата обращения 16.05.2011); Воробьёва М. В. Понятие менталитета в культурологических исследованиях // Известия Уральского государственного университета. -2008. -№ 55. Гуманитарные науки. - Вып. 15. - С. 6 - 15 и другие.2 Гуревич А. Я. Проблема ментальностей в современной историографии // Всеобщая история: Дискуссии, новые подходы. . Сборник статей / Гл. ред.А. О. Чубарьян. - Вып. 1. - М.: ИВИ РАН, 1989. - С. 75.

http://sib-subethnos.narod.ru/p2005/andreeva1.htm

http://sib-subethnos.narod.ru/p2005/andreeva1.htm


этнический менталитет - понятие, не предполагающее иных синтаксических заменителей, и ментальности устойчивых во времени больших социальных групп (территориальных или профессиональных), как, например, сибирская, городская, крестьянская ментальности, ментальность дворянства и т.д. Формировалось понимание того, что индивид как член одновременно нескольких таких сообществ может являться носителем нескольких ментальностей.

Вместе с тем некоторые авторы произвольно расширяли этот перечень, утверждая о существовании ментальностей, одноимённых актуальным социальным нормам и ценностям. Так, появились социологические (по методике) исследования о пра-

U U U .вовой, экологической, экономической ментальностях1, в которых речь шла о выражаемых респондентами предпочтениях к тем или иным способам мышления и поведения, то есть отнюдь не о той вне личной стороне общественного сознания, которая, согласно А. Я. Гуревичу, и должна составлять ментальность.

Принципиальная схема Арона Яковлевича по разделению понятий имела последователей, которые в своих интерпретациях уточняли её отдельные аспекты2. Например, предлагалось

1 См.: Довлекаева О. В. Правовой менталитет: социально-философский анализ: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Ростов-на-Дону, 2007. - 22 с.; Латов Ю. В., Латова Н. В. Экономическая ментальность россиян на мировом фоне // Общественные науки и современность. - 2001. -№ 4. - С. 31 - 43; Меняйло Д. В. Правовой менталитет: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. - Волгоград, 2003. - 23 с.; Новозженко К. А. Российский экономический менталитет (социально-философский анализ): автореф. дис. . канд. филос. наук. - Ростов-на-Дону, 2007. - 21 с.; Овчиев Р. М. Правовая культура и российский правовой менталитет: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. - Краснодар, 2006. - 25 с.; Шатковская Т. В. Правовая ментальность российских крестьян второй половины XIX века: опыт юридической антропометрии. - Ростов-на-Дону: РГЭУ (РИНХ), 2000. - 223 с.; Шумейко А. А. Становление экологического менталитета у школьников Дальнего Востока России: теоретико-методологические и прикладные аспекты: автореф. дис. ... д-ра педагог. наук. - Брянск, 2000. - 45 с.; Ясюкова Л. А. Правовое сознание в структуре ментальности россиян. - СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2008. - 166 с.2 Козловский В. В. Понятие ментальности в социологической перспективе // Социология и социальная антропология. Межвузовский сборник / Под ред.В. Д. Виноградова и В. В. Козловского. - СПб.: Алетейя, 1997. - С. 42;


213

логическую связь между менталитетом и ментальностью рассматривать в рамках диалектики общего и особенного1, а их неравнозначность, по мнению Л. Н. Пушкарёва, дополнительно подчёркивалась семантической нагрузкой суффикса «-ность», обозначающего «признак, отвлечённый от предмета, а также качество либо состояние»2. Близким случаем можно считать позицию О. В. Плебанек, которая соотнесла ментальность и менталитет как явление (в виде способности и склонности человека мыслить и действовать согласно коллективным представлениям) и его конкретное выражение (в виде особенности (способа) коллективного мышления и деятельности конкретного исторического общества)3.

Впрочем, указанные точки зрения имели своих оппонентов. Ряд психологов и философов (С. В. Гринёва, А. А. Еромасова, М. В. Лутцев, Д. В. Полежаев, Т. В. Семёнова, Е. Я. Таршис, Э. А. Шарипова и другие) утверждали о сугубо личностной природе ментальности на том основании, что индивидуум - это последнее и, следовательно, основное звено в ряду субъектов - её носителей. Тем не менее доказательная часть подобных утверждений конкретизировалась понятиями, относящимися и к уровню подсознания: коллективному (стереотипы) и индивидуальному (установки) и к уровню осознанного (мышление, чувственно-эмоциональные реакции и другие)4. Указанный

Прокаева О. Н. Духовно-ценностный смысл менталитета: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Саранск, 2004. - С. 10 - 11.1 Молотков М. Б. Российский менталитет как фактор исторического выбора России: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Иркутск. 2007. - С. 8 - 9.2 Пушкарев Л. Н. Что такое менталитет? Исторические заметки. - С. 159.3 Плебанек О. В. Ментальность как научная категория // Ментальность этнических культур. Материалы международной научной конференции. Санкт-Петербург, 9-10 июня 2005 г. / Отв. ред. И. Ф. Кефели. - СПб.: Балт. гос. тех. ун-т, 2005. - С. 13, 15.4 Гринёва С. В. Ценностные основания менталитета в трансформирующемся российском обществе: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Ставрополь, 2002. - С. 10; Еромасова А. А. Ментальность русского человека как феномен национальной культуры (философско-антропологический анализ): авто- реф. дис. ... д-ра филос. наук. - СПб., 2007. - С. 13-15; Лутцев М. В. Менталитет и ментальность как феномены бытия личности, общества и Воору


подход частично подправил Ц. Ц. Чойпоров, увидевший в менталитете коллективное бессознательное, а в ментальности - только индивидуальное бессознательное1.

Из сказанного следует, что принцип идентификации ментальности на основании обобщённых свойств конечного субъекта-носителя оказался недоработанным для недвусмысленного определения её границ. В описании допускались комбинации из компонентов бессознательного и осознанного, в итоге размывавшие координаты указанного феномена в общей структуре психики, не нуждающейся в переопределениях.

Противоположные позиции занимала третья группа исследователей, в различных интерпретациях утверждавших о первичности ментальности, а именно:

- это упрощённая форма или первая ступень (характерная для племени и народности) формирования менталитета. Вторая ступень - это менталитет, сформированный уже в рамках нации (С. В. Вальцев, Ф. П. Советов)2;

- рассматривалась как исходный пласт коллективного сознания, а менталитет - как сформированная на этой основе со

женных Сил. (Социально-философский анализ): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - М, 2005. - С. 8; Полежаев Д. В. Идея менталитета в русской философии «золотого века». - Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2003. - С. 26; Полякова Т. А. Менталитет личности как социально-культурологический феномен: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Тамбов, 2005. - 21 с.; Семёнова Т. В. Теоретические и прикладные аспекты социально-психологического исследования городской ментальности: автореф. дис. ... д-ра психол. наук. - Казань, 2007. - С. 15; Таршис Е. Я. Указ. соч. - С. 22; Шарипова Э. А. Менталитет личности: Философско-этический анализ: дис. ... канд. филос. наук. - Уфа, 1999. - С. 41; Шатохина В. А. Онтологический статус ментальности человека: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Иваново, 2010. - 22 с.1 Чойпоров Ц. Ц. Ментальность: категориальные разделения и основные подходы // Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона. Сб. статей / Под ред. А. Л. Бороноева. - СПб.: Астерион, 2007.- С. 45.2 Вальцев С. В. Указ. соч. - С 18; Советов Ф. П. Указ. соч. - С. 21.


215

вокупность коллективных предпочтений, поведенческих ориентаций (Г. В. Митина, А. В. Мурунова)1;

- менталитет - это социально-структурированная ментальность, а последняя отражает индивидуально(социально)- психологическую специфику и духовное состояние субъекта (личности, социальной группы) (П. К. Дашковский, Т. Г. Паш- ковская, А. А. Тишкин)2.

Прослеживая логическую цепочку каждого из приведённых выше суждений по направлению к исходной точке нетрудно увидеть, что во всех трёх случаях её представляла умозрительная оригинальная идея автора, которая, впрочем, не являлась универсальной, то есть поглощающей или доказательно отвергающей иные подходы.

Некоторые исследователи (К. К. Васильева, И. Г. Дубов,С. В. Лурье, З. В. Сикевич и другие) указанные ключевые понятия употребляли как синонимы и различий не устанавливали, считая, что их сущностные черты дополняют друг друга3. Данный подход был характерен и для работ историков4, которые,

1 Митина Г. В. Особенности изменения менталитета в современном российском обществе: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Уфа, 2005. - С. 10; Мурунова А. В. Указ. соч. - С. 21.2 Пашковская Т. Г. Роль менталитета в научном познании: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Магнитогорск, 2006. - С. 14; Тишкин А. А., Дашков- ский П. К. Социальная структура и система мировоззрений населения Алтая скифской эпохи. - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. - С. 125.3 См.: Дубов И. Г. Феномен менталитета: психологический анализ // Вопросы психологии. - 1993. - № 5. - С. 20; Лагунов А. А. Современный российский менталитет: социально-философский анализ: автореф. . дис. канд. филос. наук. - Ставрополь, 2000. - 23 с.; Мельницкая С. А. Указ. соч. - С. 28.4 См.: Бабашкин В. В. Крестьянский менталитет: наследие России царской в России коммунистической // Общественные науки и современность. - 1995.- № 3. - С. 99 - 110; Дунаева Н. А. Крестьянский менталитет и проблемы собственности на землю // Собственность в представлении сельского населения России (середина 19-20 вв.): регионально-исторический аспект. / Под ред. Д. С. Точеного. - Ульяновск: Ульяновск. гос. ун-т, 2001. - С. 100 - 122; Кожевин В. Л. Российская революция 1917 года и ментальность больших социальных групп: проблемы изучения // Вестник Омского государственного университета. - 1999. - № 3. - С. 78 - 84; Кульгускина Л. В. Указ. соч.; Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, кресть


несмотря на доминировавшую позитивистскую традицию, рассматривали ментальность как один из способов осмысления событий прошлого. При этом исследователи использовали привычный для себя понятийный аппарат, стараясь обходиться без заимствований терминов смежных областей знаний, специализировавшихся на ментальной проблематике. В бессознательном они видели непосредственно нефиксируемые иррациональные моменты, рациональному мышлению интуитивно противопоставляли эмоциональные переживания по причине их кажущейся беспорядочности и непредсказуемости, ускользавшие от логического объяснения.

На ограниченность подобных контуров мышления обратил внимание А. Э. Воскобойников, возражавший на том основании, что эмоции проявляются по жёстко определённым причинам и управляемый ими человек в большей мере подчинён не зависящим от него факторам, чем человек, руководствующийся действительно порой непредсказуемыми, но зато сознательными и свободно избранными намерениями. Ссылаясь на мнения Л. Уайта и Я. Рейковского, он также считал ошибочным «видеть в бессознательных процессах только иррациональные моменты (в смысле их противоположности или антагонизма рациональному анализу и поведению) просто потому, что мы не

• • и Лпоняли ещё организации и действия разума» 1.

Многоплановое расположение рационального и иррационального в областях духовной сферы обусловило изучение про

ян и солдат России в период первой мировой войны (1914- март 1918 г.). - Екатеринбург: УрО РАН, 2000. - 415 с.; Пундани В. В. Историческая психология урало-сибирского социума. - Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2009. - 144 с; Резун Д. Я., Шиловский М. В. Сибирь, конец XVI-начало XX века: фронтир в контексте этносоциальных и этнокультурных процессов. - Новосибирск: ИД «Сова», 2005. - С. 158 - 190; Садков С. М. Менталитет российской деловой элиты в конце XIX - начале XX вв. - М. [б. и.], 2001. - 116 с.; Сухова О. А. Некоторые итоги изучения истории менталитета в современном российском крестьяноведении // Известия Пензенского ГПУ им.В. Г. Белинского. - 2007. - № 4. Гуманитарные науки. - С. 136 - 140; Титов В. Ю. Указ. соч.1 Воскобойников А. Э. Указ. соч. - С. 171 - 174.


217

блематики менталитета и ментальностей в рамках гибридных дисциплин. Некоторые из них в начале 1990-х гг. находились на стадии первоначальной концептуализации и формирования проблемного поля, заполняя собой отдельные разделы в культурологии, психологии, социальной философии и истории. Со второй половины 1990-х гг. в историографическом пространстве появились соответствующие труды по большому перечню новых отраслей наук: психологии (культурной, этнической, ис- торической)1, антропологии (исторической, человека, психологической, когнитивной, социальной), истории (гендерной, повседневности, микроистории, ментальностей)2, непосредственно своей предметной частью связанных с ментальной тематикой.

Можно сделать вывод, что вместе с практикой разграничения родственных понятий «менталитет» и «ментальность» возникли предпосылки для систематизации наработанного аналитического инструментария и одновременно продолжился поиск междисциплинарных средств выражения механизмов социально-психологической адаптации этнических сообществ к внешним и внутренним условиям среды обитания. Очевидным достоинством размежевания был переход к более строгому научному подходу к рассматриваемой области знаний. Вместе с этим разногласия между авторскими позициями в данном во

1 См.: Асмолов А. Г. Культурно-историческая психология и конструирование миров. - М.: Изд-во «Институт практической психологии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. - 768 с.; Барская А. Д. Психолого-историческая реконструкция особенностей психики гомеровского человека: дис. ... канд. пси- хол. наук. - М., 1998. - 207 с.; Белкин А. И. Указ. соч.; Белявский И. Г. Историческая психология. - Одесса, 1991. - 252 с.; Боброва Е. Ю. Основы исторической психологии. - СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1997. - 236 с.; Крысько В. Г. Этническая психология; Стефаненко Т. Г. Этнопсихология. - М.: Институт психологии РАН «Академический проект», 1999. - 320 с.; Шкуратов В. А. Историческая психология. Учебное пособие. - М.: Смысл, 1997. - 505 с.2 Кром М. М. История России в антропологической перспективе: история ментальностей, историческая антропология, микроистория, история повседневности // Исторические исследования в России - II. Семь лет спустя / Под ред. Г. А. Бордюгова. - М.: АИРО-XX, 2003. - С. 179 - 202.


просе и взаимоисключающие мнения нередко вели к путанице и некорректному употреблению ключевой терминологии.

О соотношении понятий «менталитет» и «культура»На фоне распространения практики моделирования теоре

тической базы и других исследовательских процедур проблемой эпистемологического характера стало преодоление узко дисциплинарных предпочтений авторов, нередко замыкавших изучение менталитета в привычных аналитических схемах. Так, сторонники культурологического направления, в свою очередь предлагавшие многочисленные интерпретации так и не устоявшегося понятия культуры1, переопределяли место менталитета в координатах различных её толкований, пересыщая познавательное пространство чрезмерно упрощёнными дефинициями.

Данное суждение не будет голословным, если сопоставить ряд подобных умозаключений с одной из формулировок культуры, не вызывавшей в научном сообществе принципиальных возражений, взятой нами для примера из работ авторитетного специалиста по философской антропологии и философии культуры П. С. Гуревича. Автор после историографического анализа и обобщения многочисленных интерпретаций, определил культуру в широком смысле «как исторически определённый уровень развития общества, творческих сил и способностей человека, выраженный в типах организации жизни и деятельности людей»2. В разрезе сказанного в ряде суждений о природе менталитета выводились искусственные или нечёткие его границы, которые представлялась следующим образом:

1 Ерасов Б. С. Социальная культурология: учебник для студентов высших учебных заведений. - Издание третье, доп. и перераб. - М.: Аспект Пресс, 2000. - С. 16 - 24.2 Гуревич П. С. Философия культуры. Учебник для высшей школы. - М.: Издательский дом NOTA BENE, 2001. - С. 25.


219

- в специфике психологической жизни людей конкретной культуры (Н. В. Мельникова)1;

- стилем культуры (А. Н. Петров)2;- собственно культурой (О. А. Ветрова, О. М. Казакова)3;- заявляя о существовании культурного менталитета пред

принимателя, Н. И. Толмачёв исключительное внимание сосредоточил на осознаваемых целях и ценностях субъекта, на характеристиках состояния его свободы, ответственности и правилах корпоративной этики4.

В и и _этой связи в научной литературе нередко звучали предостережения о неполном совпадении проблематик культуры и менталитета как разнопорядковых феноменов, и недопустимости подмены одного другим. На это, в частности, указывалЭ. С. Кульпин, на примере истории послепетровской России констатировавший факт разделения общества не по социальному, конфессиональному или этническому признаку, но по тяготению к двум разным субкультурам: европеизированной дворянской и традиционной для остального населения страны5, одинаково отзывчивым к этническому менталитету.

Подводя итоги анализу состояния проблемного поля менталитета, следует отметить, что его потенциал как области формирования историко-психлогического ресурса исторического познания о российской цивилизации складывался в ре

1 Мельникова Н. В. Менталитет населения закрытых городов Урала (вторая половина 1940-х-1960-е гг.): дис. ... канд. ист. наук. - Екатеринбург, 2001. -С. 32.2 Петров А. Н. Удмуртский этнос: проблемы ментальности. - Ижевск: Удмуртия, 2002. - С. 29 - 32.3 Ветрова О. А. Особенности влияния искусства на менталитет русского человека: автореф. дис. ... канд. социол. наук. - Курск, 2004. - С. 13. Казакова О. М. Национальный менталитет в языковой картине мира (на примере сопоставления русскоязычной и англоязычной картин мира): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Барнаул, 2007. - С. 10.4 См.: Толмачев Н. И. Культурный менталитет предпринимателя: дис. ... канд. филос. наук. - Ростов-на-Дону, 1997. - 115 с.5 Кульпин Э. С. Эволюция российской ментальности. Два субэтноса / / История и современность. - 2008. - № 2. - С. 46 - 50.


ферентных с историей областях социогуманитарных и естественно-научных знаний, где шёл процесс накопления и осмысления фактов о многоканальной, обоюдной взаимосвязи политико-экономических и социокультурных явлений и событий в российской истории с этническим менталитетом, убедительно подтверждавших его роль как одного из системообразующих духовных оснований в жизни общества. С помощью историко-сравнительного метода изучена практика разграничения смыслов между родственными понятиями «менталитет» и «ментальность», между понятиями «менталитет» и «культура», получившая обоснование в социально-гуманитарных науках и главным образом - в исторической антропологии.

Руководствуясь положениями теории К. Г. Юнга об архетипах, многие авторы локализовали менталитет в архетипических формах врождённого коллективного бессознательного. Последние, по их убеждению, во многом обусловливают специфику многочисленных коммуникативных каналов, структуры и внутреннего содержания, в первую очередь этнической среды как ядра социальной системы общества, изначально представляющей собой продукт психологической адаптации населения к историческим событиям и другим внешним и внутренним факторам жизнедеятельности в пределах общей территории с особыми свойствами биосферы.

Вместе с этим исследователям не удавалось избежать общих издержек. В сложившемся междисциплинарном пространстве отсутствовал консенсус в дефинициях по поводу согласованного употребления ключевых понятий, многие из которых имели трансцендентальные смыслы, не имевшие чёткого перевода на язык рационального мышления. Нередко авторы в узкодисциплинарном контексте допускали упрощенное понимание сущности менталитета, односторонне представляя его в виде «непостижимой» иррациональности, сохраняя тем самым контроверзу - проблему интерпретации структуры менталитета. Отчасти рассмотренная ситуация являлась фактором, сдер


221

живавшим использование историко-психологического знания в исследованиях прикладной истории.

3.2. ОПЫТ ПОСТРОЕНИЯ СТРУКТУРЫ МЕНТАЛИТЕТА РУССКИХ: АНАЛИЗ В КОНТЕКСТЕ ИСТОРИКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

Любая версия структуры менталитета как умозрительной конструкции предполагает экспертизу на основе фактов отечественной истории. Научно обоснованное выделение её компонентов, а также их многозначных выражений, существовавших в умах людей различных исторических эпох, должно стать достойной заменой бессодержательному штампу объяснения - «это случилось потому, что таков менталитет». Наличие корректно составленной структуры давало повод обратиться к процедурам выяснения и уточнения широкого круга внешних и внутренних обстоятельств, предшествовавших, сопровождавших или(и) явившихся следствием исторических событий и процессов, в причинах которых специалисты находили следы их вероятной обусловленности спецификой психологии больших социальных групп1.

Анализ историографических обзоров и исследований, посвящённых указанной проблеме с вытекающими вопросами о границах применимости понятий менталитета и ментальности, их функциях и пределах изменчивости во времени и пространстве и другие, позволил вычленить общую для встреченных гипотез «ахиллесову пяту» - отсутствие надёжных критериев для построения соответствующей системности. Не удивительно, что сложность её познания множила способы решения.

Исследования по данной теме в большей мере были сосредоточены в области обоснования дефиниций, призванных ла

1 Воробьёва М. В. Понятие менталитета в культурологических исследованиях. - С. 12.


конично структурировать определяемый объект свойственными ему родовидовыми признаками. В историографических обзорах их отличие друг от друга и смысловая достаточность устанавливались с помощью историко-типологического метода. Указанный инструментарий попутно позволял вычленить весь набор предполагаемых компонентов менталитета, которые считались существенными у представителей, работавших с позиций различных предметных подходов1. В соответствующих дефинициях выделялись ключевые моменты. Так, в историкоантропологическом подходе у некоторых авторов - это характеристики индивидуального мышления, у других - включались и образцы коллективного образа мысли. В психологическом - операционализация производилась с помощью таких понятий, как: мышление, мотив, ценности, архетипы, стереотипы и другие, конкретизирующих различные уровни психики. В философском толковании подчёркивалась его двойственная природа: онтологически - как реального феномена и гносеологически - как инструмента исследователя, призванного помочь объяснению психологических истоков многомерного устройства общества и тенденций в его истории2.

Помимо предметного разграничения, разрабатывалась типология по функциональному признаку, поделившему определения на описательные, нормативные, структурные и генетиче

1 Еромасова А. А. Философия и психология: российская ментальность. - С. 10 - 13; Зулькарнаева Р. З. Национальный менталитет в условиях трансформации современного российского общества: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Уфа, 2004. - С. 11; Мочалов Е. В., Загороднова И. В. Российский менталитет в социально-философском и историко-культурном осмыслении.- Саранск: Красный Октябрь, 2008. - С. 8; Прокаева О. Н. Указ. соч. - С. 12.2 Кусов В. Г. Категория ментальности в социологическом измерении // Социологические исследования. - 2000. - № 9. - С. 133 - 134; Сидорова Е. А. Трудовые ценности и установки в менталитете русского народа: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Ростов-на-Дону, 2007. - С. 15; Хромова Е. Б. Концепция менталитета французской школы «Анналов»: Философско- антропологический аспект: дис. ... канд. филос. наук. - Чита, 2006. - С. 13 - 14.


223

ские1. По существу, указанная методика кроме систематизации имеющихся знаний не вносила должной ясности в понимание структуры менталитета, так как ход рассуждений и сам типологический анализ работали больше на различение схем авторских дефиниций и выделение достоинств каждой, чем на упорядочение всей совокупности вычлененных существенных признаков и отношений. Сказывалась и традиция следовать принципу научности, предполагающему начинать исследование с уточнения понятийного аппарата. За неимением удовлетворяющих определений менталитета авторы преждевременно дедуктивно подходили к её формулировке, изначально открывая путь для включения несущественных или не свойственных ему признаков, хотя решение этой сложной и имеющей ключевое значение проблемы, требующей проверки на широком историко-культурном материале, логичнее было начать с поиска совокупности элементных единиц менталитета.

Сложившаяся ситуация отражала ещё не устоявшуюся в отечественной науке системность знаний и аналитического аппарата, предназначенных для историко-психологической реконструкции процессов и событий. Но уже формировались предпосылки для выхода за пределы односторонних предметных интерпретаций.

Несмотря на то, что некоторые схемы менталитета в историографии уже были кратко прокомментированы, поставим задачу выяснить их доказательную базу и логику построения.

Вступая, таким образом, в диалог с оппонентами, следует обозначить общее для встреченных научных воззрений основание, которое, с одной стороны, должно содействовать взаимопониманию и уверенности в целесообразности полемики, с

1 Воробьёва М. В. Понятие менталитета в культурологических исследованиях. - С. 8 - 10; Додонов Р. А. Этническая ментальность: опыт социальнофилософского исследования. - Запорожье: РА «Тандем-У», 1998. - С. 72 - 79; Кошкарова Ю. А. Современные подходы к исследованию феномена ментальности в отечественной науке / / Гуманитарные и социальноэкономические науки. - 2010. - № 5. - С. 61 - 63.


другой - исполнять роль фильтра, улавливающего противоречащую ему, а значит не внушающую доверия информацию. Полагаем, что подобную миссию можно возложить на утверждение о принадлежности феноменов менталитета и ментальности к сфере бессознательного, которое, как уже установлено, поддерживали подавляющее большинство исследователей.

Особенностью нашей позиции является представление о природе менталитета, которую характеризуют психическое содержание инстинктов и архетипические формы: образы, идеи, мотивы и модели поведения, идентифицирующие врождённое бессознательное1. Менталитет обусловливает ему соответствующие свойства прижизненно сформированного коллективного подсознания и специфически преломляется в неосознаваемых проявлениях мышления и поведения различных социальных групп (область ментальностей). Их представители, длительно проживая в одной биосферной среде и испытывая воздействие происходящих там событий, приобретают сходные ощущения, восприятия, представления, социальные чувства, эмоции, стереотипы, привычки и навыки.

Данное предуведомление преследует цель избежать повторений при объяснении истоков использованных ниже пояснительных процедур и служит отправной точкой анализа встреченных в историографии подходов к структурированию менталитета. Переходя к анализу последних в контексте историкопсихологического знания и с позиций конкретно-исторических методов (историко-сравнительного и историкотипологического), отметим, что исследователи форматировали его в нескольких модификациях: по уровням2, в ядерносферической конфигурации3 и путём описания как модели1.

1 Зарубко Е. Ю. Роль архетипов в российском менталитете.2 См.: Вейт А. А. Российский менталитет как предмет философско- антропологического исследования: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Пермь, 2006. - 20 с.3 Вилков А. А. Менталитет крестьянства и российский политический процесс: автореф. дис. ... д-ра полит. наук. - Саратов, 1998. - С. 13; Усенко О. Г. Указ. соч. - С. 37 - 42.


225

Остановимся на работах, в которых основным критерием построения интересующей нас системности по уровням были избраны свойства и способы мышления.

Идеи уровневой структуры менталитета Уровневой структуре менталитета посвящены несколько

идей, выделенных нами по признаку наличия весомых доказательств. Одна из них принадлежит О. В. Плебанек2, обратившей внимание на гипотезу о фундаментальных типах мышления, связанных с межполушарной асимметрией головного мозга. Считается, что среди населения Запада количественно преобладают экстраверты - с преимущественным развитием рационально-логического мышления, за которое ответственно левое полушарие, а на Востоке и, в частности, в России - интроверты с доминированием эмоционально-образного мыслительного аппарата, локализуемого в зонах правого полушария.

Поддерживая мнения ряда исследователей о существовании двух типов менталитета, обусловленных межполушарной асимметрией, автор фиксирует наличие этих двух специфичных способов физиологической организации информации как его первый уровень, предопределивший различия между мыслительными матрицами культурных пространств Запада (экстравертной) и России (интровертной).

Вторым уровнем было заявлено архетипическое основание, элементами которого выступают стереотипические представления о фундаментальных категориях бытия, воплощённых в символических сюжетах. На третьем уровне - эпистемологическом, проявляется особенное для каждого социума понимание истины, смысла жизни, целей деятельности. Четвёртый уро

1 Лебедева Н. М. Архетип личности в русской культуре // Трибуна русской мысли. - 2002. - № 1. - С. 111 - 113.2 Плебанек О. В. К вопросу о структуре ментальности // Сибирская ментальность и проблемы социокультурного развития региона / Под ред.А. О. Бороноева. - СПб.: Астерион, 2007. - С. 51 - 53.


вень составили аксиологические основания - кластеры исторически ситуативных ценностей.

Не будет преувеличением подчеркнуть высокую информативность предложенной О. В. Плебанек структуры, аккумулировавшей богатую палитру каналов обнаружения менталитета через мыслительную, деятельностную, вербальную сферы и доминирующую временную ориентацию социума (к прошлому, настоящему или будущему). В представленную конструкцию были встроены функционально разнородные уровни, что вносило определённое удобство извлекать из соответствующих ниш знаний (из физиологии, о коллективном бессознательном, из теории познания и аксиологии) наработанные аналитические схемы, которые могут быть эквивалентны в эмпирическом и семантическом планах и использованы для объяснения природы менталитета.

Тем не менее в указанную концепцию не вписывался ряд исторических фактов. Не подвергая сомнению гипотезу об избирательном влиянии полушарий мозга на мыслительные способности человека, трудно отказать, к примеру, большой группе российских учёных, интеллектуалам из других сфер деятельности и просто обывателям вправе ощущать ментальную связь со своим народом по причине ярко выраженного у многих из них рационально-логического мышления. Очевидно, в структуре менталитета вышеназванный первый уровень не может находиться в её основании и сам является, как осторожно и в общих чертах предполагали биологи, результатом адаптации психики к социоприродной среде, коррелирующим с «глобальными менталитетами»1. Эта точка зрения представляется более убедительной, если иметь в виду периодически возникавшие масштабные встречные миграционные потоки населения из Азии и

1 Беломестнова Н. В. Естественно-системные основы ментальности // Современные проблемы Российской ментальности // Материалы Всероссийской научно-практической конференции 24-25 ноября 2005 г. / Отв. ред.В. Е.Семенов. - СПб.: Изд-во «Астерион», 2005. - С. 18 - 19; Мельникова М. И. Крестьянская ментальность как архетип русской души. - Ставрополь: Ставроп. правда, 2006. - С. 63.


227

Европы, которые, в противном случае, должны были привести народы к ментальной однородности. Впрочем, в работах некоторых авторов отмечалось ощущение высокого уровня названной выше корреляции, и в историографии возобладало мнение о том, что наиболее точно внутренний мир русского человека выражается характеристиками интуитивно-чувственного ин- троверта1.

Несомненно, это устойчивое представление «улавливается» научным и обыденным сознанием и сознанием художественной элиты. Так, например, обсуждая вопрос, почему в последнее время И. В. Сталин то и дело «воскресает» на экранах, на сцене, в книгах, С. Юрский очень точно подметил факт связи между актуализацией потребности в мифологизации фигуры правителя и спецификой сознания широких слоев, являющихся его носителями. В частности, одной из причин его реактуализации он называл следующее: «отсутствие ясной мысли, следование чувству. А чувства у нас большей частью смутные, неопределенные. Мы слишком часто действуем эмоционально. Ясной логикой, которой наделен, к примеру, галльский ум, мы не бо- гаты»2.

В рассматриваемой идее понятия «менталитет» и «ментальность» не были разведены, но способ обозначения их общей архитектуры через уровни, на наш взгляд, точно указал на занимаемое ими место уже в общей структуре психики. Однако рассуждения автора представляются незавершёнными, так как сохранилась интрига по поводу отсутствия в предложенной конфигурации внутренних скреп, состоящих из пока не названных связей и отношений, которые, собственно, и должны объединять уровни в системность в предлагаемом вертикальном построении. Известно, что упомянутые связи имеют

1 Вельм И. М. Указ. соч. - С. 21; Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений / Под научн. ред. проф. Г. В. Драча. - Изд. 8-е. - Ростов-на-Дону: Феникс, 2005. - С. 449.2 Шигарева Ю. Кому нужен Сталин? Интервью с С. Юрским / / Аргументы и факты. - 2005. - № 1-2. - С. 3.


разнонаправленную природу. С одной стороны, постоянно идёт процесс вытеснения коллективных переживаний в глубины бессознательного, с другой - ощущается обратное влияние бессознательного на сферу осознанного, и символичное выражение этой динамики (в терминах, смыслах, моделях или в ином виде) могло бы дополнить представление о структуре менталитета.

Следующие три идеи являлись различными версиями построения структуры менталитета, следуя одному и тому же критерию. Им послужило ранжирование уровней по определённым формам существования психической информации. Так, Р. А. Додонов, описывая схему образования этнических ментальных автоматизмов, утверждал, что «наиболее оптимальные приёмы мышления становятся «привычками сознания», аксиомами, очевидность которых получает наследственное закрепление («логический уровень»), далее эта очевидность вытесняется в бессознательное, превращаясь в архетипы («бессознательный уровень») и даже в «осадочный», лишённый непосредственной связи с мышлением, «психоэнергетический уровень» 1.

Теоретический фундамент схемы, составленный из положений юнговской теории архетипов, придавал рассуждениям автора определённую порцию убедительности. Впрочем, «ложкой дёгтя» стала привлечённая гипотеза пассионарности Л. Н. Гумилёва, постулаты которой послужили поводом обозначить в менталитете первичный психоэнергетический уровень. Однако у классика этнологии истоки пассионарности представлялись как акт кратковременного выброса на ограниченной территории особого свойства биохимической энергии, тем самым предопределяя её высокую концентрацию в организмах ограниченной группы индивидуумов - активного меньшинства2. То психоэнергетическое начало, якобы способ

1 Додонов Р. А. Указ. соч. - С. 102 - 110.2 Гумилёв Л. Н. Указ. соч. - С. 543, 545.


229

ствующее благожелательному контакту людей из различных этнических групп, о котором писал Р. А. Додонов, у Л. Н. Гумилёва относилось к эффектам комплементарности - подсознательной взаимной симпатии и в таком виде не могло характеризовать базовый уровень менталитета. Если перевести транслированные смыслы в плоскость рассматриваемой проблемы, то в этом месте текста речь могла быть о случаях сходства некоторых граней этнических ментальных полей.

Можно согласиться, что основной критерий позволил Р. А. Додонову установить и описать сложный механизм генезиса менталитета (ментальности) в этнических формах, но доказательств корректности выявленной структуры оказалось недостаточно. Кроме упомянутой путаницы в обосновании психоэнергетического уровня, лаконично был обозначен следующий уровень, роль которого как структурного компонента менталитета скудно оказалась прописанной в виде повторения того, как К. Г. Юнг представлял себе сущность архетипов. Не будем упрекать автора в неразделении ключевых понятий, но тем самым относительно динамичные элементы третьего «логического» уровня, как следствие, оказались сконцентрированными только в этническом пространстве, в действительности наиболее консервативном в части возможного пополнения новыми психологическими автоматизмами. В этом плане эквивалентными авторскому «логическому» уровню представляются широко известные в историографии ментальности социальных страт, разделяемые по территориальному, конфессиональному и профессиональному признакам.

К указанной группе следует отнести ещё ряд априорных предположений о структуре менталитета, которые ввиду допущенных моментов эклектичности упоминаются нами как историографические факты. Их авторы, подчёркивая отношение предыдущих уровней к бессознательному, в третий включали формы осознаваемых психических процессов и состояний.

У М. И. Бакурского - это «социокультурные смыслы и стереотипы (идеи, идеологемы, мифологемы, доктрины, убежде


ния) как целостное сознание общества, определяемое его базисными архетипами»1. Искусственным выглядело деление архетипов русских на парадигмальные (общинность, широта души, стремление к крайностям) и национально-культурные (духовность, правда - справедливость, державность).

У В. Б. Тихоновой третьим уровнем представлена иерархия ценностей, так как «он формирует «картину мира» - характерные для эпохи установки и представления, осознаваемые и неосознаваемые, модели поведения, образ мысли» 2.

У И. В. Мостовой и А. П. Скорик - это «социальный отклик на политику, власть, государство»3. Как они полагали, каждый из четырёх обозначенных уровней предопределяет свой культурный архетип, соответственно: партикулярный, духовный, политический, национальный. Работа авторов явилась одним из первых опытов осмысления проблемы, но была допущена вольная в сравнении с юнгианской и, как следует из текста, бездоказательная трактовка архетипа как сферы функционирования актуального настоящего.

Отсутствие смысловых границ в определяемом было характерно для точки зрения Н. Н. Губанова, утверждавшего, что менталитетом является «возникшая на основе генотипа под влиянием природной и социальной среды и в результате собственного духовного творчества субъекта система качественных и количественных социально-психологических особенностей человека или социальной общности»4. В дефиниции ключевым оказалось понятие «особенности», к которому достаточно было прибавить любое другое понятие (например, мировоззрение,

1 Бакурский М. И. Российский менталитет и его роль в отечественных мо- дернизационных процессах: автореф. дис. ... канд. социол. наук. - Саратов,2002. - С. 10.2 Тихонова В. Б. Европейское влияние на эволюцию русского менталитета в XVII в.: автореф. дис. ... канд. культурологии. - СПб., 2008. - С. 83 Мостовая И. В., Скорик А. П. Архетипы и ориентиры российской ментальности / / Полис. - 1995. - № 4. - С. 71 - 74.4 Губанов Н. Н. Менталитет и формы его проявления в современном обществе: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - М., 2007. - С. 11.


231

общественное сознание, общественная психология, идеология, духовный мир, образ и стиль мышления, национальный характер, ценностная ориентация, идеал, цель и ещё многие другие), чтобы получить, согласно автору, один из элементов содержания менталитета в виде «особенности мировоззрения», «особенности общественного сознания», «особенности цели» и далее по списку.

Нетрудно увидеть, что структуры, построенные по уровням, являлись типичными для учёных, синонимично употреблявших понятия «менталитет» и «ментальность». Практика вычленения их компонентов по таким критериям, как формы существования психической информации, свойства и способы мышления, логично вела к чрезмерно широкому пониманию искомой конструкции, в которую кроме сферы бессознательного включались и осознаваемые элементы психики, не нуждающиеся в дополнительной идентификации, проявления которых одномоментно подвержены анализу и корректировке со стороны индивида. Полученные результаты оказались уязвимыми для критики.

Идеи сфероцентричной структуры менталитетаУ следующей группы исследователей в качестве критерия

был избран ценностный взгляд на общество. Отличительной особенностью их творчества в контексте рассматриваемой проблемы явились: неразделение ключевых понятий (менталитет и ментальность), историко-культурный подход к выявлению иерархии ценностей в рамках предполагаемой сфероцентрич- ной модели структуры менталитета и второстепенное внимание к теме архетипов. Указанная модель использовалась гуманитариями благодаря её явным достоинствам, а именно: был предложен новый угол зрения на упорядоченность представляемого духовного феномена, появилась возможность выделения в нём симметричных внутренних связей на основе принципа отражения единства в многообразии.


Обоснование сфероцентричной модели опиралось на идеи астрофизиков, утверждавших о постепенном достижении описываемой системой оптимальных энергозатрат, требуемых для соединения входящих в неё элементов и приведения в максимально устойчивое состояние1, что в рассматриваемый период в целом было созвучно пониманию природы адаптивных процессов, касающихся социальных сред.

Попытка синтезировать модель структуры, разработанной для реконструкции ряда физических феноменов, с совокупностью многомерных человеческих ценностей оказалась малопродуктивной для некоторых авторов, избравших путь необос-

и гтчнованного умножения сущностей. Так, вызывает сомнение существование, как считал М. В. Лутцев, таких менталитетов, как социально-классовый и религиозный, отмеченные им наряду с этническим2. Индивидуальный, общественный и социумный менталитеты различала О. А. Ветрова3. Абсолютизация настоящего времени повлияла на выделение В. Е. Семёновым «базовых российских, русских менталитетов» (транскрипцияВ. Е. Семёнова): православно-христианского (якобы в настоящее время возрождающегося), коллективистско- социалистического, индивидуалистско-капиталистического, криминально-мафиозного4.

Тем не менее следует признать, что другие представители данной группы не придавали забвению значение природных, внешних и внутренних социальных факторов, обусловливавших вектор трансформации ценностей и стереотипов поведения в различные периоды истории. Автоматизмы, обладающие,

1 Гринёва С. В. Менталитет и ментальность современной России. - Невин- номысск: СевКавГТУ: Невинномыс. техн. ин-т, 2003. - С. 66 - 67.2 См.: Лутцев М. В. Указ. соч. - С. 7 - 11.3 Ветрова О. А. Указ. соч. - С. 8.4 Семёнов В. Е. Полиментальность как новый концепт в социальнопсихологических исследованиях. // Современная психология: состояние и перспективы. Тезисы докладов научной конференции (28-29.01.2002 г.), посвященной 30-летию ИП РАН и 75-летию его основателя Б. Ф. Ломова.. - М.: ИП РАН, 2002. - С. 226 - 229.


233

как полагали они, системообразующими признаками, составляют ценностно-смысловое ядро менталитета. У русских, согласно А. П. Маркову, оно представлено следующими нормами: низкой значимостью факторов материального благополучия и ориентацией в идеальную, духовную сферу; неукоренённостью в настоящем и обращённостью в прошлое или будущее; доминированием социальных ориентаций в сравнении с индивиду- альными1. Ф. П. Советов, сообщая о существовании ядра менталитета и ментальности, а также ценностного генома, определяющего тип ментальной культуры, в то же время писал об основных структурообразующих ментальных архетипах: соборности, общинности и государственности2. Как видим, понятийный ряд составляли слова с родственными смыслами.

Сфера вокруг ядра (в иных вариантах названия - периферия, «цитоплазма») представлялась многослойной, состоящей преимущественно из дихотомических пар социальных, в том числе и нравственных, установок и стереотипов поведения. В их перечне наряду с коллективизмом, добротой, самопожертвованием, трудолюбием, веро- и этнотерпимостью, щедростью, не- стяжательством и другими упоминались в осуждающе оценочном контексте патернализм, фатализм, самоуничижение, леность, нигилизм по отношению к власти и церкви, тяготение к крайностям, мессианизм, антипрактичность и т.д.3 Утверждалось, что относительные изменения ментальности в течение длительного времени осуществляются путём наслоения новых смысловых пластов. При этом старые не уходят в небытие, но

1 Цит. по: Гринёва С. В. Указ. соч. - С. 70.2 Советов Ф. П. Указ. соч. - С. 15 - 17.3 Корнеева Т. С. Менталитет как социокультурный феномен: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Екатеринбург, 2001. - С. 11 - 12; Полежаев Д. В. Русский менталитет: опыт социально-философского анализа: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Волгоград, 2009. - С. 9 - 10; Трофимов В. К. Истоки и сущность русского национального менталитета (социально-философский аспект). - С. 12, 30 - 34.


продолжают на бессознательном уровне определять поведенческие функции и мыслительные процессы1.

Уточним характерную деталь. Основной критерий оказался восприимчив к индивидуальному прочтению. Так, выбрав работы русских философов XIX в. в качестве «теоретикометодологической» основы и ключевым массивом источников, в которых отечественная история интерпретировалась в фокусе амбивалентности, усиленном концентрацией внимания на положении крепостных крестьян и других маргинальных групп населения, Г. Л. Цигвинцева защищала популярный в рассматриваемой историографической группе тезис о катастрофизме в развитии России и его коррелирующей связи с качественными характеристиками русского менталитета2. Выводом прозвучала идея о поиске на рубеже XX-XXI вв. путей формирования его нового ценностно-смыслового ядра, ангажированная в духе воинствующего либерализма. На приоритете нравственных ценностей менталитета в формировании специфической российской социальности настаивала А. Н. Рёдель, движимая патриотическим настроем на возрождение российской духовной культуры и государственности3.

Если обратить внимание на действительную принадлежность использованных смысловых фигур к известным уровням психики, то окажется, что авторы комбинировали ядерносферическую структуру менталитета из разнопорядковых элементов: как из осознаваемых этических ценностей, мировоззренческих установок, так и стереотипов, относимых психологами к области коллективного подсознательного. При таком всеядном подходе было возможно схематичное построение множества комбинаций из предполагаемых взаимосвязей и отношении.

1 Советов Ф. П. Указ. соч. - С. 22.2 Цигвинцева Г. Л. Указ. соч. - С. 9.3 Рёдель А. И. Духовность в структуре российского менталитета (к вопросу о социокультурной трансформации российского общества): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - М., 2003. - С. 117.


235

Идеи модельной структуры менталитетаТретья группа исследователей основным критерием выбра

ла генерализацию структуры менталитета в антропоморфных и трансформационных моделях. Согласно С. В. Вальцеву1, антропоморфную модель представляет национальный прототип - образ положительного национального героя, символизирующий личные устремления большинства членов традиционного общества (в подсознании русского человека эту роль выполняют былинные богатыри и знаменитые полководцы). Трансформационной моделью является национальная идея, которая как образ идеального общества передавалась в России из поколения в поколение в идейных символах: Святой Руси (XI-XVI вв.), Третьего Рима (XV-XVII вв.), триады «самодержавие - православие - народность» (XIX в.), коммунистического общества (XX в.).

Общая характеристика моделей конкретизировалась в русле идей С. В. Лурье и других учёных2 о ценностных ориентациях - избирательного отношения к тем или иным ценностям, выраженного в поведении и деятельности человека3, устойчивость которых измерялась для той или иной цивилизации историческими эпохами4. Осознание превалирования некоторых групп связей и отношений внутри системности русского менталитета позволило С. В. Вальцеву соотнести их по дуальным парам: материальное - духовное, коллективное - индивидуальное - и выделить две базовые ориентации русских: доминиро

1 Вальцев С. В. Указ. соч. - С. 36 - 38.2 Речь идёт о работах Ф. Т. Аутлевой, Б. С. Гершунского, А. Я. Гуревича, Ю. Б. Смирнова, А. И. Субетто, А. Б. Шатилова, М. Ю. Шевякова и других, в которых указывалось на связь менталитета с ценностными ориентациями этнических общностей.3 Новиков А. М. Воспитание: что воспитывает в обучающемся? [Электронный ресурс] // Специалист. - 2010. - № 7. - URL: http://www.anovikov.ru/artikle/vospit.htm (дата обращения 6.10.2011).4 См.: Сергеева А. Русские: стереотипы поведения, традиции, ментальность.- М.: Флинта: Наука, 2006. - 320 с.

http://www.anovikov.ru/artikle/vospit.htm


вание духовных ценностей над материальными и преобладание«-» -4коллективных ценностей над индивидуалистическими1.

Указанные ценностные ориентации рассматривались как важные связующие каналы в структуре менталитета, техника выявления которых оказалась близка к известным по зарубежной историографии параметрам измерения культуры на, открытость/закрытость; ориентацию на прошедшее, настоящее,

будущее, дистанцирование от власти, простоту/сложность, поли- хронное/монохронное время и другим2. Тем не менее в подобном виде структура менталитета не могла быть признана достаточной, чтобы указать на историкопсихологические истоки особенного у различных социальных групп, из которых состоит этническое общество.

Модель нормативной для российской цивилизации личности описал А. В. Лубский на примере характеристик социальности иоан- новского человека, общую форму

лу которого в 1938 г. опубликовал В. Шубарт3. Были выделены такие качества, как: неразделённость и в то же время присутствие внутреннего конфликта между личными интересами с интересами общества; поиск абсолютного добра; сочетание терпимости и покорности со вспышками необузданного и безграничного бунта; мессианство; ценностно-рациональный стиль мышления, ориентированный не на результат, а на стоя

1 Вальцев С. В. Указ. соч. - С. 38 - 51.2 Стрельник О. Н. Внутренняя составляющая оснований цивилизации: ментальность // Основания цивилизации: философский анализ / Отв. ред. В. М. Найдыш. - М.: СигналЪ, 2001. - С. 190 - 191.3 Шубарт В. Европа и душа Востока // Общественные науки и современность. - 1992. - № 6. - С. 84 - 93.

Микула Селянинович: образ былинного богатыря-

крестьянина


237

щие за ним ценности; стремление «быть как все»; многомерное чувство соборности; переложение на государство ответственности за свою судьбу и жизнь и другие1. Как видим, символический иоанновский человек был описан языком и смыслами, взятыми из трудов русских философов XIX - первой половины XX в. Повторение прежних формул, не обогащённых новым содержанием и систематикой, свидетельствовало об исчерпании возможностей классической науки в осмыслении уже известного перечня ценностей и стереотипов русских.

Впрочем, в историографии можно встретить ссылки и упоминания о наукообразной модели - эпилептоидном типе личности, по мнению К. Касьяновой (В. Ф. Чесноковой), характерном для русских2. С провозглашением в начале 1990-х гг. плюрализма мнений научное сообщество с долей благосклонности относилось к абсолютизации методов психоанализа3, характерной для отдельных представителей американской психоисто- рии4. Отправным моментом суждений автора послужил миннесотский многофакторный личностный опросник, разработанный в США (1941 г.) с целью диагностики психических заболеваний с попутным исследованием довольно широкого личностного контекста путём стандартизации социологических материалов, касающихся большой группы больных и здоровых людей. В середине 1960-х гг. опросник использовался в клиниках Москвы и Ленинграда. Указанная методика, совмещённая с реинтерпретацией литературных и религиозных текстов русской интеллигенции XIX в., была переквалифицирована социологом

1 Лубский А. В. Россия как цивилизация: многомерный конструкт исследования.2 См.: Касьянова К. О русском национальном характере. - М.: Институт национальной модели экономики, 1994. - 267 с.3 Новиков А. В. Национальный экономический менталитет в контексте российских реформ. Историко-экономический очерк. - СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2006. - С. 182.4 Об американской «психоистории», этапах её развития подробнее см.: Мо- гильницкий Б. Г., Николаева И. Ю., Гульбин Г. К. Американская буржуазная «психоистория»: Критический очерк. - Томск: Изд-во Том. ун-та, 1985.- 272 с.


К. Касьяновой в инструмент для культурологического исследования архетипов, то есть на этой основе произошла имитация методики психоанализа К. Г. Юнга. В итоге все вышеназванные характеристики иоанновского человека вдруг стали типичными для новоявленного эпилептоидного генотипа русской культуры.

Таким образом, в рассматриваемый период был создан ряд моделей менталитета, дополнявших поле аналитических экспериментов по отбору его структурных составляющих. Отметим общую направленность данной группы авторов на создание абстрактного портрета типичного представителя русского этноса по аналогии описания в культурной антропологии модальной личности (статичных черт взрослых членов обществ) или этнопсихологического понятия базовой личности (доминирующего в культуре типа личности)1. Несомненно, указанные эксперименты были полезны и необходимы, но недостаточны, чтобы предъявить научному сообществу представление о менталитете в формате логически выраженной системности.

Авторское видение базовых компонентов структуры менталитета русских в контексте историко-психологического знания

В период 1990—2010 гг. научное сообщество существенно приблизилось к решению проблемы структуры менталитета, но, как видим, далеко не весь потенциал полученных знаний был использован. Это даёт право ещё раз обратиться к известным символам, маркирующим пространство врождённого коллективного бессознательного, в котором К. Г. Юнг открыл архетипы, посредством своих форм задающие общие контуры психологического строя (склада) этноса. Рассмотренные ранее умозаключения представителей аналитической психологии мо

1 Моисеева Н. А., Сороковикова В. И. Менталитет и национальный характер // Социологические исследования. - 2003. - № 2. - С. 50 - 51.

http://ecsocman.edu.ru/db/msg/201644.html

http://ecsocman.edu.ru/db/msg/215040.html

http://ecsocman.edu.ru/socis/


239

гут быть приняты в качестве теоретического обоснования структуры ментального поля русских.

Изучение исследовательских стратегий дало нам почву для предположения, что решение проблемы лежит не только в плоскости использования современных достижений системоло- гии в исторических и психологических науках. Нельзя обойти базовые пространственно-временные представления русских, доминировавшие в XII-XVII вв. - в период зарождения и становления молодой российской цивилизации, вокруг которых изначально формировалось их этническое самосознание. С помощью приёмов исторической семиотики Ю. М. Лотман в «Слове о полку Игореве» выявил специфичную грань мышления людей - ровесников источника (конец XII в.), у которых движение мысли было направлено не к концу - результату, а к началу - истоку. В вопросах летописца «кто зачал?» и «откуда повелось?» отразилось восприятие «первого» события, никогда не переходящего в разряд воспоминаний, а существующего вечно, обновляя «первообраз» каждым своим новым повторением в поступках других людей, оттого падающим грехом на голову не столько последователей, сколько на душу зачинате- ля1. В XX столетии эта грань мышления оказалась востребованной в череде ниспровержений прежних идеологических, научных и других авторитетов.

Эта же грань просматривается, если обратиться к символическому выражению бытовой, светской, религиозной жизни в период этнической молодости русских. Внимание учёных привлекают формулы триединства, которые специалисты относили к проявлениям троичного мышления, бывшего для народа тра- диционным2. У русского человека, проживавшего в сложных

1 Лотман Ю. М. «Договор» и «вручение себя» как архетипические модели культуры // Лотман Ю. М. Избранные статьи. - Таллин: «Александра», 19 9 3 . - Т. 3 . - С. 3 4 5 - 3 5 5 .2 Баранцев Р. Г. Становление тринитарного мышления. - С. 77 - 84; Кондаков И. В. Архитектоника русской культуры // Общественные науки и современность. - 1999. - № 1. - С. 162; Севастьянов В. Н., Малолеткова И. С. Социальное время России. - Красноярск: КГПУ, 2000. - С. 165 - 167; Чистя-


природных для хозяйствования условиях, в агрессивной внешнеполитической среде и ощущавшего на себе опосредованное влияние территориальной необъятности, выработалась способность синкретичного и образного восприятия жизненных обстоятельств, интуитивно чувствовать их крайние состояния и одновременно возможности срединного пути, внутренние мотивы примирения. С широким проникновением в начале XVIII в. в интеллектуальную среду России научного рационализма с бинарными объяснительными схемами, отечественные философы и историки активно заимствовали антиномии, и уже в XIX-XX столетиях в общественном сознании стала характерной абсолютизация противоречий, ослабившая внимание к существующей рядом сфере «между»1. Троичный тип мышления, доминировавший у населения Киевской Руси, княжеств в период Ордынского ига, Московского царства, воспроизводил в симбиозе языческого и православного представлений об устройстве мира его древнеарийское мистическое понимание в троичном измерении: Бог как мир, Бог как таковой, Бог как человек, и, как полагаем, его восприятие в конфигурации архети- пических форм и образов, восходящих соответственно: к природному началу (Мать-сыра Земля - символ жизненного круговорота, характерный для многих земледельческих народов), ощущаемому как мир; к архетипу Великий Отец - как собственно божественное и Эго - как форма организации внутреннего мира человека2. Отметим, что в сновидениях и фантазиях

ков А. В. Материалы по конструктивной психологии. - К.: PSYLIB, 2001. - С. 4 4 - 5 3 .1 Ахиезер А. С. Сфера Между и её осмысление. - С. 125 - 133.2 Васильева И. А. Архетип материнства в древнеязыческих и христианской культурах и религиях (нарративный аспект): автореф. дис. ... канд. культурологии. - М., 2007. - С. 10; Горбунова М. Г. Указ. соч. - С. 25 - 30. Кондаков И. В. Русская культура: краткий исторический очерк истории и теории. Учебное пособие. - М.: Книжный дом «Университет», 1998. - С. 34 - 26. В троичной формуле Г. Д. Гачева «Космо-Психо-Логос», символизирующей национальную целостность в виде единства национальной природы (Русский космос), национального характера народа (Психея) и склада мышления (Логос), в первом элементе автором подразумевался образ Мать-сыра


241

членов исследуемых психоаналитиками групп указанные архе- типические формы выступали в персонифицированном виде.

Не вызывает сомнений, что в менталитете русских они являются системообразующими, в многозначных образах запечатлевшие, соответственно, природу крестьянского мира, сакральную сущность Вождя и этнического прототипа. Выразить психологические процессы, обусловившие смысловую неисчерпаемость персонифицированных образов, позволяет другая группа архетипов - трансформации, имеющих аналогичную неисчерпаемую информативность, но выраженных типичными ситуациями, мотивами, средствами, моделями поведения1. Среди их множества пока остановимся на четырёх: Персона, Самость, Договор и Младенец, моменты связности которых с образами уже названных выше архетипов, как полагаем, составляют базовые компоненты структуры менталитета русских (см. таблицу 4).

Отметим, что природа архетипических образов ещё недостаточно полно изучена, как и не в равной степени они удостаивались внимания исследователей. Тем не менее образы демонстрируют взаимную близость на сущностном уровне, то есть понимание каждого оказывается невозможным без обращения к смыслам остальных. Всё это даёт основание рассматривать указанные компоненты в качестве взаимосвязанных и базовых в структуре менталитета.

Так, исследователи крестьянства (М. М. Громыко,А. В. Камкин, В. К. Трофимов и другие) констатировали, что в коллективном и индивидуальном сознании народа проявление социоприродного начала ассоциировалось с образом сельского (деревенского) мира - сложившейся в течение многих столетий оптимальной модели духовного, производственного и гражданского единения людей. Её мобилизационный тип развития и

земля - Россия (Российская ментальность. Материалы «круглого стола» // Вопросы философии. - 1994. - № 1. - С. 26 - 27.)1 Юнг К. Г. Архетип и символ. Сборник статей / Пер. А. М. Руткевича. - М.: Ренессанс, 1991. - С. 117 - 120.


Таблица 4 .

Базовые компоненты структуры менталитета русски х в проек

ции архетипических образов, мотивов, идей, моделей поведения

Архетипы Мать - сыра Земля Великий отец ЭгоПерсона

(является внешним проявлением того,

что мы предъявляем реальности)

Мир1как модель духовного и материального единения

людей

Образ Вождя2 ОбразВоина-

хлебопашца3

Самость(архетип целостно

сти и порядка)

Мобилизационный4тип развития4как модель оптимального соотношения между по

требностями и условиями развития мирского

Державность5как образ

государственной власти

Душа6как многомерная форма познания сущности внутреннего мира

человека

Договор7(архетип возможных

отношений)

Правда8высшее воплощение всего

положительного

Негласныйдоговор9

как модель легитимности власти

Достаток10как мера мини

мальных индивидуальных потреб

ностейМладенец

(выражение эмоциональной неуравно

вешенности и фантазий)

Идеи обращённости в прошлое и будущее11

«Вручение себя»12

как модель связи с сакральным

Воля13 как идея свободы,

соединённой с ощущениями

простора

Данилова Л. В., Данилов В. П. Крестьянская ментальность и община. - С. 22 - 39; Камкин А. В. Крестьянский мир на Русском Севере: (Материалы по истории северорусских крестьянских сообществ XVIII века): Учебное пособие. - Вологда: Русь, 1995. С. 5; Громыко М. М. Мир русской деревни. - М.: Молодая гвардия, 1991. - 448 с.; Трофимов В. К. Истоки и сущность русского национального менталитета (социально-философский аспект). - С. 26 - 27.2 См.: Андреева Л. А. Сакрализация и десакрализация власти в истории христианской цивилизации. Латинский Запад и православный Восток. - М.: Ладомир, 2007. - 255 с.3 См.: Мельникова М. И. Указ. соч.4См.: Гаман-Голутвина О. В. Тип развития общества как фактор цивилизационной специфики России // Цивилизация. Культура. Личность. / Отв. ред. В. Ж. Келле. - М.: Эдиториал УРСС, 1999. - С. 102 - 123; Фонотов А. Г. Указ. соч.5 Костенко В. И. Общетеоретические государственно-правовые проблемы становления и развития российской политической культуры: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. - Екатеринбург, 2008. - С. 24 - 38.6 Андреев А. П., Селиванов А. И. Указ. соч. - С. 94.7 См.: Лотман Ю. М. Указ. соч.8 Шатковская Т. В. Указ. соч. - С. 58.9 Кульпин Э. С. Становление системы основных ценностей российской цивилизации // История и современность. - 2008. - № 1. - С. 59.10 См.: Марцева Л. М. Указ. соч.; Окольская Л. А. Российская формула труда: исторический экскурс // Человек. - 2006. - № 4. - С. 16 - 30.11 См.: Алексеев В. В. Национальная идея в России: поиски и обретения // Уральский исторический вестник. - 2011. - № 2. - С. 17 - 25; Дыркова Л. А. Социокультурные трансформации русского мессианства в контексте российской идентификации: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Томск, 2009. - С. 9 - 10.12 Афанасьев М. Н. Клиентелизм и российская государственность: Исследование клиентарных отношений, их роли в эволюции и упадке прошлых форм российской государственности, их влияния на политические институты и деятельность властвующих групп в современной России. - 2-е изд., доп. - М.: Московский общественный научный фонд, 2000. - С. 54 - 64, 84 - 102, 160 - 180.13 Автор формулы Д. С. Лихачёв. Цит. по: Большаков А. Ю. Феномен русского менталитета: основные направления и методы исследования // Мировосприятие и миросознание русского общества. - Вып. 3. Российская ментальность: методы и проблемы изучения Сб. статей / Отв. ред. А. А. Горский. - М., 1999. - С. 109; Мауль В. Я. Социокультурное пространство русского бунта (по материалам Пугачёвского восстания): автореф. дис. ... д- ра ист. наук. - Томск, 2005. - С. 15 - 21.


243

регулирование отношений с позиций Правды сочетались с идеализированным образом державной власти, прочно и надолго занявшим центр интеллектуального пространства в осмыслении природы российской государственности. При объяснении специфики мобилизационной модели хозяйствования А. Г. Фо- нотов, О. В. Гаман-Голутвина, В. В. Седов и другие авторы акцентировали внимание на её причинно-следственных и иных связях со спецификой государственности, в каких бы формах она ни выступала: самодержавия, партийно-номенклатурного вождизма или вождизма номенклатурного предпринимательства.

Характеризуя модель власти, Ю. М. Лотман утверждал об архетипичности «негласного договора» - системы чётко не фиксируемых, но всеми подразумеваемых взаимных обязательств между властью и обществом. «В русской традиции, - писал он, - договор заимствует свою «крепость» от святыни, которой поручается его хранение. Договор же, не освященный авторитетом неконвенциональной власти веры, «крепости» не имеет. Поэтому слово, данное сатане (или его земным заменителям), надо нарушить»1. В свою очередь, образ «Вручение себя» указывает на служение безусловным ценностям, например царю, генсеку, свободе, революции, «общему делу» и другим символам, приобретавшим ореол святости, которые по различным причинам периодически овладевали массами.

Описание полной структуры менталитета невозможно уже по причине отсутствия данных о количестве архетипических образов, как невозможно описать все их выражения из-за многообразия жизненных ситуаций. Ещё предстоит уяснить включённость общечеловеческих смыслов в этнические архетипиче- ские образы. Использование некоторыми авторами таких наукообразных смысловых фантомов, как «российский менталитет» и «смена архетипических платформ» 2, указывало на ма

1 Лотман Ю. М. Указ. соч. - С. 349.2 Воробьёва Е. Ю. Указ. соч. - С. 114.


лоизученную тему общего и особенного в отношении архети- пических образов, представляющих основу менталитетов комплементарных этнических сообществ, сформировавших российскую цивилизацию. Функция этих знаний в методологическом отношении заключается в профилактике эффектов аберрации, при которых историк собственные ощущения и изменчивый психологический портрет современной ему эпохи порой некритично переносит на описание и объяснение событий и процессов прошлых исторических периодов.

Подводя итоги анализу проблемы структуры менталитета русских, следует отметить, что в историографии с этой целью использовался спектр типологически разнопорядковых синтагм, осмысление которых было начато ещё в XIX в. Исследователи в обосновании собственных концепций опирались на умозаключения русских мыслителей, а также на достижения современных социально-гуманитарных и естественных наук по вычленению из канвы событийной истории проявлений коллективного бессознательного. Благодаря участию в разработке указанной проблемы представителей различных дисциплин и концептуальных направлений, был существенно усовершен-

U U ^ствован понятийный аппарат и расширена теоретическая база, что позволяло переходить к методикам структурирования в режиме полидисциплинарного синтеза.

Подходы к составлению структуры менталитета заключались в построении фигуральных смысловых моделей (уровне- вой, ядерно-сферической, персонификации идеального образа) и на основе соответствующих им критериев (свойства и способы мышления, ранжирование по формам существования психической информации, описание ценностных ориентаций). Авторы следовали общей стратегии выстраивания сложной конфигурации структуры менталитета из совокупности выделенных психических процессов и состояний, распределяемых по уровням, слоям, пластам в той последовательности, в какой, как они считали, наиболее сильные индивидуальные и коллективные аф


245

фекты и страхи должны вытесняться в бессознательное - в направлении наиболее устойчивого ядра (архетипам).

Впрочем, отмеченные познавательные достоинства каждой из указанных моделей не могли уравновесить собой общий существенный недостаток - включение в искомую структуру всех форм проявления психики и социокультурных феноменов, и недостаточное внимание к обозначению каналов устойчивых между ними связей и отношений. Разработанные схемы, в информативном плане взаимно дополнявшие друг друга, не строго ориентировались на общую структуру психики, поэтому не во всех концепциях нашёл своё место уровень врождённого бессознательного, известный психологам и, по сути, объяснимый как психофизиологический феномен. Позиции игнорирования различий между менталитетом и ментальностями, и особенно- ошибочного причисления к периферии структурной иерархии некоторых элементов осознанного, нередко страдали эклектичностью и становились уязвимыми для критики, так как искусственно стиралась грань между осознаваемым и бессознательным, логическим и иррациональным.

На этом фоне перспективной кажется идея о согласованности с накопленным в историко-психологическом знании аналитическим и фактическим багажом представленной нами горизонтальной структуры менталитета, состоящей из композиции функционально взаимосвязанных архетипических образов, мотивов, идей и моделей поведения, отложившихся в этническом самосознании русских в схемах троичного типа мышления, воспроизводивших представления об устройстве мира в ранний период этногенеза.


3.3. МЕНТАЛЬНОСТЬ КАК МЕТОД ИСТОРИКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ РЕКОНСТРУКЦИИ СВОЙСТВ РОССИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

В историографии параллельно с возрождением традиции осмысления менталитета в историко-психологическом плане и с помощью конкретно-исторических методов, то есть описания его структуры и проявлений в материальной и духовной жизни общества, оттачивался аналитический инструментарий для объяснения, каким образом эмоции, сопровождавшие исторические события, вытеснялись в глубины психики и затем оказывали обратное воздействие на индивидуальное и общественное сознание.

Многие учёные выделяли психологическое пространство, где осуществляется указанный взаимопереход, как зону функционирования ментальностей1. В научном сообществе периодически обсуждаемой темой стал предмет истории ментальностей, призванной, как заключили в своё время авторитеты из школы «Анналов», совместно с другими отраслями исторических знаний обеспечивать стереоскопическое видение сюжетов прошлого путём сопоставления «внешней» точки зрения, обусловленной современной системой знаний, - с «внутренней»,

и и 0

присущей людям изучаемой эпохи2.Отмечалось, что в различные периоды жизни в связи с

адаптацией к меняющейся окружающей среде корректируются свойства психики человека, предопределяющие, в свою очередь, установки мышления и поведения3. В развитие этих идей, а также идей В. Дильтея придать психологизму статус важнейшего принципа методологии гуманитарных наук, и П. Н. Милюкова, считавшего психологию человека конечной

1 Визгин В. П. Указ. соч. - С. 176.2 Гуревич А. Я. Проблема ментальностей в современной историографии. - С. 87.3 См.: Сикевич З. В., Крокинская О. К., Поссель Ю. А. Социальное бессознательное: социологический и социально-психологический аспекты. - СПб.: Питер, 2005. - С. 14 - 107.

http://www.zone-x.ru/DispetchShowPage.asp?Group_Id=ba345296




247

и иосновной клеткой исторического анализа1, ставился вопрос о ментальном измерении истории как методе исторического по- знания2.

Указанную позицию изначально разделили и российские исследователи, сосредоточившиеся как на изучении ментальностей исторических периодов и отдельных социальных групп3,

1 Философия истории: Учеб. пособие / Под ред. проф. А. С. Панарина. - С. 9 4 .2 Зубкова Е. Ю., Куприянов А. И. Ментальное измерение истории: поиски метода / / Вопросы истории. - 1995. - № 7. - С. 154; Кусов В. Г. Указ. соч. - С. 134; Розин В. М. Смысл русской ментальности и духовности // Философские науки. - 2010. - № 3. - С. 33 - 41.3 См.: Бороноев А. О. Сибирский менталитет: содержание и актуальность исследования // Проблемы сибирской ментальности / Под общ. ред. А. О. Бо- роноева. - СПб.: Астерион, 2004. - С. 26 - 33; Бушмаков А. В. Указ. соч. ; Верченко Е. П. Типологический анализ менталитета граждан России и США в сфере делового общения (философско-культурологический аспект): авто- реф. дис. ... канд. филос. наук. - М., 2006. - 26 с.; Вилков А. А. Указ. соч.; Волгаева Т. А. Менталитет мордовского этноса: истоки и сущность (историко-культурологический аспект): автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Саранск, 2007. - 25 с.; Глузман С. А. Ментальное пространство России. - М.: Издательство: Алетейя, 2010. - 336 с.; Грабельных Т. И. Концепция ментальности в закрытых социальных пространствах. - М.: Прометей, 2000. - 285 с.; Дедюлина М. А. Социоприродные и социокультурные основания кратиче- ского менталитета: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Ростов-на-Дону, 1998. - 26 с.; Дигусарова М. Ю. Ментальные основания трансформации организационных структур в современной России: дис. ... канд. социол. наук. - Владивосток, 2005. - 205 с.; Заманова Л. Б. Политический менталитет студенческой молодёжи республики Башкортостана на современном этапе: ав- тореф. дис. ... канд. полит. наук. - Уфа, 2006. - 22 с.; Егоров В. В. Наглядные образы в формировании менталитета общества: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Екатеринбург. 2003. - 36 с.; Ефремова Ж. Д. Формирование и функционирование менталитета населения малого провинциального города: дис. ... канд. социол. наук. - М., 2006. - 248 с.; Жаркой М. Э. Карательная ментальность России: истоки и пути формирования. - СПб.: Изд-во Политехн. ун-та, 2006. - 124 с.; Кижаева Т. А. Менталитет и социальное поведение сельского населения Томской губернии в годы первой мировой войны (1914-1917 гг.): автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Барнаул, 2006. - 23 с.; Коваленко Т. А. Менталитет русского дворянства в контексте культуры середины XVIII века: дис. ... канд. культурологии. - М., 1999. - 202 с.; Коже- вин В. Л. Указ. соч.; Лямин С. К. Указ. соч.; Марцинковская Т. Д. Русская ментальность и ее отражение в науках о человеке. - М.: Блиц, 1994. - 155 с.; Романченко С. Н. Менталитет российской армии: классическая парадигма и современность: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Краснодар, 2000. - 22


так и на инструментарии выделения и описания их феномена1. Как нам представляется, состояние разработанности второго направления в целом предопределяло комплектацию теоретико-аналитического аппарата, требуемого для развития первого направления. Учёные в целях уточнения трудноуловимых границ ментальности переходили в более пластичное междисциплинарное языковое пространство, где в качестве равноправных использовались категориальные ряды психологии (установки, стереотипы как неосознаваемые автоматизмы ощущения и восприятия), философии жизни (мироощущение, мировосприятие, миропонимание и другие), культурологии (ценностные ориентации, ценности) и другие.

Актуальность проведения историографического анализа методологической составляющей трудов по ментальной тематике обусловлена необходимостью выявления направлений и результативности осуществлявшейся перестройки исторического знания о цивилизации в условиях активного распространения практики реинтерпретации истории России на основе обновляемых процедур работы с источниками. С одной стороны, в арсенале учёных отсутствовали метрические или иные способы фиксации ментальности, с другой - антропологический и нео-(постне) классический повороты в социальногуманитарных науках, тенденция к развитию междисциплинарных исследований предоставляли почву для разработки

с.; Орлова Г. А. Российская бюрократическая ментальность, 1801-1917 гг.: дис. ... канд. психол. наук. - Ростов-на-Дону, 1999. - 160 с.; Поршнева О. С. Указ. соч.; Пушкарёв Л. Н. Менталитет русского общества на рубеже XVI- XVII веков. (Эпоха смуты) / / Мировосприятие и самосознание русского общества. - Вып. 4. Ментальность в эпохи потрясений и преобразований / Отв. ред. А. А. Горский. - М.: ИРИ РАН, 2003. - С. 11 - 22 и другие.1 Кукарцева М. А. Метод исторической ментальности в контексте философии истории // Менталитет и политическое развитие России. Тезисы докладов научной конференции, Москва, 29-31 октября, 1996 г. / Отв. ред. А. А. Горский. - М.: ИРИ РАН, 1996. С. 10 - 13; Семёнова М. Н. Ментальные репрезентации времени и пространства: автореф. дис. ... канд. психолог. наук. - Екатеринбург, 2008. - 22 с.


249

приёмов получения косвенных свидетельств о влиянии компонентов подсознания на коллективное поведение.

Проблема актуализировалась в связи с отсутствием чётких представлений о природе ментальностей, их месте в общей структуре психики. Ещё не были преодолены путаница с менталитетом и неоправданное умножение смыслов, возникавшие при употреблении указанного понятия в широком спектре контекстов. К примеру, на уровне диссертационных исследований изучались аспекты правовой и экологической ментальностей, хотя, по существу, речь шла о практике соблюдения (нарушения) установленных норм, этических правил или о неоправданном возведении в статус основополагающих ситуативного мышления в конкретном виде деятельности1.

Поднимая проблему ментальности как метода историкопсихологической реконструкции свойств российской цивилизации, обществоведы подходили к её решению двумя взаимодополняющими способами, а именно:

- через определение ментальности с манифестацией её структуры;

- посредством выделения элементов инструментальной оснастки ментальности как метода-действия, нацеленного на выявление скрытых от непосредственного наблюдения психологических свойств, общих для членов больших социальных групп.

«План содержания» ментальностей: определение методологического потенциала

Современное понимание проблемы метода инициирует постановку перед историографическими источниками ряда вопросов, призванных раскрыть представления авторов о ментальности как инструменте познания исторической реальности, а именно: кто или что, по какой причине был отнесён к носите

1 См.: Байниязов Р. С. Правосознание и правовой менталитет в России: Введение в общую теорию. - Саратов: СЮИ, 2001. - 295 с.; Довлекаева О. В. Указ. соч. ; Меняйло Д. В. Указ. соч. ; Шатковская Т. В. Указ. соч.; Шумейко А. А. Указ. соч.


лям ментальности? Каким образом представлялась структура ментальности, и могла ли её системность в том или ином авторском прочтении быть признанной адекватной представляемым особенностям российских реалий и выступать в роли объясняющего фактора? Какие использовались методики для изучения ментальностей?

Подчёркивая характерный для семиотики поиск в источниках «плана содержания», А. Я. Гуревич имел в виду выделение смыслов того уровня сознания, о котором, возможно, не догадывались и сами авторы. Учёный первым в отечественной историографии функционально определил ментальность как метод реконструкции системы образов той или иной исторической эпохи, которые в своё время присутствовали в головах её представителей, являлись активными регуляторами осознаваемых процессов и вслед за Р. Рэдфилдом были обозначеныА. Я. Гуревичем как «картины мира». Первой проблемой любого исторического исследования он называл построение предварительной рабочей модели ментальности рассматриваемой эпохи, на фундаменте которой возможно изучение собственно темы1. К неявным ориентациям, характеризующим «картины мира» и являющимся её элементами были отнесены следующие автоматизмы: стереотипы поведения и речи, жестов, обычаи, умственные привычки, объединяемые одним важным признаком - неосознанностью или неполной осознанностью.

Чтобы показать гибкость и объёмность содержания ключевого понятия, автором вёлся поиск выражений, уточнявших его смыслы, как, например: «духовный инструментарий», «умственная (психологическая) оснастка», «склад ума», «установки сознания», «стереотипы настроения», «потаённые зоны со

1 Гуревич А. Я. От истории ментальностей к историческому синтезу // Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов» / Отв. ред. Ю.Л. Бессмертный. - М.: Наука, 1993. - С. 20.


251

знания», «автоматизмы и привычки сознания»1. Ментальность, согласно А. Я. Гуревичу, это «социально-психологические установки, способы восприятия, манера чувствовать и думать. Ментальность выражает повседневный облик коллективного сознания, не отрефлексированного и не систематизированного посредством целенаправленных умственных усилий мыслителей и теоретиков. Идеи на уровне ментальности - это не порожденные индивидуальным сознанием завершенные в себе духовные конструкции, а восприятие такого рода идей определяется социальной средой; восприятие, которое их бессознательно и бесконтрольно видоизменяет, искажает и упрощает» 2. Таким образом, согласно автору, ментальности не тождественны миру идей, идеологии, материальной жизни, демографии, быту и другим сферам деятельности человека.

Понимание Ароном Яковлевичем их «неполной осознанности» дополнительно расшифровывалось с помощью таких фразеологических оборотов, как: «невольные», «не отфильтрованные и не рецензируемые послания людей прошлых эпох»; «проговорки эпохи о самой себе, о своих «секретах»; «лишенные логики умственные образы»3. Динамичность ментальности подчёркивалась присущим её свойством видоизменяться со временем и не быть однородной внутри общества.

В методологии истории начала 1990-х гг. вышеназванные идеи, несомненно, являлись новаторскими и подсказывали дополнительные возможности повышения информативности ис-

гтч иточников. Так, автор историю ментальностей отождествлял с исторической антропологией, не соглашаясь с Ж. Ле Гоффом об

1 Гуревич А. Я. Историческая наука и историческая антропология. - С. 56 - 57; Гуревич А. Я. Изучение ментальностей // Советская этнография. - 1988.- № 6. - С. 16; Гуревич А. Я. Проблема ментальностей в современной историографии. - С. 75.2 Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии // Одиссей. Человек в истории. 1989. - М.: Наука, 1989. - С. 115.3 Гуревич А. Я. Жак Ле Гофф и «новая историческая наука» во Франции. Послесловие к книге Ле Гоффа Ж. «Цивилизация Средневекового Запада».- Екатеринбург, 2005. - С. 353.


ограничении её сферы изучением проявлений автоматических форм сознания и поведения1. В поиске конкретизирующих понятий внимание учёного привлекали различной природы явления: жесты - из области неосознаваемой моторики движений тела, обычаи - как осознаваемые автоматизмы, умственные привычки - при широком диапазоне их понимания и другие, поэтому без чёткого определения своей структуры ментальность не выглядела сложившимся методом исследования.

В первой половине 1990-х гг. новизну и содержательность теоретических разработок А. Я. Гуревича отмечали философы2, его отдельные умозаключения были использованы Л. Н. Пуш- карёвым для написания ряда аналитических статей о менталитете (ментальности)3. В дальнейшем идеи Арона Яковлевича получили развитие в трудах этнолога С. В. Лурье, сопоставившей между собой понятия «картина мира» и ментальность. Утверждалось, что «этническая картина мира - это сформировавшиеся на основании этнических констант, с одной стороны, и ценностных доминант - с другой, представления человека о мире - отчасти осознаваемые, отчасти, бессознательные»4. Ис

1 Гуревич А. Я. Исторический синтез и Школа «Анналов». - С. 297 - 298; Кром М. М. Арон Яковлевич Гуревич и антропологический поворот в исторической науке / / Новое литературное обозрение. - 2006. - № 81. - С. 226 - 228.2 Жидков В. С., Соколов К. Б. Десять веков российской ментальности. - СПб.: Алетейя, 2001. - С. 34 - 37; Российская ментальность (Материалы круглого стола) // Вопросы философии. - 1994. - №. 1. - С. 51.3 См.: Пушкарёв Л., Пушкарёва Н. История ментальностей (менталитета) [Электронный ресурс] // Энциклопедия «Кругосвет». - URL: http://www.krug0svet.ru/articles/105/1010513/1010513a1.htm (дата обращения 09.10.2010); Пушкарев Л. Н. Что такое менталитет? Исторические заметки. - С. 158 - 166.4 Лурье С. В. Указ. соч. - С. 228. Согласно С. В. Лурье, этнические константы- бессознательные комплексы, складывающиеся в процессе адаптации человеческого коллектива (этноса) к окружающей природно-социальной среде и выполняющие в этнической культуре роль основных механизмов, ответственных за психологическую адаптацию этноса к окружающей среде. Ценностные ориентации (доминанты), рассматриваемые как цель действия, могут меняться и являются результатом свободного выбора людей. (Там же.- С. 208 - 228).

http://www.krugosvet.ru/articles/105/1010513/1010513a1.htm


253

следовательница определила последовательность вытеснения психических эффектов деятельности индивидуума в область бессознательного и возвратного их влияния (уже в виде констант) на мышление и поведение человека и его социальных групп, описанную по формуле «стимул - установка - реакция» при активной роли в этом процессе механизмов психологической защиты и неосознаваемых установок. Ментальности связывались с функционированием социальных групп, с регулирующим воздействием констант, а картина мира - с видением мироздания, характерным для средневекового сознания, с представлениями людей о самих себе и своих действиях1.

Этот тонкий нюанс о неравнозначности двух ключевых понятий, по существу, разделял предметы их ведения. Дважды допущенное в дефиницию наречие «отчасти», вносящее на первый взгляд элемент неопределённости, подчёркивало существовавшую проблему недостаточной изученности предсозна- ния, где и происходят вышеназванные взаимопереходы. Фрагментарность и приблизительность представлений о взаимодействии между компонентами бессознательного и осознанного свидетельствовали о том, что совершенствование аналитики в этой области знаний сохраняло за собой статус актуальной задачи для теоретической психологии и пограничных с ней дисциплин.

Изучение ментальностей приобрело междисциплинарное значение и стало объектом для множества концепций и подходов. Некоторые учёные отождествляли менталитет и ментальность, не всегда эта принципиальная позиция объяснялась, проговаривалась в текстах и, как правило, недостаточно учитывалась в последующих историографических обзорах. Поэтому накопленный опыт анализа смыслового пространства понятия

1 Лурье С. В. Изучение этнической картины мира как интердисциплинарная проблема. [Электронный ресурс] - URL:http://ethnopsyhology.narod.ru/svlourie/articles/interdisciplinary.htm (дата обращения 23.10.2011).

http://ethnopsyhology.narod.ru/svlourie/articles/interdisciplinary.htm


ментальности1 не отличался стерильностью в учёте типологических особенностей историографических фактов. В этом случае репрезентативными являлись дефиниции, аккумулировавшие итоги или исходные установки авторских изысканий. Выстраивая их в порядке предметной принадлежности, рассмотрим встреченные там смыслы как своеобразные рубежи осознания проблемы ментальности-метода.

Так, в работах философов, отличавшихся метафоричностью, в целях описания предмета исследования использовались три способа её определения.

В первом случае, следуя идеям А. Я. Гуревича, ментальность понималась как «совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом» (Ф. Т. Аутлева, В. П. Визгин, С. В. Гринёва)2. При логической завершённости дефиниции, построенной исключительно на философской аналитике, в содержательном плане речь шла об установках, которые, например, у С. В. Гринёвой выступали в виде некоего «фона» восприятия индивидуумом явлений и отношения к ним3. Незавершённость в конкретизации указанного «фона» не открывала ему перспектив в таком виде быть использованным в прикладных исторических исследованиях проблемы ментальностей.

1 См.: Воробьёва М. В. Указ. соч.; Елфимова М. М. Психологический анализ проблемы ментально-культурного взаимодействия [Электронный ресурс] // Психологический журнал Международного университета природы, общества и человека «Дубна». - 2010. - № 1. - URL: http://www.psyanima.rU/j0urnal/2010/1/index.php (дата обращения 25.10.2011); Кусов В . Г. Указ. соч. - С. 132-135; Шенкао М. А. Основы философской танатологии. - Черкесск: КЧТИ, 2002. - С. 15 - 37 и другие.2 Визгин В. П. Указ. соч. - С. 176; Аутлева Ф. Т. Ценностно-нормативные ориентиры русской ментальности: социально-философский анализ: дис. ... канд. филос. наук. - М., 1996. - С. 21 - 22; Гринёва С. В. Менталитет и ментальность современной России. - Невинномысск: СевКавГТУ: Невинномыс. техн. ин-т, 2003. - С. 40 - 41.3 Гринева С. В. Менталитет и ментальность современной России. - С. 22.

http://www.psyanima.ru/journal/2010/1/index.php


255

Второй способ заключался в представлении ментальности в виде объединяющего начала в широком значении, как «выражение на уровне культуры народа исторических судеб страны, как некое единство характера исторических задач и способов их решения, закрепившихся в народном сознании, в культурных стереотипах» (И. К. Пантин)1. Доминирование риторических фигур подчёркивало важность проблемы, но исчерпывающе не раскрывало возможности её познавательного потенциала.

Третий способ определения ментальности акцентировал внимание на совокупности бессознательных комплексов, ответственных за психологическую адаптацию социума к природной и сложившейся социальной средам (В. В. Бабаянц, М. М. Бе- тильмерзаева, О. Н. Стрельник, М. А. Шенкао)2. Присутствовавший в философских рассуждениях контекст междисциплинарности опирался на привлечённые несистематизированные сведения о доминирующей роли психических процессов, состояний и свойств в социогенезе. Дефиниции этой группы отличались сложной структурой, элементы которой взаимно дополняли и уточняли вложенные в них смыслы.

Так, по М. А. Шенкао, ментальность - «это стереотипы, установки людей, это умонастроения масс, безмолствующего большинства; это особое нерефлексированное, неочищенное мировидение; это эмоции, идеалы, ценности этноса, это неофициальное, непроговариваемое «сознание при себе»; это своя правда. Создается ментальность на границе сознательного и бессознательного, как интуитивная симпатия народа, и она может проявить себя, «проговориться» через установки и стереотипы традиций, обычаев, как символы» 3. Согласно М. М. Бетильмерзаевой, это «коллективно-личностное образо

1 Российская ментальность (Материалы круглого стола) // Вопросы философии. - 1994. - №. 1. - С. 30.2 Бабаянц В. В. Межкультурное общение: некоторые аспекты коммуникативных барьеров // Научные труды СевКавГТУ: серия «Гуманитарные науки» (Ставрополь). - 2003. - Вып. 8. - С. 181; Стрельник О. Н. Указ. соч. - С. 176, 208.3 Шенкао М. А. Указ. соч. - С. 37.


вание представляет собой устойчивые духовные ценности, глубинные установки, навыки, автоматизмы, латентные привычки, долговременные стереотипы, рассматриваемые в определенных пространственно-временных границах, являющиеся основой поведения, образа жизни и осознанного восприятия тех или иных явлений действительности... Структуру ментальности образует «картина мира», «стиль мышления» и «кодекс поведения» 1.

В отличие от лаконичных дефиниций первой группы, процитированные выше авторы выстраивали определения из композиции ранее выявленных коллегами элементов, которые, по их мнению, имели прямое и опосредованное отношение к ментальности, выделяя при этом ключевое значение некоторых важных свойств, а именно: её отношение к природе неосознаваемого, как личностного, так и коллективного. Некоторую системность в понимание проблемы предложил социолог Е. Я. Таршис, интерпретировавший ментальность в виде функциональной системы сознания индивида, у которой структура «представляет собой текст, образуемый из двух классов единиц: структурно-функциональных и образных. Единицы первого класса служат средством для существования, передачи, хранения единиц второго класса» 2.

Как видим, адепты вышеперечисленных дефиниций, благодаря привлечению естественно-научных идей и понятий, представлению ментальности в различных ракурсах: как совокупности установок, как объединяющее социум начало и результат процесса психологической адаптации, существенно расширили аналитический инструментарий её историкофилософского осмысления. Тем не менее постановка проблемы выявления методологического потенциала понятия ментальности в границах социальной философии не получила окончательных и ясных решений, не избавилась от расплывчатости

1 Бетильмерзаева М. М. Указ. соч. - С. 31, 33.2 Таршис Е. Я. Указ. соч. - С. 41.


257

несистематизированных смыслов ряда описывающих её понятий. В противном случае в этой группе научного сообщества уже в 2011 году были бы не возможны интенции, подобно высказанной в докторской диссертации И. В. Емелькиной, утверждавшей, что ментальность - это понятие не строго научное, а менталитет - проблема преимущественно научная1.

«План содержания» ментальностей наполнялся конкретикой в исследованиях психологов, представлявших ключевое понятие в трёх ракурсах. В первом случае - в виде мотивов, ценностных ориентаций, социальных установок личности, способов восприятия, манеры чувствовать и думать, которые, говоря словами Е. В. Гончаровой и Д. В. Обориной, выражают повседневный облик неотрефлексированного и несистематизированного коллективного сознания, определяющие выбор того или иного способа поведения2. Во втором случае, как полагали Г. В. Акопов, Т. В. Иванова и Т. К. Рулина, надо говорить об осознаваемом уровне группового сознания, проявляющемся в этническом и в пространственно-временном контексте3. В третьем случае ментальность изучалась через призму социального мышления личности4, так как считалось, что на этом уровне она «становится активной силой, способной к самотрансфор-

1 Емелькина И. В. Российский менталитет: Сущность, объём понятия и социальная роль: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - М., 2011. - С. 24.2 Гончарова Е. В. Мотивационный компонент в структуре ментальности личности: дис. ... канд. психол. наук. - Хабаровск, 2005. - С. 46 - 47; Оборина Д. В. Становление профессиональной ментальности педагогов и психологов: автореф. дис. ... канд. психол. наук. - Москва, 1992. - С. 4, 6.3 Акопов Г. В., Рулина Т. К., Привалова В. М. Менталистика как историкопсихологическое направление науки // История отечественной и мировой психологической мысли: Постигая прошлое, понимать настоящее, предвидеть будущее: Материалы международной конференции по истории психологии «IV московские встречи», 26-29 июня 2006 г. / Отв. ред. А. Л. Журавлев, В. А. Кольцова, Ю. Н. Олейник. - М.: Издательство «Институт психологии РАН», 2006. - С. 455; Семёнова Т. В. Теоретические и прикладные аспекты социально-психологического исследования городской ментальности: автореф. дис. ... д-ра психол. наук. - Казань, 2007. - С. 16.4 Абульханова К. А. Российский менталитет: кросскультурный и типологический подходы. Российский менталитет. Вопросы психологической теории и практики. - М.: Институт психологии РАН, 1997. - С. 7 - 8.


мации и трансформации окружающего мира, изменению культурных оснований жизнедеятельности общества»1.

Геометрия модели ментальности, представленнаяВ. И. Пищик в виде сферической композиции, включила «надсистемы (религия, этнос и социум), подсистемы (образа мира и жизни) и ядерные структуры (значения, смыслы и ценности), периферические структуры (социально - психологические характеристики - ценностные ориентации, социальные установки, Я-концепция, социальные представления, форма дискурса, особенности взаимодействия и отноше- ний)»2. Специфический механизм трансформации ментальности поколений действует, по мнению автора, благодаря согласованию/рассогласованию всех её составляющих. Предположено, что он запускается через смену доминирующей надсистемы, стимулирующей изменения всего вышеперечисленного цен- ностно-смылового комплекса, заключённого в структурах ядра, периферии и подсистемы.

Следует отметить, что представленная конструкция ментальности вобрала в себя достижения по разработке данной проблемы, почерпнутые из работ психологов, были учтены идеи философов и историков о факторной обусловленности психологических процессов, которые в совокупности были синтезированы автором в социологическом контексте. Если следовать общей типологии психики, в предложенную структуру вошли атрибуты исключительно осознаваемого уровня, при этом, за скобками осталось изучение психофизиологической природы феномена, также имеющей отношение к обеспечению преемственных связей между ментальностями поколений.

В другой области знаний - исторической психологии, ментальность рассматривалась как способ измерения сущности со-

U U U ч — Г

циальных групп в той или иной исторической эпохе. По мне

1 Еромасова А. А. Философия и психология: российская ментальность. - С. 14 - 15.2 Пищик В. И. Психология трансформации ментальности поколений: автореф. дис. ... д-ра психолог. наук. - Ростов-на-Дону, 2010. - С. 8, 28.


259

нию В. А. Шкуратова, она должна рассматриваться как содержание исторической эпохи, запечатлённой в образах, представлениях, понятиях, а психика, включая уровни осознанного и подсознательного, является лишь процессом восприятия этого материала. Таким образом, ментальность описывает человеческую активность только в контексте определенного исторического материала. При отбрасывании этого материала термин превращается в обыденное словоупотребление или становится еще одним обозначением психики, сознания, деятельности. Как видим, автор выделял специфику ментальности через обозна-

• • и U Г П

чение её отличий в сравнении с психикой. Так, утверждалось, что психика индивидуализирована и образует структуру, ментальность - нет. Первая «описывается в субординированных, более или менее однозначных понятиях, ментальность - в синонимах со смысловыми различиями, но плохо дифференцированных по значению»1.

В рассуждениях исследователя можно уловить несколько волновавших его вопросов, а именно: о соотношении ментальностей с психическими процессами вообще и с уровнем бессознательного в частности; о роли коллективного и индивидуального уровней психики в трансляции ментальности; и возможно ли с помощью структуры психики выразить системность ментальностей. Как показывают рассмотренные выше историографические факты, неравнозначные ответы на них, которые давали историки и представители других социально - гуманитарных наук, нуждались в дальнейшем обосновании, но в системе исторического знания существенно расширяли диапазон историко-психологического осмысления сущности российской цивилизации.

Фиксация как коллективных, так и индивидуальных форм проявлений ментальности и дисциплинарные приоритеты разделили учёных во мнении по поводу определения субъекта - её носителя. Как видим, в условиях использования разнообразных

1 Шкуратов В. А. Указ. соч. - С. 120 - 121.


ракурсов познания психологического портрета исторической эпохи эта роль отдавалась сознанию индивидуума (Е. Я. Тар- шис), мыслящей личности (К. А. Абульханова), коллективному подсознанию (О. Н. Стрельник), групповому сознанию (Т. В. Семёнова (Иванова), индивиду и социальной группе (Ф. Т. Аутлева), то есть различным в родовидовом отношении агентам.

Для установления ясности в этой на первый взгляд противоречивой ситуации, возникшей на почве несовпадающих исследовательских подходов, обратимся непосредственно к предлагаемым в историографии методам реконструкции ментальностей.

Методы реконструкции ментальностейМетод как способ достижения поставленной цели неизбеж

но опирается на систему знаний, характеризующих область научных поисков. Реконструкция плана выражения ментальностей предполагает опознание их внешних проявлений во всех сферах жизнедеятельности. В свою очередь, реконструкция плана содержания ментальностей направлена на выделение свойств социальных объектов, обусловленных автоматизмами коллективного бессознательного. В обоих случаях их структурирование, возможность которого отрицалась некоторыми ис- следователями1, соотносится: в плане выражения - с архитектурой социальных явлений и психики, в плане содержания - с композицией историко-семиотического пространства эпохи. Указанная конструкция не так проста, если иметь в виду, что в один и тот же период сознание русских, по убеждению Л. И. Шерстовой, «содержало в себе прямо противоположные ментальности в некоем парадоксальном единстве, не замечае

1 Там же; Немирович-Данченко П. М. К вопросу о методологии изучения ментальности // Вестник Томского государственного университета. История. - 2008. - № 1. - С. 93.






261

мом его носителями.»1 и отразившемся в различных источниках.

Задача реконструкции ментальности решалась исследователями различными способами. Так, в формирующемся инструментарии отечественной исторической психологии и этнопсихологии разрабатывались способы расшифровки психологического подтекста различного рода историко-культурных символов, а именно: через приёмы воссоздания духовного портрета индивидуума по источникам личного происхождения (дневникам, запискам, биографиям и другим); через анализ смыслов жестов, физиогномики, языка, музыкального строя, архитектурных сооружений, образцов изобразительного искусства и других социокультурных форм2. Не исключалось применение частотного контент-анализа в оценке информации путём выделения в формализованном виде смысловых единиц текста и замера частоты, объёма упоминания этих единиц по определённым выборкам. Тем самым фиксировалась частота употребления и степень выраженности понятий, суждений, отражавших этнические, профессиональные, религиозные, территориальные особенности мышления, личностные характеристики людей3. А. Д. Барской были разработаны ступени методики их историко-психологической реконструкции, в общем виде повторявшие алгоритм научного исследования, а именно: изучение проблемной области, постановку задач, выбор источниковой базы, обозначение исходных положений и гипотезы, анализ текста, создание описательной психологической модели, формулирование результатов и выводов4.

Доминирующий акцент специалистов по социальной психологии на личности обусловливался вниманием к системе

1 Шерстова Л. И. Указ. соч. - С. 33.2 Пономарёва Л. Н. К вопросу о научных проблемах в исторической психологии [Электронный ресурс] // Сборник научных трудов. Серия «Гуманитарные науки». - Вып. № 10. - Ставрополь: СевКавГТУ, 2003 г. - URL: abiturient.ncstu.m>Science/artides...ffle_download (дата обращения 3.11.2011).3 Крысько В. Г. Этническая психология. - С. 298 - 302.4 Барская А. Д. Указ. соч. - С. 93 - 110.

http://abiturient.ncstu.ru/

http://abiturient.ncstu.ru/

http://abiturient.ncstu.ru/Science/articles/hs/10/31.pdf/file_download


устойчивых ценностей, через которую, как они полагали, и раскрывается ментальность1. С этой целью проводились крос- скультурные исследования с анкетированием респондентов, сообщавших в момент опроса о взглядах, оценках, настроениях, потребностях, убеждениях, склонностях, интересах и других осознаваемых социальных установках, идентифицировавших их принадлежность к той или иной социальной группе2. После неоднократного сбора материалов сравнение композиционного расположения выявленных на разные даты обобщений давало основание утверждать о наличии иерархии устойчивых ценностей и векторе трансформации ментальностей.

Не вызывает сомнений, что данный подход был сосредоточен на изучении самого поверхностного и самого изменчивого слоя индивидуального и коллективного сознания, без учёта статистических погрешностей, на долю которых выпадала информация, не поступавшая от респондентов по причине строгой заданности формулировок вопросников и ответов, формального отношения к ответам, нежелания озвучивать внутренние установки сокровенного характера и т.д. Полагаем, подход социальных психологов больше соответствовал задаче выявления косвенных свидетельств ментальностей, искажённых самим актом осмысления и целенаправленным способом получения. Тем не менее он расширял представления о возможных приёмах обнаружения проявлений ментальностей.

Некоторые авторы, симпатизировавшие культурологическим изысканиям, отправной точкой считали изучение традиций, которые рассматривались в качестве форм проявления коллективного бессознательного в символическом простран

1 Абульханова К. А., Енакаева Р. Р. Российский менталитет - или игра без правил? (Российско-французские кросскультурные исследования и диалоги) // Российский менталитет. Психология личности, сознание, социальные представления / Под ред. К. А. Абульхановой-Славской. - М.: Институт психологии РАН, 1996. - С. 11.2 Дубов И. Г. Указ. соч. - С. 23.


263

стве (мифах, сказках, других формах народного творчества)1. Например, А. Н. Петров видел ядро ментальности в направленности культуры, состоящей из определённого сочетания этнических традиций, сложившихся в различных слоях той же культуры: производственном, жизнеобеспечивающем (в сфере потребления), соционормативном и познавательном2. Исследование ментальности предполагалось в следующей последовательности: выделение традиций, анализ их сочетания в рамках подсистем с обозначением структурных характеристик, последующее обобщение основных направлений развития этих подсистем. В итоге должна быть вычленена совокупность ценностей, установок, стереотипов, особенностей мышления, которые, по мнению автора, «являются средством реализации в пространстве и во времени направленности культуры» 3.

В социально-гуманитарных науках методы обнаружения ментальностей базировались, прежде всего, на логических и языковых средствах познания символов изучаемого времени, которые наиболее успешно разрабатывались в семиотике4. Своеобразие и родство символов обнаруживалось при сравнении их семантических и семиотических схем, выражавших ментальность и одновременно служивших средством воздействия «коллективной памяти» на индивидуума.

В освещении проблем и подходов к изучению ментальности авторы особое внимание обращали на текст. Например, Е. Я. Таршис призывал учитывать его феноменологический (как факт объективации сознания), коммуникативный (быть посланным и принятым) и содержательный (его актуальная интерпретация) аспекты, рекомендовал использовать неча

1 Хлыстова А. Г. Социальная ментальность: сущность, природа, детерминированность: дис. ... канд. филос. наук. - Ставрополь, 2005. - С. 25.2 Петров А. Н. Удмуртский этнос: проблемы ментальности. - С. 34.3 Там же. - С. 35.4 Гуревич А. Я. Проблема ментальностей в современной историографии. - С. 75; Орлов И. Б. Политическая культура России XX века: учебное пособие для вузов. - М.: Аспект Пресс, 2008. - 222 с.; Пушкарёв Л., Пушкарёва Н. Указ. соч.


стотную модель контент-анализа содержания, в основу которого положен ориентированный поиск ответов на вопросы: как устроен текст? и почему текст устроен так, а не иначе?1.

В постановке вопроса об историко-культурных воззрениях людей другого времени А. Я. Гуревич делал акцент не на изучении настроений или легко изменчивых состояний психики, «а на константах, основных представлениях людей, заложенных в их сознание культурой, языком, религией, воспитанием, социальным общением»2. Историк привёл далеко не полный перечень тем и проблем истории ментальностей, а именно, «восприятие пространства и времени и связанное с ними осознание истории (поступательное развитие или повторение, круговорот, регресс, статика, а не движение, и т.п.); отношение мира земного с миром потусторонним, и соответственно восприятие и переживание смерти; разграничение естественного и сверхъестественного, соотношение духа и материи; установки, касающиеся детства, старости, болезней, семьи, секса, женщины; отношение к природе; оценка общества и его компонентов; понимание соотношения части и целого, индивида и коллектива, степени выделенности личности в социуме или, наоборот, ее поглощенности им; отношение к труду, собственности, богатству и бедности, к разным видам богатства и разным сферам деятельности; установки на новое или на традицию; оценки права и обычая и их роли в жизни общества; понимание власти, господства и подчинения, интерпретация свободы; доступ к разным видам источников и средств хранения и распространения информации, в частности, проблемы соотношения культуры письменной и культуры устной» 3.

Этнолог С. В. Лурье выделяла три этапа в изучении этнических (ментальных) констант, выстраиваемых на основе выявления значений и смыслов, которые люди вкладывали в свои слова и поступки в зависимости от конкретных, поставленных

1 Таршис Е. Я. Указ. соч. - С. 67.2 Гуревич А. Я. Указ. соч. - С. 85 - 86.3 Там же. - С. 86.


265

самой жизнью вопросов, исходящих из особенности той или иной жизненной ситуации. На первом этапе необходимо вычленить из идеологических текстов то, что должно относиться к области условий действия и еще в большей степени обоснования, почему данное сообщество считало себя способным к этому действию. Далее, по мнению автора, необходимо исследование народных представлений об истории и политике с выделением наиболее существенных событий, значимых факторов и типичных ситуаций. Затем следует разработка формального инструментария, с помощью которого могут быть описаны особенности культуры, имеющие этническую детерминацию, и возможны кросскультурные исследования. Полученные ответы должны извещать о способе включения выявленных ценностных доминант в этническую картину мира, то есть атрибутом какой сферы реальности они окажутся1.

Обилие перечисленных составляющих ментальной проблематики являлось фактором, осложнявшим определение контуров системности этой области познания уже в историческом знании, поэтому, соглашаясь с мнением чешского историка Ф. Грауса, некоторые отечественные исследователи считали, что её можно лишь «тестировать», «считывать» по внешним формам проявления2.

В указанном подходе «попадание» в содержание ментальностей зависело от авторской интерпретации источников и понимания природы психологических истоков их смыслового поля. Так, М. М. Кром не отмечал различий между менталитетом и ментальностями, не конкретизировал собственное понимание их проявлений на примере исторических сюжетов, однако это не мешало ему незаслуженно упрекать О. С. Поршневу по поводу сделанных действительно ценных наблюдений о проявлениях ментальности военных - участников Первой мировой вой

1 Лурье С. В. Историческая этнология. - С. 434 - 439.2 Зубкова Е. Ю., Куприянов А. И. Указ. соч. - С. 155.


ны1, обнаруженных в письмах солдат, но, по его мнению, свидетельствовавших лишь о настроениях людей, о сознательном отношении к происходящему, которые не могли считаться «установками сознания»2. Иную технику «считывания» на примере формировавшейся на рубеже 1920-1930-х гг. индустриальной ментальности (по тексту - «индустриального менталитета») у строителей Кузнецкого металлургического комбината, использовали А. И. Тимошенко и В. И. Исаев, обратившие внимание на глубокие изменения в структуре и содержании их повседневной жизни, которая стала, по мнению авторов, всецело зависеть от производственной деятельности, «обозначившейся как самое главное в жизни человека» 3.

В целях системного анализа отобранных ментальных сюжетов историк И. Ю. Николаева использовала технологию поли- дисциплинарного синтеза, укомплектованную «на базе концептов и методов, методологически схожих инодисциплинарных подходов, имеющих общий фокус (бессознательное) и комплементарных друг другу, дающей возможность верифицировать получаемые результаты»4. Основной путь реконструкции ментальностей виделся ею в исследовании изменчивости установок в системной связи с историческим контекстом5, которая не

1 Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период первой мировой войны (1914-март 1918 г.). - Екатеринбург: УрО РАН, 2000. - С. 241.2 Кром М. М. История России в антропологической перспективе: история ментальностей, историческая антропология, микроистория, история повседневности. - С. 185 - 186.3 Тимошенко А. И., Исаев В. И. Условия и механизмы формирования «индустриального менталитета» строителей Урало-Кузнецкого комбината. / / Гуманитарные науки в Сибири. - 2006. - № 2. - С. 31.4 Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного. - С. 10.5 Рамазанов С. П. На пути преодоления кризиса исторической науки. Рец. на кн: Николаева И. Ю. О возможности методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного. - Томск.: Изд-во Том. ун-та, 2005. - 302 с. // Вестник ВолГУ. - Серия 4: История. Регионоведение. Международные отношения. - 2009. - № 2. - С.164 - 165; Репина Л. П. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв. - С. 156.


267

могла быть полностью объяснена рациональными или материальными обстоятельствами.

Автор ввела параметры неосознаваемой установки в процедуру исследования социально-психологического типа и характера Ивана Грозного и других исторических персонажей, что существенно расширяло представления об исторической обстановке изучаемой эпохи в целом и о мотивах поступков ключевых фигур власти в частности1.

На основании изложенного выше можно утверждать, что исследователи разрабатывали методики реконструкции ментальностей, отдавая предпочтение изучению определённых каналов их трансляции. При этом выделялись как отдельные компоненты плана выражения, включавшие элементы, характеризующие социальные явления и психику, так и плана содержания - в виде выбранной семиотической композиции.

Вместе с тем успешное решение данной проблемы не вышло за пределы ограниченного круга исследователей- одиночек, работавших в пространстве нео-(постне) классической рациональности, моделировавших требуемый методологический инструментарий с помощью комплементарных теорий среднего уровня, разработанных представителями со- циогуманитарных и естественно-научных дисциплин. Ещё не получили чёткого определения критерии для ментальной идентификации того или иного плана содержания, за которые нередко ошибочно принимались осознаваемые современниками события, смыслы и атрибуты логического мышления. Тем не менее в работах А. Я. Гуревича, В. И. Исаева, И. Ю. Николаевой, А. И. Тимошенко и других историков наметилась перспективная тенденция использования в качестве искомого критерия того или иного варианта сопоставления историко-культурных и психологических выражений ментальности.

1 Николаева И. Ю. Полидисциплинарный синтез и верификация в истории.- Томск: Изд-во Том. ун-та, 2010. - С. 51 - 80.


Систематика выражений ментальности в контексте исторического и историко-психологического знания

Представители психологических наук, не отождествляя менталитет с бессознательным уровнем психики в целом, тем не менее некоторые компоненты последнего: неосознаваемые стереотипы и установки - относили к базовым элементам мен- тальности1. Обратим внимание на понятие социального стереотипа, за последние два десятилетия получившего многочисленные интерпретации и сложную видовую градацию по направленности: на этнические, динамические, конфессиональные, гендерные, авто- и гетеростереотипы и другие2. Нередко авторы в научном плане нестрого употребляли данное понятие в широком диапазоне значений, которые не всегда формулировались. Нередко они ошибочно ассоциировались с осознаваемыми мыслительными и поведенческими автоматизмами: способностями, умениями, навыками, привычками, этикетом, обычаями и традициями.

Общим местом было понимание того, что непосредственное отношение к ментальности имеют коллективные неосознаваемые стереотипы поведения (устойчивые, регулярно повторяющиеся модели поведения в той или иной социокультурной группе, которые зависят от функционирующей в этой группе ценностно-нормативной системы) и сознания (фиксирующие идеальные представления ценностно-нормативной системы,

1 Асмолов А. Г. Указ. соч. - С. 387; Баязитов Р. Ф. Авторитарный стереотип: сущность и проявления в социальных взаимодействиях. - Нижнекамск: Изд-во НМИ, 2006. - С. 35.2 См.: Белова О. В. Этнические стереотипы по данным языка и народной культуры славян (этнолингвистическое исследование): дис. ... д-ра филолог. наук. - М., 2006. - 283 с.; Гладких С. В. Этнические стереотипы как феномен духовной культуры: дис. . канд. филос. наук. - Ставрополь, 2001. - С. 18 - 35; Ковалёв В. В. Аксиологические стереотипы как фактор устойчивости российского общества: автореф. дис. ... д-ра социол. наук. - Ростов-на-Дону, 2009. - 48 с.; Семендяева О. Ю. Стереотип как социальный и социальнопсихологический феномен: дис. . канд. филос. наук. - М., 1986. - 194 с.; Суходольская Н. П. Социальный стереотип в жизнедеятельности людей: ав- тореф. дис. ... канд. филос. наук. - М., 2009. - 25 с.


269

выступающие основой для формирования стереотипов поведения). Названные стереотипы, согласно Р. В. Базикову, представляют собой «жёсткую связь, присущую той или иной социальной группе, между сложившейся в данной группе системой социального взаимодействия и принятой в ней системой взглядов на окружающий мир»1. Они базируются на таких психологических процессах, как: избирательное внимание, оценка, формирование понятий и категоризация, схематизация, атрибуция, эмоции и память2.

Суммируем выводы исследователей, уточнявших историкокультурное и психологическое содержание стереотипов уровня коллективного бессознательного.

1. В совокупности они представляют собой психологический механизм, аккумулирующий и передающий социально значимые представления людей о своей среде, отложившиеся и закрепившиеся в памяти многих поколений в результате неоднократного повторения их порождающих обстоятельств. По происхождению это творение прошлого жизненного опыта взаимодействия социума с внешним окружением и между членами внутри одной этнической общности. В новых исторических условиях его носителями являются социальные группы и отдельные личности, на подсознательном уровне ведомые этим усвоенным психическим наследием.

2. В отличие от архетипов и их образов, стереотипы по своей сути более конкретны тем, что служат информационной основой любого познавательного действия3 и функционально менее друг от друга зависимы, так как каждый в отдельности контролирует менее масштабные предметные пространства коллективной памяти. Занимая промежуточное положение между

1 Базиков Р. В. Социальные стереотипы: концептуальный аспект: дис. . канд. филос. наук. - Ростов-на-Дону, 1999. - С. 11.2 Мацумото Д. Психология и культура. - СПб.: ПРАЙМ-ЕВРОЗНАК, 2002. - С. 82.3 Кон И. С. Социологическая психология. - М.: Московский психологосоциальный институт; Воронеж: МОДЭК, 1999. - С. 281.


уровнем осознанного и врождённым бессознательным, они в детстве неизбежно проникают в психику индивида не в виде генетической наследственности как архетипы, а по многочисленным коммуникативным каналам: через речь, копирование навыков мышления и поведения родителей, бабушек, других нянек, сказки, песни, наблюдение за бытовыми ситуациями, усвоение символов и смыслов, ставших традиционными для народа.

3. Если знания об архетипах для историка являются априорными, обоснование которых заимствуется у представителей психологических наук, и в последующем могут моделироваться с его собственными историко-психологическими или культурологическими изысканиями, то информация о формах проявления неосознаваемых стереотипов может быть обнаружена исследователем непосредственно в источниках путём обработки массива фактов с помощью теоретических методов (сравнения, абстрагирования, обобщения, индукции, дедукции, воображения).

Знание историко-культурных истоков стереотипов, типичных для русских, известных из научной литературы как признаки, идентифицирующие российскую цивилизацию, выделенных по принципу поглощения уже их конкретизирующих народных традиций, обычаев, позволяет историку, ориентирующемуся на сочетание логического мышления с образным, соотнести их с матрицей архетипических образов по принципу наличествующей согласованной направленности (см. таблицу 5). При этом очевидны преемственные смысловые отношения, связывающие указанные компоненты в единую структуру.

Указанный в таблице список интересующей нас группы автоматизмов безусловно не полный. В него не вошли присутствующие в научной литературе производные понятия, имеющие ситуативное историческое содержание. Так, наряду с коллективизмом, представляющим собирательную модель приоритетов общности поведения людей, упоминаются частные вариации видения коллективизма, например:


271

Таблица 5.Структура менталитета русских в проекции архетипов,

архетипических образов и неосознаваемы х стереотипов

Архетипы Мать - сыра Земля

Великий отец Эго

Персона(является внешним

проявлением того, что мы предъявляем

реальности)

Мир(как модель духовного и материального еди

нения людей) коллективизм,

этно- и веротерпимость

Образ Вождя

сакрализация,авторитарность,иерархичность

Образ Воина- хлебопашца

богатыри русских былин, великие

полководцы

Самость(архетип целостности

и порядка)

Мобилизационный тип развития

(как модель оптимального соотношения

между потребностями и условиями развития

мирского)экстенсивизм,заимствование

новаций

Державност ь(как образ

государственной власти)

этатизм,патернализм

Душа(как многомерная форма познания

сущности внутреннего мира человека)

приоритет духовных

ценностей над материальными

Договор(архетип возможных

отношений)

Правда(высшее воплощение

всего положительного)

справедливостьдвоемыслие

Негласныйдоговор

(как модель легитимности власти)

служение

Достаток(как мера минимальных индивидуальных

потребностей) трудолюбие,

«авось»-проблема

Младенец(выражение эмоциональной неуравнове

шенности и фантазий)

Идеи обращённости в прошлое и

будущее

мессианизм

«Вручение себя»

(как модель связи с сакральным)

патронат

Воля(как идея свободы,

соединённой с ощущениями

простора)идея бунта, безмерность

- общинность - понятие, образованное от названия социального института, предполагающее единение людей на основе территориальных, производственных и религиозных отношений;

- артельность, с нацеленностью на единение индивидуумов по производственному принципу;

- соборность - содержание понятия обычно интерпретиро


валось через другие понятия: единства (согласия) и свободы (любви), взятые в православно-культурном контексте1.

Концептуальную нагрузку имели и такие смысловые фигуры, как софийность и всеединство, появившиеся в религиозных учениях русских философов и богословов во второй половине XIX в.

Не менее запутанной выглядит ситуация вокруг стереотипов, идентифицировавших образ русского человека. Нетрудно заметить, что многие из них, например, этатизм, патронат, трудолюбие и другие, характеризуют не одно этническое сообщество. Речь должна идти о том, какое значение они имели в конфигурации ментального менталитета в условиях конкретной исторической обстановки и влияния исторической динамики.

Некоторые авторы с удовольствием цитировали В. О. Ключевского по поводу черт русского человека, вытекающих из природно-климатических условий: неизбалованность, выносливость, осмотрительность, окольный путь к цели, замкнутость, осторожность, необщительность, смелость, находчивость, наблюдательность, долго готовиться и быстро делать и т.д. Классик также писал, что огромные территории сформировали широту, удаль, щедрость, свободолюбие, беспечность, слабую самодисциплину, лень, недостаток инициативы. Сопоставление семантики широкого набора известных черт русского народа указывает на то, что все они конкретизируют смысловое поле архетипических образов Души, Достатка и Воли2.

1 См.: Аксючиц В. «Бог и Отечество - формула русской идеи» // Москва. - 1993. - № 1. - С. 120 - 127; Буданцев Ю. П., Большаков В. И. Соборность российской государственности: Историко-социологический анализ. -М.: РИЦ ИСПИ РАН, 1999. - С. 15 - 23; Лубский А. В. Россия как цивилизация: многомерный конструкт исследования; Троицкий Е. С. Соборная сила многонациональной России. - М.: [б. и.], 1995. - 36 с.; Черныш А. М. Социальнофилософский анализ национального характера русского народа в трудах отечественных мыслителей (XIX-первая половина XX вв): автореф. дис. ... канд. филос. наук. - М., 2012. - С. 10 - 11.2 Ключевский В. О. Сочинения в 9-ти томах. - Т. I. Курс русской истории. - Ч. I. - М.: Мысль, 1987. - С. 315 - 317; Захаров П. Я. Терпение как ментальное свойство русского народа: причина и следствие: дис. . канд. филос.


273

В контексте обращения к историческому знанию о российской цивилизации исследователи достаточно часто уточняли содержание таких коллективных автоматизмов, как: держав- ность - символизирующей приоритет государственного начала в идеологии и политике центральной власти1; этатизм - как принцип взаимодействия государства и общества, патернализм- как принцип взаимодействия государства и индивида; экс- тенсивизм - как принцип взаимодействия государства, общества и природной среды2; патронат - как принцип построения взаимоотношений внутри социальной группы; мессианство - как принцип взаимодействия государства, общества и внешнего мира, выразившийся в идеях - святой Руси, Третьего Рима, триады православие - самодержавие - народность, коммунизма.

Авторы отмечали трепетное отношение русских к Правде, первоначально символизирующей в этническом самосознании Христа3, а затем - олицетворение всего положительного. В русском языке исторически сложилась группа родственных понятий: правь, правдивый, правдоподобный, правдоискатель, право и другие. Быть праведным означало быть мирянином, жизненный путь, отдельные мысли и поступки которого с благоговением воспринимались обществом. Образ Правды конкретизировался в стереотипном мотиве справедливости, который в широком смысле представлялся должным, соответствующим взглядам индивида или социальной группы на сущность человека и его неотъемлемые права4. В течение длительной и бога

наук. Горно-Алтайск, 2007. - 164 с.; Солманидина Н. В. Ключевский как историк российской ментальности. - Пенза: Изд-во ПГУАС, 2007. - С. 55 - 58.1 Майминас Е. З. О социально-экономических особенностях развития России // Общественные науки и современность. - 1998. - № 3. - С. 118.2 Культурология: учебное пособие для студентов высших учебных заведений / Под науч. ред. проф. Г. В. Драча. - С. 455.3 Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. - М.: МИРОС, 1998. - С. 33 - 116.4 По мнению Игумена Вениамина (Новика) русский человек при существовании двух типов справедливости: уравнительной и распределительной, признаёт первый тип (Новик Вениамин (игумен). Что такое «русская


той сюжетами истории поисков правды в справедливости в российском социуме сформировались поведенческие ориентации: на максимализм, доходить до крайностей на пути к высшим ценностям, внутреннее ценностное понимание границы между хорошим и плохим, названное совестью.

Параллельно с утопичной справедливостью сформировался стереотип «двоемыслия» как продукт повторявшихся суровых

На Руси (Душа народа)худ. М. В. Нестеров

уроков рассогласованности между должным и обстоятельствами его исполнения. Проявления двоемыслия были известны во всех сферах жизни, например: в сосуществовании обрядового православия и отправлений языческих культов; в принятии планов, но оценке деятельности по фактическим результатам; в ценности не конечных результатов, а самого процесса продвижения к ним и ещё во многих формах, имитировавших следование идеалу справедливости, сложившемуся в конкретное ис-

KJ KJ Л

торическое время и в конкретной социальной группе1.В объяснении истоков стереотипов исследователи не всегда

удачно выбирали угол зрения. Так, в поиске следов присутствия

идея»? // Вестник Русской христианской гуманитарной академии. - 2007. - Вып. 2. - № 8. - С. 42.1 См.: Хлопин А. Д. Феномен двоемыслия: Запад и Россия (особенности ролевого поведения) // Общественные науки и современность. - 1994. - № 3.- С. 49 - 60.

http://yandex.ru/clck/redir/AiuY0DBWFJ4ePaEse6rgeAjgs2pI3DW99KUdgowt9XvqxGyo_rnZJpNjfFDg3riniJoGT4JICmPxhSjoXC5NNQNLqr5_1eXtLeScY2-tkbbOXEsFcb0ld4b3BvZlhpUKw0STFXRGpAgoPiJCIUTFngkmpQ6cn6ii4uDT76mXpn2In9kCDKFuzkoKCPQuo_7e?data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1Ldmtxdkh2emZybHFnaV9HMENzTzhLUUpRa3V2RkxFTVFSU0pEQkZTbGdjcDBQTC11U3poV2ZwSTNvR05IM09yTjB5QTRBRVVPNldVN2JrSzlCRGNGVXpBS3JpZHBCNklxYTZhRVVVeDhBcm5OUF8&b64e=2&sign=71bba6dbc2123afd23416c81350c0595&keyno=8&l10n=ru&i=7


275

в менталитете таких чувственных форм, как радость, счастье и страдания, А. А. Григорьева нашла причину русского «авось» в счастье, доставшемся по глупому случаю, по милости судьбы1. Очевидно, что этот вывод, опирающийся лишь на возможное эмоциональное восприятие удачного (или неудачного) завершения трудно прогнозируемого события, не совсем убедителен. Полагаем, адаптивное начало стереотипа «авось»-поведения следует искать в сложных для крестьянского земледелия природно-климатических и других условиях. «Частица «авось», - замечает М. Б. Молотков, - противоречива. Она и предупреждает о том, что нельзя надеяться на случайность, и явно исходит из того, что случайность в жизни людей имеет большое значение и надо всегда быть готовым к столкновению с нею. Она формирует понимание вероятностного подхода к жизни, к событиям, в которых часто сталкиваешься с известной неопределенностью результатов» 2.

Русские люди добросовестно и безвозмездно трудятся, если в обществе есть нравственная идея, праведная цель.

Фридрих Гегель

Не вызывает сомнений, что представленная композиция стереотипов менталитета русских имеет самый общий и лаконичный вид. Однако и она будет не завершённой, если не учитывать область подсознания индивидуума, где бессознательное соприкасается с осознаваемым уровнем восприятия действи-

В «_> U U

аналитической психологии этой психической инстанции, условно названной З. Фрейдом «цензурой»3, приписывались две основные функции: вытеснение в область бессознательного неприемлемых и внутренне осуждаемых личностью собственных чувств, мыслей и сопротивление активному бессознательному, стремящемуся проявиться в сознании. Ука

1 Григорьева А. А. Указ. соч. - С. 14.2 Молотков М. Б. Указ. соч. - С. 11.3 См.: Фрейд З. Введение в психоанализ: Лекции / Пер. с нем. Г. В. Барышниковой. - М. Наука, 1989 - 456 с.


занная область охватывает автоматизмы подсознания индивидуума (неосознаваемые установки, автоматизмы психологической защиты и психофизиологические автоматизмы), которые в совокупности представляют механизм образования ментальностей социальных групп. Она интересна историку тем, что здесь сосредоточены неосознаваемые побудители к действиям, как правило, выпадавшие из объяснительных схем (см. рис. 1).

Неосознаваемыеустановки

Автоматизмы психологической защиты:

- первичные: примитивная изоляция, отрицание, примитивная идеализация и обесценивание и другие.

- вторичные: изоляция, поворот против себя, интеллектуализация, рационализация, морализация, активное образование, религиозный опыт и другие.

Психофизиологические автоматизмы личности:темперамент, врождённые способности.

Область формирования ментальностей социальных групп (территориальных, профессиональных, конфессиональных)

Рис. 1. Подсознательные автоматизмы индивидуума (побудители деятельности)

Переходя к повествованию о месте психофизиологических автоматизмов личности в ментальности, отметим их высокую зависимость от прижизненных обстоятельств, переживаемых человеком в течение первых 10 лет, то есть в период формирования и интенсивной адаптации психики ребёнка к социальному окружению. Этот этап жизни отличается активными процессами в эволюции его мышления: переходом от мифа к логи


277

ке, появляется индивидуальный рисунок динамики протекания психических процессов, темперамент и доминанта в межполу- шарной асимметрии мозга1.

Исследователи не располагали точными сведениями о том, какие пропорции между типами темперамента характерны для представителей того или иного этноса в целом, однако по интенсивности их повседневной внешней моторики невооруженный взгляд непременно определял нахождение исходной природной зоны местожительства. Высказанное В. Н. Ильиным предположение о том, что суровый климат, требующий экономного расходования сил, обусловливал «уравновешенный, спокойный темперамент, характерный для русских»2, было убедительно с позиции второго закона термодинамики3.

Для описания ментальностей использовалась ещё одна гипотеза - о фундаментальных типах мышления, связанных с межполушарной асимметрией головного мозга4. Данные психологических исследований с точки зрения гендерности позволяли считать, что среди женщин больше лиц с правополушарным типом, чем среди мужчин5, а русские характеризовались доминирующими свойствами интуитивно-чувственного интро- верта6.

Физиологическое обоснование существования интровертного типа мышления и его разновидностей дал в своё время К. Г. Юнг, отметивший, что интровертивная установка лично

1 Сикевич З. В., Крокинская О. К., Поссель Ю. А. Указ. соч. - С. 41.2 Ильин В. Н. Манифест русской цивилизации / Предисл. Г. Г. Малинецко- го. - М.: Либроком, 2009. - С. 10 - 18.3 Второй закон термодинамики связан с понятием энтропии - функцией состояния любой системы, определяющей меру необратимого рассеяния энергии.4 Плебанек О. В. К вопросу о структуре ментальности. - С. 51 - 53.5 Санжаева Р. Д., Дондуков С. Ц., Монсонова А. Р., Базарова Д. Р. Межполу- шарная ассиметрия мозга как психологический механизм постнеклассиче- ской этнической картины мира личности в условиях евразийства // Вестник КРАУНЦ. Гуманитарные науки. - 2004. - № 1. - С. 69.6 Вельм И. М. Указ. соч. - С. 21; Культурология: Учебное пособие для студентов высших учебных заведений / Под научн. ред. проф. Г. В. Драча. - С. 4 4 9 .











сти направлена на созерцание своего внутреннего мира. Это иррациональный тип, делающий выбор из происходящего не преимущественно на основании разумных суждений, а ориентирующийся по тому, что именно происходит в данный момент. Его отличает ценностно-эмоциональное восприятие окружающего пространства (характерны метафоры «сердце подскажет», «кордоцентризм»), которое может скрываться под маской сдержанности, безучастия, неуверенности или необоснованного смущения1. Таким образом, «воспитывающие» индивидуума природная и социальная среды постоянно воспроизводят подсознательные психофизиологические автоматизмы, поддерживающие когда-то тонко настроенную в сознании русских гармонию архетипических образов и стереотипов. Для историков указанные знания могли служить важным подспорьем для аналитических построений историко-психологического фона реалий.

Не менее важным «цензором», избирательно влиявшим на поведение отдельных исторических персонажей и общество в целом, назывались автоматизмы психологической защиты. Психологи относили к ним эмпирически выделяемые психические состояния, реакции, установки, черты характера, помогавшие человеку справляться с тревогой, чувством вины, а также разрешать конфликты, преодолевать фрустрацию (негативное психическое состояние: страх, гнев, чувство вины, стыда и т.д., возникающие в ситуации невозможности удовлетворения тех или иных потребностей2) или страх «перед разрушительными и безоговорочными притязаниями инстинктов бессознательного, которые руководствуются только принципом удо

1 Юнг К. Г. Психологические типы. - СПб.: Азбука, 2001. - С. 201 - 217; Богомаз С. А. Психологические типы К. Г. Юнга, психофизиологические типы и интертипные отношения. - Томск: Изд. ТГУ, 2000. - С. 6 - 8.2 Котенева А. В. Психологическая защита с позиций христианской антропологии: автореф. дис. ... д-ра психолог. наук. - М., 2010. - С. 20.


279

вольствия»1. Внешние формы проявления защитных механизмов отличаются разнообразием и реализуются в реакции на конкретную жизненную ситуацию. Они достаточно свободно считывались из содержания источников, особенно личного происхождения, благодаря тем аналитическим навыкам, с помощью которых образованная аудитория научилась выделять по внешности индивидуальность персонажей из «Мёртвых душ» Н. В. Гоголя.

Следует отметить, что обычно для разрешения конфликта подключаются сразу несколько защитных механизмов, которые в действительности призваны искажать, отрицать, трансформировать или фальсифицировать восприятие реальности, чтобы сделать тревогу менее угрожающей для индивидуума2. Так, Е. Л. Лукьяновой удалось выделить отличающиеся группы психологических механизмов, доминировавшие в начале 2000-х гг. у русских и китайских студентов3. В этом отношении показательна и трактовка Е. А. Горяченко религиозного опыта4, который приобретают и личность, и социальная группа, обращаясь к каноническим текстам. Религиозный опыт сопровождают такие механизмы, как: аскетизм (добровольный отказ от жизненных удовольствий), морализация (поиск морального оправдания и долженствования), расщепление Эго (приписывание хороших или плохих валентностей всему окружающему миру), изоляция (отчуждение от окружающего мира) и многие другие. В конфессиональных средах внимание священнослужителей и

1 Назарова И. Э. Защитные механизмы. [Электронный ресурс] - URL: http://vitbin.net/lib/psihologiya/ 235_Nazarova_-_zahhitnye_mekhanizmy.txt (дата обращения 22.09.2011).2 Дёмина Л. Д., Ральникова И. А. Психологическое здоровье и защитные механизмы личности. Учебное пособие. - Барнаул: Изд-во Алт. го- С. ун-та, 2000. - С. 51 - 86.3 Лукьянова Е. Л. Этнические проявления психологической защиты: на примере изучения русских и китайских выпускников вузов: автореф. дис. ... канд. психолог. наук. - Хабаровск, 2006. - С. 12 - 21.4 Горяченко Е. А. Методология психоаналитического исследования религиозного опыта в концепциях классического и постнеклассического психоанализа: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Владивосток, 2011. - С. 23.

http://vitbin.net/lib/psihologiya/235_Nazarova_-_zahhitnye_mekhanizmy.txt


паствы осмысленно направлено к общим для человечества ценностям и порокам, таким способом они интуитивно апеллируют к архетипической идее обращённости к прошлому или бу- дущему1.

В идее Бога как абсолюте душевных исканий живет человек в

своих лучших нравственных, эстетических, религиозных исканиях.

В. К. Трофимов2

Передний край ментальных автоматизмов (область предсо- знания), непосредственно соприкасающийся с уровнем осознанного, занимают неосознаваемые установки индивидуума, подробно изученные представителями грузинской психологической школы Д. Н. Узнадзе. Под установкой понималось «специфическое состояние, возникающее у субъекта под воздействием объективной ситуации удовлетворения потребности»3, то есть это состояние неосознаваемого выбора решения, в результате которого блокируются или открываются некоторые пути взаимного влияния неосознаваемых психологических автоматизмов и логики мышления. Установки как бы открывают

1 Всё сказанное выше в историко-психологическом контексте формирует общее представление об истоках православной этики, аксиологический аспект содержания которой традиционно является предметом богословской мысли, волновал умы представителей русской исторической науки и историософии, и в современной его версии изложен С. З. Гончаровым в следующем виде: «религиозный опыт при всём его многообразии заключается в воле к совершенству. Совершенство познается себе подобным, совершенным же чувством - любовью. Любовь есть непосредственное переживание совершенного, она учит нас, как отмечал И. А. Ильин, «увидеть лучшее, избрать его и жить им». Любовь ищет достойный предмет и направляет им мышление к объективной истине, волю к добру, созерцание к красоте. Вера соединяет три проекции совершенства (истину, добро и красоту) в целое. Если любовь воспринимает совершенство эмоционально-целостно, то вера- духовно целостно». (Гончаров С. З. Логико-категориальное мышление: онтологический, гносеологический и аксиологический аспекты: дис. . д-ра филос. наук. - Екатеринбург, 2007. - С. 368).2 Трофимов В. К. Указ. соч. - С. 44.3 Узнадзе Д. Н. Общая психология / Пер. с грузинского Е. Ш. Чомахидзе; под ред. И. В. Имедадзе. - М.: Смысл; СПб.: Питер, 2004. - С. 73.


281

выход архетипическим образам и стереотипам в пространство осознаваемых символов и смыслов, но пропуская их уже в трансформированном варианте - в виде ментальностей социальных групп. Таким образом, ментальность социальной группы представляет собой иерархически упорядоченную систему сходных неосознаваемых мыслительных и поведенческих автоматизмов с исторически меняющимися смыслами деятельности, проявляющуюся у её членов благодаря сходству защитных механизмов, приобретённых в условиях специфики общей среды жизнедеятельности: территориальной, профессиональной или конфессиональной, выступающей видовым признаком ментальности (например, ментальности: сибирская, городская, чиновников и т.д.).

В историографии можно встретить ссылки на авторитеты основателей французской школы «Анналы» М. Блока и Л. Фев- ра, которые в полемике упрекали историков-позитивистов в их наивном убеждении, что добросовестно пересказывая источники, они действительно пишут историю «как она есть». Чтобы понять логику прошлого, утверждали они, следует «проникнуть в глубины сознания людей, усвоить символы их веры ... понять эпоху, как бы из неё самой» 1. В данном контексте ментальность как метод историко-психологической реконструкции существенно усиливает методологический инструментарий исследователя, поставившего цель писать историю «какой она была».

Заключение по главе IIIИзложенное в главе III позволяет сделать вывод о том, что

в рассматриваемый период история как тип когнитивной исследовательской деятельности широко использовалась в референтных областях знаний в целях изучения проблемного поля менталитета русских. С её помощью приумножался объяснительный потенциал собственно исторического знания о россий

1 Зубкова Е. Ю., Куприянов А. И. Указ. соч. - С. 154.


ской цивилизации за счёт поступления аналитического ресурса из соответствующего сегмента междисциплинарной сферы, а также обнаружились лакуны в понимании и обосновании структуры этнического менталитета, адекватной историческим реалиям.

Руководствуясь положениями теории К. Г. Юнга об архетипах, многие авторы локализовали менталитет в архетипических формах врождённого коллективного бессознательного. Последние, по их убеждению, обусловливают специфику многочисленных коммуникативных каналов, структуры и внутреннего содержания, в первую очередь этнической среды как ядра социальной системы общества, изначально представляющей собой продукт психологической адаптации населения к историческим событиям и другим внешним и внутренним факторам жизнедеятельности в пределах общей территории с особыми свойствами биосферы.

Проведённый с помощью конкретно-исторических методов анализ проблемного поля менталитета и сформулированные на его основе выводы указывают на идентификацию свойств российской цивилизации компонентами структуры менталитета титульного этноса, представленной нами в координатах традиционного троичного мышления в виде особенной конфигурации архетипических образов и неосознаваемых стереотипов.

С помощью историко-сравнительного метода изучена практика разграничения смыслов между родственными понятиями «менталитет» и «ментальность», между понятиями «менталитет» и «культура», получившая обоснование в социальногуманитарных науках, и главным образом - в исторической антропологии.

Позиционирование ментальности как метода историкопсихологической реконструкции субъектов российской истории получило глубокое обоснование в трудах А. Я. Гуревича, называвшего первой проблемой любого исторического исследования построение предварительной рабочей модели ментально


283

сти рассматриваемой эпохи, на фундаменте которой возможно рассмотрение собственно темы.

Изучены предметные подходы к определению «плана содержания» ментальности и способов обнаружения его проявлений, которые бы позволили чётко выразить их место в составлении психологического, а следовательно и любого - по сферам деятельности (политического, экономического и иного) портрета интересующего исторического периода. Учёные пользовались широким не систематизированным набором критериев идентификации ментальностей, в качестве которых нередко ошибочно принимали проявления осмысленного поведения и логического мышления.

На основании систематики менталитета и выявленных историко-психологических характеристик русских сделан вывод о том, что ментальность социальной группы представляет собой иерархически упорядоченную систему сходных неосознаваемых мыслительных и поведенческих автоматизмов с исторически меняющимися смыслами деятельности, проявляющуюся у её членов благодаря сходству защитных механизмов, приобретённых в условиях специфики общей среды жизнедеятельности: территориальной, профессиональной или конфессиональной, выступающей видовым признаком ментальности.


Глава IV. СОВРЕМЕННАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ О РОССИЙСКОЙ ВЛАСТИ И РАЗВИТИИ ОБЩЕСТВА В ФОКУСЕ

МЕНТАЛИТЕТА РУССКИХ

Изучение механизма конвертации менталитета в перечень ментальных черт логично начать с помощью историкогенетического подхода к изучению исторически изменчивых смыслов понятий, использованных для обозначения отдельных компонентов его структуры. Равновеликое значение всех архе- типических образов не предполагает выделения из их перечня ключевых, но, обращаясь в первую очередь к интерпретациям таких понятий, как «мобилизационный тип развития» и «дер- жавность», мы получим представление о том, каким образом историческая мысль находила и объясняла влияние проявлений сферы бессознательного на развитие общества и государственной власти. Впрочем, они не исчерпывают собой проблемы специфики российской цивилизации, но автор избрал эти параметры как наиболее доступные для проведения экспертизы указанному подходу, осуществляемой на основе историографических источников.

4.1. КОНЦЕПЦИЯ О МОБИЛИЗАЦИОННОМ ТИПЕ РАЗВИТИЯ В СОВРЕМЕННОМ ИСТОРИЧЕСКОМ ЗНАНИИ

Длительное время в исторических науках для построения объясняющих схем в качестве базовых преимущественно использовались понятия из политэкономии (общественноэкономическая формация, способ производства, производительные силы, производственные отношения и другие) и исторического материализма (общественный строй, надстройка, классы и т.д.). В формационной парадигме внимание концентрировалось на стадиальном моделировании представлений о социальных структурах. Как следствие, ощущался дефицит

Глава IV. Современная отечественная историография о российской власти 285и развитии общества в фокусе менталитета русских

идей и понятийного аппарата для выделения особенного в ряду исторических процессов.

Характерной чертой отечественной историографии периода 1990-2010 гг. явился поиск новых смыслов и терминов, которые бы предоставили дополнительные возможности для исторического понимания цивилизационной специфики российского общества. Так, с начала 1990-х гг. в социальногуманитарных науках в качестве посыла к широкому использованию стало транслироваться утверждение о том, что западноевропейская и российская цивилизации в течение XIII-XV вв. сменили эволюционный тип развития на инновационный (Запад) и мобилизационный (Россия)1. Данное размежевание связывалось с окончанием периода синхронного расцвета городов

U U U T - v

в западной и восточной частях европейского континента. В логическом плане теза была уязвима, так как взятый из биологии термин «эволюция» изначально обозначал «историческое самодвижение системы организм - среда»2, поэтому все типы развития того или иного общества следовало бы отнести к разряду эволюционных процессов. Однако возобладала точка зрения, что для последних типично главенство исключительно внутренних источников движения, созревших объективно, без сознательного вмешательства людей3.

Этимология термина «мобилизация» в зависимости от приложения к различным сферам деятельности (хозяйственной, политической и другим) была специально рассмотренаС. Н. Ушаковой. В целом выявленные смыслы поглощались процитированной автором формулировкой: «приведение кого- либо или чего-либо в активное состояние, сосредоточение сил и

1 Кульпин Э. С. Генетический код цивилизации // Природа и общество: на пороге метаморфоз. Серия «Социоестественная история. Генезис кризисов природы и общества в России» Под ред. Кульпина-Губайдуллина Э. С. - Вып. XXXIV. - М.: «ИАЦ Энергия», 2010. - С. 21; Олейников Ю. В. Указ. соч. - С. 127; Пахомов П. В. Детерминанты становления власти как основного субъекта русской истории // Философия и общество. - 2007. - № 4. - С. 138.2 Шмальгаузен И. И. Пути и закономерности эволюционного процесса. - МЛ.: Изд-во Академии наук СССР, 1940. - С. 219.3 Фонотов А. Г. Указ. соч. - С. 205.


средств для достижения какой-либо цели», в согласии с которой автор предположила, что советское государство «строило свои отношения с обществом по мобилизационному типу... Социальная мобилизация являлась основным фактором экономического, социального, политического и культурного развития страны, во всяком случае - до первой половины 1950-х гг.»1.

Впервые рассматриваемое понятие было включено в формулу «мобилизационная модель развития» историкомA. А. Галкиным (1990), поставившим цель дать характеристику социально-экономической политики большевиков, направленной на преодоление отсталости страны. В 1993 г. А. Г. Фоното- вым была издана монография с концептуальным обоснованием уже мобилизационного типа развития (далее - МТР), по его мнению, характерного для России2. Согласно разработчику другого, конкурирующего направления исследований -B. В. Седову, речь должна идти исключительно о периодическом возвращении общества к мобилизационной модели экономики, предполагающей сосредоточение по инициативе государства сил и средств для ответа на внешние угрозы, несущие в себе в конечном итоге потерю независимости3. Историографический интерес представляет обоснование и содержание обеих концепций и их вариаций, в том числе выявление истоков суждений, сильных сторон и уязвимых для критики мест в основных постулатах, а также вопрос о вкладе в развитие исторического знания о российской цивилизации.

Приступая к анализу концепции А. Г. Фонотова, отметим, что внимание исследователей к последней усилилось в 20002006 гг., то есть в период спада в обществе эйфории по поводу перспектив быстрого и успешного продвижения в направлении

1 Ушакова С. Н. Социальная мобилизация как системная характеристика советского общества. [Электронный ресурс] - URL: http://history.nsc.ru/publ/1/html/ushakova.htm (дата обращения 5.04.2013).2 См.: Галкин А. А. Общественный прогресс и мобилизационная модель развития // Коммунист. - 1990. - № 18. - С. 23 - 33; Фонотов А. Г. Указ. соч.3 Седов В. В. Мобилизационная экономика: советская модель. - Челябинск: Челгу, 2003. - С. 21.

http://history.nsc.ru/publ/1/html/ushakova.htm


рыночной экономики западного образца. Первоначально мобилизационная проблематика стала предметом глубоких научных изысканий относительно немногочисленной группы учёных: А. В. Лубского, О. В. Гаман-Голутвиной, В. П. Никифорука и В. В. Амаева. В разрезе истории взаимодействия природы и общества она рассматривалась Ю. В. Олейниковым1. Аналитические выкладки строились на общем утверждении о том, что для крупных сообществ характерны свои, обусловленные комплексом детерминирующих факторов специфические соотношения между потребностями и условиями развития. Их особая пространственно-временная динамика определялась как исто-

и 0рическая тенденция, означающая конкретный тип развития2. Указанную мысль дополнял другой тезис А. Г. Фонотова, согласно которому «эти потребности и условия воспринимаются строго определенным для данного типа развития образом, который, закрепляясь в ходе человеческого развития в конкретных социальных институтах, воспроизводится через систему этих институтов, обуславливая поведение системы в новых об- стоятельствах»3. В другом месте текста автор определил МТР как «развитие, ориентированное на достижение чрезвычайных целей с использованием чрезвычайных средств и чрезвычайных организационных форм», а также как «средство выхода из застойного состояния или инструмент ускорения эволюционного развития за счет сознательного и целенаправленного вмешательства в механизмы функционирования общества»4.

Несомненно, изложенные выше умозаключения указывали на поиск языка описания сложной природы предмета исследо

1 См.: Амаев В. В. Инновационный тип развития экономики: дис. ... канд. эконом. наук. - Ростов-на-Дону, 2001. - 162 с.; Гаман-Голутвина О. В. Политические элиты России: Вехи исторической эволюции. - М.: РОССПЭН, Издательство АНО, 2006. - 446 с.; Лубский А. В. Конфликтогенные факторы на юге России: методология исследования и социальные реалии; Никифо- рук В. П. Особенности политической модернизации общества в условиях мобилизационного типа развития России: автореф. дис. ... канд. политол. наук. - М., 2001. - 22 с.2 Гаман-Голутвина О. В. Указ. соч. - С. 27.3 Фонотов А. Г. Указ. соч. - С. 47.4 Там же. - С. 71, 205.


вания. Вместе с тем в них нечётко вырисовывалась масштабность рассматриваемого явления, что допускало упрощённое объяснение сути кризисных процессов в истории российского общества, за которыми, согласно автору, следует необходимость только восстановления разрушенных факторов, а для инновационного типа - переход от одних факторов к другим, более высокого порядка. Категория развития представлялась обобщённо в виде некоего динамичного фундаментального свойства социально-экономической системы. В рамках одной формации, одного способа производства допускались различные типы развития1.

Указанные обобщения дали В. В. Седову повод полагать об излишнем доминировании в содержании рассматриваемой концепции макроэкономических смыслов и игнорировании мезо- и микроэкономических подходов. В вину её автору засчитывалось противопоставление мобилизационного типа развития инновационному, вследствие чего в историографии стало складываться мнение о мобилизационности в негативном клю- че2.

Попытку внести в указанную проблему ясность предпринялВ. П. Никифорук, предложивший различать МТР в широком смысле, который в общих чертах и отразился в формулировках А. Г. Фонотова. Понятие в узком смысле, по его мнению, применимо на примере России к периодам собственно мобилизации, выделенным по признаку отсутствия «социальных групп, использующих в своих целях без адекватного возмещения изъятые у общества ради решения задачи выживания ресурсы» 3. Наоборот, наличие таких групп свидетельствовало о периодах стабилизации. Таким образом, в разнообразных контекстах мобилизационный тип развития солидарно определялся как исторически выработанный социумом механизм перестройки политико-экономической сферы в целях преодоления чрезвычайных обстоятельств.

1 Там же. - С. 117 - 118.2 Седов В. В. Указ. соч. - С. 18 - 20.3 Никифорук В. П. Мобилизационный тип развития: особый путь России от Ивана Грозного до Владимира Путина. - М.: Слово, 2000. - С. 25 - 26.


В отношении России исследователи констатировали вневременную актуальность и наличие эвристического потенциала у концепции МТР в части изучения особенности российского общества. В рассматриваемый период конкретизация её проблемного поля осуществлялась на основе сюжетов российской истории, изобилующей периодами интенсивного взаимодействия и противостояния с соседними государствами. А. Г. Фоно- тов и его последователи разделяли мнение о доминировании политической составляющей в жизни общества, которое и ранее находило широкий отклик в советской историографии и в рассматриваемый период было популярно, к примеру, среди сторонников теории модернизации1. Главным агентом, периодически инициировавшим социально значимые цели в масштабах страны, называлось государство. Внимание фокусировалось на оценке эффективности действий центральных и местных органов управления, связанных с наступлением чрезвычайных политических ситуаций, кульминацией которых, как

и т~> Uправило, являлись военные действия. В этой связи логичными выглядели перечисленные компоненты мобилизационного типа развития, представлявшиеся дополнительным инструментарием для обслуживания политики управляющей элиты, а именно:

- особый тип экономики, нацеленной на реализацию чрезвычайных целей, невзирая на критерии экономической целесообразности и эффективности;

- компенсационная система, представлявшаяся совокупностью способов внеэкономического вовлечения ресурсов в хозяйственный оборот (природных, трудовых, военных приобретений);

- командно-административная система - активный регулятор всех процессов в виде управленческой иерархии с жесткой регламентацией деятельности.

1 Фонотов А. Г. Указ. соч. - С. 129 - 130; Рязанов В. Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX-XX вв. - СПб.: Наука, 1998. - С. 349 - 353.


В рассуждениях присутствовали следы конъюнктурной риторики второй половины 1980-х гг., когда понятие «командноадминистративная система» воспринималось как наиболее удачное для общей характеристики сложившегося в советское время порядка управления. Но оно не годилось в отношении других периодов истории, и в этой связи ощущалось отсутствие всех устраивающей семантической формулы, которая бы выражала реальность эффекта преемственности особенных функций властных структур.

Лейтмотивом многих рассуждений на данную тему являлась мысль о том, что в России начиная с XVI века под воздействием мощных социальных импульсов Смутного времени и далее Петровских реформ, активной внешней политики Екатерины II, восстания декабристов, войн 1812 г., 1853-1856 гг. 1877-1878 гг. и особенно событий ХХ века власти периодически тратили гигантские объёмы всевозможных ресурсов с целью содержания и технологического совершенствования в первую очередь военно-промышленного комплекса страны. В сложившихся условиях российское государство, озадаченное обеспечением безопасности территории, выполняло, как полагал А. В. Лубский, функцию доминантной формы социальной инте- грации1, то есть её цели и интересы становились определяющими для векторов трансформации и одновременно для консолидации вокруг и внутри себя остальных подсистем общества.

Как видим, мотивация на развитие связывалась с попытками противостояния агрессии со стороны крупных сообществ. В исследованиях О. В. Гаман-Голутвиной утверждалось, что меж- цивилизационные противоречия дополнительно совершенствовали мобилизационные способности центральной власти. В результате анализа действий многих поколений российской политической элиты по поддержанию собственной легитимности была выявлена традиция - формулируя текущие геополитические приоритеты и насильственно переключая социум в

1 Лубский А. В. Указ. соч. - С. 24.


режим повышенных нагрузок, быть ответственной за решение двух дилемм1.

Первая заключалась в осознании несоответствия между умеренными темпами развития общества, отягощённого грузом консервативности в существовавшем порядке своей самоорганизации и наличием факторов внешнего «раздражения». Перманентность данной ситуации мотивировала правящий слой следовать МТР как целесообразному способу решения двух задач. Во внешнеполитической сфере - постоянному укреплению обороноспособности государства перед угрозой войны и во внешнеэкономической - ускоренному достижению технологического паритета и экономической самостоятельности в отношении постоянно модернизирующегося Запада.

Вторая дилемма сопровождала все периоды форсирования индустриализации в стране, начиная с преобразований под руководством Петра I, Александра II, С. Ю. Витте - П. А. Столыпина, затем И. В. Сталина. Перед обществом неизменно ставились недостижимые цели (с позиции «догнать и перегнать» стандарты стран - лидеров рыночной экономики или равнения на иллюзорный образ будущего) при отсутствии требуемого качества/объёма ресурсов (финансовых, интеллектуальных, производственной инфраструктуры и иных) и вызревших внутренних условий для реализации намеченных кардинальных мер. В этом случае перспектива сохранения властями легитимности чаще оказывалась в зависимости не от конечного результата, а от патриотического пафоса, сопровождавшего сам процесс перемен, и от его промежуточных результатов, пока ключевым фигурам центральной власти удавалось удерживать управляющий слой и другие группы населения в напряжении, созидающем социальные новации.

Научная безупречность логической операции связывать влияние изменчивости естественных условий жизнедеятельности общества с темпами социальной динамики, которые могли варьироваться от чрезвычайно подвижного состояния до вяло

1 Гаман-Голутвина О. В. Указ. соч. - С. 18 - 31.


текущего, давала исследователям повод рассматривать их в качестве факторов, воспроизводивших в пределах пространства и времени российской цивилизации мобилизационный тип развития. Перечень факторов представлялся в следующем виде.

1. Наличие мало(не)освоенных территорий и природных ресурсов как наиболее доступного и экономичного средства для временного снятия остроты социальных противоречий. Для жителей русской деревни они гарантировали минимальный уровень удовлетворения жизненно важных потребностей, для торгового и промышленного капитала - получение прибыли при минимуме вложений в организацию дела, для государства- приобретение новых источников рентных платежей и укрепление внешнеполитических позиций через расширение экономически развивающегося пространства.

2. Низкая плотность населения на единицу площади, которая, по утверждению Л. В. Милова, связана, прежде всего «с реальными возможностями территорий и с реальными возможностями почвы. Еще с XVII века люди сходили с мест, потому что эта земля уже ничего не давала»1. Исход крестьян, по мнению А. К. Соколова - одного из участников дискуссии с академиком, в конечном итоге тормозил поиск новых форм производства, и в этом случае процессы колонизации новых земель выступали как причина консервации экстенсивного способа производства.

3. Неблагоприятные природно-географические условия для эффективного земледелия. Ещё русским географом П. Н. Савицким была обозначена условная естественная граница российской цивилизации к концу XIX в. - по нулевой изотерме января, приблизительно соответствующей западным границам СССР2. На запад - изотерма положительна, а на во

1 Круглый стол. Обсуждение книги Л. В. Милова «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. - М.: РОССПЭН, 1998. - 573 с.». [Электронный ресурс] - URL: http://www.hist.msu.ru/Departments/HisTheory/Ed2/kurgst2.htm (дата обращения 7.02.2012).2 Савкин И. Интервью с Л. Н. Гумилёвым // Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации. - М.: Экопрос, 1993. - С. 25 - 32.

http://www.hist.msu.ru/Departments/HisTheory/Ed2/kurgst2.htm


сток - отрицательна, и по мере продвижения на север и за Урал внутриконтинентальные перепады положительных и отрицательных температур усиливаются (с +40 до -50 град.) с доминированием по времени последних (240-230 дней в году). До минимума сокращён летний вегетативный период у растений как важнейшего звена в трофической цепи и высока его зависимость от ежегодных колебаний объёмов поступления влаги в почву. Короткий срок, отпущенный природой для земледельческих работ и сопутствующих им промыслов, предполагал высокую концентрацию коллективных усилий людей в основных хозяйственных звеньях.

Стечение в отдельные годы благоприятных климатических условий ещё не гарантировало сбор хорошего урожая в целом по стране вследствие дефицита территорий с неистощёнными чернозёмами. Пашня постоянно нуждалась в унавоживании, и этот трудоёмкий процесс в конце зимнего сезона чаще заканчивался недовложением удобрений с последующим нарастанием кризисных экологических явлений.

4. Перманентный дефицит совокупного прибавочного продукта1, который сдерживал развитие российских городов и, следовательно, третьего сословия как основы научнокультурной среды и институтов гражданского общества - ключевых участников естественным образом формирующихся инноваций, в том числе новых технологических укладов в экономике.

Заметим, что способность к ситуативной мобилизации, то есть к переходу в режим более интенсивной эксплуатации всевозможных ресурсов в связи с наступлением временных чрезвычайных (как правило, военного, экономического или природного характера) обстоятельств, была не чужда народам и других стран и цивилизаций. Но в отношении России это свойство, проявлявшееся наиболее отчётливо в отдельные периоды

1 Милов Л. В. Особенности исторического процесса в России // Альманах «Восток». - Вып. 2 (14), - февраль 2004 г. [Электронный ресурс] - URL: http://www.situation.ru/ app/j_art_257.htm (дата обращения 20.09.2011).

http://www.situation.ru/


истории, в отечественной историографии получило статус системообразующего.

Историки, изучая МТР через призму постижения специфики и организационных возможностей государства, нередко затушёвывали роль самого общества, подразумевая незначительное влияние его внутренних импульсов на собственное развитие вследствие слабости или отсутствия гражданских институтов.

Вместе с тем не вызывает сомнений, что мобилизационный тип развития, равно как и соответствовавшие ему управленческие модели в России, существовал благодаря условиям, вызревавшим внутри социума, исследованию которых были посвящены отдельные работы, принадлежавшие перу представителей многих поколений отечественных историков.

Так, впервые в трудах С. М. Соловьёва, В. О. Ключевского и географа Л. И. Мечникова в дореволюционной науке был поставлен вопрос о причинно-следственных связях между биосферной средой и спецификой хозяйствования, характером государственности в России, и указывалось на их безусловную корреляцию. Особое влияние на жизнь народа, по утверждению С. М. Соловьёва, оказывают три фактора: «природа страны, где он живет; природа племени, к которому он принадлежит; ход внешних событий, влияния, идущие от народов, которые его окружают» 1.

В советский период это направление научной мысли глубоко разрабатывалось в трудах И. Д. Ковальченко, Л. В. Милова, А. Л. Шапиро, А. П. Новосельцева, В. Т. Пашуто, Л. В. Черепни- на2 и других исследователей русской деревни. На основе анали

1 Соловьёв С. М. Чтения и рассказы по истории России. - М.: Правда, 1990. - С. 18.2 См.: Аграрная история Северо-Запада России. Север. Псков. Общие итоги развития Северо-Запада / Руковод. авторского колл. А. Л. Шапиро. - Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1978. - 221 с.; Ковальченко И. Д. Динамика уровня земледельческого производства России в первой половине XIX в. // История СССР. - 1959. - № 1. - С. 64 - 84; Милов Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса; Новосельцев А. П., Па- шуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма. - М.: Наука, 1972. - 307 с.


за по-уездной статистики XVI - первой половины XIX в. посевов на душу населения, ежегодных колебаний урожайности (с выделением засушливых лет), размеров налогов и повинностей, интенсивности труда и других показателей были выявлены скромные объёмы производства валовой продукции усреднённым крестьянским двором в европейской части страны, чаще недостаточные для полноценного восполнения в комплексе его производительных сил. Выводы крестьяноведов касались истоков экономической составляющей проблемы МТР. Выявление их в более полном спектре было возможно при дополнительном обращении к первичному уровню самоорганизации народов - к истории формирования отношений в рамках этнических общин, то есть к среде, в которой изначально в условиях бытовой повседневности стереотипизировались часто повторявшиеся жизненные ситуации.

В исторических науках изучение этнической общины шло параллельно постижению проблемы МТР, несмотря на констатацию в обоих случаях общих, их обусловливавших факторов. Отметим труды М. М. Громыко, С. В. Лурье1 и других учёных, в продолжение традиции русской историографии формировавшие представление о русской общине как о социальном организме, который гибко приспосабливался к меняющимся внешним обстоятельствам. У её членов отмечалась синкретичность мировосприятия и особая организация внутреннего мира. Примечательны несколько заключений авторов, позволяющие понять, в каком качестве население ощущало себя обществом, чтобы выделить принципиальную разницу с появившейся в конце ХХ в. идеализированной моделью гражданского общества, собирательно скопированной отечественными интеллектуалами с отдельных стран Запада, которая выступала своеобразным эталоном при оценке социальных институтов современной России.

1 Громыко М. М. Мир русской деревни; Лурье С. Община, империя, православие в русской этнической картине мира XV-XVII веков / / Отечественные записки. - 2001. - № 1. - С. 61 - 74.


Так, С. В. Лурье установила, что ещё в XVI-XIX вв. крестьянин, доминировавший в массе населения как демографическая единица и основной производитель совокупного продукта, осознавал себя членом русского общества лишь в качестве части конкретной общины, мира. «Мир» представлялся ему автономной самодостаточной целостностью с определёнными атрибутами государственности: самоуправлением по установленному порядку, судом по «обычному праву», карательными функциями по приговору схода, функциями защиты общественных норм жизни, включая контроль над порядком хозяйствования, над соблюдением норм морали1. «С правовой точки зрения, он был административной единицей, с точки зрения имущественного права — поземельной передельной общиной, а со стороны церковноканонической мир был приходом. государство понималось как система, объединяющая многочисленные «миры»2, автономия которых составляла часть земского самоуправления. Автор небезосновательно отметила, что и в начале XX в. крестьяне считали себя членами большого государства-общины, искренне воспринимая все свои действия как службу царю, Отечеству. Ценности, вытекавшие из внутренней жизни русской общины, не могли не соответствовать тенденции мобилизационного развития общества в целом. Чтобы в этом убедиться, достаточно обратить внимание на стереотипное восприятие крестьянами меры индивидуальных потребностей, которой, согласно социологическим опросам, продолжает руководствоваться большинство представителей российской цивилизации и в XXI в.3.

В отличие от цели - накопление капитала, характерной для экономических отношений у народов Западной Европы, хозяй-

1 Лурье С. В. Россия: община и государственность // Научный альманах « Цивилизации и культуры». - Вып. 2. «Россия и Восток: цивилизационные отношения». - М.: Изд-во Института востоковедения, 1995. - С. 141.2 Лурье С. Община, империя, православие в русской этнической картине мира XV-XVII веков. - С. 62.3 Абульханова К. А. Психология и позиции личности в современном обществе. [Электронный ресурс] - URL: //http://www.hse.ru/data/805/393/1238/Abulhanova.pdf (дата обращения 25.04.2013).

http://www.hse.ru/data/805/393/1238/Abulhanova.pdf


ство крестьянского двора ориентировалось на достижение достатка, который восполнялся за счёт занятий земледелием, промыслами и товарообмена на ярмарках. Категория экономической достаточности подразумевала удовлетворение определённых потребностей производителя, не выходя за рамки его самообеспечения, с опорой на материально-технические возможности семьи и физические силы её членов и привлечённых работников. Трудовое целеполагание русских освящалось духовными установками на справедливость и нестяжательство1. В данной ситуации лишние деньги чаще выполняли функцию «жира про запас» для экстренных случаев. В советское время аналогичную мотивацию имело большинство людей, работавших на предприятиях (в учреждениях), нередко восполнявших достаток с помощью приусадебного (мичуринского) участка.

Достаток крестьянского двора находился в прямой зависимости от климатических условий, размеров пашни, количества рабочих рук и голов скота. Признаки интенсификации труда имели в основном временное выражение - в увеличении продолжительности рабочего дня, в сжатости сроков сельскохозяйственных работ. Подобная устойчивая мотивация, характерная для жителей внутриконтинентальных Восточно-Европейской, Туркестанской, Западно-Сибирской равнин и примыкающих к ним предгорий (возвышенностей), была следствием влияния среды обитания, в целом неблагоприятной (чаще экстремальной) для земледелия и скотоводства. У русской деревни, к примеру, она смягчалась коротким летним периодом (в среднем -4 месяца в году). Таким образом, крестьянин и в мирное время всегда испытывал перенапряжение сил. Постоянно сопровождавшая его внутренняя установка успеть выполнить весь календарь сельскохозяйственных работ при остром дефиците времени служила мощным психологическим стимулом, изначально привносившим в хозяйственную деятельность черты мобили- зационности, а достигаемый невысокий уровень продуктивно

1 Марцева Л. М. Указ. соч. - С. 22 - 32.


сти являлся показателем и одним из условий материализации МТР.

В рамках другого направления исследований учёные акцентировали внимание на характерной, по их мнению, для России ХХ в. мобилизационной модели экономики, которая, согласно одним авторам, периодически реанимируется, а по убеждению других, действует постоянно, и не только в связи с чрезвычайными ситуациями, оказывая существенное влияние на все сферы жизнедеятельности. Перечень основных признаков, по которым идентифицировалась мобилизационная экономика, в общих чертах повторял признаки МТР, это:

- масштабное участие государства в хозяйственной деятельности;

- хозяйственная деятельность строго регламентирована и ориентируется в первую очередь на поддержание минимального уровня материального обеспечения всего общества, функционирует в атмосфере доминирования политических целей и выработанного веками в общественном сознании предпочтения стабильному состоянию общества, слабо мотивированному на достижение высоких темпов развития1.

Впрочем, в экономическом лексиконе указанное понятие не обрело статус общепризнанной научной категории по причине отсутствия среди её разработчиков согласия о границах операционального использования. В частности, о сути мобилизационной экономики нередко высказывались диаметрально противоположные суждения, как, например: об эффективной системе регулирования экономической деятельности, не ограниченной пределами директивности (С. Ю. Глазьев); об антикризисной вследствие чрезвычайных обстоятельств (Л. И. Абалкин); мобилизационной может быть лишь стратегия государства, но не экономика (К. Вальтух, А. Илларионов); уместнее говорить о политической экономии мобилизационной системы (К. И. Зубков); в России мобилизация вообще является необхо-

1 Рязанов В. Т. Указ. соч. - С. 349 - 353; Седов В. В. Указ. соч. - С. 17 - 18.


димым социокультурным и институциональным контекстом модернизации (Д. В. Гончаров)1.

Тем не менее в научном сообществе идеей о мобилизационной экономике более других заинтересовались сторонники модернизационного подхода. Так, В. В. Алексеев, его ученики и единомышленники взвешенно оценивали российскую модель модернизации как результат воздействия цивилизационных матричных структур на ход и характер развития общества. Российская цивилизация была представлена в качестве более широкого контекста, предоставлявшего дополнительные возможности в объяснении с его помощью механизмов нелинейного развития более кратковременных внутренних социальных про- цессов2. Их выступления на посвящённой данной теме всероссийской научной конференции (Челябинск, 2009) показали сложившийся в предшествующее десятилетие чрезвычайно широкий спектр толкований идеи, отражавший использование разнообразных смыслов, порождённых вследствие всевозможных сочетаний понятия «мобилизация» с другими категориями3. К примеру, отмечая наличие страновых и региональных вариантов модернизации, И. В. Побережников указывал на вероятность существования двух уровней мобилизации, в разной степени присутствующих в тех или иных обществах. Мобилиза

1 Бокарев Ю. П. Мобилизационная экономика в России и Германии в годы первой мировой войны. Опыт компаративного исследования // Мобилизационная модель экономики: исторический опыт России XX века: сборник материалов всероссийской научной конференции. Челябинск, 28-29 ноября 2009 г. / Под ред. Г. А. Гончарова, С. А. Баканова. - Челябинск: Энциклопедия, 2009. - С. 9; Зубков К. И. Феномен мобилизационной экономики: историко-социологический анализ // Там же. - С. 69; Вальтух К. Теоремы невозможности // Общественные науки и современность. - 1994. - № 1. - С. 122; Гончаров Д. В. Политическая мобилизация // Полис. - 1995. - № 6. - С. 129.

2 Артёмов Е. Т., Побережников И. В. Предисловие // Цивилизационное своеобразие российских модернизаций: региональное измерение: материалы Всероссийской научной конференции. 2-3 июля 2009 г. / отв. ред. И. В. Побережников. - Екатеринбург: Банк культурной информации, 2009.- С. 3 - 4.3 Мобилизационная модель экономики: исторический опыт России XX века: сборник материалов всероссийской научной конференции. Челябинск, 28-29 ноября 2009 г. / Под ред. Г. А. Гончарова, С. А. Баканова.


ционным механизмом первого уровня представлялись глубинные структуры, включающие ментальные установки массового сознания, модели взаимоотношений власти и общества, мотивационные механизмы и адаптивные реакции на воздействие природно-климатического фактора. Другой уровень обеспечивается политико-идеологическими механизмами, компенсирующими в некоторых случаях недостаточную эффективность составляющих первого уровня1.

Нетрудно увидеть, что попытки описания понятий «мобилизационный тип развития» и «мобилизационная модель экономики» стали распространённым явлением в той части историографии, представители которой стремились к обновлению исследовательского инструментария в части осмысления особенного в истории народов России. Аналитическая часть рассматриваемой проблематики, изложенная в монографияхА. Г. Фонотова, О. В. Гаман-Голутвиной и В. В. Седова, послужила теоретической основой для работ (в подавляющем большинстве в форме статей) других учёных, увидевших новые возможности для анализа известных и мало изученных явлений и процессов в отечественной истории в мобилизационном ракурсе. Авторы неизменно выходили за рамки сложившихся узкопредметных представлений об отдельных системах общества, осуществляли обязательные экскурсы в специфику фундаментальных факторов жизнедеятельности: природноклиматических, демографических, пространственногеографических, внешнеполитических. «Прописка» понятий в междисциплинарном пространстве состоялась не в порядке расширения прежних узкопредметных смыслов, а в результате осознания наличия у объектов исследования общих свойств и сходных истоков происхождения, которые, впрочем, чётко не «улавливались» с помощью классического категориального аппарата политэкономии.

Среди мнений о глубинной природе мобилизационности одно из предположений И. В. Побережникова, касающееся ин

1 Побережников И. В. Мобилизационные механизмы в контексте модернизации (теоретические аспекты) // Там же. - С. 99 - 100.


формативности в этом плане знаний о ментальных установках, представляющих собой проявление коллективного бессознательного, заслуживает отдельного внимания. Отмечая постоянство признаков мобилизационности во всех общественных структурах, историки тем самым подтверждали факт присутствия и проникающего влияния скрытого от непосредственного наблюдения психологического феномена, являвшегося результатом длительного воздействия на сознание людей сходных естественно-природных и социально-исторических факторов. В связи этим уместнее говорить о мобилизационном типе развития в широком смысле как об архетипической модели поведения, сформировавшейся у составляющих российскую цивилизацию народов в результате многовековой практики взаимодействия с природной средой, с окружающим внешнеполитическим пространством, исходя из внутренних источников развития. Под этим углом зрения более чётко прослеживается его различие с предложенным В. П. Никифоруком узким смыслом МТР, описывающим, по существу, ограниченный во времени вектор политико-экономических мероприятий, а не тип развития.

Архетипическая природа МТР находила своё выражение через общие для народов российской цивилизации неосознаваемые стереотипы, направленные на устойчивое воспроизводство определённой совокупности способов достижения оптимального соотношения между потребностями и имеющимися возможностями их реализации, несмотря на различную в том или ином случае конфигурацию обстоятельств. В структуре менталитета русских, несмотря на чётко прослеживаемую связь МТР с известными науке неосознаваемыми коллективными стереотипами, по крайней мере два из них: экстенсивности и заимствования социальных новаций, отнесём к исходному, в родовидовом плане самому близкому «психологическому материалу», составляющему каркас указанной выше архетипиче- ской модели, «ответственной» за целостность и развитие общества. Рассмотрим их подробнее и начнём с экстенсивности.


Согласно сложившейся систематике экономических знаний, логично связывать определённый тип развития с соответствующим ему типом роста и/или факторами экономического роста, которые разделялись на две группы: интенсивные и экстенсивные. Хрестоматийными считались утверждения о том, что при экстенсивном росте экономический эффект развития достигается посредством количественного увеличения производства, а при интенсивном - через качественное их совершенствование и наращивание прибавочной стоимости. Соответственно к экстенсивным факторам относились: повышение объема инвестиций при существующем уровне технологии; увеличение численности занятых работников и рост объемов потребляемых элементов оборотного капитала1.

Экстенсивная технология представлялась типом организации трудовой деятельности, направленным преимущественно на овладение внешними, непосредственно данными природными процессами, на целенаправленное и своевременное их использование в интересах человека, на согласование его деятельности с ритмами и процессами окружающей среды2. Сочетание экстенсивных и интенсивных факторов (часто используемый в различных странах способ решения текущих экономических задач или долговременной стратегии) считалось проявлением гибкой политики хозяйствующего субъекта, в том числе и государства.

Перенос указанной терминологии в другой контекст, а именно - общей характеристики отдельных длительных периодов истории российского общества, измеряемых веками, приводил к изменению её статуса на полифункциональный, так как признаки экстенсивности неизбежно обнаруживались не толь

1 В свою очередь, интенсивными факторами являлись: ускорение научнотехнического прогресса (внедрение новой техники, технологий); повышение квалификации работников; улучшение использования основных и оборотных фондов; рост эффективности хозяйственной деятельности за счет лучшей ее организации (Гусарова В. Ю. Типология факторов экономического роста и их развитие [Электронный ресурс] / / Вестник ТИСБИ. - 2008.- №. 1. - URL: http://old.tisbi.org/science/vestnik/2008/issue1/eq5.html (дата обращения 17.03.2012).2 Гудожник Г. С. Материальные основы многообразия цивилизации. - С. 47.

http://old.tisbi.org/science/vestnik/2008/issue1/eq5.html


ко в экономике, но и в управленческой, демографической, пространственной и других сферах1. При этом не всегда истоки причинно-следственных связей такого положения следовало искать в трудовой практике населения. В целом признавая дан-

U ~\ Uный факт, историки тем не менее не отрицали ранее усвоенный ленинский тезис, провозглашавший, что экономика влияет на политику, а политика является концентрированным выражением экономики2. Таким образом, проблема вычленения элементов экстенсивности казалась неисчерпаемой, но считалось целесообразным начинать её решение с анализа экономической составляющей.

Основным показателем выступал объём потребления ресурсов: земельных, минеральных, растительных и людских, который достигался при увеличении их абсолютных величин без существенного повышения степени отдачи. Многообразие форм и способов экстенсивного производства фиксировалось в многоукладности экономики, в территориальной и стадиальной дифференциации различных сегментов хозяйственного комплекса страны и поддерживалось неисчерпанными запасами природного сырья. При избытке ресурсов эффективность экстенсивного развития могла быть высокой.

B KJ U

качестве одной из ранних систем хозяйствования, закрепившей мобилизационное направление развития общества в России, называлось подсечное земледелие, требовавшее, по мнению Э. С. Кульпина, через каждые 3-4 года смену места для посадки зернового клина. Подсека в XV веке давала выше урожайность (до сам-30) чем, например, технологически более сложное трёхполье (сам-3 - сам-6)3, предполагавшее более интенсивное использование рабочего скота, соблюдение севооборота и многоразовой пропашки, вложение органических удоб

1 См.: Шкаратан О. И. Русская культура труда и управления // Общественные науки и современность. - 2003. - № 1. - С. 30 - 54.2 Ленин В. И. Ещё раз о профсоюзах, о текущем моменте и об ошибках тт. Троцкого и Бухарина // Ленин В. И. Полн. собр. соч. - М.: Политиздат, 1964. - Т. 42. - С. 278.3 Кульпин Э. С. Социально-экологический кризис XV века и становление российской цивилизации. - С. 90.


рений. Однако с сокращением свободных плодородных угодий и лесов хозяйство крестьянского двора в европейской части России стало менее результативным, и средний уровень урожайности (сам-3 - сам-5) до конца XIX в. был законсервирован в экстенсивной по своей сущности среде крепостничества и в его пережитках.

Развитие промышленности в рамках феодальной мануфактуры, а затем (со второй половины XIX в.) и капиталистического расширенного воспроизводства считалось также экстенсив- ным1. В ХХ в. результаты индустриализации находились в прямой зависимости от роста численности городского населения, от увеличения масштабов не только механизации, но и тяжёлого физического труда. Типичная уже для советской экономики оценка развития по росту валовых показателей производства стимулировала повышение его капиталоёмкости, увеличение объёмов добычи сырья и его первичной переработки. Техническое перевооружение как фактор интенсификации чаще вело не к сокращению, а к созданию дополнительных рабочих мест. Выпуск новой продукции длительное время оставался в пределах первоначальных показателей качества.

В целом суждения учёных о потребностях и условиях развития российского общества указывали на то, что экстенсивные формы и способы эксплуатации ресурсов демонстрировали эффективное (для своего времени) распоряжение (с позиции экономного расходования) аккумулированных (при постоянном дефиците прибавочного продукта) природного вещества и энергии. Последние были воплощены в системе управления, финансах, интеллектуальном потенциале, механизмах, трудовых навыках и мускульной силе людей. Они были достаточны для поддержания состояния самообеспечения на уровне страны, общины или семьи при слабо выраженной тенденции к со

1 Зиновьев В. П. Особенности перехода Сибири от аграрного общества к индустриальному [Электронный ресурс] // Сибирское общество в контексте модернизации. XVIII-XX вв. Сборник материалов конференции / Под ред. чл.-корр. РАН В. А. Ламина. - Новосибирск, 2003. - URL: http://history.nsc.ru/kapital/ praject/modern/020.html (дата обращения16.04.2010).

http://history.nsc.ru/


циальным инновациям, что, впрочем, делало уязвимой в первую очередь сферу безопасности. Заметим, что в геополитическом отношении стратегическое значение экстенсивной экономики - поставщика большой массы ресурсов как главного аргумента силы к середине XIX столетия, в период становления в Западной Европе второго технологического уклада, изменилось. С этого времени исход противостояния между цивилизациями на необозримую перспективу был поставлен в зависимость от первенства в получении структурно-экономических и военно-технических дивидендов, возраставших у стороны, первой освоившей преимущества очередного нового технологического уклада.

В рассматриваемый период в рамках концепции «власть - собственность» была сделана попытка сблизить значение экономических и политических факторов, обусловливавших экстенсивное развитие российского общества. Указанную идею, в начале 1980-х гг. сформулированную историком Л. С. Васильевым1 как альтернативу идее об азиатском способе производства, поддержали представители экономических наук и философы. Согласно автору, в азиатских странах «власть (владение) рождает понятие и представление о собственности, собственность рождается как функция владения и власти. Перед нами феномен власти-собственности. Власть - собственность - это альтернатива европейской античной, феодальной и буржуазной частной собственности в неевропейских структурах. По наследству в этих структурах может быть передана должность с ее правами и прерогативами, включая и высшую собственность, но не собственность как исключительное частное право владения независимо от должности. Социально - экономической основой власти-собственности государства и

1 См.: Васильев Л. С. Феномен власти-собственности. К проблеме типологии докапиталистических структур. // Типы общественных отношений на Востоке в средние века: сб. ст. / отв. ред. Л. Б. Алаев. - М.: Наука, 1982. - С. 60- 99.


государя было священное право верхов на избыточный (а порой не только избыточный продукт производителей»1.

Наиболее обстоятельные работы о власти-собственности в России были написаны Р. М. Нуреевым, его ученикамиВ. В. Вольчиком, Ю. В. Латовым, А. Б. Руновым, а также Н. М. Плискевич, С. В. Цирель2 и другими. Утверждалось, что указанная форма собственности в соответствии с традициями восточного деспотизма возникла в условиях униженности высшей знати (позиция С. В. Цирель) и монополизации должностных функций в общественном разделении труда (в распределении произведённого продукта, в сфере обмена, обеспечении условий производства, контроле и управлении общественным производством или отдельными его отраслями), когда власть и господство основывались не на частной собственности как таковой, а на высоком положении в управленческой иерархии. Монополизация функций дополнялась и укреплялась собственностью на ресурсы с вытекающими выплатами государству рентных платежей и приоритетом интересов верховного правителя во всех вопросах внутренней и внешней политики3.

Выводы сторонников концепции оказались созвучными выводам историков, утверждавших, что российское государство сформировалось и как доминирующий субъект экономики, и как доминирующий субъект неразделённой с гражданским обществом власти. Его гипертрофированная роль в XX в., к при

1 Васильев Л. С. История древнего Востока. - М.: Высшая школа, 1993. - Т. 1.- С. 69.2 См.: Вольчик В. В. Зависимость от траектории предшествующего развития и эволюция института собственности в России. [Электронный ресурс] - URL: http://www.ecsocman.edu.ru/db/msg/211425.html (дата обращения8.12.2011); Латов Ю. В. Власть-собственность в средневековой России // Экономический вестник Ростовского государственного университета. - 2004. - Т. 2. - № 4. - С. 111 - 133; Плискевич Н. М. Мутации «власти- собственности» в XX веке (научный доклад). - М.: ИЭ РАН, 2007. - 57 с.; Цирель С. В. «Власть-собственность» в трудах российских историков и экономистов / / Общественные науки и современность. - 2004. - № 4. - С. 49 - 62; 2006. - № 3. - С. 119 - 131.3 Нуреев Р. М., Рунов А. Б. Россия: неизбежна ли деприватизация? (феномен власти собственности в исторической перспективе) // Вопросы экономики.- 2002. - № 6. - С. 12 - 13.



меру, проявилась в абсолютизации значения планово- регулирующей деятельности всех сфер жизни на основе директивности и требований соблюдения соответствия плановых и фактических валовых показателей1, что усиливало эффект экстенсивности. Рефреном многих трудов являлась мысль о центральной власти как о единоличном в истории России распорядителе ресурсов, имевшей объективные возможности быть инициатором и полноценным участником в реализации крупных хозяйственных проектов или социально значимых реформ.

Таким образом, в концепции «власть - собственность» перенос экономического понятия «экстенсивность» в историчес- ский контекст сопровождался обретением новых смыслов, позволявших авторам выделить в качестве традиционных российские управленческие технологии обеспечения властных функций и решения социальных проблем в мирное время и в период наступления чрезвычайных обстоятельств посредством количественного наращивания требуемых ресурсов.

Архетипическая, как мы полагаем, природа мобилизационного типа развития находила выражение в ещё одном стереотипе, характерном для русских - в заимствовании социальных новаций и технологических достижений соседних цивилизаций. Это подтверждали известные факты из истории российского общества, пережившего, как минимум, три масштабные волны трансформации устоев в организации внутренней жизни. Первая оказалась связанной с заимствованием православия, а после падения Византии - миссии наследования «преемства» христианско-православного царства, существенно повлиявших на преобразование духовной составляющей бытия наро-

1 См.: Шиловский М. В. Роль государства в развитии производительных сил Сибири во второй половине XIX-начале ХХ века: к постановке проблемы [Электронный ресурс] // Роль государства в хозяйственном и социокультурном освоении Азиатской России XVII-начала ХХ века: Сборник материалов региональной научной конференции. - Новосибирск, 2007. - URL: http://hist0ry.nsc.ru/kapital/pr0ject/c0nf2007/index.html (дата обращения27.11.2010); Грик Н. А. Политика и экономика Советского государства в 1921-1933 гг.: критический анализ: автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - Томск. 2003. - 32 с.

http://history.nsc.ru/kapital/project/conf2007/index.html


да и его отношения к внешнему миру. Результатом следующей волны заимствований явилось неоспоримое влияние порядка управления в Золотой Орде на становление русской государственности в период укрепления политических позиций Московского княжества.

Природу третьей волны в рассматриваемый период достаточно глубоко с позиций теории модернизации аргументировала Е. В. Алексеева. Историк установила и проанализировала впечатляющие масштабы всестороннего воздействия стран Западной Европы на историю России XVIII - начала XX в. с периодическим замещением доминант национального влияния: вначале со стороны Республики Соединённых провинций, затем в хронологической очерёдности: Швеции, Великобритании, германских государств и Франции. Были типизированы каналы и механизмы диффузии инноваций в российскую среду и определены их основные агенты. Необходимость заимствований, как установила Е. В. Алексеева, была «насущной потребностью национального развития, гарантом суверенности державы» 1. Они осуществлялись при участии властных структур как целенаправленно, с соревновательным выбором технических новинок, проектов, технологий организации и управления с последующим насильственным насаждением, так и в ходе естественного отбора модных нововведений.

Данная практика позволяла государству и в чрезвычайных ситуациях, и в относительно благополучные мирные периоды пользоваться готовыми рецептами, извлекать при этом экономию на времени и затратах в случае их разработки собственными силами и получать механизм если не дальнейшего усиления экономико-культурного потенциала, то хотя бы временного решения возникших проблем. Заимствования по мере их адаптации компенсировали недостатки хозяйственной автаркии России, естественной для экстенсивной экономической среды, в различной степени оказывая необратимое влияние на отдельные слои общества.

1 Алексеева Е. В. Указ. соч. - С. 38.

В истории различных народов можно найти множество примеров внешних заимствований, в различной степени оказывавших воздействие на их дальнейшее существование. Это свидетельствует о глубокой укоренённости в психологии человечества практики целесообразного избирательного отношения и переработки в собственной этнической среде образцов чужого социального опыта, которые с точки зрения имевшихся условий и потребностей нередко оказывались оптимальными в сравнении с традиционными. Однако такая разновидность стереотипного поведения сама по себе в отдельности ещё не может всесторонне характеризовать внутренний потенциал общества, направленность развития. На примере российской цивилизации его исторически сложившаяся конфигурация в сочетании с проявлениями стереотипного выбора решений преимущественно экстенсивного характера позволяет обнаружить устойчивую во времени особую модель развития, названную в рассматриваемый период мобилизационной.

Изучение сегмента глубинной коллективной памяти, аккумулированного в архетипической модели МТР, не исчерпывается познанием проявлений только двух рассмотренных выше неосознаваемых стереотипов. Дополнительную информацию несут сведения о проявлениях других стереотипов из структуры этнического менталитета русских, предметно локализующих и раскрывающих взаимосвязанную природу архетипических образов, представляющих собой глубинный уровень коллективного бессознательного.

* * *

Подводя итоги анализу концепции МТР, следует особо отметить её значение как нового аналитического ресурса в объяснении специфики развития российского общества, который формировался в рассматриваемый период не без влияния нараставшего в отечественной интеллектуальной среде критического отношения к недостаткам теории общественно- экономических формаций. Научно сформулированные представителем экономической науки (А. Г. Фонотов) основные положения концепции за короткий период были усвоены истори



ческим знанием. При её дальнейшей разработке авторы в историческом повествовании и объяснительных схемах демонстрировали синтез концепции с различным теоретическим контекстом: модернизационным, цивилизационным, формационным и другим.

Фундирование «мобилизационной» тематики в целом способствовало росту продуктивности исторической мысли не только посредством углубления с её помощью понимания ранее известных исторических смыслов, но главным образом в результате осознания научным сообществом важности изучения каналов включённости отечественных социальных институтов в общую направленность развития российской цивилизации, обусловленную специфическим соотношением между возникающими в обществе потребностями и имеющимися условиями их реализации.

Понятие МТР оказалось полисемантичным, а именно: трактовалось в широком и узком смыслах, появились конкурирующие терминосистемы («мобилизационная модель экономики», «мобилизационность», «мобилизационная стратегия» и другие) с обосновывающими аналитическими выкладками. Вместе с тем его теоретический статус оставался неопределённым, поэтому описание структуры и содержания обозначаемого им явления в значительной степени опиралось на историкосоциологические характеристики уже известных феноменов: у одних - российского государства, у других - власти- собственности, у Ю. В. Олейникова оно представлялось результирующей иллюстрацией влияния природного фактора на бытие российского социума. В таком виде концепция МТР, упакованная в немногочисленных работах в цивилизационную риторику, внешне выглядела избыточной, дублирующей уже известные теоретические изыскания.

гтч иТем не менее она привлекала внимание исследователей в качестве дополнительного аналитического инструмента: в одних случаях - в целях определения гипотетически выделяемой долговременной тенденции развития общества, в других - для характеристики периодов действия относительно краткосрочных мобилизационных стратегий.


Анализ аргументации авторов, построенной на основе оперирования многочисленными фактами из истории России, позволил диагностировать наличие устойчивых стереотипов мобилизационного типа развития: направленность на экстенсивный рост, заимствование новаций, что косвенно свидетельствует о признаках проявления архетипического образа. На этом основании нами поддержано мнение И. В. Побережникова о ментальной природе МТР. Можно предположить, что в историко-психологическом плане он является архетипической моделью оптимального соотношения между потребностями и условиями развития мирского, сформировавшейся в течение длительного (многих веков) времени в результате социальной практики многих поколений.

4.2. ИДЕЯ ДЕРЖАВНОСТИ В ИСТОРИЧЕСКОМ ЗНАНИИ

История российской цивилизации насыщена кризисными ситуациями в экономике, политике, духовной, экологической и иных сферах жизнедеятельности. Не единожды общество преодолевало болезненные последствия разрушающего воздействия очередных стратегий насаждения опыта социального обустройства, выработанного на основе ценностей романогерманского мира. Периодически возникавшие напряжения вокруг и внутри вертикали власти, ставшие атрибутом политических циклов, сформировали у российских интеллектуалов устойчивую потребность в переосмыслении прежних и новых выражений её самобытности1.

1 См.: Зуляр Ю. А. Генезис русского самодержавия и дискуссия о его особенностях. Учебное пособие. - Иркутск: Изд-во Иркутского гос. ун-та, 2006. -111 с.; Кульпин Э. С. Становление системы основных ценностей российской цивилизации. - С. 59 - 60; Лубский А. В. Концепт «Русская власть». Метафорические возможности интеллектуального дискурса; Макаренко В. П. Русская власть. (Теоретико-социологические проблемы). - Ростов-на-Дону: Изд-во СКНЦ ВШ, 1998. - 446 с.; Пивоваров Ю., Фурсов А. Русская система и реформы // Pro et Contra. - 1999. - Т. 4. - № 4. - С. 176 - 197; Розов Н. С.


Проблема особости российской государственной власти не может быть до конца понята без представлений о трансформации её смыслового поля, сложившегося в результате восприятия в общественном сознании отношений господства - подчинения в различные периоды истории. Было бы наивным думать о единообразном понимании своего долга верховного правителя, к примеру, такими фигурами, как Иван Грозный и Президент Российской Федерации, равно как и простыми людьми соответствующих эпох, имевших собственные представления о желаемом и действительном образе государственной власти. На этапах генезиса политической мысли, несмотря на многообразие уровней её усвоения различными слоями общества, коренным образом не изменялись ценностные константы в фазах зарождения и становления российской цивилизации, явившиеся духовной основой для объединения народов в рамках существующей уже много столетий общей государственности. В противном случае сложившийся союз и не мог быть долговечным.

В историческом знании проблема метафизической основы российской государственной власти рассматривалась с учётом основополагающей роли православия в формировании коллективных ценностей и общезначимых идей для населения, составившего ядро Московского царства. Речь шла главным образом о соборности1, симфонии властей2 и державности1, религиоз

Специфика «русской власти», её ментальные структуры, ритуальные практики и институты / / Полис. - 2011. - № 1. - С. 29 - 41 и другие.1 Смысл соборности, согласно Буданцеву Ю. П. и Большакову В. И., заключён в добровольном стремлении населения к единению вокруг духовнонравственного стержня (Буданцев Ю. П., Большаков В. И. Соборность российской государственности: Историко-социологический анализ. - М.: РИЦ ИСПИ РАН, 1999. - С. 22).2 Принцип симфонии властей, сформулированный византийским императором Юстинианом, провозглашал свободу светской и церковной властей, не предусматривая при этом их взаимной разобщённости. Принцип утверждал идеал церковно-государственных отношений. «Для государства Церковь является его составной частью, а для Церкви государство есть внешнее историческое оформление жизни народов, входящих в состав Церкви» (Кожаев М. М. Теория «симфонии» церкви и государства в религиозной мысли Древней Руси XI - XVI веков: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Тула, 2011. - С. 15 - 16).


ные смыслы которых стали предметом историософской мысли XIX в. Однако и в XX в. они не потеряли актуальности для учёных, относившихся к феномену веры как к одному из факторов, созидающих историю и одновременно выступающему методом её постижения, наряду с научной рациональностью, художественным и обыденным мышлением. Некоторые исследователи (О. Ю. Винниченко, Ж. В. Ефремова, А. Ю. Мордовцев2) находили связи духовных истоков российской власти с общинной организацией жизни локальных миров, с преобладанием в сознании русского человека ценностно-рационального мышления и тяги к мессианству, в итоге предопределившие надправо- вое положение управляющей элиты, сакрализованный образ верховного правителя и иерархичность в построении властных структур.

В исторических науках проблема выявления и описания архетипов, «ответственных» за свойства и конфигурацию системы власти, ещё не удостаивалась историографического анализа. Недостаток внешней, внутренней критики и сопоставлений имеющихся точек зрения создавал почву для бесконечной импровизации в части определения соответствующих базовых элементов в структуре бессознательного.

Автор намерен обратить внимание на недооценённое значение идеи державности в понимании функций государственной власти. В святоотеческих и светского характера текстах, о

1 Леонова О. Г. Цивилизационные аспекты российской государственности [Электронный ресурс] // Портал ИНИОН РАН - Россия и современный мир: Тенденции развития и перспективы сотрудничества. - URL: http://www.rim.inion.ru/ras/view/publication/general.html?id=100006940 (дата обращения 23.03.2009); Полежаев Д. В. Русский менталитет: опыт социально-философского анализа. - С. 9.2 Винниченко О. Ю. Российская государственность в контексте цивилизационного развития. - Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2007. - С. 85 - 92; Ефремова Ж.В. Образ государства и власти в контексте русской ментальности // Национальная идея как фактор обеспечения социально-политической и экономической стабильности российского общества: Материалы международной научно-практической конференции / Под ред. А. Л. Елисеева. - Орёл: ОрёлГТУ, 2001. - С. 337 - 344; Мордовцев А. Ю. Российская государственность в ментально-правовом измерении: дис. ... д-ра юрид. наук. - Ростов- на-Дону, 2004. - С. 15 - 16.

http://www.rim.inion.ru/ras/view/publication/general.html?id=100006940


которых речь пойдёт ниже, толкование идеи включало канонические сюжеты о соборности и симфонии властей, что даёт право выделять державность в качестве информативной и ключевой смысловой конструкции, глубоко укоренённой в историческом сознании русских.

В современной историографии державность некоторыми исследователями определялась как принцип устройства российского общества (М. М. Кожаев), государства (Е. В. Алексеева, Е. З. Майминас)1. Рассуждения о ней можно встретить не только в духовном наследии русских мыслителей XIX в. Идея отразилась в гимне РФ, в названии и программах некоторых партий, возникших в последние 20 лет.

Ввиду отсутствия систематизированных знаний о данном сегменте историографического поля, аккумулировавшего практики концептуализации идеи державности как в отдельных предметных, так и в междисциплинарном пространствах, назрело объёмное исследование, которое бы позволило не только расширить представления о тенденциях развития отечественной мысли, но и рассмотреть основные направления трансформации смыслов идеи в современном историческом знании. Общий замысел обусловил постановку задачи - рассмотреть точки зрения на происхождение смыслов ключевого понятия и их участие в формировании образа русской власти. Одновременно будет предпринята попытка выявить основания, по которым державность может определяяться как архетипиче- ская модель российской власти.

Порядок образования семантического поля понятия дер- жавности интересовал составителей словарей русского языка, определявших смысловые границы однокоренных слов, вычлененных в первую очередь из семиотического континуума памятников письменности XI-XVII вв. Методика основывалась на приёмах пояснения речевых символов, которые оттачивались в течение XVIII - начала ХХ в. в словарных статьях, рас

1 Алексеева Е. В. Указ. соч. - С. 37; Кожаев М. М. Указ. соч. - С. 17; Майми- нас Е. З. Указ. соч. - С. 118.


крывавших этимологию ключевого понятия «держава» и группы производных от него речевых фигур.

В целом у историков не было сомнений в изначальной его принадлежности к древнеславянскому языку («держава» - власть, сила, могущество), известного по библейским текстам1, откуда черпались идеи, цементировавшие в XI-XV вв. древнерусское общество, уже «беременное» российской цивилизацией. Однокоренные аналоги существуют в языках многих славянских народов центральной и восточной Европы, обозначающие, как полагал П. Я. Черных, крупное государство (держава- на украинском, държава - болгарском; држава - сербском и хорватском; drzava - словенском, чешском; dzierzawa (аренда) - польском)2.

Впервые интересующий нас терминологический ряд в упорядоченном виде был представлен в «Словаре Академии Российской», часть II (1790) и часть VI (1822). Веяния внутренней политики Екатерины II и Александра I, направленные на секуляризацию духовной жизни, отразились на подборе содержания статей. В них излагались общие значения таких понятий, как держава («государство, земля, страна верховной властью управляемая, владычество, могущество, крепость, сила, небольшой золотой шар с четвероконечным крестом на верху») и самодержавие («управление самовластное государством»)3.

1 Откровение Святого Иоанна Богослова // Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Синодальный Текст. - М.: Русский паломник, 2011. - С. 1169, 1172; Первое соборное послание Святого Апостола Петра. - Гл. 4. - Ст. 11 // Там же. - С. 1084; Первое послание к Тимофею Святого Апостола Павла. - Гл. 6. - Ст. 16 // Там же. - С. 1152; Книга Иова. - Гл. 25. - Ст. 2 // Там же. - С. 501; Послание к ефесянам Святого Апостола Павла. - Гл. 1. - Ст. 19 // Там же. - С. 1133; Послание к евреям Святого Апостола Павла. - Гл. 2. - Ст. 14 // Там же. - С. 1160.2 Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. - 3-е изд., стереотипное. - М.: Изд-во «Русский язык», 1999. - Т. 1. - С. 343.3 Словарь Академии Российской. - Часть II. (Г-З). - СПб.: Императорская Академия наук, 1790. - С. 609 - 614; Словарь Академии российской: по азбучному порядку. - Часть VI. (от С и до конца). - СПб.: Императорская российская академия, 1822. - С. 18 - 19.

http://yandex.ru/clck/redir/AiuY0DBWFJ4ePaEse6rgeAjgs2pI3DW99KUdgowt9Xtp0tflN7kEeHBfwtDhYe9lukJAdPnEHrOv_35btBra7gOFqex4qEC4nyl0XD0-2bnDOs4RJwUoWSIcaBkJDcfIPQuWRbEto1jNBE71K5tBa9_x8yA3MNkk0jTcJ-rtGc8VC4UIuD2NH87I7dufbkAa?data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1LdmtxcWI1UnFrMVp0TTJQNWcyemQ2UUQwSjdLWEQ1NC00WEhuUXpiU21jRG5DaEFWZy1RZHJ5T2NWVnlscUpOM2ZmMEs1SXJ3a0FtRGZCWTRGZ3lUYVNFSVRZQnlZNlZ2eWhjalVWSTJrWHlGRjY&b64e=2&sign=7ec642b33a7d1a59f31801b1cb0e8a97&keyno=0&l10n=ru

http://yandex.ru/clck/redir/AiuY0DBWFJ4ePaEse6rgeAjgs2pI3DW99KUdgowt9Xtp0tflN7kEeHBfwtDhYe9lukJAdPnEHrOv_35btBra7gOFqex4qEC4nyl0XD0-2bnDOs4RJwUoWSIcaBkJDcfIPQuWRbEto1jNBE71K5tBa9_x8yA3MNkk0jTcJ-rtGc8VC4UIuD2NH87I7dufbkAa?data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1LdmtxcWI1UnFrMVp0TTJQNWcyemQ2UUQwSjdLWEQ1NC00WEhuUXpiU21jRG5DaEFWZy1RZHJ5T2NWVnlscUpOM2ZmMEs1SXJ3a0FtRGZCWTRGZ3lUYVNFSVRZQnlZNlZ2eWhjalVWSTJrWHlGRjY&b64e=2&sign=7ec642b33a7d1a59f31801b1cb0e8a97&keyno=0&l10n=ru

http://yandex.ru/clck/redir/AiuY0DBWFJ4ePaEse6rgeAjgs2pI3DW99KUdgowt9Xsh9AmfW_e8fw8JjxSfq9kqunSWFyTFb3KQxefxxOkm3UkCQnuMlRt42Iqug8o9feg4J_kTty7VGmX7STJ98zKYWJBWJufxDQgErA4NrFEltEKwzKCsYA3BSU1nVvsyMMehp9MtlLX5jZdEphkx3vro?data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1LdmtxdDV0cDhVUjJFWXVqYUlOZzZPSjhiSUVELUhlaS1HM2lZRWNvWUt0QzZxRlNFVVlENGRzb1pWU2Z0bjRVQ0Z5V195c3ZnM3hzYzJjMUZyZm9fNHlOOUVmLTFCTy1SdHdJTm9fUzNWQnJ6RnU&b64e=2&sign=01ce46ceb4f0807cd38a8f9568a967e4&keyno=0&l10n=ru

http://yandex.ru/clck/redir/AiuY0DBWFJ4ePaEse6rgeAjgs2pI3DW99KUdgowt9Xsh9AmfW_e8fw8JjxSfq9kqunSWFyTFb3KQxefxxOkm3UkCQnuMlRt42Iqug8o9feg4J_kTty7VGmX7STJ98zKYWJBWJufxDQgErA4NrFEltEKwzKCsYA3BSU1nVvsyMMehp9MtlLX5jZdEphkx3vro?data=UlNrNmk5WktYejR0eWJFYk1LdmtxdDV0cDhVUjJFWXVqYUlOZzZPSjhiSUVELUhlaS1HM2lZRWNvWUt0QzZxRlNFVVlENGRzb1pWU2Z0bjRVQ0Z5V195c3ZnM3hzYzJjMUZyZm9fNHlOOUVmLTFCTy1SdHdJTm9fUzNWQnJ6RnU&b64e=2&sign=01ce46ceb4f0807cd38a8f9568a967e4&keyno=0&l10n=ru


Однако уже в следующем издании - в Словаре церковно-славянского и русского языка, составленном сотрудниками второго отделения Императорской академии наук в 1847 году, номинации ключевого понятия «держава» отличались большим разнообразием с разделением на группы значений:

- название царской регалии в виде шара (яблока) с крестом1;

- светские значения идентифицировались с «государством», «независимым

KKJ KJ

данной семантической группе относились существительные: державец (правитель) и держальник (помощник воеводы);

- религиозный оттенок подразумевался в таких понятиях, как владычество, могущество, крепость, сила. Из литургических текстов были выделены родственные значения однокоренных слов: державно (с могущественной властью), держав- ство (владычество, верховная власть), которые в середине XIX в. ещё не требовали дополнительных пояснений по поводу

Держава царя Михаила Фёдоровича Романова

1 Среди рассуждений Симеона Полоцкого, посвящённых своему бывшему ученику и воспитаннику - молодому царю Фёдору Алексеевичу, имеется описание религиозно-политического смысла регалии державы. «Когда «царь на царство помазан бывает», то в шуйце (левой руке) держит он «державу обладающему землею во сл аву. Её кругловидну все изображают, верху же ея крест честный утверждают». Монарх держит её в левой руке оттого, что «добродесно не земно богатство, но царство небесно»...Кругловидность её «знаменует», что власть в одной руке «непо- стоянствует, но из руки в руку скоро претекает. Крест изображают выше державы», и это означает «крестом спасённый мир», и что «Христос верных сих державу вручествует в свою божествену сл аву. Его ради славы тебе вручена русская держава, светом просвещена». (Цит. по: Герцен Н. А. Восприятие образа правителя в русской культуре конца XVII века: дис. . канд. культурологии. - М., 2006. - С. 119 - 120).


казавшейся составителям их очевидной божественной констел- ляции1;

- о глубоком проникновении «державной» терминологии в народное сознание свидетельствовали приведённые названия предметов повседневного пользования: держалень (балюстрады, перил); держалка - рукоятка, ручка; держальцы - штемпель, держава - железная полоса (стержень, прут) - элемент приспособления для ковки/сварки железа. Глагольная форма «держать» насчитывала 11 оттенков значения владеть кем- нибудь/чем-нибудь.

В толковом словаре великорусского языка В. Даля (1880) практика употребления перечисленных выше смыслов иллюстрировалась внушительным рядом фразеологизмов, взятых из литературы, из устного народного творчества и разговорной речи. «Державство» отождествлялось с владычеством как правом верховной власти, а «державность» переводилось как свойство или принадлежность к владычеству2. Аналогичная работа была проделана И. И. Срезневским, опубликовавшим в 1893 г. первый том материалов для словаря древнерусского языка, составленных по письменным источникам XI-XIV вв. Сведения были систематизированы таким образом, чтобы читатель мог увидеть хронологию развёртывания смыслов державы, в XI в. трактуемой, по мнению автора, как власть, сила, основа, а в XII-XIII вв. - как управление, государство3.

Словарная практика допускала осовременивание трактовок терминологией более позднего происхождения, которой составители владели гораздо лучше, чем языком книжников. Памятники письменности предоставили множество примеров того, как люди в местах проживания локализовали политическое

1 Словарь церковно-славянскаго и русскаго языка, составленный вторым отделением Императорской Академии наук. - СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1847. - Т. 1. - С. 318 - 319.2 Толковый словарь живаго великорусского языка Владимира Даля. Второе изд. - СПб.-М.: Типография М. О. Вольфа, 1880. - Т. 1. - С. 443.3 Срезневский И. И. Материалы для словаря древне-русскаго языка по письменным памятникам. - СПб.: Типография Императорской академии наук, 1893. - Т. 1. - С. 773 - 778.


пространство одним городом, представлявшемся центром земли, находящемся под защитой князя. Его ощущение передавал Даниил Заточник и последующие летописцы, писавший: «Дуб крепок множеством корениа; тако и град наш твоею [князя] державою»1. Древнерусский человек, по мнению И. Н. Данилевского, оставался бы в неведении относительно слова «государство», появившееся в лексике намного позже. Тем не менее рассмотренные выше словарные статьи, равно как и другие из- дания2, инвентаризировавшие результаты развития русского языка и посредством его - политической мысли, показывали удревлённость в общественном сознании ключевого понятия, употреблявшегося в XI-XVII вв. в различных значениях, охватывавших предметную часть таких важнейших сфер жизнедеятельности, как духовно-религиозная, управление верховной властью, материально-трудовая и бытовая.

Новая попытка систематизировать значения державы была предпринята уже на исходе советского периода в Словаре русского языка XI-XVII вв., выпущенном в 1977 г. Институтом русского языка РАН. Принципиальным отличием от дореволюционных публикаций явилось построение уже известного нам смыслового ряда: владычество, могущество (правителя), сила (988); удел, княжество, владение (1150, 1474); власть, правление (1305, 1688); страна, государство (1573, 1675)3 - в хронологическом порядке в соответствии с предполагаемой датировкой источников - памятников древнерусской письменности. Как ви

1 Данилевский И. Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX- XII вв.). Курс лекций: Учебное пособие для студентов вузов. - М.: Аспект- Пресс, 1998. - С. 169.2 Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. - М.: Типография Вильде, 1900. - С. 141 - 142; Преображенский А. Этимологический словарь русского языка. - Т. 1. (А-О). - М.: Типография Г. Лисснера и Д. Совко, 1910-1914. - С. 181; Словарь русского языка, составленный вторым отделением Императорской Академии наук. - Т. 1. (А-Д). - СПб.: Типография императорской Академии наук, 1895. - С. 1112; Старчевский А. В. Словарь древнего славянского языка, составленный по Остромирову Евангелию. - СПб.: Типография А. С. Суворина, 1899. - С. 165.3 Словарь русского языка XI-XVII вв. - Вып. 4. (Г-Д) / Гл. ред. С. Г. Бархударов. - М.: Наука, 1977. - С. 222.


дим, в советском академическом издании вниманию удостоилась исключительно светская семантика.

Специалистом по древнерусской лингвистике В. В. Колесовым в 1986 г. был осуществлён историко-семиотический анализ ключевого понятия. Примечателен ряд выводов, касавшихся происхождения первичных и последующих его смыслов, извлечённых из памятников книжности, служивших источниками и для его предшественников. Автор пришёл к заключению о наличии у населения Киевской Руси изначальных представлений о власти, осознаваемой как сила рода, которой время от времени наделялся один из его представителей, держащий эту власть. В тот период держава, по мнению учёного, означала простое держание власти1, то есть власть понималась как право, а держание - это власть. Вслед за Владимиром Мономахом русские князья, включая и Дмитрия Донского, трактовали державу как поддержку могуществом или силой, дарованную небесным Творцом, выступавшим верховной силой. В Ипатьевской летописи (1199) появляется новый византийский термин- канцелярит - «самодержец», позже вошедший в титулатуру Василия III (1479_1533), постепенно замещавший в последующие периоды ранее введённое в оборот понятие «царь»2.

Как известно, развитие языка напрямую связано с развитием мышления. На примере ранней истории русского народа данную связь состояний выделил И. Н. Данилевский, писавший: «Сначала слова предельно конкретны, употребляются преимущественно в качестве имен собственных. На втором

1 Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. - Л.: Изд-во ЛГУ, 1986.- С. 268, 271 - 274.2 В. В. Колесов исходил из последовательности замещения титулов. Царь, по его мнению, в старорусской мысли рассматривался в роли носителя власти, не единоличной, принадлежащей роду, классу, общине. Государь воспринимался как полный хозяин страны, а император - владыкой, «отцом народа» (Колесов В. В. Русская ментальность в языке и тексте. - СПб.: Петербургское Востоковедение, 2006. - С. 114). Любопытно совпадение, отмеченное Р. Г. Скрынниковым: титул самодержца Ивану III понадобился после того, как появились два соправителя - братья Дмитрий и Василий - с одинаковыми титулами «великих князей (Скрынников Р. Г. История Российская. IX-XVIII вв. - М.: Издательство «Весь Мир», 1997. - С. 212).


этапе развития языка осуществляется переход к обозначению^ т~> исловами целых классов явлении. В дальнейшем же слово пре

вращается в орудие или средство выработки понятий и тем самым терминологизируется». Поэтому «древнерусские тексты, судя по всему, могут быть с полным основанием отнесены ко второму из названных этапов развития языка. Описания в них еще нетерминологичны, но уже позволяют типологизировать происходящее»1. Уже начиная с XVII в. с различением в контексте властных отношений значения «территории» и «люди на ней живущие» произошло терминологическое сужение смысла «державы», и великий князь «получает двуединую формулу власти, соотносимую с волей бога: и над землёй (державу держит самодержец), и над людьми (царь-государь)»2.

Таким образом, В. В. Колесов пришёл к выводу о последовательности введения в оборот таких понятий, как: земля - страна - государство - царство - держава - империя, отметивших собой повороты представлений русских о новом в развитии их социальной (в широком смысле) и политической организации. С постепенным растворением в мирских подобиях

1 Данилевский И. Н. Указ. соч. - С. 8-9. Выводы историка о стадиальных метаморфозах понятийного аппарата книжников коррелировали с изысканиями А. Н. Ужанкова, определившего по текстам древнерусской литературы доминирующий на той или иной временной стадии синкретический метод познания-отражения мира. В результате было выделено 5 стадий: мировосприятия (XI-XII вв.) с соответствующим религиозно-символическим мышлением, когда познание собственно и сводилось в «Богопознанию»; миросозерцания (XIII-первая половина XIV вв.), в течение которой происходил переход к объективно-идеалистическому, или иными словами - религиозно-прагматическому мышлению с усвоением причинноследственных связей; миропонимания (вторая половина XIV-до 90-х гг. XV в.), когда мир воспринимался как символ величия Творца, но утвердился утилитарный подход природе и рассудок уже доминировал над чувствами; миропостижения (с 90-х гг. XV в. до 40-х гг. XVII вв.) с усвоением материального мира не через веру, как в предыдущих стадиях, а разумом с помощью религиозно-рационалистического, индуктивного метода; миропредставления (с 40-х гг. XVII в. по 30-е гг. XVIII вв.) с характерным переходом к естественно-научному рационалистическому мышлению (Ужанков А. Н. О специфике развития русской литературы XI-первой трети XVIII века: Стадии и формации. - М.: Языки славянских культур, 2009. - С. 253 -256).2 Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. - С. 276 - 277.


прежних представлений о божественной власти требовалось их обновление, каждый раз происходившее посредством принятия необычной для традиционного сознания титулатуры с новым возвышенным прочтением прежней версии о неземной природе власти.

Для энциклопедических словарей, выпущенных в перестроечные годы, характерной чертой стало вымывание смыслового разнообразия ключевого понятия и фокусирование вни-

U U U .

мания на державе как одной из регалий царской власти1.Из сказанного следует, что собранный словарный фонд

русского языка включил в себя многослойное семантическое поле, сформировавшееся на базе слова «держава». Авторами вышедших (начиная с конца XVIII в.) в свет энциклопедических словарей в исторической ретроспективе отслеживалось его насыщение новыми значениями, среди которых не чётко выраженные, но востребованные в монархический период религиозные смыслы утратили свою актуальность после событий 1917 г. в атмосфере господства атеистического мировоззрения. Несмотря на умеренную в этимологическом плане информативность словарной группы, итоги её анализа тем не менее важны и являются первым шагом в определении семантической нагруженности понятия «державность», проблематизиро- ванного в историческом знании о специфике российской государственной власти.

Державность в контексте историографии проблемы религиозного восприятия самодержавной власти

В течение коренной (как полагали современники) перестройки общественного строя в постсоветской интеллектуальной среде шёл напряжённый процесс осознания внешних и внутренних факторов, причин, движущих сил, тенденций, со

1 История отечества с древнейших времён до наших дней. Энциклопедический словарь / Сост.: Б. Ю. Иванов, В. М. Карев, Е. И. Куксина и др. - М.: Большая российская энциклопедия, 1999. - С. 178; Большая российская энциклопедия / Пред. науч.-ред. совета Ю. С. Осипов. - М.: Научное изд-во «Большая российская энциклопедия», 2007. - Т. 8. - С. 564; Большой толковый словарь / Под ред. Р. А. Мандрик. - Новосибирск, 2010. - С. 1694.


провождавших неоднократно происходившие в российской истории кардинальные перемены в системе государственного управления. Метаморфозы власти связывались с относительно динамичным переходом социума в целом в качественно новое состояние, на чём, собственно, и основывалась общая хронология социальной истории, фиксируя время удельных княжеств, Московского царства, Петербургского и советского периодов. В каждом периоде отмечалась закономерность повторения в той или иной форме правления свойств традиционной верховной власти, которые требовалось определить, располагая возможностями усвоенного аналитического инструментария исторического и иного социогуманитарного знания.

Общей и не будет преувеличением назвать основным объектом изучении указанной темы, а в его рамках - генезиса дер- жавности, явилось познавательное пространство, сложившееся вокруг категории «самодержавия», наполнявшейся время от времени актуальными политическими и религиозно- нравственными смыслами, выявленными и в различной степени рассмотренными в трудах многих поколений отечественных историков.

Если в советской историографии самодержавие трактовалось исключительно как монархическая форма правления в России, отождествляемая с абсолютизмом1, то в постсоветский период указанные понятия в работах некоторых авторов в смысловом плане уже разводились. В научных публикациях 2000-х гг. появились призывы о необходимости исследования: «державного инстинкта русского народа», «царистских наклонностей русской души» 2, выказывавшие наличие общественного заказа на изучение духовных оснований русской власти в историко-психологическом контексте с вытекающим объяснением очевидной преемственности её базовых черт. Формируется ряд тематических направлений, посвящённых анализу

1 Советская историческая энциклопедия / Гл. ред. Е. М. Жуков. - М.: Советская энциклопедия, 1969. - Т. 12. - С. 514.2 Трофимов В. К. Душа России: истоки, сущность и социокультурное значение русского менталитета. - 2-е изд. испр. и доп. - Ижевск: ФГОУ ВПО Ижевская ГСКА, 2010. - С. 197.


духовных истоков самодержавия, рассматривавших историю усвоения народом и его элитой идей о царском служении как религиозном послушании1, повествовавших о длительном пути осмысления державной функции верховной власти.

Державность в контексте катехонической идеи. Религиозное восприятие самодержавной власти было характерно для работ богословов и представителей светской исторической науки, сочетавших православное мировоззрение с поиском истины им присущими методами. В теоретическом плане светская историография опирались на аналитические выкладки архиереев русской церкви, славянофилов и представителей русской консервативной мысли XIX - начала ХХ в.2, для которых Бог был предметом и методом исследования, а византийское духовное наследие рассматривалось в качестве важного фактора формирования социокультурного пространства Древней Руси.

В широком смысле византийское наследие представлялось в виде синкретично воспринятой русскими системы ценностных ориентаций, включившей православную версию христианских канонов и выработанные на их основе автократические и мессианские идеи3. Соглашаясь с общим мнением о появлении слова «самодержец» в недрах византийского делопроизводства путём дословного перевода с греческого «автократор», ученые и богословы видели его органичную связь с учением о катехоне.

1 Леонова О. Г. Указ. соч.2 См.: Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. - М.: ГУП «Об- лиздат», ТОО «Алир», 1998. - 672 с.; Флоренский П. А. Около Хомякова: (Критические заметки). - Сергиев Посад: Тип. Св.-Троиц. Сергиевой лавры, 1916. - 78 с.; Христианское учение о царской власти и об обязанностях верноподданных. Мысли вкратце извлечённые из проповедей Филарета митрополита Московского. - Изд. четвёртое. - М.: Типо-Литография И. Ефимова, 1906. - 57 с.3 Естрина О. В. Византизм - фактор российского социокультурного пространства: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Волгоград, 2007. - С. 22; Бражников И. Византизм: стилизация или фактор идентичности? // Экономика и развитие. - 2012. - № 4. - С. 89.

http://devec.ru/almanah/pdf-versii/851-pdf-almanaha-razvitie-i-ekonomika-sentjabr-2012.html

http://devec.ru/almanah/pdf-versii/851-pdf-almanaha-razvitie-i-ekonomika-sentjabr-2012.html


Идея «Удерживающего» (греч. катехон) была сформулирована апостолом Павлом во Втором послании к общине города Солоники и по настоящее время является одной из ключевых в христианской эсхатологии. В своём толковании фразы апосто-

гтч z—' / ^ / • / • У и У _|_ла: «Тайна бо уже дъ ется беззакотя, точ1ю держя й ны нъ дондеже от среды будетъ (Ибо тайна беззакония уже в действии, только [не совершится] до тех пор, пока не будет [взят] от среды удерживающий теперь...)»1, Иоанн Златоуст (ок. 347407) отождествлял беззаконие с наступающими на мир силами Антихриста, приход которого «удерживает» защитник христианского царства. Первоначально катехона олицетворял обожествлённый император Римской империи, в которой после Второго Вселенского Собора (Константинополь, 381 г.) христианство стало государственной религией. С падением Рима под натиском остготов (476 г.), а в 1453 году - и второго состава служителей катехона - василевсов Восточной Римской империи (позже названной итальянскими гуманистами Византией), миссию вселенского Удерживающего, по мнению выразителей утверждающейся в XV в. идеи «Третьего Рима», наследовал великий князь Московский и Владимирский Василий III - глава последнего православного царства, закрепивший свой высокий

и ____ ____ 0религиозный статус титулом самодержца2.В рассматриваемый период в отечественном богословии

каноническое толкование миссии катехона и порядок её исполнения получили новое звучание в контексте российской истории. Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычёв) предположил, что первым, кто понял своё великок

1 Второе Послание к Фессалоникийцам (солунянам) Святого Апостола Павла // Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Синодальный Текст. - М.: Русский паломник, 2011. - С. 1148.2 Алферьев Е. Удерживающий / / Святая Русь. Большая Энциклопедия Русского Народа. Русское Православие / Гл. редактор О. А. Платонов. - М.: Институт русской цивилизации, 2009. - Т. 3. - С. 404; Бражников И. Указ. соч.- С. 85 - 88; Малер А. М. Северная Византия [Электронный ресурс] // Православная беседа. - 2007. - № 2. - URL: http://www.katehon.ru/html/top/politologia/idea/severnaya_vizantia.htm (дата обращения 2.03.2013); Платонов О. А. Русская цивилизация. История и идеология русского народа. - М.: Алгоритм, 2010. - С. 57, 130.

http://www.katehon.ru/html/top/politologia/idea/severnaya_vizantia.htm


няжеское служение как обязанность «Удерживающего», был Андрей Боголюбский (ок. 1111-1174)1, то есть за три столетия до падения Византии. Эту миссию, по мнению иерарха, подразумевали все последующие князья и книжники, употреблявшие термин «держава» в своих представлениях о княжеской власти. Среди многих доказательств сказанному была приведена цитата из послания Ростовского архиепископа Вассиана Рыло (1480) Иоанну III, упрекавшего князя в нерешительности при стоянии русских дружин против войска хана Ахмата на р. Угре: «Что я прежде изустно сказал те б е , о том и ныне пишу, ревностно желая утвердить твою душу и державу» 2. Владыко обратил внимание на то, что в послании душа и держава не случайно оказались рядом, выражая, таким образом, распространённый в древнерусском обществе принцип княжеского служения Богу- управив державу и душу спасёшь. Рассуждения подводили читающую аудиторию к выводу о существовании ещё до Василия III традиции среди священнослужителей приучать князей думать об ответственности «Удерживающего» в пределах своего удела, возможно, пока безотносительно к остальному православному миру.

Среди исследователей не было принципиальных разногласий по поводу безусловного влияния канонической идеи кате- хона на мировоззрение общества и на духовную компоненту власти в средневековой Руси. Позиции разнились в части глубины проникновения в ту грань проблемы власти, сущность которой в начале ХХ в. выразил П. Флоренский (а в рассматриваемый период усвоили его цитировавшие Б. А. Успенский, М. Н. Шевченко и другие обществоведы), подчеркнувший, что «самодержавие Царя относится к числу понятий не правовых, а вероучительных, входит в область веры, а не выводится из вне- религиозных посылок, имеющих в виду общественную или гос

1 Снычев Иоанн (митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский). Самодержавие духа: Очерки русского самосознания / Отв. ред. О. Платонов. - М.: Институт русской цивилизации, 2007. - С. 136.2 Там же. - С. 150.


ударственную пользу»1. Созвучие семантики цитаты с понятиями «держава» и «самодержавие» обрела недвусмысленное содержание в трудах, посвящённых исследованию воплощения миссии катехона в идее «Третьего Рима» и её проекций на известные в российской истории формы верховной власти.

Державность в контексте идеи «Третьего Рима». Тема «Третьего Рима» 2, несомненно, важный сюжет в исследовании общественно-политической мысли средневековой России, в отечественной историографии лишь с середины 1970-х гг. удостоилась глубокого изучения в рамках отдельных статей, выполненных на высоком научном уровне3. На рубеже XX-XXI вв. она продолжала быть предметом исследований историков на

1 Флоренский П. А. Указ. соч. - С. 26; Успенский Б. А. Избранные труды. - Том 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. - М.: Издательство «Гно- зис», 1994. - С. 111; Шевченко М. Н. Эволюция идеи «царской» власти на Руси во второй половине XV-первой трети XVI вв.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Омск. 2006. - С. 14.2 В историографии используются два названия идеи. Сторонники формулы «Москва - Третий Рим» находили её обоснование в текстах митрополита Зосимы и других иерархов церкви, объявлявших Москву новым Константинополем с естественным домысливанием связи с Римом. Сторонники названия «Третий Рим» опирались на тексты Филофея, в которых Римское царство до тех пор как пало, отождествлялось со всем православным миром. После несбывшихся в 1492 г. предсказаний о конце мира, в последующие четверть века эсхатологическая тема, чрезвычайно волновавшая средневековое общество не только на Руси, но и в Европе, вновь возродилась в связи с предсказанием немецкими астрологами потопа уже на 1524 г. Монах псковского Елеазарова монастыря Филофей (ок. 1465-1542), иосифлянин по своим взглядам, один из авторитетных богословов своего времени, в послании (1523-1524) псковскому дьяку М. Г. Мисюру-Мунехину сформулировал по существу базовый ценностный императив формирующейся московской государственности, ставший для российской цивилизации судьбоносным: «...два убо Рима падоша, а третеи стоит, а четвертому уже не бытии...» (Послание монаха псковского Елеазарова монастыря Филофея дьяку М. Г. Мисюру Мунехину с опровержением астрологических предсказаний Николая Булева и с изложением концепции «Третьего Рима». Фрагмент третьей четверти XVI в. // Синицына Н. В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции. (XV-XVI вв.). - М.: Издательство «Ин- дрик», 1998. - С. 348.).3 Бауэр Е. А. Идея «Москва - Третий Рим» в русской общественной мысли конца XV-начала XVII вв.: отечественная историография ХХ столетия: автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Челябинск, 2008. - С. 6.


основе текстологического анализа памятников русской письменности 1.

Было установлено, что взгляды сподвижников идеи - предшественников и последователей Филофея из числа греческих и русских богословов, явились результатом религиозного переосмысления внешнеполитических событий XV - началаXVI столетий, а также убеждённости в истинности канонического учения о третьем (и последнем) земном странствующем царстве, обосновывавшего перемещение на Русь центра восточного христианства. Мотив рассуждений был связан с отождествлением последнего четвёртого царства с небесным царством, в соответствии с откровениями из Книги пророка Даниила: «И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно»2. Размышления инока касались религиозных основ русской монархии.

Отдельные сюжеты современных работ можно отнести к попыткам концептуализации идеи державности, которую историки вычленяли из представлений книжников о «заботах» царя. Несмотря на активное использование понятия державности и родственных слов (держава, самодержавие и других) в поли

1 См.: Бакулов В. Д. Социокультурные метаморфозы утопизма: дис. ... д-ра филос. наук. - Ростов-на-Дону, 2003. - 378 с.; Новикова Л. И., Сизем- ская И. Н. Идеологема «Москва - Третий Рим» // Философия истории: учебное пособие / Под ред. проф. А. С. Панарина. - М.: Гардарики, 1999. - С. 175 - 178; Римско-Константинопольское наследие на Руси: идея власти и политическая практика. IX Международный семинар исторических исследований «От Рима к Третьему Риму». Москва. 29-31 мая. 1989. Сборник статей / Отв. ред. А. Н. Сахаров. - М.: Институт Российской истории РАН, 1995.- 356 с.; Синицына Н. В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции. (XV-XVI вв.) - М.: Издательство «Индрик», 1998. - 416 с.; Товбин К. М. Трансформация концепции «Москва - Третий Рим» в русском православном старообрядчестве: дис. ... канд. филос. наук. - Ростов- на-Дону, 2006. - 27 с.; Шевченко М. Н. Указ. соч.; Успенский Б. А. Указ. соч.- С. 83 - 141 и другие.2 Книга пророка Даниила. - Гл. 2. - Ст. 44 // Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. Синодальный Текст. - М.: Русский паломник, 2011. - С. 805.


тическом лексиконе и в научных текстах, значение его начальных смыслов до сих пор недооценено в истории идей, обусловивших особенность государственной власти в России и порядка организации управленческой элиты. Имея это в виду, поставим задачу выявить специфику подходов в исследовании дер- жавности как духовного феномена, усвоенного населением Московского царства, рассмотрим особенности его трактовки в трудах, посвящённых проблеме «Третьего Рима» согласно очерёдности написания и опубликованным в течение последних двух десятилетий, т.е. в период актуализации цивилизационной тематики.

Как показали источники, интересующий нас феномен был замечен учёными, проводившими объёмные исследования наследия Филофея. Рассмотрим каждое из них отдельно.

Первоначальные звенья концепции «Третьего Рима» Н. В. Синицына, активно работавшая над темой с начала 1980-х гг., выделила в «Изложении пасхалии» митрополита Зосимы (1492), составленной иерархом на восьмое тысячелетие после того, как Русь пережила апокалиптические ожидания, связанные с датой окончания седьмого тысячелетия со дня сотворения мира. Афористичные суждения Филофея в посланиях к царю и дьяку М. Г. Мисюру-Мунехину она считала айсбергом русской средневековой политической мысли, идеологическим инструментом для подготовки общественного мнения к царскому венчанию великого князя. Логика инока была скрыта в усвоенных канонических и святоотеческих текстах, в событиях священной и мировой истории1. Как отповедь выдумкам астрологов - «сия вся кощуны суть и басни» он высказал, как полагала исследовательница, мысли о религиозно-политической миссии Руси, анализ которых привёл к ряду важных выводов.

Филофей в своих посланиях выразил не только личное ощущение желаемого для Руси восточно-средиземноморского и европейского вектора культурно-исторической и религиозной

1 Третий Рим. История одной идеи. Интервью В. Каплан с Н. В. Синицыной [Электронный ресурс] // Электронный журнал «Фома». - 2010. - № 9(89).- URL: http://www.foma.ru/article/index.php?news=4663 (дата обращения9.01.2012).

http://www.foma.ru/article/index.php?news=4663


ориентации. Формула «Третьего Рима» зафиксировала время, когда уже осознавалось единство христианского мира и его церкви, то есть «национальное» и «вселенское» ещё не стали оппозиционной парой Нового времени. Поэтому не случайно после падения Византии русские воспринимали своё государство в роли единственного гаранта и защитника православия, «удерживающего» приход Антихриста.

В посланиях имелся в виду не мессианизм, предполагающий расширение пределов (территории, веры, экономического влияния и т.д.) в пространстве, а мессианство, нацеленное на обеспечение протяжённости во времени последнего христианского царства1.

Автор неоднократно подчеркивала встреченный в текстах смысл понятия державы как православного царства, вместилища истинной христианской Церкви2.

Впрочем, Н. В. Синицына не заостряла внимания на эсхатологической теме, так как цель исследования была иной - выделив первоначальное содержание «третьеромистской» концепции, изучить его в широком историко-литературном, церковно-политическом и дипломатическом контекстах. К тому же уяснение основных положений осуществлялась в упаковке универсальной социологической терминологии с употреблением таких понятий, как: идеология, доктрина, концепция, теория, в своё время «обкатанных» на объяснении сюжетов истории XIX-XX вв., но оказавшихся в инструментальном отношении нейтральными или слабо выражающими суть духовных интенций русских богословов XV-XVI вв.

Руководствуясь знаниями об особенностях средневекового мышления, В. Д. Бакулов выделил в идее «Третьего Рима» идеализированные представления о власти русских царей. Предполагалось, что мышление книжников было направлено на осознание и измерение в эсхатологически-провиденциальной системе координат роли и положения страны не только относительно настоящего, но и прошлого на основе обоснования

1 Синицына Н. В. Указ. соч. - С. 328.2 Там же. - С. 238, 244, 330.


древности и знатности происхождения правителей и преемственности их церковных полномочий. Соответствующие данному мышлению установки, по мнению автора, «соизмеряясь и синтезируясь с особой оценкой исторической ситуации, эсхатологическим масштабом религиозных, политических и прочих событий в мире в целом и в стране в частности, задают в качестве реальных, насущно-необходимых целей и задач идеи и постулаты об особом предназначении российского народа, страны, государства и правителя» 1.

Учёный интерпретировал содержание идеи «Третьего Рима» через призму перевоплощения утопии в утопизм. В социально-гуманитарных науках рубежа XX-XXI вв. утопия относилась к классу социокультурных феноменов, проявляющихся в различной ипостаси, а именно: как жанр социальной мысли, тип сознания и способ мышления, элемент политической идеологии или правосознания. Суть перевоплощения была найдена в обмирщении идеалов. Существенное в месте и роли филофее- вой идеи В. Д. Бакулов увидел в том, что она являлась духовным компонентом целеполагания, иными словами - генератором и хранителем идеалов русского общества, его представлений о совершенной форме общества и государства. В этом качестве «Третий Рим» отождествлялся с утопией Отечества2, идеализирующей верховного правителя, народ и страну в целом3.

Исследователь выделил основной лейтмотив рассуждений монаха - укрепление веры, очищение общественной и личной жизни от неправды и несправедливости. В посланиях Филофея он не нашёл и намёка на мрачные апокалиптические ожидания. В царстве «Третьего Рима» старец, по его мнению, видел продолжение поступательного хода истории в пределах сроков, предначертанных Провидением.

1 Бакулов В. Д. Указ. соч. - С. 226.2 Согласно В. В. Колесову понятие «Отечество» выражает роль отцовства, связанную с долгом и правом, с государственной и сознательной жизнью. В свою очередь, понятие «Родина» выражает материнское начало в символическом неосознаваемом восприятии месторазвития народа (Колесов В. В. Русская ментальность в языке и тексте. - С. 77 - 78).3 Бакулов В. Д. Указ. соч. - С. 25, 31, 243 - 244, 350.


Характеризуя отношение средневекового человека к государству, учёный опирался на позицию А. Л. Юрганова, считавшего, что данный институт в период продолжительных эсхатологических ожиданий представлялся людям гласным средством коллективного спасения, так как путь в небесное царство можно было заслужить только верой и правдой у того, кто исполняет волю Бога на земле и отвечает перед ним за неисполнение подданными заповедей Божьих1.

В рассуждениях Филофея Московия, согласно В. Д. Бакуло- ву, выступает христианской державой, царством «предстоящего совершенствования, «уряжения», торжества высших религиозных, социальных, моральных идеалов, царство гармонии церковных и светских властей»2. В этой связи правителю христиан уготована апостольская миссия хранить православную веру, блюсти справедливость, следовать высшей сакральной истине, чтобы достойно единовластвовать во времена «Третьего Рима». При этом, как было замечено, тема приумножения богатств относилась к разряду второстепенных, и ничего не говорилось о расширения земного владычества, в том числе за счёт обращения в православие других народов.

Таким образом, автор в общих чертах повторил сформулированный ещё В. В. Зеньковским вывод о том, что в русской православной церкви изначально присутствовало и до определённого времени приумножало число своих сторонников направление богословской мысли, стремившееся не к идеологическому обслуживанию интересов государственной власти, но к симфонии властей как идеальному порядку усвоения возложенной на неё миссии Промысла Божия и следования с помощью церкви нравственно-религиозным эталонам3.

Из анализа идеи «Третьего Рима» в формате утопии логически следовало объяснение её последующей трансформации в

1 Там же. - С. 227; Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. - С. 439 - 440.2 Бакулов В. Д. Указ. соч. - С. 248, 256.3 Зеньковский В. В. История русской философии. В 2-х т. - Л.: Эго, 1991. - Т. 1. - Ч. 1. - С. 44 - 45.


утопизм в доктринальной форме. Как хранилище идеальных образов (государства, церкви, царя, народа) идея в период правления Ивана IV Грозного была превращена в программу непосредственного воплощения этих образов в действительность1 с замещением первоначальных религиознонравственных смыслов на религиозно-политические.

Из сказанного ясно, что В. Д. Бакулов трактовал понимание старцем ни с кем не разделяемую державную власть царя как религиозную функцию монарха. Таким образом, одно из свойств данной власти - державность выражало осознанную готовность главы православного мира защищать веру и подданных от Антихриста, являющуюся религиозно-нравственной нормой, предначертанной Создателем.

Представляя идею «Москва - Третий Рим» концепцией, К. М. Товбин обнаружил её истоки в самых ранних произведениях русской книжности. В исследовании проблемы генезиса автор опирался на выводы Н. В. Синицыной и В. Д. Бакулова относительно условий возникновения и направленности воззрений Филофея. Основную часть доказательной базы составили цитаты из трудов русских (Н. А. Бердяев, Н. Ф. Каптерёв, П. Н. Савицкий, Ф. А. Степун, Н. С. Трубецкой, А. С. Хомяков) и советских (Ф. И. Гиренок, А. Л. Гольдберг, Я. С. Лурье, О. А. Платонов, Б. А. Успенский) философов и историков, писавших о духовной миссии царской власти. Поэтому одним из важных ресурсов новизны метода научных изысканий К. М. Товбина явился синтез русской/российской историософской, богословской и исторической мысли, осуществлённый в режиме поиска признаков самодержавной власти.

Исследователь полагал, что концепция отражала средневековое ментальное самоощущение русского народа как последнего хранителя истинного христианства в период царства «Третьего Рима»2. Время её становления (X-XVI вв.) было поделено на 4 этапа по мере того, как общество, соотнося текущую реальность с максимами православной веры, осваивало новые рубе

1 Бакулов В. Д. Указ. соч. - С. 353 - 354.2 Товбин К. М. Указ. соч. - С. 8 - 9.


жи в осмыслении своего положения в мире и перспективы внутреннего устройства.

В произведениях X-XV вв.1, по мнению автора, отложились свидетельства первых двух этапов, в течение которых развивалось самосознание русских, выразившееся во взглядах книжников на положение Руси в мире, на сущность катехонической миссии и ответственность власти за духовное состояние народа. В текстах выделялись общие рассуждения о моральных качествах русичей, соразмерных, чтобы принять на себя ответственность за весь мир2.

Как утверждалось, для I этапа была характерна «смутная мессианская рефлексия», которую выражали знаковые фразы из «Голубиной книги» (конец Х в.): «Святая Русь - земля всем землям мати», «Белый ц ар ь. он держит веру крещёную» и других, в различных интерпретациях затем повторявшиеся в более поздних источниках. У митрополита Илариона (1024) Русь уже соотносилась с серединой мирового: как бытийного, так и духовно-христианского, пространства. Отзвуки идеи избранничества Руси, присутствующие во всех перечисленных выше памятниках книжности, свидетельствовали о первичной сакрализации русской земли, о присутствии в коллективном сознании психологической установки на выполнение вселен-

и т~> иской миссии. В указанный период «начинается наложение понятия «община» на понятие «государство», и постепенно глава государства становится главой христианской общины»3.

Вслед за евразийцами К. М. Товбин заключает, что идея вселенской ответственности стала основным, духовно консолидирующим стержнем формирования русской нации и все бед

1 Речь шла о таким произведениях, как: «Голубиная книга», «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона Киевского, «Повесть временных лет», «Задонщина», «Просветитель, или Обличение ереси жидовствующих» Иосифа Волоцкого (1439-1515), «Послания» и «Устав о скитской жизни» Нила Сорского (ок. 1433-1508), «Домострой» и других.2 Там же. - С. 13.3 Там же. - С. 39, 43, 45. Употребляя понятие «государство» в контексте событий и процессов, характерных для Древней Руси X -X I вв., К. М. Товбин даёт повод ещё раз обратить внимание на случаи непроизвольного осовременивания истории прошлого.


ствия, включая Ордынское иго, воспринимались как наказание не просто за грехи, но за небрежное хранение катехонического дара.

II этап (XIV - начало XV в.) был отмечен постепенным совмещением в сознании книжников понятий «церковь» и «царство» с ориентацией на византийскую модель взаимодействия светской и религиозной властей и закреплением за русским государем катехонической миссии. При этом сакрализо- валась только священнослужительская функция, но не личность или поступки монарха. Не замещая главу церкви он тем не менее нёс перед Богом ответственность за положение дел в религиозной сфере. В противном случае, как следует из текста «Беседы Валаамских чудотворцев Сергия и Германа» (серединаXVI в.), терял титул самодержца1.

В памятниках древнерусской письменности был обозначен вектор движения богословской мысли от ранее смутных представлений об ответственности Руси перед миром к ощущению единого соборного организма государства-общины, в котором за грехи и царя, и каждого рядового члена общества неизменно страдает царство, что негативно отражается на материальном и духовном благополучии всего народа. Таким образом, в средневековом сознании забота о спасении души представлялась делом глубоко личностным, а путь к нему предлагался совместный в рамках общины-государства.

На III этапе (конец XV - середина XVI в.) происходит структурно выверенное оформление концепции «Москвы - Третьего Рима», абсолютизировавшей власть правителя в пределах православной этики, результировавшей поиски основ православной идентичности в аскезе (Нил Сорский) и смысловом очертании формы русской церковности и государственности как взаимозависимых явлений (Иосиф Волоцкий).

В произведениях этого времени2 обосновывалась уже нераздельная функция царя как «Удерживающего теперь» и хра

1 Там же. - С. 47.2 «Беседа Валаамских чудотворцев Сергия и Германа», «Пасхалия зрячая» митрополита Зосимы, «Повесть о Белом Клобуке», послания Филофея Псковского.


нителя веры. В свою очередь, церкви отводилась роль направляющей самодержавную власть в русло праведности и благочестия, обеспечивающей приоритет религиозных ценностей перед политическими1.

Согласно К. М. Товбину, на IV этапе, начавшемся с царствования Иоанна IV, концепция трансформировалась. Произошёл переход от абсолютизации православной нормативности к гиперболизации верховной властью своей политической ответственности2. В публицистике XVI в.3 были переопределены основные принципы самодержавной власти русских монар- хов4, в соответствии с которыми ответственность «Удерживаю

1 Там же. - С. 14, 63, 69.2 По мнению А. Л. Юрганова, и с ним не возможно не согласиться, существующие в историографии объяснения опричнины борьбой царя: либо против порядков и уделов (А. А. Зимин, С. М. Каштанов), либо против боярских и княжеских родов (Р. Г. Скрынников), либо за безграничную власть (В. Б. Кобрин), не лишены исторических оснований, но не раскрывают окончательных замыслов Ивана IV, действовавшего методом террора, если не обратиться к восприятию опричнины современниками, связывавшими её появление с желанием царя осуществить своеобразное чистилище перед Страшным судом. О данном мотиве поведения монарха свидетельствовало множество символических действий: добровольная смерть от рук царя, возложившего на себя особые пастырские функции, или опричников, называемых праведной силой, считалась невинно мученической, гарантирующей место у Господа и оценивалась Грозным как милость; казнь непокорных путём утопления в воде на «языке» эсхатологических образов (огненная река и дно реки (озера), рассечение тела и съедение останков животными, птицами, рыбами, считались атрибутами ада и Страшного суда) означала обречение души на мытарства; символика местоположения и архитектурных решений Опричного дворца была скопирована с града Божьего, описанного в книге пророка Иезекииля; в переводе слова «опричнина» как «избранные» и в атрибутике опричного войска были выражены библейские мотивы избранничества - нахождения под защитой Божьей помощи, трагичность судьбы мифических народов Гог и Магог, предводительствовавших собачьими головами, принимавших участие в наказании грешников и т.д. (Юрга- нов А. Л. Указ. соч. - С. 356 - 411).3 «Сказание о князьях владимирских», сочинения И. С. Пересветова и Иоанна Грозного.4 Исследователи выделили три принципа: божественное происхождение самодержавной власти; полнота самодержавной власти, предполагающая единовластное правление; цель власти - «устроить» свою страну по Божественным заповедям (См.: Перевезенцев С. В. Духовно-политическая кон


щего» уже не зависела от личных качеств царя. Не духовность, праведность, но его действия на установление социального порядка явились новым смыслом катехонической миссии1. Свои выводы автор нашёл созвучными с точкой зрения В. Д. Бакуло- ва, писавшего, что в указанный период «власть со страхом Божьим сменилась на власть посредством страха Божьего»2, когда религия превращается во вспомогательное звено, обслуживающее государственную идеологию, а инициатива в формировании стандартов духовной жизни постепенно переходит к интеллектуалам светской части общества.

К. М. Товбин обратил внимание на очевидность появления в указанное время в средневековом сознании русских первых признаков секуляризационных процессов, диагностируемых, согласно В. В. Керову и Ф. И. Гиренку, в моментах несовпадения духовных и социальных целей, отрыва православной мысли от быта, когда поиск религиозно-нравственных ориентиров перестаёт отражаться на повседневности, в политике и других сферах жизнедеятельности, а восприятие прежнего мистического смысла титула «самодержец» начинает сливаться с политическим контекстом единовластия3.

Задачи нашего исследования не предполагают сопоставления точек зрения на причины наслоения в средневековом сознании прежних и новых смыслов обожествляемой самодер-

U ч — Г U U U

жавной власти. По данной интереснейшей теме высказывались многие учёные, как историки, так и представители других отраслей социально-гуманитарных знаний: философы, культурологи, юристы4. Осмыслению подвергались не только факторы

цепция царя Ивана IV Васильевича Грозного // Вестник МГУ. - Сер.12. Политические науки. - 2006. - № 4. - С. 91 - 92).1 Товбин К. М. Указ. соч. - С. 17 - 18, 65.2 Бакулов В. Д. Указ. соч. - С. 296.3 Керов В. В. Конфессионально-этическая мотивация хозяйствования староверов в XVIII-XIX вв. // Отечественная история. - 2001. - № 4. - С. 30; Ги- ренок Ф. И. Пато-логия русского ума. Картография дословности. - М.: Аграф, 1998. - С. 292.4 См.: Величко А. М. Церковь и император: церковная власть византийских и русских императоров (историко-правовые очерки). - СПб.: Изд. Юридического института, 2006. - 236 с.; Курукин И. В., Булычёв А. А. Повседневная жизнь опричников. - М.: Молодая гвардия, 2010. - С. 234 - 240; Рим-


военно-политического, экономического и социокультурного порядка, но и приметы следования России в Новое время общему направлению духовного, технологического и иного обновления различных сторон жизнедеятельности народов европейского континента. Анализировались проявления неосознаваемых установок и автоматизмов психологической защиты у главных фигур самодержавной власти1, несомненно, привносивших новизну в её образ, ранее сложившийся в воображении подданных.

На данном этапе исследования для нас важна степень обоснованности суждений авторов научных трудов, писавших о проникновении идеи о самодержавной власти в «глубинную память» народа, измеряемую временем большой длительности, относивших эту нишу коллективного сознания к структурам менталитета2.

Не будет преувеличением говорить о большом массиве рассыпанных в письменных источниках фактов, которым «несть числа», свидетельствовавших об укоренённости в мышлении различных слоёв общества филофеева идеала верховной власти. Часть из них, систематизированных по конкретной тематике, приведены в монографии П. В. Лукина, написанной на основе старообрядческих сочинений и материалов следственных дел о «непригожих речах», подтверждавших бытование в

ско-Константинопольское наследие на Руси: Идея власти и политическая практика. IX международный семинар исторических исследований «От Рима к Третьему Риму». Москва, 29-30 мая 1989 г. Сборник статей / Отв. ред. А. Н. Сахаров и другие.1 Мухин О. Н. Пётр I: личность и эпоха в поисках идентичности (перспективы изучения) // Методологический синтез: прошлое, настоящее, возможные перспективы / Под ред. Б. Г. Могильницкого и И. Ю. Николаевой. - М.: Логос, 2005. - С. 91 - 110; Николаева И. Ю. Полидисциплинарный синтез и верификация в истории. - С. 164 - 265; Юрганов А. Л. Указ. соч. - С. 373 - 393 и другие.2 Данилевский И. Н. Указ. соч.; Кондаков И. В. Русское самодержавие как феномен культуры // Введение в историю русской культуры. - М.: Наука, 1994. - С. 69 - 70; Усенко О. Г. Ментальные основы древнерусского монархизма (середина XIII-середина XV вв.): оппозиции верность/измена и вассал/подданный // Cahiers du Monde russe. - 2005. - T. 46. - № 1-2 (janvier - juin). - P. 363 - 385.


общественном сознании XVII в. образа праведного и благочестивого царя с ожидаемыми правилами поведения, носившими характер чётко не сформулированных нравственных предписаний. Учёный выстроил солидный ряд фактов, репрезентативно указывающих на наличие у простолюдинов сформированных внутренних установок и форм ощущения своего места в сложившейся социальной иерархии. Выделим его основные выводы:

- грамоты и указы, подписанные государем, никогда не воспринимались как неправильные, но в случае обнаружения в текстах какой-либо несправедливости в глазах народа они выглядели как фальшивые, поддельные, и эти признаки сомнений несли с собой риск понести очень суровое наказание;

- сознание человека в XVII в., ещё не воспринимавшее своего носителя как личность, прочно усвоило смысловую связку «Бог да государь», вошедшую в повседневную практику самоидентификации человеком своей сословной принадлежности. К примеру, на вопрос крестьянину «Чей ты?» естественным являлся выстроенный по иерархии общепринятых ценностей ответ: «Я человек Божий и великого государя»1, и лишь потом - своего хозяина (из дворянского сословия);

- П. В. Лукин поддерживал точку зрения об обожествлении народом не царя, но его функции высшей власти в религиозном понимании, отягощённой к тому же языческим наследием. Так, при существовавшей практике обращения к царю с челобитной по бытовым вопросам простолюдину предварительно необходимо было символически получить мистическую санкцию свыше, то есть у святого, ответственного за предмет обращения, к примеру, за скот: у Фрола и Лавра - покровительствующим лошадям, у Настасия - овцам, у Власия - коровам, у Василия - свиньям, у Терентия - курам, у Мамонтия - козам, у Зосима и Савватия Соловецких - пчёлам и так далее2.

1 Лукин П. В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. - М.: Наука, 2010. - С. 30 - 33, 46.2 Там же. - С. 42 - 44.


Перечисленные выше и другие приведённые в тексте сюжеты о сложной, во многом внутренне противоречивой системе социально-политических ориентаций представителей непривилегированных сословий явились основанием для вывода о сакрализации в народном сознании царской власти. Уже вXVII в. пределами единовластия монарха выступали народные ожидания отеческой, нравственно обязывающей заботы царя: этатистского - по отношению к обществу и отдельным его структурам, и патерналистского - по отношению к отдельно взятому человеку, характера1.

Очередной датой, спровоцировавшей в связи с эсхатологическими предчувствиями высокое психологическое напряжение в обществе, был 1666 год, после которого, как заметил А. Л. Юрганов, у светских и церковных властей меняется прежде доверительное отношение к предсказаниям Страшного суда на более сдержанное в эмоциональном и религиознослужебном плане. Последней в XVII веке датой предполагаемого прихода Антихриста явился 1699 г. (1666+33=1699), совпавший с возвращением Петра I из первого заграничного путешествия и началом его культурных нововведений. К этому времени для управляющей элиты прежние смыслы «Третьего Рима» потеряли свою привлекательность, но остались достоянием старообрядцев, соответствуя канонам их веры. В сочинениях Феофана Прокоповича - духовного сподвижника молодого царя, автор нашёл обоснование нового пути всеобщего коллективного спасения, связанного со службой государству, озвученного в новом религиозно-нравственном императиве: «Всякий чин от Бога суть»2.

На другие условия, способствовавшие метаморфозам вXVII веке смысла державной власти, указала Н. А. Герцен, обратившая внимание на важное для российской государственности событие - избрание в 1613 г. царём представителя династии Романовых, не богоизбранной, но, как писал царь Алексей Михайлович в письме к князю Г. Г. Ромодановскому, благословен

1 Там же. - С. 253 - 255.2 Юрганов А. Л. Указ. соч. - С. 433 - 444.


ной Богом1. В этой связи ранее воспринятая обществом идея служения Богу через службу царю трансформировалась в идею службы и Богу, и царю.

Исследовательница в развитие выводов, уже прозвучавших в труде П. В. Лукина, описала тенденцию сближения в политическом мышлении того времени смыслов таких понятий, как: «царь», «государь» и «государство», отразившуюся в тексте Соборного уложения 1649 года. Государственная служба как на законодательном уровне, так и общественным мнением расценивалась как служба лично царю, как государево дело, символически подразумевавшая частичное возложение на подданных функции самодержца - защитника и хранителя веры, и ответственность перед последним за сохранение его чести2.

Таким образом, исследователи в рассмотренных выше трудах показали, что религиозно-политическая мысль Московского царства, с одной стороны, была восприимчивой к поискам новой идентификации верховной власти в меняющемся внутри и вокруг России политическом пространстве, с другой - духовные новации в сфере управления осуществлялись в пределах трансформации канонической идеи самодержавной власти, глубоко усвоенной всеми слоями средневекового общества.

Подытоживая результаты поиска семантических значений державности в трудах, посвящённых проблеме «Третьего Рима», надо отметить, что исследователи, скрупулёзно прослеживая пути её утверждения в духовном пространстве русского мира, в общих чертах аналитическим путём реконструировали порядок формирования метафизического интерьера верховной власти периода Московского царства, сконцентрированного на державной - религиозно-нравственной, или иными словами - самодержавной функции монарха.

Идеалистические представления священнослужителей, народа и правящей элиты о данной стороне власти монарха реализовывались, как показали авторы, в конфигурации отноше

1 Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории. - М.: АСТ, 2006.- С. 451.2 Герцен Н. А. Указ. соч. - С. 51 - 52.


ний господства - подчинения, закреплявших в сознании масс сакральный образ царя, культивируемый его носителями. Державная забота последних проявлялась посредством этатизма и патернализма, то есть в принципах управленческой деятельности, предполагавших материальную поддержку народа со стороны власти, в которой были заинтересованы обе стороны: из политико-прагматических и святоотеческих соображений - «рука дающая» и уповающая на помощь Бога с ожиданиями получить ресурс для выживания - «рука берущая».

Державность в контексте проблемы религиозного восприятия самодержавия в XVIII - начале ХХ в.

На рубеже XX-XXI вв. в историческом знании одним из основных каналов усвоения идеи державности являлось изучение сферы религиозного восприятия самодержавия в XVIII - начале XX в., которое проводилось с позиции структурного подхо- да1, а также анализа наследия консервативной мысли XIX - начала XX в.2. Исследовательская оптика фокусировалась на подвижном состоянии веры представителей различных социальных страт в небесную миссию земной верховной власти.

У сторонников структурного подхода к истории рассуждения о динамике общественных настроений тем или иным образом касались ставшего очевидным в XVIII в. процесса расслоения в духовном мире образованной части общества ощу

1 Гурьянова Н. С. Монарх и общество: к вопросу о народном варианте монархизма // Старообрядчество в России (XVII-XX вв.). Сборник статей / отв. ред. и сост. Е. Юхименко. - М.: «Языки русской культуры», 1999. - С. 142 - 146; Царь и царство в русском общественном сознании. Мировосприятие и самосознание русского общества. Сборник статей. - Вып. 2 / Отв. ред. А. А. Горский. - М.: ИРИ РАН, 1999. - 179 с.; Худушина И. Ф. Царь. Бог. Россия. Самосознание русского дворянства (конец XVIII-первая треть XIX вв.).- М.: ИФРАН, 1995. - 323 с.; Хмырова С. Р. Историческое сознание русского населения Сибири во второй четверти XVIII-конце XIX вв.: дис. ... канд. ист. наук. - Барнаул, 2006. - С. 108 - 126 и другие.2 См.: Боханов А. Н. Самодержавие. Идея царской власти. - М.: Русское слово, 2002. - 352 с.; Снычёв Иоанн (митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский). Указ. соч.; Репников А. В. Консервативные концепции переустройства России в контексте исторического процесса конца XIX-начала XX вв.: автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - М., 2006. - 54 с.


щений метафизической связи с царём. Предметом исследования избирался, как правило, образ императора, сформировавшийся в сознании дворянства, среди старообрядцев и других страт, включая население отдельных уездов (губерний). Изучались колебания настроений и случаи отклонений в установках социальных групп, свидетельствовавшие об очагах повышенной эрозии идеала верховной власти, сложившегося в XIV-XVI вв. в силу убеждённости населения Московского царства в истинность канонической идеи об «Удерживающем», обосновывавшей перемещение на Русь центра православия, о чём писал в начале XVI в. монах псковского Елеазарова монастыря Филофей, формулируя идею «Третьего Рима».

Одним из центральных сюжетов большинства современных работ явился анализ состояния соборного единения1 в отдельных звеньях цепи знаковых для характеристики самодержавия отношений: «царь - дворянство», «царь - церковь», «царь - народ», а также в оппозиции должного и сущего в духовном мире личности монарха. Большинство пишущих по примеру советской историографии отождествляли понятие «монархии», конкретизирующей тип правления, с царством и империей, пришедшими в российский политический лексикон со своими значениями из соответственно византийской и европейской социокультурной среды, а также с понятиями «самодержавие» и «единовластие», выражавшими традиционные функции и одновременно признаки российской государственной власти.

Обратимся к трудам И. Ф. Худушиной, видевшей в самодержавии не только верховную власть и правительство: «это

1 Употребляя понятие «соборное единение», использованное в XIX в. представителями религиозной историософии для указания на присутствие мистического смысла в духовной связи между царями и их подданными, мы преследуем цель уклониться от ненужной модернизации истории посредством её описания в терминах современного научного языка, сложившегося под влиянием развивавшегося атеистически-рационального мышления. Согласно А. Л. Анисину, «.интерпретация понятия о церковной соборности состоит в том, что совершенная полнота и целостность духовного единства личностей в богочеловеческом организме Церкви имеют основание в соотнесенности каждой личности напрямую со Христом» (Анисин А. Л. Принцип соборного единства в истории философской мысли: автореф. дис. ... д- ра филос. наук. - Екатеринбург, 2011. - С. 14.


прежде всего ещё и самодержавная идея как сущностное выражение царственного священного бытия и как некая абсолютная данность, имманентная русскому сознанию, вне которой общество себя не мыслило, очевидно, вплоть до середины 30-х гг. XIX в. (если не более), но именно с этих пор в мучительном напряжении начиная её преодолевать» 1.

Исследовательница сосредоточилась на изучении восприятия самодержавия в конце XVIII - первой трети XIX в. основными субъектами данной власти. В указанный период параллельно с проникновением в элитарное мышление европейского рационализма шёл процесс осознания личностью, ещё не усвоившей мысль о своей самоценности, но уже заявившей о своём существовании, собственного отношения к историческим реалиям, в том числе и понимания основ государственной власти. Признаки данной тенденции И. Ф. Худушина отметила прежде всего в новых мировоззренческих установках у носителей самой идеи.

Для самодержцев священство русского монарха было очевидным потому, что утверждалось в таинстве обряда миропомазания, впервые совершённого в 1547 г. Иваном IV. В силу этого они становились для всех православных высшими и непосредственными исполнителями воли Божьей, а также открывалась нерасторжимая духовная связь между царем и его подданными. Монархи посредством обряда возлагали на себя ответственность перед Создателем за вверенный народ и государство, а своё положение рассматривали как равноценное положению главы всей православной церкви и даже более высокое в сравнении с чином патриарха. Во время богослужения в храме они принимали участие в литургии, находясь внутри алтаря, причащались непосредственно из чаши и проходили через Золотые ворота, что являлось прерогативой лиц исключительно иерейского уровня.

По версии Н. А. Герцен, Пётр I разделил понятия «государь» и «государство». Если в XVII веке население Московского

1 Худушина И. Ф. Указ. соч. - С. 11.


царства считало, что человек, служа государству, служит государю, то XVIII веке начинается смещение смыслов долженствования посредством вытеснения жизненных императивов, соизмеряемых главным образом с религиозными ценностями, императивами, способствовавшими достижению утилитарных целей в рамках православной гуманистической культуры. Служение государю стало рассматриваться как служение Отечеству, как и сам царь, хранитель веры, предстаёт перед народом уже в образе слуги Отечества, «труженика на троне»1.

Следование новым мировоззренческим максимам, привносившим новизну в социокультурное пространство России, не исключало активного воздействия на сознание реформаторов

и u mстереотипов предшествующей исторической эпохи. Так полагали Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский, рассматривавшие ряд преобразований Петра I «как кардинальные переименования в рамках уже существующего культурного кода» 2. В отдельные моменты идея «Третьего Рима» оказывала, по их мнению, давление на реальную политику и воплотилась в символах петровского времени: в переносе столицы в Санкт-Петербург и его противопоставление Москве; в строительстве новых архитектурных ансамблей, имитировавших облик шедевров римского зодчества; в барочной традиции, очаровавшей «высший свет», и других.

В течение столетия представители династии Романовых своеобразно решали вопрос о престолонаследии. Впрочем, ни дворцовые коллизии, ни дух европейского скептицизма, про

1 По мнению Б. А. Успенского, понятие «сын Отечества», использованное Феофаном Прокоповичем в наименовании Петра I в «Песни победной», посвящённой победе в Полтавской битве, могло означать связь царя с «духовным отцовством». С принятием в 1721 году титула «император» Пётр I одновременно стал официально титуловаться и как «сын Отечества», что ранее применялось только к патриархам, в том числе константинопольским и александрийским. Не случайно в данный период в России было упразднено патриаршество и император возглавил Церковь. Патриарший пост до 1917 г. оставался за российскими монархами (Успенский Б. А. Избранные труды. -

С. 52, 56).2 Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Отзвуки концепции «Москва Третий Рим» в идеологии Петра Первого (К проблеме средневековой традиции в культуре барокко) // Успенский Б. А. Указ. соч. - С. 128.


никавший в аристократическую среду, ещё не могли поколебать внутренней потребности её представителей и населения страны в целом верить в истинность традиционного образа самодержца как посланника Бога, хранителя православной веры и христианских принципов, которые, собственно, и укрепляли легитимность верховной власти1. Самодержавие, как и прежде, отождествлялось с идеалом российской государственности.

Как известно, XVIII в. считается периодом интенсивного проникновения в умы образованной части российского общества приёмов рационального мышления с попытками гипотетически примерить на русскую почву теории «естественного права», «общественного договора» и другие идеи о совершенствовании светского государства, взятые из «штудий» представителей европейской гуманистической мысли: Т. Гоббса, Ж. Ж. Руссо, Вольтера и других. Ко второй половине столетия сформировалась система общественно-политических взглядов, известная науке как идеология просвещённого абсолютизма, связанная с именем императрицы Екатерины II и деятелями русской культуры, представлявшими консервативное (И. Т. Посошков, А. П. Сумароков, М. М. Щербатов) и дворянско- либеральное (Н. И. Новиков, Д. И. Фонвизин) направления мысли. В умах дворянства екатерининской эпохи актуализировались мечты не только о праведном и благочестивом, но также образованном и нравственно безупречном монархе, заботящемся о благе своих подданных и управляющем по разумным, справедливым законам2.

Наиболее деликатным для исследователей оказался вопрос о том, насколько глубоко и искренне Романовы воспринимали и выполняли свою миссию Отца (Матери) русского народа и Помазанника Божьего после венчания на царство и произнесения клятвы на Библии перед святыми иконами. Несомненно, проникновенность царствовавших особ в смыслы российской власти не могла между ними быть равной в силу меняющейся исторической обстановки, степени их индивидуальной подго

1 Боханов А. Н. Указ. соч. - С. 260.2 Кондаков И. В. Русское самодержавие как феномен культуры. - С. 85 - 86.


товленности к исполнению обязанностей верховного правителя при наличии тех качеств, которыми они характеризовались как личности. Не следует забывать и волю случая, вознёсшего на трон Екатерину I, Анну Иоанновну, Пётра III и Екатерину II, получивших воспитание и образование в католической среде, кроме Анны Иоанновны, тем не менее, не выражавшей симпатий к традициям собственного народа1.

В современной литературе анализировались противоречивые религиозные убеждения Александра I, названного в народе Благословенным. Испытывая влияние проникшего в Россию ещё с петровских времён идейного масонства, он видел прообраз церкви Небесной и залог земного счастья в мистической «внутренней» церкви, устроенной в душе каждого христианина, указывающей путь преодоления различий в вероисповеда- нии2. Подобные убеждения являлись весьма странными для главы православного мира, в действительности имевшего сложную систему верования, базирующуюся на протестантизме, пророчествах и полной веротерпимости к христианским Церквам и сектам. Напротив, учёные не находили повода усомниться в глубоком осознании религиозного смысла самодержавной власти последующими коронованными особами, начиная с Николая I, упорядочившего процедуру престолонаследия и заложившего систему воспитания цесаревичей в лоне Отечества, родительской семьи и традиционной веры.

И всё-таки имевшиеся в истории династии Романовых случаи противоречия между религиозными убеждениями монарха и долгом выполнения самодержавной функции не могли не сказаться на деформации восприятия власти ближайшим окружением.

1 Андреева Л. А. Религия и власть в России: Религиозные и квазирелигиоз- ные доктрины как способ легитимизации политической власти в России. - М.: Ладомир, 2001. - С. 147.2 О противоречивости религиозных убеждений Александра I в своё время писал великий князь Николай Михайлович (1859-1919). Там же. - С. 12 - 13, 180, 185; Кондаков Ю. Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция (1801-1825). - СПб.: Нестор, 1998. - С. 33 - 45.


Для дворянской аристократии, приближенной к персоне монарха, вера в божественную природу самодержавной власти не являлась незыблемой. Отдельные её представители, очевидно, легко могли расстаться с трепетным чувством к царствующим особам, о чём свидетельствовали дворцовые перевороты вXVIII столетии. Выступление декабристов (1825) показало уже свершившееся раздвоение мировоззренческих установок поколения, участвовавшего в войне 1812 г., выразившееся в неосуществлённом выборе между сложившимися нравственными императивами и политической волей осуществить задуманные новации на государственном уровне.

Симптомы ломки традиционного мировоззрения И. Ф. Xудушина, Е. А. Вишленкова, Ю. Е. Кондаков, З. П. Тинина и другие исследователи усматривали в усложнении социокультурной сферы, а именно:

- в развитии самостоятельной от церкви светской культуры;

- обострении на рубеже XVIII-XIX вв. религиозного сознания общества и распространении на этом фоне христианских, «сатанинских» (в оценках православных) течений (хлыстов, скопцов, квакеров, гернгутеров, ультрамонтанов), в поощрении деятельности других конфессий;

- общем политическом курсе монархов на создание в России атмосферы веротерпимости как залога управляемости под- данных1.

Среди дворянства в течение XVIII столетия росла популярность доктрины масонства, сосредоточенной на построении утопических проектов евангельского государства, основанного

1 Вишленкова Е. А. Идеи мира и экуменизма в политической жизни России первой четверти XIX в. // Миротворчество в России: Церковь, политики, мыслители. От раннего средневековья до рубежа XIX-XX столетий / Ред. Е. Л. Рудницкая. - М.: Наука, 2003. - С. 199 - 224; Кондаков Ю. Е. Либеральное и консервативное направления в религиозных движениях в России первой четверти XIX века. - СПб.: Изд-во РГПУ им. А. И. Герцена, 2005. -С. 332 - 339; Тинина З. П. Самодержавие и Русская Православная Церковь в первой четверти XIX века. - Волгоград: Изд-во Волгоградского гос. университета, 1999. - С. 211 - 213.


на филантропии и нравственном совершенствовании лично- сти1. Оставаясь сугубо элитарным явлением, масонство, как пояснял в своё время В. В. Зеньковский, утверждало естественные для русских «примат морали и сознание долга служить обществу»2, но несло в себе ростки новой религии, обещая человеку обретение благодати без посредничества церкви, что в будущем неизбежно вело к утрате российской властью своего божественного ореола.

Екатерину II такой поворот в умах элиты сильно беспокоил, и на ложи налагались относительно мягкие, но всё-таки запреты. В эпоху Александра I общества «вольных каменщиков» дождались новой легализации (1810) с постановкой их деятельности под правительственный контроль. Окончательный запрет был наложен рескриптом 1822 г. в связи с изменением внешнеполитической конъюнктуры, связанной с несовпадением поддерживаемых императором идей христианского космополитизма с новыми задачами Священного союза европейских государей, ставшего оплотом борьбы с собственным народом и национально-освободительным движением3.

Российский вариант масонства вследствие непонятой обществом противоречивости его идейных установок в первой третиXIX в. всё более замыкался на конспиративной обрядовости, на

U U U ^задаче сохранения мистической «тайной энергии», избегая тем самым публичности. Тем не менее общий всплеск религиозных исканий повлиял на пробуждение в 1830-е гг. отечественной философской мысли4, представители которой разделились на апологетов и критиков самодержавной власти.

Положение православной церкви в XVIII - начале XX в. в социальной иерархии по внешним признакам не соответствовало тому пониманию принципа симфонии светской и религи

1 Халтурин Ю. Л. Отношение русских масонов XVIII-XIX вв. к православной церкви: опыт типологии // Вестник русской христианской гуманитарной академии. - 2012. - Т. 13. - Вып. 2. - С. 24 - 32.2 Худушина И. Ф. Указ. соч. - С. 161, 147 - 157.3 Сидорова Н. И. Мистицизм в русской религиозной культуре первой четверти XIX в.: автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Саратов, 2010. - С. 15 - 22.4 Андреева Л. А. Религия и власть в России. - С. 162 - 163; Худушина И. Ф. Указ. соч. - С. 151, 163.


озной властей, в мечтах о котором в XI-XVI вв. формировались представления о сущности самодержавной власти. Надо признать, что церковь в течение всего ХХ в. изучалась исторической наукой преимущественно с позиций сциентизма как фундаментальный духовный институт, который занимает определённое место относительно другого фундаментального, но уже политического института - государства. В распоряжении исследователей имелось три аксиоматичных варианта для обозначения их взаимоположения: симфония (равнозвучие) властей, цезаропопизм (принцип главенства царства над священством), папоцезаризм (принцип главенства церковной власти). Увидев в истории России признаки реализации цезаропопист-

KJ •• •• Uской версии1, учёные использовали её в качестве универсальной аналитической фигуры, которая не требовала дополнительных пояснений, но служила опорой рассуждениям о сложившейся системе государственного администрирования религиозных структур.

Для характеристики отношений в звене «царь - церковь» И. Ф. Худушина использовала широко употреблявшиеся в историографии и превратившиеся в клише фразеологические обороты, как, например: «религиозно-государственная идеология эволюционировала в государственно-религиозную», «церковь была заложницей государства», «проводилась политика растворения церкви в государственной системе» и другие, резюмировавшие господствующее положение светской власти2. Неоднократно подчёркивалась мысль о несоответствии службы в приходах новым духовным запросам общества, службы, компрометировавшей себя излишней обрядовостью и низким культурным уровнем духовенства. В данном контексте бесспор

1 Андреева Л. А. Христианство и власть в России и на Западе: компаративный анализ // Общественные науки и современность. - 2001. - № 4. - С. 97; Суховецкая Г. В. Культурно-исторические предпосылки модернизации России: автореф. дис. ... канд. филос. наук. - Ростов-на-Дону, 2010. - С. 36; Салтыкова С. А. Государственная защита православной веры и церковной организации в России (X-XVII вв.): дис. ... канд. юрид. наук. - М., 2004. - С. 22 - 23.2 Худушина И. Ф. Указ. соч. - С. 77, 127, 168.


ным выглядел вывод о том, что «секуляризация XVIII века неизбежно вела к обмирщению и формализации веры, но при подчёркнутом пиетете по отношению к православию», и если первый раскол (середина XVII в.) отвернул часть общества от официальной церкви, то второй, связанный с деятельностью Петра I, от культуры, «традиционная культура. волевым порядком оказалась низведённой до уровня крестьянской, земледельческой»1. Таким образом, рисовалась удручающая картина неуклонно наступавшего кризиса религиозной компоненты власти монарха, за которым логичным было ожидать кризис веры и её идеалов, вошедших в сознание народа.

В ходе инициированных Петром I секуляризационных процессов с определённой периодичностью материально и организационно то ослаблялись, то затем вновь стабилизировались возможности церкви в духовном окормлении народа2. На один из периодов угнетения священнослужителей косвенно указала и И. Ф. Xудушина, повествуя о воспоминаниях английского историка Уильямса Кокса, автора «Путешествие в Польшу, Россию, Швецию и Данию» (1778), заметившего при посещении домов петербургской знати отсутствие среди гостей представителей белого духовенства. Англичанин причиной игнорирования архиереев посчитал увиденную в приходах грубость, неотёсанность попов, неумение многих из них читать на латинице Евангелие3. Впрочем, иностранец мог и не догадаться о возможном существовании в данный период более веской причины - резкого неприятия иерархами масонских увлечений дворянства.

На рубеже XX-XXI вв. историки, не отвергая смысловые обороты славянофилов, находились в поиске инструментария и научного языка, которые бы позволили адекватно выразить степень влияния церкви в синодальный и постсинодальный периоды на верования народа, в том числе на сохранение в об-

1 Там же. - С. 120, 170.2 См.: Цыпин В (протоиерей). История русской церкви (синодальный период). - Сергиев Посад: Изд-во Московской духовной семинарии, 2004. - 241 с.3 Xудушина И. Ф. Указ. соч. - С. 133.


щественном сознании нравственного идеала самодержавной власти. Причинно-следственные связи относительно включения в 1721-1917 гг. церкви в систему государственных учреждений выводились из понимания стратегии единовластных царей устранить потенциально возможный политический конфликт с патриархом. При этом на периферии внимания в данной проблеме оставался один важный момент, который побуждает пересмотреть однозначность заявлений о господстве принципа цезаропопизма в политической истории России, верного только в организационно-управленческом контексте. И здесь уместно говорить о нераздельности властей в лице одного человека, одновременно выполнявшего функции и самодержца, и государя, о наличии симфонии между священниками и народом, с одной стороны, и царём - Предстоятелем православной церкви - с другой.

Эта связь проявлялась в наивном монархизме XVIII-XIX вв. и обнаруживала себя по ряду признаков, выделенных И. В. Побережниковым на примере уральского региона1:

- в разговорной речи и фольклоре жителей Каменного пояса был показательным оттенок патернализма, о чём красноречиво свидетельствовали эпитеты: «наш батюшка восударь», «батюшка православный царь» и другие вероисповедные фразеологизмы («благочестивый», «благоверный царь»). Сопряжение имён бога и царя зачастую производилось с одновременным наделением их синонимичными качествами («Воля Божья, а суд государев», «Есть воля Божья и твоя царёва» и т.д.);

- по представлениям общества самодержец как духовных правитель стоял выше закона и был ограничен лишь собственным словом. С его именем связывалось исполнение сокровенных надежд, а функция защитника интересов подданных распространялась уже на всех членов правящей династии;

1 Побережников И. В. Народная монархическая концепция на Урале (XVIII- первая половина XIX вв.) / / Уральский исторический вестник. - 1994. - №1. - С. 31 - 35.


- идеализация монарха проявлялась в его отделении от властвующей элиты и даже в противопоставлении ей как досадного барьера между царём и народом.

До событий 1917 г. у служителей церкви, как и в народе в целом, достаточно стойким было не только ощущение духовного созвучия церковной и самодержавной властей, но и убеж

дённость в истинность веры и миссии Удерживающего, помогавшие духовенству преодолеть выпавшие испытания в смирении, в повседневной службе Богу и в небезуспешном просвещении народа (вспомним широкую сеть церковноприходских школ), наследников престола и монархов1.

Не случайно в день отречения Николая II (2(15)03.1917) иерархами

u была явлена Державная чу-Икона Божией Матери Державная дотворная икона Пресвятой

Богородицы2 с изображением Божией Матери, увенчанной царским венцом, облачённой в царскую порфиру, держащую в руках державу и скипетр3. Икона свидетельствовала, что в духовном смысле самодержавие не покинуло свой народ, а функ

1 О самодержавии. Речи правых в 3-ей Государственной думе. - Вып. 1. - СПб.: Типография «Россия», 1908. - С. 9 - 10.2 Икона датируется концом XVIII - началом XIX вв. Есть предположение о её принадлежности кремлёвскому Вознесенскому женскому монастырю. Перед началом войны 1812 г. была спрятана в Вознесенской церкви - С. Коломенского. Позже была обнаружена в подвале храма сильно загрязнённой. С 1990 г. она находится в церкви Казанской иконы Божией Матери в Коломенском (Большая Российская энциклопедия / Председатель науч.- ред. совета Ю. С. Осипов. - С. 565 - 566.3 Святая Русь. Большая Энциклопедия Русского Народа. Русское Православие / Гл. редактор О. А. Платонов. - М.: Институт русской цивилизации,2009. - Т. 1. - С. 493.


ция Удерживающего перешла в Дом Пресвятой Богородицы - небесной покровительницы России, в которой, по представлениям верующих, символически совмещаются образы языческой Родины - Мать-сырой Земли и христианской Церкви - невесты Xристовой1.

Как видим, структурный подход в исследовании проблемы религиозного восприятия в XVIII - начале XX в. самодержавия был нацелен на выявление динамики разнообразных оттенков ощущения народом сложившегося политического ландшафта, отражавших в том числе сложную психологическую конфигурацию его метафизической связи с монархом. Было отмечено, что отклонения от канонического восприятия власти имели место преимущественно в среде дворянства и служащих, среди которых традиции православного вероисповедания оказались наиболее подвержены эрозии со стороны проникавших в российское общество европейских либеральных идей и верований. Исследователи напрямую не обращались к теме державности, но она имплицитно присутствовала в рассуждениях об устойчивой ориентации большей части общества на религиозный идеал российской власти.

В рамках анализа консервативной мысли XIX - начала XX в. религиозную компоненту в восприятии обществом верховной власти выделяли А. Н. Боханов, О. А. Милевский, А. В. Пролуб- ников, А. В. Репников, М. В. Шерстюк и другие специалисты, главным образом в области исторических и юридических наук, отметившие развитие в тот период познавательных практик как религиозно-философского, так и радикального направлений в интерпретации самодержавия. Для образованной средыXIX в. была характерна атмосфера нараставшего идейного противостояния между сторонниками вектора развития российского государства с опорой на традиционные формы организации общества и самодержавную власть, именуемыми в историографии консерваторами и адептами либеральных концепций власти, ориентированных на обслуживание частных интересов

1 Багдасарян В. Э. Священство и власть в контексте политической мифологии // Научный эксперт. - 2006. - № 1. - С. 86.


личности, исповедующей ценности набиравшего экономическую и политическую мощь капиталистического уклада.

В персонах, олицетворявших российское западничество, среди которых были государственные деятели высокого ранга, философы-патриоты, представители разночинной интеллигенции, промышленного и иного капитала, ещё сложно было опознать ту силу, которая оказалась нацеленной на вытравливание из собственного и в перспективе - из народного сознания, унаследованного от предыдущих поколений нравственного смысла российской монархии. В интеллектуальном споре обозначились разнонаправленные мировоззренческие установки на переосмысление духовных основ государственной власти, выступившей инициатором и организатором модернизации страны

и / -1 Uна индустриальной основе. С одной стороны, представители религиозно-философского направления пробовали теоретически обосновать важность православной миссии самодержавия и его сохранения как ответственной перед народом власти, органичной для российского общества, с другой - традиционное сознание социума подтачивали радикально настроенная позитивистская, либеральная, социал-демократическая и социалистическая мысль.

В поиске теоретических основ и соответственно развёрнутого ответа на вопрос: «Что есть русское самодержавие? - А. Н. Боханов пишет об отсутствии в XIX в. таковых. В позитивистской науке последних двух столетий он заметил подмену проблемы идеократической, с его точки зрения, верховной власти проблемой абсолютизма, подчёркивавшей неограниченные политические полномочия монарха1. Таким образом, в концеХХ в. не потеряло своей актуальности предостережение, высказанное ещё Н. Ф. Фёдоровым и В. О. Ключевским, считавших недопустимым смешивать истинное самодержавие, предполагающее мессианскую функцию царя, с единодержавием, то есть с абсолютизмом власти, оторванной от народа2. Отождествление понятий являлось, по мнению историка, признаком секу-

1 Боханов А. Н. Указ. соч. - С. 287.2 Колесов В. В. Русская ментальность в языке и тексте. - С. 69 - 70.


лярных знаний, характерных для либеральной общественной мысли, в XIX в. находившее поддержку у правоведов М. М. Сперанского, А. Д. Градовского и других, толковавших российскую власть исключительно в категориях западноевропейской социологии, не считаясь с традиционным русским правопониманием, «где фактическое и формальное далеко не всегда не только не сливались, но порой вообще не находились в состоянии смысловой гармонии» 1.

Симпатии автора оказались на стороне религиозной философской мысли, представленной идеями славянофилов (К. С. Аксаков, А. С. Аксаков, И. В. Киреевский, П. В. Киреевский, А. С. Xомяков, Ю. Ф. Самарин), представителей русской культуры (П. Я. Чаадаева, А. С. Пушкина, Ф. М. Достоевского) и отечественной консервативной мысли (М. Н. Катков, К. Н. Леонтьев, К. П. Победоносцев, В. В. Розанов, Д. А. Xомя- ков и других). Анализ метаморфоз самодержавия и его историософских осмыслений преследовал цель подтвердить собственную гипотезу, сформулированную в следующем виде: «Фокусом русской истории, её «магическим кристаллом» неизменно выступал монарх-правитель, наделённый не просто властными прерогативами, но и нравственным бременем долга и ответственности, равнозначные церковному послушанию» 2.

Ещё раз отметим: как явный поборник классической научной рациональности А. Н. Боханов утверждал об отсутствии теоретического обоснования самодержавной власти, но как вдумчивый исследователь - выделял историософские интерпретации богословского учения о религиозной миссии российского монарха. Сложно представить в ином виде концептуальное обоснование самодержавия: без библейской догматики, без святоотеческой речевой стилистики, с опорой только на приёмы рационального мышления. Стержневой момент народного восприятия власти царя и царём своего положения - «Богояв- ленность» не предполагала вольных, нерелигиозных трактовок.

1 Боханов А. Н. Указ. соч. - С. 291 - 293, 304.2 Там же. - С. 17.


Очевидно, по причине внутреннего конфликта между усвоенным методом познания и иррациональной природой предмета исследования Александр Николаевич усмотрел в суждениях Н. М. Карамзина, первым определившего место и роль самодержавия в истории России, и митрополита Филарета Московского (Дроздова) (1782-1867), писавшего о сущности царской власти, только лишь сумму ценностных ориентиров. Уваровская триада «Православие. Самодержавие. Народность» (1832), представленная как парафраз старого воинского девиза «За Веру, Царя и Отечество!», была названа базовым принципом, эмблемой православного государственного мировосприя- тия1.

Современными историографами консервативной мысли второй половины XIX - начала ХХ в., как и А. Н. Бохановым, отмечалась объединяющая всех представителей данного направления идея об органичности и самобытности российского самодержавия, выступавшая в трудах одной из основных сюжетных линий2. Впервые опубликованные в «Православном собеседнике» (1861-1863) забытые послания монаха Филофея побуждали философов второй половины XIX в. к размышлениям о прочно усвоенной русскими в течение последних трёх столетий религиозно-политической максимы - «всякая власть от Бога», закрепившейся, как в глубокой вере народа в существование его неразрывной связи с царём, которая не вписывалась в исторические схемы новомодного материализма, так и в отождествлении самодержавия с «верховной властью нравственного идеала»3.

1 Там же. - С. 60 - 64, 75.2 Комова Н. Б. Монархическая власть в консервативных государственноправовых учениях России XVIII - XX вв.: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. - Нижний Новгород, 2012. - С. 18 - 19; Погожева О. В. Монархия как форма правления в Российской империи (историко-правовой аспект): автореф. дис. ... канд. юрид. наук. - Ростов-на-Дону, 2004. - С. 8 - 9; Пролубни- ков А. В. Концепция монархической государственности Л. А. Тихомирова: автореф. дис. ... канд. полит. наук. - М., 1998. - С. 14 - 19; Шерстюк М. В. Л. А. Тихомиров: обретение религиозного мировоззрения: автореф. дис. ... канд. ист. наук. - М., 2010. - С. 27 - 28.3 Цыганов В. И. Идея русского самодержавия и её развитие в творчестве Л. А. Тихомирова: дис. ... канд. юрид. наук. - Нижний Новгород, 2000. - С.


Системный взгляд на сущность верховной власти в России был обнаружен в концепции монархической государственности Л. А. Тихомирова, выделившего характерные признаки «истинной (самодержавной)» монархии:

- «божественная делегация царской власти;- верховенство монарха и его независимость от любых ис

точников власти;- юридическая безответственность монарха»1.Тем не менее к концу XIX в. не произошло, как полагал

А. В. Репников, оформления политико-правовой доктрины самодержавной власти, ссылаясь на точку зрения обер-прокурора Священного Синода К. П. Победоносцева, считавшего невозможным анализировать сущность самодержавия в отрыве от религиозных принципов2.

Для изучавших наследие русской консервативной мысли был очевиден факт осознания её представителями тесной взаимосвязи и взаимообусловленности православия и самодержавия, не исчезнувшей в ходе событий 1917 года и наступившего духовного кризиса общества вместе с десакрализацией персоны монарха. После свержения Помазанника Божьего в умах большей части российского народа произошла инверсия православной веры в свою противоположность - воинствующий атеизм3.

Таким образом, историки на рубеже XX-XXI вв. опосредованно освещали идею державности, возвратив в научный оборот знания о религиозной сущности самодержавной власти, которые накапливались представителями консервативной мысли в течение XIX в.: в историософской публицистике, в творчестве писателей (Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский и другие), в трудах

13. Аналогичную оценку высказал О. А. Милевский в отношении взглядов поздних славянофилов и мыслителей-почвенников (Ф. М. Достоевского,А. А. Григорьева, Н. Н. Страхова) (См.: Милевский О. А. Л. А. Тихомиров: Из истории формирования консервативной мысли в России в конце XIX - начале ХХ веков: автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - Томск, 2007. - С. 32).1 Цыганов В. И. Указ. соч. - С. 116 - 117.2 Репников А. В. Указ. соч. - С. 31.3 Десницкий А. С. Священство и царство в российском общественном сознании (из истории одного архетипа) // Континент. - 2000. - № 104. - С. 275 -276.


по истории России, создаваемых в условиях утверждающейся научной рациональности и религиозного ренессанса начала XX в., возникшего, согласно Н. А. Бердяеву, в преодолении материализма, позитивизма и утилитаризма, в глубоком и остром осознании интеллектуалами «пустоты, уродства, бездушия и мещанства всех результатов мирового прогресса, революции, цивилизации и пр.»1. Новизна идей о самодержавии была обнаружена в метаморфозе эсхатологических мотивов русского православия, выпестованных богословием, в смысловые формы, синтезировавшие церковное понимание царского послушания и философское мировоззрение образца второй половины XIX в., сосредоточенное на духовном мире русского человека, уже стремившееся выразить себя в реализме2.

Изучение феномена русской консервативной мысли и одного из его продуктов - объяснение религиозной сущности российской монархии осуществлялось в разрезе научной парадигмы о развитии общества через борьбу идей и противоборство образов мышления. Психологические аспекты политической власти интересовали учёных конца XX в. в той мере, насколько их ориентированная на классическую рациональность методология позволяла вычленить явные проявления укоренённости в общественном сознании XVIII - начала XX в. традиционных представлений о самоценности Помазанника Божьего, усвоенных и изящным языком сформулированных в трудах русских философов. В целом историки русской консервативной мысли выявили глубокий уровень осмысления в XIX в. специфики верховной власти в России, после событий 1917 г. на десятилетия застывший в шаге от процедуры её идентификации в фокусе ментальных структур. Инструментарий требуемой комплектации, адекватный для успешного решения этой проблемы в историко-психологическом контексте, появился в европейской науке немногим более десятилетия позже в области ана

1 Бердяев Н. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // Русская идея: В двух томах. - Т. 2 / Сост. В. М. Пискунов; коммент. Н. Б. Злобина. - М.: Искусство, 1994. - С. 231, 278.2 Полторацкий Н. П. Русская религиозная философия // Вопросы философии. - 1992. - № 2. - С. 132 - 133.


литической психологии, базирующейся на юнговских архетипах.

Современные интерпретации державности в режимах историчности

В 1990-е годы системный кризис советского строя плавно перешёл в кризис реализуемого либерального проекта рефор-

U U U T - v

мируемой российской государственности. В активном диалоге отечественной элиты с представителями европейской политической культуры в очередной раз актуализировалась потребность в определении цивилизационной специфики сложившейся системы властных отношений, подвигнувшая интеллектуалов к возвращению державной терминологии после нескольких десятилетий забвения в политическую риторику и обыденную речь. В стороне не осталась и историческая мысль. С начала 2000-х гг. в научных трудах и эссеистике всё чаще стали встречаться отдельные реплики, проговорки и рассуждения представителей различных предметных областей научного знания о державной политике в геополитической, экономической и социокультурной сферах.

Учитывая нечёткую концептуализацию ключевого понятия, рассмотрим современные (последних двух десятилетий) интерпретации державности в методологическом ракурсе, позволяющем соотнести их с известными моделями восприятия времени. Как было установлено, в современной научной литературе семантические поля державности связывались с идеями кате- хона, «Третьего Рима», самодержавной власти и соответствующими аналитическими схемами, усвоенными интеллектуалами в XIX в. На рубеже XX-XXI вв. данное наследие было переосмыслено в атмосфере теоретического плюрализма, допускавшего свободное использование «чужих» предметных и проблемных полей. Поэтому проведению типологизации точек зрения, не равноценных в плане концептуального обоснования и формату изложения, наилучшим образом соответствует по- лидисциплинарная оптика, позволяющая распознать теоретические основания и научно аргументированных, и интуитивных суждений.


В инструментальном плане такие возможности предоставляет синтез идей: о режимах историчности - французских учёных (Роже Шартье, Франсуа Артог) и «горизонтах ожидания»1- Райнхарта Козеллека, представителя немецкой науки.

Однако вначале нельзя не вспомнить им созвучную идею Л.Н. Гумилёва о четырёх типах ощущения времени. Её автор утверждал о преобладании в том или ином возрасте этноса одного из типов восприятия прошлого, настоящего и будущего, предопределяющих цикличность истории народа. Он полагал, что в период становления этнической общности, по мере накопления материальных, идейных ценностей и их трансформации в этические императивы, у большинства населения доминирует ощущение времени, выраженное понятием «пассеизм»2. Люди чувствуют себя продолжателями линии предков, прошлое воспринимается как реальность и мерило текущих событий. Затем пассеизм уступает место актуализму, при котором основная часть народа руководствуется сиюминутными и эгоистическими интересами, забывая о прошлом и не желая знать будущего3. Для футуристического восприятия времени характерно игнорирование ценностей прошлого, как уже исчезнувшего, и настоящего, как неприемлемого ради целей будущего, воплощённых в мечте, часто осознаваемой в виде национальной идеи. И наконец, в статичном состоянии этноса (речь шла о последних фазах этногенеза) люди игнорируют время, так как

1 Немецкий историк Райнхарт Козеллек ввёл понятие «горизонт ожидания» для обозначения эффекта незримого присутствия будущего (состоящего из предвосхищений, прогнозов, желаний, надежд и страхов) в сознании людей прошлого (См.: Koselleck R. Vergangene Zukunft. Zur Semantik geschichtlicher Zeiten. Frankfurt am Main: «Suhrkamp», 1989; Закиров А. В. Концепция исторического времени в творчестве Р. Козеллека: автореф. дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2013. 24 с.)2 Гумилёв Л. Н. Этногенез и биосфера Земли. - С. 94.3 В качестве примера актуального восприятия времени был назван Иван Грозный. Однако и религиозное мировоззрение царя, и его деятельность, обусловленные эсхатологическими ожиданиями, указывают на пассеисти- ческое мышление, соотносящее переживаемые события с неким первоначальным, исходным состоянием.


их деятельности темпоральный отсчёт уже не приносит поль- зы1.

Аналогичные мысли, но не в связи с этногенезом, а с процессами всемирной истории, были изложены в идее о режимах историчности, проясняющей специфику сосуществующих в обществе темпоральных отношений. Оперируя понятием «горизонт ожидания», введённым Райнхартом Козеллеком для обозначения эффекта незримого присутствия будущего (состоящего из предвосхищений, прогнозов, желаний, надежд и страхов) в сознании людей прошлого, Франсуа Артог писал об утвердившемся в Новое время футуристическом режиме историчности, отмеченным неуклонным устремлением к «горизонту ожидания» (к тому, чего ещё нет), воспринимаемым западноевропейскими народами через понятие прогресса.

Автор с беспокойством отмечал возникшие между двумя мировыми войнами симптомы кризиса в восприятии интеллектуалами времени, проявившегося в разрыве непосредственной преемственности между прошлым, настоящим и будущим, породившего презентизм (аналогичный гумилёвскому «актуа- лизму») с его историей настоящего времени. Презентизм был следствием осознания Xолокоста, краха коммунистической идеи и многих других трагических событий XX в.2, утверждая собой право на существование темпоральной индивидуальности как в рамках отдельных дисциплин, так и в творчестве отдельно взятых исследователей, избирательно воспринимающих время3, в сознании которых «самодостаточное, мощное, всепоглощающее и вездесущее настоящее само ежедневно создает такое прошлое и будущее, какое ему нужно (...) которое само является своим собственным горизонтом и открывает перед ис

1 Гумилёв Л. Н. Указ. соч. - С. 95 - 98.2 Артог Ф. Порядок времени, режимы историчности // Неприкосновенный запас. - 2008. - № 3. - С. 21 - 28.3 Чеканцева З. А. Время историка. - С. 72. 66 - 78.


ториками возможности написания истории памяти и истории современности» 1.

Таким образом, в целях изучения смысловой нагрузки реплик о державности, внешне демонстрировавших плюрализм мнений и примеры ситуативного использования ключевого понятия в условиях теоретическрого кризиса в историографии, мы приобретаем важный инструмент для их диагностики на тип восприятия времени, обусловивший комплектацию аналитического аппарата у того или иного автора.

П ассеист ский уклон в осмыслении державности выражался посредством манифестации важного для части населения современной России значения традиционных ценностей общества, связанных с олицетворением «горизонта ожидания» в идеальном образе государственной власти, осознанным поколениями интеллектуалов в прошлые исторические периоды. Все встреченные рассуждения, отразившие данный временной контекст, представляли три направления исследований в зависимости от выбранного проблемного поля: аксиологии, исторической психологии или эсхатологии.

К аксиологическому направлению отнесём точки зрения, подчёркивавшие нравственную ценность российского государства, или, говоря словами писателя А. А. Проханова, государства как высшей ценности, «в которой народ аккумулирует свою способность к историческому творчеству» 2. Аналогичные мысли можно было встретить в трудах некоторых философов. Так, рассматривая предпосылки и факторы формирования национального самосознания, А. М. Кумыков выделял усвоенные историческим сознанием основополагающие идеи: нравственную - в качестве высшей цели и задачи государства; и идею сильной власти, обеспечивающую целостность государства и реализацию его задачи, состоящей «в исправлении общественного строя и приближении его к нравственному поряд

1 Словарь историка / Отв. ред. Николя Оффенштадт при участии Г. Дюфо и Э. Мазюреля; пер. с фр. Л. А. Пименовой. - М.: РОССПЭН, 2011. - С. 153 -154.2 Проханов А. в программе «Познер» 3.03.2013 г. [Электронный ресурс] - URL: http://vladimirpozner.ru/?cat=82 (дата обращения 18.03.2013).

http://vladimirpozner.ru/?cat=82


ку»1. Сходные суждения авторы черпали из работ Ф. И. Гирен- ка, писавшего о предмете ответственности власти с позиций православной духовности2. Указанным научным изысканиям и общественным настроениям созвучным оказался смысл первой строки принятого в 2000 г. гимна Российской Федерации - «Россия - священная наша держава», в которой была воспроизведена идея «Третьего Рима».

Анализ практики использования державной терминологии в аксиологическом измерении показывает отсутствие у авторов единого подхода к описанию нравственной грани идеального типа российской власти.

Согласно В. А. Артамонову, державное сознание и его синонимы (государственный инстинкт, гражданская державность, державная воля, «державность», оборонное сознание) должны ассоциироваться с преданностью человека, народа своему государству и желанием служить его интересам3.

Державная власть, утверждал С. Ю. Кабашов, является носителем фундаментальных духовных ценностей4.

В условиях России дух государственности, как без дополнительных комментариев считал М. Ю. Грищенко, может быть выражен понятием державности5.

Державность вместе с духовностью и соборностью рассматривалась Н. В. Асоновым в качестве «реальной альтернативы

1 Автор представляет нравственную идею в виде набора чётко не сформулированных «нормативно-нравственных ценностей служения общенациональному коллективному началу общества, а также основные идеологические предпочтения в ориентирах государственного строительства нации» (Кумыков А. М. Национальный идеал российской государственности: социально-философский анализ: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Ростов-на- Дону, 2008. - С. 14 - 15, 35.2 См.: Товбин К. М. Указ. соч. - С. 59.3 Артамонов В. А. Патриотизм и державное сознание в России: становление и эволюция IX—XX вв. // Патриотизм - составляющая государственной национальной политики России: теория, практика / Ред. Н. Ф. Бугай. - М.: Голден-Би, 2010. - С. 11.4 Кабашов С. Ю. Российское государство: державность и государственный аппарат / / Экономика и управление. - 2012. - № 6. - С. 15.5 Грищенко М. Ю. Идеология общественного развития России // Власть. - 2007. - № 10. - С. 31.


западным проектам разложения России»1, а в интерпретации Ю. П. Буданцева и В. И. Большакова она описывалась с помощью таких понятий, как симфония властей и соборность2.

Российская монархия, как заметил М. Н. Нечапкин, обладала рядом неповторимых черт, среди которых упоминалась и державность3.

В выступлениях представителей высшего образования слышались призывы о необходимости формирования у населения патриотического сознания, а также следовать принципу державности в смысле сохранения единой и неделимой Рос- сии4.

Как видим, приведённые выше клишированные умозаключения упрощённо воспроизводили лейтмотив интенций консервативной мысли конца XIX в. и показывали интуиции авторов. Они были лишены научной новизны, но несли в себе определённый потенциал воздействия на дезориентированное мировоззрение обывателя, побуждая его вновь обратить внимание на пока неясно осознаваемую державность, в нравственном прочтении выступающую «горизонтом ожиданий», на который ориентировались многие поколения россиян.

К современному эсхатологическому направлению отнесём точки зрения, связывавшие понятие державности с религиозной и светской версиями идеи спасения человечества. Учёные опирались на историю развития государственного сознания в России и выделяли ключевое значение идеи «Третьего Рима» в формировании общественных представлений о справедливой власти.

1 Асонов Н. В. Византизм и российская власть: уроки и смыслы // Власть. -2010. - № 9. - С. 29.2 Буданцев Ю. П., Большаков В. И. Указ. соч. - С. 23 - 36.3 Нечапкин М. Н. Эволюция российской государственности (XIX-начало XX в.) и её отражение в консерватизме: автореф. дис. ... д-ра полит. наук. - Екатеринбург, 2004. - С. 8.4 Самарин В. А., Шуманский И. И., Ермолаев Д. Е. Формирование патриотического сознания как один из важнейших факторов единения нации. Совершенствование системы патриотического воспитания работников УИС: Лекция. - СПБ.: СПБ ИПКР ФСИН России, 2012. - С. 10.


О безусловном влиянии православия на политическое мышление русских писал О. А. Платонов, уточнивший определение державности: «это сознание каждым ответственности за всех, ответственности отдельной личности за нравственное здоровье общества и крепость государства. Не принудительной ответственности «за страх», а добровольного религиозного служения «за совесть». Державность отождествлялась с государственным самосознанием народа, принявшим на себя церковное послушание «Удерживающего», «стоящего насмерть на пути рвущегося в мир сатанинского зла»1, упомянутое в послании апостола Павла. В целом обществоведы были солидарны во мнении, что длительное время все формы российской власти были связаны с самодержавным принципом и освящались божественным авторитетом2.

Осмысливая повороты российской истории XIX-Х Х вв.,Н. М. Ракитянский обратил внимание на случаи перевоплощения православной идеи спасения в феномен «светской святости», допускавший как утрату в сознании отдельных слоев населения ореола святости представителями верховной власти и перенесение его на великих поэтов и писателей (А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, Н. А. Некрасова, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого), так и сакрализацию вождей коммунистической партии3.

Идея спасения, по мнению И. Б. Орлова, занимала особое место и в коммунистической идеологии, создавшей новый религиозный культ с политическим антирелигиозным наполне

1 Платонов О. А. Русская цивилизация. История и идеология русского народа. - С. 657.2 Алексеева Е. В. Указ. соч. - С. 37; Шаповалов В. Ф. Россиеведение. - С. 171 - 172.3 Ракитянский Н. М. Опыт сопоставления менталитета и веры человека в политической психологии // «Теория и практика российской политической психологии»: Материалы научной конференции, посвященной 20-тилетию кафедры политической психологии СПбГУ, Санкт-Петербург, 23-24 октября 2009 года / Под науч. ред. А. И. Юрьева. - СПб.: Изд-во Санкт- Петербургского гос. ун-та, 2009. - С. 79.


нием1, растворившей смысл российской державности в патриотизме, в положениях морального Кодекса строителя коммунизма, составленного по аналогии со сводом заповедей закона Божьего. Тем не менее автор полагал, что и в XXI в. державность в обществе по-прежнему востребована. Она подразумевает не только политический вес на международной арене экономического, военного и духовного могущества страны, но и наличие идеологии и нравственного порядка, действующих в интересах всего народа.

Таким образом, представители современной версии эсхатологического направления определяли державность через осмысление взаимодействия двух феноменов: верховной власти и пока малоизученной веры, исторически созидавшей культурные нормы и ценностные регуляторы поведения, ставшие признаками специфики российских социальных институтов. При этом подчёркивалась преемственность между православно-религиозными и светскими смыслами державности, рождёнными в процессе непрекращающихся исканий человеком и обществом в целом путей постижения высшей истины, в перманентном осмыслении идеи мистического спасения народа, облечённой в различные периоды истории в своеобразные духовные и материальные формы. Авторы с помощью современного аналитического инструментария, по существу, отстаивали религиозную максиму самодержавия, вошедшую в «плоть и кровь» российского общества, сформировавшую у людей идеализированное понимание власти как священного долга, ориен

1 Автор напомнил один малоизвестный исторический факт, убедительно подтверждающий сказанное: «И. В. Сталин сделал многое для возрождения идеологии «Третьего Рима». В 1945 г. он организовал за государственный счет пышное проведение церковного собора с участием греческой иерархии, а на 1948 г. планировалось проведение всеправославного собора с целью перемещения московского патриарха с пятого места на первое в православной иерархии. Это давало каноническое обоснование идеи «Третьего Рима» и фактическое объединение под крылом Сталина всего «поствизантийско- го» мира. Но этим планам помешали американцы, не давшие включить в «социалистический лагерь» Грецию» (Орлов И. Б. Российское государство в системе религиозных и светских ценностей // Российское государство в системе религиозных и светских ценностей. Материалы научного семинара. - Выпуск № 8. - М.: Научный эксперт, 2008. - С. 33).


тированного на достижение ими же очерченного «горизонта ожиданий».

Историко-психологическая направленность в уяснении феномена державности была характерна для группы исследователей, использовавших в освещении проблемы ментальную риторику. Надо сказать, основной рефрен работ и научная специализация авторов имели косвенное отношение к проблемным полям психологии и истории. Очевидно, по этой причине можно встретить некорректное отношение к терминологии.

Державность, по мнению кандидата экономических наук М. В. Ильясовой, является не просто формой государственности, но также исторически и ментально закрепленным мировоззрением, базирующимся «на принципах справедливости, терпимости, духовности, гармонизации экономических и иных личных и общественных интересов»1. В заметно завуалированном виде она определялась С. Б. Кавериным, разработчиком идеи «просвещенного менеджмента», как «черта личности, означающая отдельную и еще не охваченную акмеологической теорией характеристику акмеологического совершенства» 2. В пространном и не бесспорном перечне генетических кодов российской цивилизации (духовность, «коммунальность», импер- ство, этнический стержень при этнотолерантности, самосознание «самости», самобытность и мессианская составляющая как стержень идеологии, дух цивилизационной соревновательности и самоуважение) А. С. Сенявский лишь упомянул о держав- ности3. Гипотезой диссертационного исследования кандидата философских наук М. А. Ющенко, апеллирующей в большей степени к обыденным представлениям об окружающем мире, явилась идея о закреплении в сознании народа самодержавной модели власти, «в результате чего монархизм превратился (?! -Н . М .) в архетипическую модель, которая воспроизводится в

1 Ильясова М. В. Критерии державной политики национального государства // Социально-экономические явления и процессы. - 2011. - № 8. - С. 94.2 Каверин С. Б. Экономика и акмеология // Социально-экономические явления и процессы. - 2011. - № 3-4. - С. 483.3 Сенявский А. С. Указ. соч. - С. 61.


других формах власти в России. Эта архетипическая властная модель проявилась на коммунистическом и посткоммунистиче-

U и чском этапах развития российской культуры»1.

Приведённые точки зрения и небольшое количество работ, в которых они формулировались буквально несколькими штрихами, сами по себе показательны незавершённой систематизацией в творческой лаборатории авторов аналитического инструментария, необходимого для описания зависимостей между формами и типами российской власти, с одной стороны, и ментальными структурами - с другой.

Среди учёных, специализировавшихся на изучении менталитета русских, интересующая нас тема не разрабатывалась.

Ф ут урист ический уклон в осмыслении державности был характерен для представителей экономических наук, выдвинувших идею рассматривать взаимную интеграцию социокультурных и экономических факторов важным условием эффективной реализации предлагаемой программы политического, экономического и духовного развития страны. Коллективным разработчиком идеи выступили выходцы и соратники научной школы экономиста В. М. Юрьева (Тамбовский государственный университет).

В концептуальном плане их воззрения представляли собой логически связанную совокупность идей, объединённых осовремененными смыслами державности. Теоретическую базу рассуждений составили:

- концепции «нового» среднего класса2 и гражданского общества, обосновывавшие необходимость увеличения в соста

1 Ющенко М. А. Феномен власти в России: Социокультурный аспект: дис. . канд. филос. наук. - Томск, 2009. - С. 12.2 Согласно А. Л. Спесивцевой, начиная с 1980-х гг. в зарубежной историографии «происходит сначала смещение акцента с анализа среднего класса вообще на анализ его профессионального потенциала и новый средний класс, а затем разделение последнего на профессионалов - элиту нового среднего класса, обладающих не просто высоким уровнем человеческого капитала, а уникальными знаниями и навыками, и всех остальных» (Спе- сивцева А. Л. Процесс развития экономической науки: эволюция концепции среднего класса // Вестник науки Сибири. - 2011. - № 1. - С. 430).


ве работающего населения доли среднего класса как важного показателя развития отечественной экономики;

- концепция глобализации мировой экономики, позволившая В. М. Юрьеву и его последователям рассмотреть в дер- жавности идеологию «конкретной политико-хозяйственной формы реализации национальных государственных интересов России, обусловливающей приоритет интересов нашей страны, но не во вред интересам других стран глобального мира» или как сугубо российскую теорию «развития в глобальном мировом пространстве человеческой цивилизации»1;

- концепция модернизации и теория экономических инте- ресов2, оценивающие предполагаемые прогрессивные изменения в жизни социума «в интересах образованных и ответственных людей, которые и будут составлять средний класс общества, развивать новые технологии, производство, сферу услуг»3;

- идея державности, возникшая, по мнению руководителя научной школы, в православии с осознанием божественности царской власти, но в период правления династии Романовых трансформированная в идеологию социально-экономического развития российского государства, предполагающая в современной системе принятия решений учёт традиционных нравственных ценностей, традиций и обычаев общества4.

1 Ильин А. Ю., Копылов С. И. Проявление державности в реализации государственной политики России: ретроспективный анализ // Социальноэкономические явления и процессы. - 2011. - № 9. - С. 71; Юрьев В. М. Державность как идеология развития России в постиндустриальной системе глобальной цивилизации // Вестник Тамбовского государственного университета. - 2011. - Вып. 7. - С. 9.2 Копылов С. И. Детерминанты социально-экономического развития национальной экономики: роль и место державной социально-экономической политики // Социально-экономические явления и процессы. - 2012. - № 1.- С. 94.3 Юрьев В. М., Налётова И. В. Концепция державности как механизм преодоления бедности: теоретические и эмпирические аспекты // Вестник Тамбовского государственного университета. - 2012. - Вып. 9. - С. 10.4 Андросов В. В., Карпунина Е. К. Проблемы определения императивов государственной экономической политики в соответствии с концепцией дер- жавности // Социально-экономические явления и процессы. - 2010. - № 3.- С. 22; Юрьев В. М, Налётова И. В. Влияние русской культуры на огосу


Представленная теоретическая оснастка позволила представителям экономической науки экспериментировать с определением российской державы, которая в интерпретации Г. В. Козловой является гибридом традиционно жёсткой вертикали власти, совмещающим в себе демократическое самоуправление в отдельных сегментах социально-экономической системы, во внешней и внутренней политике - прагматизм и приоритет национальных интересов в целях достижения всеобщего национального блага и высокого качества жизни1. В свою очередь, понятием державности был показан «горизонт ожиданий» в виде желаемого состояния российского государства, которое должно характеризоваться определенным набором качественных и количественных характеристик, направленных на реализацию индивидуальной инициативы в интересах регионов и государства в целом2.

Как видим, в режиме футуристического восприятия времени актуализация религиозно-нравственных смыслов державно- сти была подчинена обоснованию предполагаемого созвучия традиционных ценностей народа с предлагаемым либеральным, по существу, вектором дальнейшего развития России. В перспективе, по мнению разработчиков, государство в роли мировой державы должно обеспечивать «миропорядок и благо достижения своих высших целей развития.» на основе принципов «гармонии интересов каждого человека, социальных групп, общностей, нации в целом»3. Рассмотренные умозаключения, эксплуатирующие ресурс исторического знания, по цели- утопичные, не являлись оригинальными, но представляли общее направление экономико-социологических исследований

дарствление идеологии державности / / Вестник Тамбовского государственного университета. - 2012. - Вып. 8. - С. 30.1 Козлова Г. В. Держава и империя: две качественно различные формы государственности // Вестник Тамбовского государственного университета. -2011. - № 7. - С. 20.2 Козлов А. А. Социально-цивилизационный блок в державной парадигме развития российского государства // Вестник Тамбовского государственного университета. - 2012. - № 6. - С. 8 - 9.3 Юрьев В. М., Налётова И. В. Держава в мире империй // Вестник Тамбовского государственного университета. - 2009. - № 7. - С. 10.


по проектированию дальнейшей модернизации России в XXI в. с учётом аксиологических, идейных, ценностно-нормативных структур общественного сознания1.

П резет низм в осмыслении феноменов держа- вы/державности был присущ исследователям, рассматривавшим генезис российской государственности через призму ценностных ориентиров современного общества - непосредственно субъективно осязаемой и прочувствованной реальности, объективированной ввиду очевидности происходящих событий, не требующих подтверждения, являющейся следствием исторических процессов в их ретроспективе, а значит, имеющей право выносить свои вердикты прошлому. Сторонники актуального восприятия времени при общем понимании взаимосвязанности смыслов державы и самодержавия, представляли два направления исследования: историко-культурное и теоретико-социологическое.

Особенностью работ историко-культурного направления являлся характерный ещё для историографии советского периода с её классовыми оценками взгляд на самодержавие как на специфическую модель традиционной российской власти2, при описании которой допускалось произвольное оперирование понятиями, составившими терминологический ряд политологии. Авторы, пользуясь ситуативно удобными для того или иного контекста смысловыми фигурами, как бы «не замечали»

1 В 1990-2010-е гг. представителями экономической науки и социологии в поисках путей преодоления кризиса общественного строя в России активно разрабатывались концепции: модернизации, устойчивого развития, институциональных матриц и другие, в том числе державной экономики (См.: Кирдина С. Г. Институциональные матрицы и развитие России. (Изд.2-е, перераб. и дополн.). - Новосибирск: ИЭиОПП СО РАН, 2001. - 307 с.; Молчанов К. В. Экономико-философское предметное поле концептуального обоснования модернизационного проекта развития России.: автореф. дис. ... д-ра филос. наук. - Ростов-на-Дону, 2008. - С. 13 - 14; Фролова Е. А. Формирование социальной ориентации экономики России: автореф. дис. ... канд. эконом. наук. - Томск, 2005. - 23 с.; Чиянова Э. В. Устойчивое развитие социально-экономической системы общества: принципы и факторы: автореф. дис. ... канд. эконом. наук. - Воронеж, 2004. - 24 с.).2 Новикова Л. И., Сиземская И. Н. Три модели развития России. - М.: Изд- во ИФ РАН, 2000. - С. 9.


различий между формой правления (структурой и компетенцией органов власти), государственным режимом (совокупностью способов и методов осуществления государственной власти) и функциями верховной власти. Поэтому самодержавие, если вспомнить лежащую в его основе каноническую идею о небесной миссии земного царя, осознаваемую венценосными особами и народом1, с презентистских позиций представлялось в иной ипостаси, а именно:

- как форма правления (Б. С. Ерасов, М. П. Мчедлов)2, сочетающая монархические, аристократические и демократические принципы правления с такими характерными чертами, как: цензовый характер власти, преобладание политической и военно-полицейской функций, сохранение в государственной системе политических позиций предшествующей элиты, доминирование авторитарных тенденций и силового управления, наличие госаппарата с тенденциями к расширению своих функций и сужению социальной базы (Н. В. Асонов)3;

- системой правления: характерной для восточных деспотий, не предполагающей ни договорных отношений, ни прав подданных (А. И. Липкин)4, в том числе обусловленной личностными свойствами первого лица (Е. А. Лукашева)5;

1 См.: Павлова Е. В. Преемственность и легитимность самодержавной власти по российскому законодательству // Вестник Самарского государственного университета. - 2008. - № 5/1. - С. 57 - 61.2 Российская цивилизация: Учебное пособие для вузов / Под общ. ред. М. П. Мчедлова. - М.: Академический Проект, 2003. - С. 116; Ерасов Б. С. Цивилизации: Универсалии и самобытность. - С. 422.3 Асонов Н. В. Политические доктрины российского самодержавия: генезис, эволюция и современный дискурс: автореф. дис. ... д-ра полит. наук. - М., 2009. - С. 18.4 Липкин А. И. Российская самодержавная система правления // Полис. - 2007. - № 3. - С. 39 - 42.5 Лукашёва Е. А. Устойчивые традиции российской цивилизации: Человек и власть // Научный эксперт. - 2009. - Вып. 12. - С. 31.

http://www.politstudies.ru/fulltext/2007/3/4.htm


- как синоним государства, «в котором вся полнота законодательной и исполнительной власти принадлежит царю» (Б. Н. Миронов)1;

- с формально-юридической стороны оно является синонимом абсолютизму и неограниченной монархии (В. Ю. Заха- ров)2; условиях этатистско-самодержавного правового сознания это власть, не зафиксированная в Конституции (Н. Б. Комова)3.

Нетрудно увидеть, что авторы создавали образ самодержавия по лекалам советской исторической науки, расставлявшей основные акценты на единовластной сущности верховной власти, надо отметить, характерной для многих авторитарных режимов, и не только российских. Понятая под таким ракурсом традиционная власть в 1990-е гг. в практике цивилизационной идентификации страны в меняющемся геополитическом пространстве воспринималась исследователями как настоящее. В новом контексте образ самодержавия «зашифровывался» в понятии державы.

Типичным примером презентизма являлась научная позиция лингвиста М. В. Ильина, отождествлявшего понятие державы, встреченное в древнерусских текстах, с понятием империи. Автор определил тип политической организации русского/российского общества в XI-XX вв. как имперский, аргументировав точку зрения указанием на существовавшее в средневековье разделение социального пространства на господствующий центр и зависимую периферию4, кстати, явление типичное в рамках всеобщей истории. Ложность авторского посыла заключалась в несоответствии исторической стратегии российского государства, периодами озабоченного больше дать, чем

1 Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII- начало XX в.): - 2-е изд., испр. - СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 2000. - Т. 2. - С. 111.2 Захаров В. Ю. Абсолютизм и самодержавие: соотношение понятий. // Научные труды Московского гуманитарного университета. - Вып. 96. - М.: Изд-во МосГУ. 2008. - С. 53 - 54.3 Комова Н. Б. Указ. соч. - С. 49.4 Ильин М. В. Политический дискурс: слова и смыслы (Деспотия, Империя. Держава.) // Полис. - 1994. - № 2. - С. 129.


перераспределить в пользу центра ресурсы народов, населявших присоединённые территории, тому образу империи, который скопировали мыслители Нового времени (Ж. -Ж. Руссо) с европейских метрополий с вытекающими признаками их колониальной политики. О «демоне» и «маразме» державности, увиденной в первую очередь в личностях монархов и вождей, с экспрессией писал А. В. Лубский, подразумевая наличие непомерных внешнеполитических амбиций, дискредитирующих, по его мнению, государственную власть1.

Всё изложенное выше подтверждает выводы И. М. Савельевой и А. В. Полетаева о склонности к презентизму представителей леворадикальной историографии и политического мэйнстрима2. В работах историко-культурного направления употребление державной терминологии в контексте осмысления проблем современности осуществлялось, изъясняясь словами М. А. Барга, при одностороннем упорядочении «опыта прошлого с целью истолкования его в свете опыта настоящего»3, оставляя за скобками понимание внутренних процессов и каналов трансформации российской власти.

В работах теоретико-социологического направления выразилась накопившаяся в научном сообществе неудовлетворённость трактовкой российской власти в схемах исторического материализма. Новизна исследований его представителей заключалась в новых подходах к категоризации исторической динамики России, решаемой с помощью аналитического инструментария социологических концепций, главным образом зарубежных авторов (О. Конт, Э. Дюркгейм, М. Вебер, Р. Коллингвуд) и метафор в рамках разработки двух конкури

1 Лубский А. В. Государственная власть в России (исторические реалии и проблемы легитимности) // Российская историческая политология. Курс лекций: Учебное пособие. / Отв. ред. С. А. Кислицын. - Ростов-на-Дону: Феникс, 1998. - С. 50 - 52.2 Савельева И. М., Полетаев А. В. О пользе и вреде презентизма в историографии // «Цепь времен»: Проблемы исторического сознания / Под ред. Л. П. Репиной. - М.: ИВИ РАН, 2005. - С. 76.3 Барг М. А. Эпохи и идеи. Становление историзма. - С. 12.


рующих идей: Русской власти (В. П. Макаренко)1 и Русской системы (Ю. С. Пивоваров, А. И. Фурсов)2.

Указанные идеи, каждая из которых претендовала на ключевую роль в уяснении ставшей острой во второй половине 1990-х гг. дискуссионной темы особого пути России, неоднократно подвергались как позитивной, так и острой критике3. По результатам анализа эксперты выделили общее между ними основание: вывод о том, что историкам пока не удалось исчерпывающе решить вопрос о социальной природе самодержавия, а также признание метафизического характера русской власти. Если у Ю. С. Пивоварова и А. И. Фурсова построение отношений господства - подчинения в России - локальной цивилизации связывалось с идеей о власти как базовой системообразующей единице её истории, то у В. П. Макаренко они рассматривались в плоскости генезиса «власти - собственности», характерной для Восточной (в понимании Л. С. Васильева) цивилизации4.

По версии А. И. Фурсова, самодержавный статус монархов, названный «Центроверхом», был предопределён их надзакон- ным положением в обществе и автосубъектностью (источник обоснования власти заключён в самой власти) теократического свойства, обеспечивающей легитимность государя благодаря его собственной убеждённости и осознанию населением его

1 См.: Макаренко В. П. Указ. соч.2 См.: Пивоваров Ю. С., Фурсов А. И. «Русская система» как попытка понимания русской истории // Полис. - 2001. - № 1. - С. 37 - 48; Аванесян С. Р. Русская власть и проблемы партийной идентичности в современной России: автореф. дис. ... канд. полит. наук. - Ростов-на-Дону, 2012. - С. 14; Олейник А. Н. Русская власть: конструирование идеального типа // Политическая концептология. - 2010. - №. 1. - С. 86.3 См.: Зверева Г. «Присвоение прошлого» в постсоветской историософии России: дискурсный анализ публикаций последних лет. - С. 545 - 546; Ковалёв В. А. «Русская система»: фантастический вариант // Россия и современный мир. - 2006. - № 1(50). - С. 40 - 60; Миголатьев А. А. Макаренко В. П. Русская власть (теоретико-социологические проблемы). - Ростов- на-Дону: Издательство СКНЦ ВШ, 1998. - 448 с. // Социологические исследования. - 2000. - № 2. - С. 47 - 50.4 Лубский А. В. Концепт «Русская власть». Метафорические возможности интеллектуального дискурса.


христоподобности, то есть сопричастности к Божественному Промыслу. Автор заключает, что данный ценностный пласт постоянно воспроизводит матрицу нематериальных отношений, существовавших в различных исторических формах и конфигурациях взаимосвязи, позволяющих на этом основании считать петербургскую монархию и русский коммунизм разновидностями идеократии1.

«Русская власть», по версии разработчиков аналитической истории В. А. Дубовцева и Н. С. Розова, это «комплекс устойчивых и воспроизводящихся в российской политической истории свойств политических режимов. Речь идет о самодержавии (в разных формах: от великокняжеской до президентской), о стремлении к максимальной централизации, сосредоточению власти и контролю над ресурсами, нетерпимости к существованию какой-либо оппозиции, привычке делать ставку на принуждение и насилие»2. В объяснении цикличности автократии высшего уровня и её стратегии удержания своего господствующего положения в обществе Н. С. Розов опирался на идеи «власти - собственности» и «вертикального договора», раскрывавшие соответственно причины сохранения контроля со стороны государства над «капиталами в широком смысле» (терминН. С. Розова) и доверия народа к царю-батюшке3.

Нетрудно заметить, что новое теоретическое осмысление феномена высшей власти, инициированное философами, опиралось на историческое знание о факторах и условиях развития российского государства. Однако, в отличие от представителей историко-культурного направления, видевших в преемственно

1 Автор полагал, что наследуется конфигурация отношений, при которых у человека, облечённого высшей властью, формируется «.отношение к себе как к единственно значимому субъекту, который находится не только над всеми в своей зоне, но и над всем, в том числе и над законом» (Фурсов А. И. Феномен русской власти: преемственность и изменение. Материалы научного семинара. - Выпуск № 3 (12). - М.: Научный эксперт, 2008. - С. 70 - 71).2 Дубовцев В. А., Розов Н. С. Природа «Русской власти»: от метафор к концепции // Полис. - 2007. - № 3. - С. 8.3 См.: Липкин А. И. О «колее» российской истории и возможности «перевала». Критический анализ концепции Н. С. Розова // Полис. - 2012. - №. 1.- С. 179 - 185


сти свойств власти традицию, разработчики представленных выше историко-социологических схем считали их повторение исторической инерцией, метафорически названной «русской колеёй». Метафора колеи символизировала постоянное попадание страны в порочные, по мнению авторов, циклы, преодолеть которые возможно на «перевале» (термин Н. С. Розова), то есть на пути от авторитаризма к демократии, к гражданской самоорганизации с последующим переходом общества к новой логике исторического развития1.

Всё изложенное выше показывает, что авторы презентист- ских аналитических моделей как знатоки истории России, имевшие в распоряжении солидный набор концепций, макро- и «среднего уровня» теорий общественного развития, созданных в различных познавательных средах, не могли не отметить метафизическую природу державной власти в различных её формах. Тем не менее выбранные исследовательские стратегии, построенные на современных социологических схемах, удобных для составления теоретических прогнозов, недооценивали глубину влияния духовных факторов на историческую динамику России. В контексте данной методологии вполне естественными выглядели попытки негативно представить державность в качестве досадного наследия, мешающего дальнейшему поступательному развитию общества. Пояснение её очевидной живучести было найдено в некой инерции текущих процессов, которая может быть преодолена в случае либерализации общественного строя.

Таким образом, анализ и типологизация точек зрения на идею державности, высказанных в научной среде в последние двадцать лет, показали присутствие в историческом знании о российской власти её многослойного по восприятию времени

1 См.: Аузан А. А. «Колея» российской модернизации // Общественные науки и современность. - 2007. - № 6. - С. 54 - 55; Розов Н. С. Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011. - 735 с.


смыслового поля, вобравшего в себя весь спектр ранее приобретённых значений.

Подведём итоги. Отмечая множественность смысловых конструкций, с помощью которых на рубеже XX-XXI вв. предпринимались попытки воссоздать образ традиционной государственной власти, И. В. Следзевский констатировал, что у авторов «держава и державность. ассоциируется не только с независимостью государства, но и с истинной Властью, духом служения Власти высшим сакральным началам и народным интересам, идеалам государственного устройства»1. Отдавая должное изысканиям историков, представителей семиотики, этимологии, богословской мысли и других социальногуманитарных наук, подчеркнём вероятностный характер выявленных исследователями начальных смыслов полисемантичного понятия «держава», реанимированных из памятников книжности XI - XVII в. Уже по материалам словарей конца XVIII - начала XX в. можно было обнаружить устойчивое разделение его смыслового поля на религиозные и светские значения.

Обществоведы, анализируя обстановку эсхатологических ожиданий XI-XVII вв., считали глубокую веру средневекового общества в миссию катехона основополагающей в формировании метафизического образа царской власти. Поэтому понятие державности канонически и по существу соответствовало обозначению актуальной для народа религиозно-нравственной и верозащитной функции русского царя как самодержца.

Исследователи историографии дореволюционного периода показали, что рефреном напряжённых интеллектуальных исканий являлись, с одной стороны, концептуализация знаний о самодержавной власти в рамках богословской и консервативной (славянофильской и историософской) мысли, с другой - десакрализация персоны царя представителями радикальной публицистики и либеральной историософии. В тот период прежде иносказательное и метафоричное описание державно-

1 Следзевский И. В. Образ России как смысловой конструкт. (Семантическая составляющая «главного русского спора»). - С. 107.


сти как небесной функции высшей земной власти было переформулировано с помощью языковых фигур, понятных ценностно-рациональному мышлению, позволивших идеализированному образу религиозно-нравственному образу пребывать не только в утопических представлениях, но и быть логически осознанным.

Возобновившаяся в перестроечные годы практика употребления державной терминологии, главным образом в политической риторике и в научном нарративе, выглядела естественной для традиционной языковой культуры русских. Она отсылала духовно дезориентированное общественное сознание к ассоциациям и интуитивным сопоставлениям действительного и желаемого порядка в системе управления страной с исконными народными представлениями об идеальном образе власти с выхолощенным в советский период религиозным содержанием. Исследования показали как недооценённое историческое значение, так и ещё недостаточную изученность феномена дер- жавности, в семантическом плане многослойного, воплотившегося в символическом интерьере духовного, социокультурного, политического и материального пространств России, значение, которое, как полагаем, имеет перспективу более полно быть усвоенным посредством синтеза знаний о духовном мире российской цивилизации, накопленных в науках социальногуманитарного и естественно-научного цикла.

В результате переосмысления накопленного в историческом знании массива информации о смыслах державности, можно предположить архетипическую природу данного феномена, выраженную в устойчивых представлениях русских о желаемой модели российской государственной власти, сформированных под влиянием всей совокупности природных и социальных факторов в период становления и подъёма российской цивилизации. Державность, благодаря развитию научного и богословского знания, стала осознаваемым ценностным императивом - результатом мысли и чувства, рассудочного знания и православного вероисповедания. В истории государственной власти она исполняла роль организующей идеи, имевшей про


тивоположные векторы в реализации: игнорирование и абсолютизацию, в духовном плане предопределявшие соответствующие политические циклы: реформ - контрреформ, либерализации - стабилизации общества.

Державность как дедуктивно определяемый архетипиче- ский образ проявлялась в устойчивых стереотипах мышления и поведения, в первую очередь «ответственных» за сферу отношений между властью и обществом (этатизм), а также властью и человеком (патернализм). Очевидный патримониальный характер державности указывает на её включённость в общую конфигурацию образов, раскрывающих базовую для них природу юнговского архетипа Великого отца. Поэтому в историографии дополнительные штрихи к описанию интересующего нас историко-психологического феномена, символизирующего идеалистическое понимание целостности и порядка организации российского общества, авторы добавляли сюжеты о са- кральности, иерархичности и авторитарности власти, конкретизировавшие другой архетипический образ - Вождя, то есть внешнего проявления того, что само общество в качестве вызова предъявляет сфере господства - подчинения.

Всё изложенное выше подтверждает идею об укоренённости в историческом сознании народа идеальных представлений о государственной власти, материализующих архетипический образ державности. Отечественная историческая мысль доказала определяющее значение православия в формировании российского варианта державной власти. Православно - нравственный аспект, как и специфичная конфигурация архе- типических образов в менталитете русских, обусловили особенное отношение народа к своим верховным правителям, в масштабе большой длительности связывавшего с последними свои горизонты ожиданий.

Заключение по главе IVВ и U

главе на примере современной отечественной историографии проведена экспертиза смыслов концепции о мобилизационном типе развития и идеи державности на эквивалент


ность авторским представлениям об одноимённых архетипиче- ских образах соответственно развития общества и государственной власти, характеризующих российскую цивилизацию.

В результате изучения генезиса семантики ключевых понятий, а также аргументации и выводов историков и представителей других социально-гуманитарных наук о факторах, причинах и условиях устойчивости обозначаемых в их контексте явлений и процессов, был сделан ряд выводов.

1. Неизменная направленность общества на экстенсивный рост и заимствование новаций вследствие специфического соотношения между возникающими потребностями и имеющимися условиями их реализации обусловили уже много веков доминирующий в российской цивилизации мобилизационный тип развития.

2. Усвоенная с каноническими текстами многовековая вера русских в возможность существования верховной власти, обременённой долгом с православно-мессианским и нравственным наполнением и ответственностью по принципу справедливости - перед обществом (стереотип этатистских отношений) и человеком (стереотип патерналистских отношений) воплотилась в представления о державности - идеализированном образе российской государственной власти.

3. Сформировавшиеся в период становления и подъёма российской цивилизации указанные выше тенденции в социальной практике и духовной жизни общества, сохранившиеся к началу XXI в., являются, на наш взгляд, признаками проявления архетипических образов коллективного бессознательного.


ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Концептуализация исторического знания о российской цивилизации на рубеже XX-XXI вв. осуществлялось в атмосфере постепенного утверждения нео-(постне) классической рациональности и обновления аналитического аппарата отечественных социально-гуманитарных наук в обстановке ликвидации идеологических барьеров и господства формационной теории, а также под влиянием антропологического, лингвистического и других «поворотов», в преодолении постмодернистского «вызова». Исследователи со второй половины 1990-х гг. всё чаще стали использовать социокультурные характеристики изучаемой эпохи для формирования представлений о психологическом портрете отдельных социальных групп, о преобладавших ценностных ориентациях, не ограничиваясь выделением только материальных мотивов поведения, обращаясь к сложившимся у представителей той или иной среды (региональной, профессиональной, конфессиональной) общего и особенного в образах мышления.

Проблемное поле, сложившееся в историческом знании о российской цивилизации, приобрело многомерный характер в результате приверженности учёных как к прежним, так и к новым исследовательским стратегиям, возникшим в переходах: от теоретического монизма в направлении «безбрежного» плюрализма; от описательности «как это было?» в стиле позитивизма и классической рациональности к представлениям о социальных трансформациях и модификациях, полученным в резуль

Заключение 383

тате неклассических и нео-(постне) классических процедур понимания и объяснения, «почему и каким образом это произо-

r v U U

шло?»; от узко предметной к интердисциплинарной истории; от главенства в методологическом аппарате триады принципов: объективность, научность и историзм - к технологиям поли- дисциплинарного синтеза; от различных версий истории государства в общеполитическом, экономическом или региональном контекстах к целостному восприятию общества и его структур, включая государство, как единого организма, проживающего свой жизненный путь, организационно-техникоэкономическое развитие которого соответствует определённой ступени развития человечества.

Исследование показало, что процесс концептуализации указанной ниши знаний шёл по пути умножения точек зрения, идей, нередко сотканных из противоречивых суждений или противоречащих устоявшимся историческим знаниям. В процессе анализа (с помощью конкретно-исторических методов) дефиниций, на которых, как правило, лежала печать предметных и мировоззренческих предпочтений авторов, было обнаружено несоблюдение пропорций между предполагаемым уровнем информативности определяемого и выбранными признаками, не соответствующими требуемому уровню обобщения.

Пионерным проектом в освещении социокультурной динамики в истории России явился опубликованный в 1991 г. трёхтомный труд А. С. Ахиезера «Россия: критика исторического

и _опыта»1, положивший начало новому горизонту междисциплинарного изучения прошлого с использованием достижений различных областей знаний: исторической социологии, истории хозяйства, культурологи. В это время в проблемном поле цивилизационных знаний с особой остротой актуализируется поиск определения понятия цивилизации, который в течение

1 Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. (Социокультурная динамика России). - Т. I. О прошлого к будущему. - 2-е изд. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 1998. - 804 с.; Он же. Россия: критика исторического опыта. - Т. II. Теория и методология. Словарь. - 2-е изд. - Новосибирск: Сибирский хронограф, 1998. - 600 с.


всего рассматриваемого периода вёлся по двум взаимоисключающим направлениям.

Последователи первого направления (С. А. Бабушкин,В. В. Груздева, О. А. Донских, В. П. Илюшечкин, С. Г. Кара- Мурза, Н. В. Клягин, Г. Ю. Колева, А. М. Ковалёв, В. Д. Комаров, В. М. Лукин, Е. С. Ляпин, А. А. Миголатьев, Л. И. Новикова, Л. Г. Олех, Ю. К. Плетников, Л. И. Рейснер, Э. В. Сайко, П. И. Смирнов, И. Л. Экарева и другие) видели в цивилизации стадию, фазу, этап развития или способ существования общества. Новизна точек зрения заключалась в попытках включения в формационную аналитику элементами культурологической. Однако в содержательном плане по-прежнему детерминировали материальные факторы и приоритеты государства, поэтому цивилизационное измерение истории больше напоминало характерное для советской историографии историкосоциологическое.

Второе направление развивали сторонники взглядов на Россию как на локальную цивилизацию в виде целостного социального организма с полным жизненным циклом «зарождение - расцвет - упадок», полагавшие в основу разрабатываемых концепций идеи о консолидирующей роли определённого сочетания факторов: конфессионального, территориального, социокультурного, природно-климатического, этнического, историко-событийного, институционального. В работах И. Д. Афанасенко, В. И. Большакова, В. Л. Калашникова, Я. А. Кеслера, О. А. Платонова, Р. П. Толмачёвой, В. А. Тонких, А. Г. Чусовитина, Ю. Л. Ярецкого и других, написанных в формате «тысячелетней истории», подчёркивалось влияние традиций и ментальных структур общественного сознания на формирование тех особенностей во всех сферах жизнедеятельности российского общества, которые его выделяют в сравнении с другими цивилизационными сообществами. Дискуссии и прикладные исследования благотворно влияли на структурирование рассматриваемой ниши исторического знания.


Следствием изучения историографической ситуации, показавшей, с одной стороны, наличие проверенного алгоритма составления классической дефиниции, а с другой - богатый аналитический материал, не прошедший систематизацию по классической схеме, стали предложенные автором дефиниции, позволяющие преодолеть общее слабое для работ место - путаницу в понятийном аппарате:

- локальная цивилизация - это часть человечества, проживающая в пространстве и во времени суперэтноса, объединённая комплементарными многовековыми традициями в социальном мышлении и самоорганизации;

- цивилизационный подход - это методологическое направление, обеспечивающее изучение процессов формирования и функционирования в рамках пространства и времени суперэтноса комплементарных многовековых традиций в социальном мышлении и самоорганизации;

- теория локальной цивилизации представляет собой совокупность концепций, сфокусированных на неоклассической интерпретации проблемы менталитета в истории общества, раскрывающих сущность локальной цивилизации на основе принципов цивилизационного подхода.

_ «-» «-»рассматриваемый период историческое знание о российской цивилизации находило своё оформление в концепциях, представлявших все три формы научного познания, соответствующие типам рациональности: классической, неклассической и нео-(постне) классической, что являлось барьером для позитивного диалога между учёными в поиске консенсуса в эпистемологическом плане. В результате возникали квазиидеи, основанные на универсализации отдельных понятий с дальнейшим построением схем для объяснения цивилизационной специфики России, как это случилось с её отнесением к мани- хейскому или варварскому типу цивилизации.

Развивался аналитический ресурс научных представлений о времени российской цивилизации. Посвящённые им концепции разнились в зависимости от того, какому типу измерения


темпоральности отдавалось предпочтение: линейному, циклично-волновому или энергофизиологическим характеристикам этнических полей. Приверженцы концепций линейного времени, тяготевшие к постижению истории по стадиям развития (прогресса), по существу, повторяли уже известную периодизацию истории государства. Сторонники цикличноволнового подхода резонно утверждали о тесной взаимосвязи между цикличной динамикой социальных сфер и жизненными циклами полиэтнического пространства. Представители главным образом междисциплинарных с естественными науками областей знаний сосредоточились на поиске энергетической природы этнического времени, определяющего продолжительность фаз жизни локальной цивилизации. Следствием концептуализации данной ниши знаний стали выводы о нейрофизиологической природе психических процессов, участвующих в консервации аккумулированной психической энергии этноса в особых формах (архетипах), предопределяющих природу бессознательного.

Выделено три основных направления пополнения исторического знания сведениями о пространстве российской цивилизации. Одна группа исследователей, продолжив традицию русских мыслителей XIX в., рассматривала данный тип пространства как территорию/жизненную среду обитания общества, имеющую многофакторное измерение границ: ландшафтное, климатическое, политическое, языковое, ментальное, по стилю жизни, трудовым навыкам населения и другим социальным параметрам, указывая при этом на ключевое значение этнического фактора.

Другая группа обществоведов пыталась определить искомое пространство относительно Запада и Востока. Взятые за точку отсчёта признаки обусловливали логику авторских суждений. Таким образом, основные версии давали свои названия цивилизации: славянская, русская, советская, евразийская, православная, восточно-христианская, православнославянская, российская. Самостоятельным направлением яви


лась практика осмысления пространства в фигурах идентичности, умножавших исследовательские подходы с помощью синтаксических конструкций, синонимичных понятию тождества. Тем не менее учёные перешли от изучения отдельных составляющих цивилизационного пространства, выступавших как часть, элемент более сложной социальной (этнической) системности, к выявлению и объяснению связности и природы отношений между ними, накапливая тем самым аналитический материал для осознания в дальнейшем пространства российской цивилизации как целого.

В процессе анализа историографических источников была установлена прямая зависимость между дефиниционным тупиком, отсутствием перспективных идей и уязвимостью работ в методологическом плане. Авторы не столько декларировали понимание цивилизационного подхода, сколько чаще обходились общими рассуждениями о его эвристическом потенциале в сопоставлении с формационной стратегией, но при этом обращались к цивилизационной проблематике, руководствуясь общими принципами научного познания, нередко не различая принципы и методы исследования. Вместе с тем в рассматриваемый период активно развивались эпистемология и аналитическая история и теория истории, вооружавшие научное сообщество чётким пониманием сложной архитектуры любой методологической стратегии, которая должна опираться на философские принципы, принципы эпистемологического уровня, общенаучные и предметные принципы, максимы, фиксирующие авторское видение положения ключевого субъекта в общей системе знаний, в историческом процессе и его внутренней природы.

Следствием анализа данного сегмента историографии, в котором были выявлены исходные условия, с одной стороны, наличие чётко структурированных знаний о методологическом инструментарии, а с другой - отсутствие самой постановки вопроса об особой комплектации цивилизационного подхода, яв


ляется вывод о ключевом значении в указанной стратегии определённой группы принципов:

- историзма, нацеленного на учёт взаимосвязи между возрастом российской цивилизации и качественными характери-

и ч u и /стиками присущих ей ) в конкретный период явлений (процессов;

- холизма (эмерджентности), способствующего формированию представлений о пространстве цивилизации как целостности, свойства которой не должны сводиться к свойствам составляющих его структур (элементов) и связей, но в их понимании должно непременно присутствовать ощущение целого как контекста;

- психологизма, направленного на выявление специфики экзистенциальных представлений людей о мире и о себе, обусловленных менталитетом, верой, мировоззрением, ориентирующего на фиксацию общего и особенного в социокультурных портретах локальных цивилизаций.

Выделен и определён объём историко-психологического ресурса методологии исторического познания российской цивилизации. Его разработка велась представителями не только исторических, но главным образом других социальногуманитарных наук в проблемном поле менталитета, но уже в

1 U Uфокусе истории как типа когнитивной исследовательской деятельности в референтных областях знаний.

В результате анализа этой ниши в историографии было выявлено доминирование феноменологического подхода, нацеленного на определение структуры менталитета и его соотношение с ментальностью, на описание различных форм их проявлений в истории и установление сходства/отличий с культурой. Феноменологическая стратегия пережила период бурного развития с конца 1990-х гг. до 2007-2008 гг., что впрочем не привело к широкому использованию её аналитического ресурса

u и Т-1в историческом знании о российской цивилизации. Были выявлены полифункциональность и когерентность этнического менталитета, выраженные в согласованной глубинной связи


всех уровней и форм психики индивидуума и социальных групп, множилось количество идей, касающихся его структуры, которая представлялась в различных конфигурациях: по уровням психики, сфероцентричной, виде антропоморфной и трансформационной моделей.

Вместе с тем у новых знаний было обнаружено слабое место- дефиниционный тупик, связанный с путаницей между менталитетом и ментальностью, с включением в менталитет элементов уровня осознаваемого и логического мышления, не нуждающихся в дополнительной идентификации. Некоторыми обществоведами в контексте ментальной проблематики были усвоены гипотезы об уровнях психики (область общей психологии) и архетипах (область аналитической психологии), но этого оказалось недостаточно, чтобы завершить поиски структуры менталитета, превратившиеся в перманентную процедуру.

Итогом изучения состояния аналитического ресурса историко-психологического знания явилась идея о горизонтальной структуре менталитета русских, представленной автором в конфигурации определённых архетипических образов - наследуемых форм психики, которые постоянно актуализируются в режиме длительного влияния таких устойчивых факторов жизнедеятельности, как: природно-климатическая среда; характер внешнеполитического окружения; особые свойства ресурсной базы; ценностные императивы, сплотившие индивидуумов в этническое сообщество. Идея прошла экспертизу на примере трудов разработчиков современного исторического знания, в которых отложились интерпретации устойчивых во времени большой длительности мобилизационного типа развития российского общества и державности в виде многовековой утопии об идеализированном образе российской государственной власти, которые несут на себе печать проявления глубинной (архе- типической) коллективной памяти.

В рассмотренной нише отечественной историографии исследователями по результатам обобщения обширного материала из исторических и смежных с ними областей знаний были


высказаны идеи и сформулированы теории среднего уровня в обоснование циклично-волновой природы времени цивилизации, её многомерного во всех сферах жизнедеятельности и по- лиэтничного пространства, которые в совокупности могут рассматриваться в качестве платформы теоретического понимания её целостности в проекции соответствующих научных проблем:

- факторов жизнедеятельности цивилизации: концепция социоестественной истории Э. С. Кульпина и Л. М. Милова; концепция о социальных диффузиях (Е. В. Алексеева), теория этногенеза (Л. Н. Гумилёв), развивавшие, в том числе, идеи, изложенные в своё время русскими (Н. А. Бердяев, Н. Я. Данилевский, Н. О. Лосский, В. О. Ключевский, Л. И. Мечников, П. Н. Савицкий, П. А. Флоренский и др.) и зарубежными (О. Шпенглер, А. Дж. Тойнби, Ф. Бродель и др.) историками и философами;

- времени цивилизации: идея о потоках социального и этнического времени (И. А. Петрова); концепция жизненных циклов суперэтноса (Л. Н. Гумилёв); идеи о поколенных циклах (Б. И. Каверин, Э. С. Кульпин); идеи о психоэнергетической природе этнического времени (Л. Н. Гумилёв); идеи о психологическом резонансе (Д. В. Ольшанский); концепции циклов социальной истории (С. Ю. Глазьев, С. А. Нефёдов, В. И. Пантин, П. А. Сорокин, Ю. В. Яковец и др.);

- пространства цивилизации: идея о соотношении этнического и социального пространств (Г. П. Кибасова); концепция структуры этнического пространства (Л. Н. Гумилёв);

- этнического менталитета и ментальностей социальных групп: теория архетипов (российские последователи учения К. Г. Юнга); идеи о функциях бессознательного в жизни человека (З. В. Сикевич, В. П. Симонов и др.); идеи о ментальных структурах (А. Я. Гуревич и др.); идеи о неосознаваемых стереотипах мышления и поведения (результат творчества многих отечественных психологов, историков, философов); идеи о подсознательных автоматизмах (Д. Н. Узнадзе и др.); идея горизонтальной структуры менталитета русских (Н. М. Морозов).


Завершая изложение итогов концептуализации исторического знания о российской цивилизации, отметим, что в вопросе о её свойствах учёные вплотную подошли к ответу, скрытому в области знаний о структуре бессознательного, особая конфигурация которой, как полагаем, и составляет этнический менталитет.

Настоящим исследованием подтверждается перспективность дальнейшего изучения ещё не рассмотренных, но равноценно важных элементов ментального поля русских и их проявлений в живой ткани прошлого и современности, усвоение которых имеет значение для принятия и реализации взвешенной стратегии развития России, учитывающей традиционные особенности общества и его институтов.

Полученные результаты позволяют ответить на волнующий умы интеллектуалов вопрос: «Имеет ли право на существование история российской цивилизации, или цивилизационные знания призваны предоставлять только специфичную исследовательскую оптику?». До сих пор написанные её версии являются пробным опытом, во многом компилирующим объектную историю, преимущественно государства. История локальной цивилизации представляется нам историей конкретного суперэтноса, историей не столько объектной, сколько субъектной с описанием динамики различного рода связей и отношений, в которых находились друг к другу человек и природа, человек и общество, человек и власть, человек в социуме и его внутренний мир, человек и семья. Её основные периоды соотносятся с фазами жизненного цикла суперэтноса, внутри которых прослеживается взаимосвязь синхронных потоков этнического и других типов социального времени в режиме изменчивости религиозных, идеологических, научных, этических и иных установок поколений, и влияния ментальных структур.


Абалкин Л. И. 297. Абросимова И. А. 15,38, 62, 182. Абульханова К. А. 36, 257, 259, 261, 295. Аванесян С. Р. 372. Агеев А. И. 122, 180. Азроянц Э. А. 130, 131. Акопов Г. В. 257. Аксаков А. С. 353. Аксаков К. С. 353. Аксюмов Б. В. 58. Аксючиц В. 270.Алаев Л. Б. 5, 8, 16, 48. Александр I. 117, 314,344 , 346 .Александр II. 290. Алексеев В. В. 8, 242,297.Алексеев К. И. 159. Алексеева Е. В. 8, 157, 163, 306, 312, 388. Алексей Михайлович (царь). 388, 390. Алтухов В. 91.Алферьев Е. 322.Амаев В. В. 286.Аматов А. М. 57, 198. Амелина Е. М. 15. Андреев А. П. 208, 242. Андреев И. Л. 118. Андреева Е. А. 211. Андреева Г. М. 201. Андреева Л. А. 118, 242,344 , 347.Андрей Боголюбский. 323 .Андросов В. В. 367. Аникеев А. А. 67. Анисин А. Л. 340.Анна Иоанновна (царица). 344.Антипова Е. В. 15, 23. Артамонов В. А. 361. Артамонов В. Н. 21. Артёмов Е. Т. 298.

И М Е Н Н О Й У К А З А Т Е Л Ь

Артог Ф. 358, 359. Асмолов А. Г. 217, 267. Асонов Н. В . 362 , 370 . Аузан А. А. 375.Аутлева Ф . Т. 2 3 5, 2 54,

259 .Ахмат (хан ). 3 2 3.Ахиезер А. С. 9 , 26 , 27,28, 29, 81, 94, 95, 103,1 04, 119, 130, 381. Афанасенко И. Д. 382. Афанасьев М. Н. 242. Ашхаматова А. А. 198.Баб ашкин В. В. 2 15 . Бабаянц В. В. 255.Б абушкин С . А. 9 , 6 8 ,28 2 .Багдасарян Э. В. 9, 17,

351.Б а грамов Э. А. 164. Базарова Д. Р. 277.Бази ков Р. В . 26 8. Байниязов Р. С. 249. Бакулов В. Д. 325, 328,

329 , 330, 334- Бакурский М. И. 230. Балашов Д. М. 163.Б аранцев Р. Г. 98, 101,

155, 239 .Б арг М . А. 8 , 15 , 2 1 , 52 ,

372.Б арская А. Д. 217.Б аскаков А. Я. 179.Бауэр Е. А. 325.Баязитов Р . Ф . 2 6 7. Баяндин А. В. 178.Бегунов Ю. К. 117.Б езруких А. В. 207. Бейдина Т. Е. 166.Б елкин А. И . 217.Белов Г. А. 52.Белова О. В. 267.Б еломестнов а Н . В.2 26 .Беляв ский И . Г. 2 17.

Бердяев Н . А. 3, 148 ,1 5 3, 174 , 3 30 , 356 , 38 8 . Беседин И. А. 9 5 . Бессонова О. Э. 83.Б е т ил ь м е р з а е ва М. М .2 5 5 , 39 0 .Блауб ерг И. В. 40. Блинков А. В. 136.Блок М. 90, 100, 280, 314, 3 68 .Блюхер Ф. Н. 8, 18.Бо бр ова Е. Ю. 217.Бо го м а з С. А. 277. Бокарев Ю . П. 2 97. Большаков А. Ю. 195, 24 2 .Б о льш ако в В. И . 270 , 311, 362, 382.Бор оноев А. О. 9 , 1 80 ,19 5 , 247.Боханов А. Н. 8, 340,3 43 , 3 5 2, 3 5 3, 3 5 4 .Бр ажников И. 322. Бродель Ф. 73, 388.Бр омлей Н. Я. 15 .Бр омлей Ю. В. 137. Бронников А. А. 51. Брусиловская Л. Б. 172. Буд анц ев Ю . П . 27 0,311 , 362.Бузгалин А. В. 52 . Булычёв А. А. 335 . Бурдьё П. 200.Бучило Н. Ф. 15. Бушмаков А. В . 24 7.В альтух К. 297.Вальцев С. В. 199, 214,2 3 5 .Василенко И. А. 162.В а с иленко Ю. В. 23, 47. Василий III. 317, 318,3 22, 323 .Васильев Л. С. 83, 304,373.В а с ил ьева И. А. 240.

Именной указатель 393Васильева К. К. 9, 202, 204, 215.Вассиан Рыло. 323. Вахитов Р. 163.Вебер М. 66, 64, 372. Вейт А. А. 224.Величко А. М. 335. Вельм И. М. 209, 227,277.Вернадский В. И. 133, 140.Верхошанская Р. Г. 147. Верченко Е. П. 247. Ветрова О. А. 219, 232. Визгин В. П. 9, 195,246, 254.Викторов В. В. 118. Вилков А. А. 9, 224,247.Винниченко О. Ю. 311. Витте С. Ю. 290. Вишленкова Е. А. 245. Владимир Мономах. 317.Водяха Г. И. 140, 142. Волгаева Т. А. 247. Волоцкий Иосиф. 333. Волчек В. А. 13. Вольтер. 343.Вольчик В. В. 304. Воскобойников А. Э. 198, 201, 216.Воробьёва М. В. 211,221, 223, 253.Воробьёва Е. Ю. 207. Вуколова Т. С. 202. Вьюнов Ю. А. 9, 200. Выготский Л. С. 193. Гаджиев К. С. 15. Галкин А. А. 285. Гаман-Голутвина О. В.9, 60, 241, 286, 289,299 .Гамезо М. В. 201.Гачев Г. Д. 240.Гегель Ф. 275.Гельфанд А. И. 121. Герасимов И. В. 195.

Герцен Н. А. 314, 338,3 42 .Гер шун ский Б . С. 235. Г изатуллина Г. А. 189. Г ир е но к Ф . И . 3 31 , 33 4, 36 1 .Гири Р. 71, 72, 74. Гирько А. А. 202. Гладких С. В. 268. Глазьев С. Ю. 122, 126,2 9 7, 3 88 .Глузман С . А. 2 47.Г обб с Т. 3 43.Го б озов И . А . 50 . Гоголь Н. В. 278, 356, 36 3 .Годик Э. Э. 140. Гольдберг А. Л. 331.Г о н ч а ро в Д . В . 2 97.Г о нч а ров а Е. В. 2 5 7 . Горбунов а М. Г. 200,24 0.Гордон А. В. 52.Горин Д. Г. 153, 154.Г о рохо в В . Г . 79 .Го рский А. А. 9,Г ор ск ий Ю. М. 9 9 , 1 04 . Горяев А. Т. 164. Горяченко Е. А. 279.Г остев Р . Г. 5 2 .Готт В. С. 146.Гр абельных Т. И . 2 47. Градовский А. Д. 353. Гр а нбер г А. Г . 1 80 .Гр аус Ф . 26 5 .Г рач ё в В. Д . 118 .Гр ечко П . К. 1 1 0. Григорьев А. А. 355. Григорьева А. А. 198,

274.Григулевич И. Р. 137. Грик Н. А. 305.Грин ёв А. В . 4.Грин ёв а С . В . 213, 232,254.Гринин Л. Е. 15, 46.Гр ин к е вич Л. 85.Гр ищ енко М . Ю. 362.

Громыко А. А. 157.Г р омык о М . М . 8, 2 4 1 ,2 94 .Груздева В. В . 38 2. Губанов Н . Н . 23 0. Гудожник Г. С. 2 3, 4 9,3 0 1.Гульбин Г. К. 237. Гуляев В . И . 53 .Гуляев Ю. В. 140. Гумилёв Л . Н. 9 , 36, 6 6, 73 , 85 , 13 2 , 133, 135,

137, 139, 144, 151, 152,1 6 1 , 1 6 3 , 1 99, 208, 228, 229 , 358, 359, 388 . Гуревич А. Я . 8, 5 6, 2 11,212, 2 49, 250, 252, 254, 263 , 26 7 , 2 8 2 , 388. Гуревич П. С. 218. Гурьянова Н. С. 339. Гусарова В. Ю. 247,30 0.Гутн ова Е. В. 103. Гуцаленко Л. А. 16 5 .Д авыдов О . Б . 168. Даль В. 315.Д аниелян Н . В. 8 0 .Д аниил Заточник. 316. Д ан иил ( пророк). 325. Д а нилевский И. Н. 8,3 1 6 , 318, 336.Д анилев ский Н. Я . 3 ,10 , 26 , 66 , 73, 81, 83,1 2 9 , 1 8 0, 3 8 8 .Данилов В. П. 8, 242.Д а нилова Л. В. 242.Д ашковский П . К. 209,2 1 5 .Двинин-Новиков В. В.5 2 .Девя т о в Т . А. 128. Дедюлина М. А. 247.Д еколаров К. Х. 1 6 9. Дёмин М. А. 51.Дёми на Л . Д . 1 7 9 .Ден исен ко М. Ю . 1 7 3 .Д есницкий А. С. 356.Д з ю ба С . В . 1 4 0 .


Дигусарова М. Ю. 247. Дильтей В. 246. Дмитриев А. И. 129. Дмитрий Донской. 317. Доброчеев О. В. 122. Довлекаева О. В. 212,249 .Додонов Р. А. 223, 228, 229.Домашенко И. А. 201. Дондуков С. Ц. 277. Донских О. А. 382. Достоевский Ф. М. 158,

353, 355, 356, 363.Драч Г. В. 118, 119. Дроздов Филарет (митрополит Московский). 321, 354.Дубов И. Г. 215, 261. Дубовцев В. А. 374. Дугин А. Г. 53, 164. Дука О. Г. 8, 19, 43, 80, 81, 83, 84, 85, 86, 88,89 , 91, 99 , 110, 147. Дунаева Н. А. 215. Дьяченко Г. 316. Дыркова Л. А. 242. Дюркгейм Э. 198, 372. Егоров В. В. 247. Екатерина I. 344. Екатерина II. 289, 314,343 , 344 , 346 .Елфимова М. М. 253. Емельянов- Лукьянчиков М. А. 10,52, 129, 130.Енакаева Р. Р. 261. Еникеев М. И. 201. Ерасов Б. С. 9, 15, 16,21, 22, 23, 25, 34, 45, 49 ,55, 64, 68, 71, 73, 96, 97, 154, 163, 184, 218, 370. Ермолаев Д. Е. 362. Еромасова А. А. 199, 213, 222, 257.Ерохина Е. А. 121. Естрина О. В. 322. Ефремова Ж. В. 311.

Ефр емова Ж. Д. 247. Жадэ З. А. 170, 173. Жарков а Г. В. 198. Жаркой М . Э . 2 47 Жив етин В . Б. 51. Живобрицкая В. В. 163. Жидков В. С. 2 5 2. Журавлёв В. В. 52.Жю гляр К. 126 .З аб олотный Е . Б . 11. Завадский С. А. 48.З авалько Г. Л . 45 . Загороднова (Емелькин а) И . В . 22 2 , 25 6 . Заманова Л . Б. 2 47. Замятин Д. Н. 149. Зараев А. С. 173.Зарова Е . Д. 58 , 175. Зарубко Е. Ю . 2 о 4 , 22 4 .З ауэрбрух Ф. 142. Захаров В . К. 200. Захаров В. Ю. 371. Захаров П. Я. 272.Зб оровский Г. Е . 146 . Зевелев А. И. 11.З верев а Г. И. 8, 174,1 8 5, 3 7 3 .Зеленовский Н . А. 20 0 .З еленский В. В. 205,20 6.Зимин А. А. 333.З еньков ский В . В . 3 30 ,3 4 6.Зиновьев В. П. 302. Зинченко В. П. 28, 203.З осима (митрополит).3 3 7.Зуб ков А. Б . 49 .Зубков К. И. 297. Зубкова Е. Ю.Зубов А. В. 246, 265,28 0.Зулькарн аев а Р. З. 222. Зуляр Ю. А. 310.З ю з е в Н. Ф . 18 0.Ив а н I II . 318.

Ив ан Грозный. 128,266, 287, 3 1 0, 330, 333,

334 , 341, 359.И в ин А. А. 35.Иво н и н а О. И. 13. Иезекииль (пророк).33 4 .Ила р ио н Киевский (митрополит). 331. Илларион ов А. 297.И л ьен к ов Э. В. 185. Ильин А. И. 174.Ильин А. Ю. 367. Ильин В. В. 6 8, 16 2 . Ильин В. Н . 276 .Ильин М . В. 371. Ильясова М. В. 365. Илюш ечкин В . П. 3 82 . Иноз емцев В . Л. 6 8.И оан н Б огослов. 313.И о а н н З л а т оуст. 322. Ио в (б ибл . персонаж).3 13 .Ион о в И . Н . 3 , 8, 9 , 10 ,1 6, 24 , 29, 31, 42 , 49 , 62,64, 67, 69, 72, 74, 78,80 , 8 3 , 88 , 90 , 1 02 , 1 5 8,1 60 , 1 7 2, 18 5 , 1 9 2. Ипполитова Н. В. 40,41 .И рхи н Ю . В. 117.Исаев В. И . 265 , 2 6 7.И сач е нк о Н. Н . 1 82 .И скендеров А. А. 8, 56, 91 .И сламов В. В . 32, 162, 18 2 , 1 83 , 1 8 4.Ищенко Е. Н. 79 .Каб ашов С. Ю. 361. Кавер ин Б . И . 9 , 2 3,162, 184, 388.Кав ерин С . Б . 365 .Каг а рл иц ки й Б . Ю.158 .Ка з а к ова О. М . 21 9. Казьмина М. В. 13. Калашников В. Л. 53, 162, 382.

Именной указатель 395Калимонов И. К. 77,

179.Каменарович М. Б. 146. Камкин А. В. 241, 242. Камынин В. Д. 11. Кантор В. К. 102. Каньшин А. Н. 23, 112,

114, 115, 183, 184, 188. Каптерёв Н. Ф. 330. Кара-Мурза А. А. 102, 105, 163, 165. Кара-Мурза С. Г. 160, 162, 382.Карамзин Н. М. 354. Карнаух В. К. 109. Карпачевский Л. О.162.Карпунина Е. К. 367. Кароннова Е. В. 64. Каспэ С. И. 9, 162. Касьянова (Чеснокова)В. Ф. 237.Катаев М. В. 200. Катаева О. В. 23.Катков М. Н. 353. Каширина О. В. 110. Каштанов С. М. 333. Келле В. Ж. 9, 15, 52,53, 189, 242.Кедров Б. М. 137.Керов В. В. 334.Кеслер Я. А. 9, 51, 162, 382.Кефели И. Ф. 53. Кибасова Г. П. 151, 153, 388.Кижаева Т. А. 247. Кирдина С. Г. 57, 369. Киреевский И. В. 353. Киреевский П. В. 353. Китчин Дж. 126. Киященко Л. П. 79. Клименко Л. А. 121. Клименко В. В. 208. Клюев Е. В. 159. Ключевский В. О. 3, 29, 148, 153, 208, 272, 293,353, 388 .

Клягин Н. В. 15, 382. Книжников Н. Н. 52. Князева Е. Н . 84.Ко б ри н В . Б . 33 3 . Коваленко М. И. 163. Ков аленко Т. А. 247. Ковалёв А. М. 26, 30,52 , 3 8 2 .Ков алёв В . А. 373 . Ковалёв В. В. 268.Ков аль Б. И . 49, 5 2, 55 . Ковальченко И. Д. 8. Ко га тьк о Д . Г. 17 3 .Ко ж а е в М . М. 311, 312. Кожевин В. Л. 215, 247. Кожурин Ю. Ф. 9, 26, 54 , 172.Козелл ек Р . 358, 359. Козин Н. Г. 9, 162, 172. Ко зл ов А. А. 36 8. Козлов В. И. 137.Козл о ва Г . В . 3 68 . Козлов а Н . Н. 80. Козловский В. В. 212. Кокс У. 348.Кол е в а Г . Ю . 38 2. Колесов В . В. 8 , 317,

319, 353.Колесов а О . В . 200. Коллингвуд Р. 372. Колодий Н. А. 53. Комаров В. Д. 67, 382. Комов а Н . Б . 354 , 371 . Кон И . С . 269 . Кондаков И. В. 9, 49,1 6 2, 172 , 239 , 240 , 33 6 , 344 .Кондако в Ю. Е . 34 5 , 346 .Кондратьев Н. Д. 121,12 2 , 126, 180.Ко нечны Ф . 18 0. Кононенко Б. И. 57. Кон т О . 1 80.Ко п ыл ов С. И. 367. Кораев Т. К. 15.Корзун В. П. 11.Корн еева Т. С . 2 33 .

Корнетов Г. Б . 5 2. Королёва Л. Г. 9, 23,

174.Ко ро т а ев А. В. 45, 46. Корухов В. В. 146. Корякин В . В. 52, 56, 62.Ко стенко В. И . 2 42 .Ко стюк В. Г. 52, 56.Ко тен е ва А. В. 278. Котю рова М . П. 2 1. Кошкаров а Ю. А. 22 3. Кравченко В . И . 14 4. Крадин Н. Н . 45. 5 6. Крапив енский С. Э. 9 , 54 .Кр ё б е р А . 1 80 . Крокинская О . К. 24 6 , 276 .Кр о м М . М . 217, 261, 265 .Кр отко в Е . А. 86.Крыв елев И . А. 137. Крысько В . Г. 36 , 198, 20 2, 2 17, 261.Кузнец С . 1 2 6.Кузьмен О. В. 52. Кузык Б . Н. 9 , 5 6 , 12 2 ,1 6 2, 18 0, 18 1.Кук а рц е в а М . А. 247. Куко б а О. А. 201. Кульгускина Л. В. 2 15 . Кульпин Э . С . 9, 3 3 , 60 ,6 8, 1 13, 161, 208, 219, 242, 284, 302, 310, 388. Кумыков А. М. 361.Кун Т. 6 3 .Куприянов А. И. 246,2 6 5 , 280.Купряшкин И. В. 4. Кургинян С . Э . 15 8. Курукин И. В. 335. Курцев А. Н. 2 5.Кур ячь ева А. Н. 195. Кусов В. Г. 222, 246,253.Лавров С. Б. 163.Л агунов А. А. 2 15 .


Лазарев Л. П. 142. Лапкин В. В. 128, 164. Латов Ю. В. 212, 304. Латова Н. В. 212.Ле Гофф Ж. 251. Лебедева Н. М. 225. Лебон Г. 143, 144. Левченко Е. Н. 58, 84,118.Лекторский В. А. 8, 80. Ленин В. И. 158, 301. Ленк Х. 71, 80.Леонова О. Г. 311, 321. Леонтьев А. Н. 198. Леонтьев К. Н. 10, 129,

174, 353.Леонтьева Е. Ю. 80. Лермонтов М. Ю. 363. Лесная Л. В. 209. Лешкевич Т. Г. 62, 63. Липатов А. В. 118. Липкин А. И. 370, 374. Лихачёв Д. С. 242. Личман Б. В. 45.Ломов Б. Ф. 198.Лосев А. Ф. 150. Лосский Н. О. 148, 150, 388.Лотман Ю. М. 20, 85, 239, 242, 243 , 343 . Лубский А. В. 9, 24, 25,46, 57, 60, 81, 83, 85,88, 158, 162, 236, 270,286, 289, 310, 372. Лукашёв А. В. 117. Лукашёва Е. А. 370. Лукин В. М. 67, 382. Лукин П. В. 8, 336, 337. Лукьянова Е. Л. 279. Лурье С. В. 9, 200, 215,235, 252, 264 , 294 .Лурье Я. С. 137, 331. Лутцев М. В. 213, 232. Лямин С. К. 247.Ляпин Е. С. 51, 382. Ляшенко В. П. 56. Майборода Э. Т. 36.

Маймин а с Е. З. 272,3 12 .Май ор о в Н. И . 1 5 .М акаренко В. П. 310,3 7 2, 3 7 3 .М алахов В. С. 168.Мал е р А . М . 32 2 . Малинин Ю. П. 6.М алинкин А. 1 70.М алолеткова И . С. 2 39 . М альков ская И . А. 88 . М амчур Е . А. 8 , 71, 72 ,7 3 , 74 , 89 , 9 0 .М анапов а В. 175. Манеев А. К. 141.М ани ( 2 1 6 - 2 77) . 93 .М аркин В . В . 52, 54.Марков А. П. 233.М арцев а Л . М. 9, 105, 150 , 1 5 1 , 24 2 , 29 5 .М а рц инковская Т. Д.2 47.М аслов А. А. 57, 116,158 , 1 7 3 .М атв еев а С. Я. 27, 28.М атв ейчев О. А. 158. Мауль В. Я. 242.М ацумото Д . 26 8 . Машурова Е. А. 163.М еделянов ский А. Н. 140, 142.Медушевская О. М. 6,8.Межуев В. М. 157, 172 . Мельников Ю. Н. 31,1 1 3 .Мельникова М. И . 22 6 , 24 2 .Мел ь ни ков а Н. В. 219. Мельницкая С. А. 209,2 15.М еньшиков С . М . 1 21 . М еняйло Д . В . 21 2, 2 49 . Мечников Л. И. 3, 148,2 08 , 29 3 , 38 8.Мещ еряков Б. Г. 28,20 3.

Миголатьев А. А. 67,3 7 3 , 3 82 .Микешина Л . А. 8, 35, 72, 9 8 .Микля ева А. В . 1 68 . Милев ский О. А. 352,3 55.Милов Л. В. 8, 81,27, 20 8, 2 91 , 29 3 , 388. Милюков П. Н . 165,2 4 6.Миненков Г. 169.Ми р он о в Б . Н . 8 , 370 Мисюр-Мунехин М. Г. (дьяк) . 324, 327.М итин а Г . В. 21 5. Митрошенков О. А.I 47 .Мичурин В. А. 163. Могильницкий Б. Г. 8,10, 13, 51, 69, 237.Мож айскова И. В. 162. Моисеев Н. Н. 9, 80,II 9, 2 3 8 .М о исеева А. П . 5 3.Мо ис е е ва Н . А. 164.М о ло стов В. Д. 51.М олотков М . Б. 213, 274.М о лч а но в К . В . 3 69 .М о н со нов а А. Р . 2 7 7 . Морган Л. Г. 26, 46, 102.М ордовцев А. Ю . 3 1 1 . Морозов Н. М. 388. Моско в ичи С . 1 43 .М остеп ат енко А. М.1 46 .М остовая И. В . 230. Мотрошилова Н. В.1 06, 10 7 .Моч алов Е. В. 222. Мурунов а А. В . 1 9 8,

215.Мухин О. Н . 335 . Мчедлов М. П. 9, 370. Мчедлова М. М. 9 , 1 6 ,24, 173.

Именной указатель 397Назаретян А. П. 45, 88. Назарова И. Э. 278. Найдыш В. М. 9, 24,26, 32, 33, 236. Налётова И. В. 267, 268.Наумов С. Ю. 162. Неклесса А. И. 118, 166. Некрасов Н. А. 263. Немирович-Данченко П. М. 260.Нефёдов С. А. 127, 388. Нечапкин М. Н. 362. Нечкина М. В. 11. Никифоров А. Л. 35,89 .Никифорук В. П. 286,287.Николаева И. Ю. 8, 11, 12, 137, 200, 237, 266,335, 354.Николай I. 345. Николай II. 350. Ниязов А. -В. 164. Новик Вениамин (игумен). 273.Новиков А. В. 237. Новиков А. М. 235. Новиков А. М. 39, 42,117, 179, 183.Новиков Д. А. 38. Новиков Н. И. 343. Новикова Л. И. 9, 16,47, 48 , 67, 325, 369 ,382.Новожилова Е. О. 185, 188.Новозженко К. А. 202,212.Новосельцев А. П. 293. Нортроп Ф. 180.Нухаев Х. -А . 164. Нуреев Р. М. 304. Оборина Д. В. 257. Овсянников В. И. Овчиев Р. М. Овчинников Н. Ф. 62. Окольская Л. А. 242.

Окушко В . Р. 16 3 .0 л е й н и к А. Н. 372. Олейников Ю. В. 9,20 8, 2 84 , 2 8 6 , 30 9. Олех Л. Г. 56, 67, 119,38 2.Ольш анский Д. В. 143, 38 8.Ор лов И . Б. 9, 263, 364. Орлова Г. А. 247. Орлова И. Б. 9, 57, 162,1 6 3, 1 8 2 , 1 84 .Ортега- и- Гассет Х. 180. Осадчая О. И. 49. Осина О. Н. 58.Осипов Н . Е. 25, 5 0, 57. Павел (апостол). 313,3 2 2, 3 6 3 .Павленко А. Н. 163. Павлов Ю. М. 129, 146. П а в ло в а Е . В. 3 7 0. Пальцев А. И. 199.П алютина З . Р. 53. Панарин А. С. 9, 49, 50, 162, 163, 165.П антин В. И. 128, 130,1 5 8, 164 , 173, 208, 388. П антин И . К. 254 . Панфилова Т. В. 50.П ахомов П . В . 28 4 .П ашков ская Т. Г. 215 .П а шуто В. Т. 293. Пелипенко А. А. 9, 92, 94, 96, 101.Первушин а О . Н. 2 02 . Перевезенцев С. В.3 3 4 .Пересветов И. С. 334. Пестерев В . Н . 2 4.Петр ов А. Н . 4 0, 2 19 ,26 2 .П етр ов С . Ю. 154.П етрова И . А. 9, 111,11 9, 12 6 , 388.П етунин О. В. 39.П ётр ( апостол). 313.

Пётр I . 1 18 , 1 28, 159,1 8 7 , 29 0 , 3 3 5, 337, 342 ,348 .Пётр II I . 3 44 .Пивнева Н. С. 200. Пивовар ов Ю . С . 8, 53 , 310, 372, 373.Пилявин а О . М . 207. Пирогов Г. Г. 5 6.П ищик В. И. 257. Платонов О. А. 9, 163,3 3 1 , 363 , 38 2 .П л а т он о в С . Ф . 33 8. Плеб анек О. В. 9, 213,2 25 , 2 26 , 277. Плетников Ю . К. 4 6, 382.Плискевич Н . М . 3 04.П лущ е в с кий А. М. 134,

135, 137.П л юс н и н Ю . М . 2 6. Поб едоно сцев К. П .35 3 , 355 .Побережников И. В. 8, 46 , 2 49 , 2 98 , 30 9 , 3 4 9 .Погожева О. В. 354.По здняков Э. А. 49 . Поис А. 143 .П о леж а е в Д. В. 9, 213,2 1 4 , 23 3 , 311 .П олетаев А. В. 8 , 1 1 0 ,11 3, 12 1, 3 7 2 .Полоцкий Симеон. 314 П олтор ацкий Н. П .3 56 .Поляков А. Н. 16, 24,54 .Поляков Ю. А. 8 , 190.П олякова Т. А. 214. Померанц Г. С. 166.П ониделко А. В . 1 17.П он о м арёва Л. Н. 261. Попков Ю. В. 9, 162.П о по в Ю. П . 35.П ор шн е ва О. С. 6, 8, 9,11, 2 15 , 2 47, 2 65. Посошков И. Т. 343. Поссель Ю. А. 246. 276.


Преображенский А. 316.Привалова В. М. 257. Прокаева О. Н. 213,222.Прокопович Феофан. 338 , 342 .Прокофьева Г. П. 16,24 .Пролубников А. В. 352,354 .Проскурякова Н. А. 58, 62.Проханов А. А. 360. Прядеин В. С. 11, 178. Пудов А. Г. 202. Пушкарёв Л. Н. 210,213, 247, 252, 263. Пушкарёва Н. 252, 263. Пушкин А. С. 158, 352, 363 .Пушкин С. Н. 163. Пятков Н. А. 204. Радугин А. А. 53. Разумов В. И. 99, 104. Ракитов А. И. 31, 177, 178.Ракитянский Н. М.363 .Ральникова И. А. 279. Рамазанов С. П. 266. Рашковский Е. Б. 9, 64, 70, 72.Резун Д. Я. 216. Рейковский Я. 216. Реймерс Н. Ф. 145. Рейснер Л. И. 31, 382. Репина Л. П. 8, 10, 65, 266.Репников А. В. 340,352, 355.Рёдель А. И. 234. Розанов В. В. 353. Розин В. М. 246.Розов М. А. 79.Розов Н. С. 8, 33, 65, 129, 310, 374, 375. Романченко С. Н. 247.

Ромодановский Г. Г. 338 .Рубинштейн С. Л. 198. Рузанкина Е. А. 78, 84. Рулина Т. К. 257. Румянцева М. Ф. 8. Румянцева П. В. 168. Рунов А. Б. 304.Руссо Ж. -Ж. 343, 371. Руткевич А. М. 202,2 04 .Рыбаков Б. А. 137. Рэдфилд Р. 250.Р ю кк ер т Г. 6 7 .Р я з а н о в В . Т. 122 , 1 2 8 , 180, 288, 297. Савельева И. М. 8, 110,1 1 3 , 1 2 1 , 372 .Савицкий П. Н . 37, 148, 152, 291, 331, 288.С авкин И . 29 1.Садков В. 85.Садков С . М . 2 1 6.С а йк о Э. В. 16, 45, 382. Салтыкова С . А. 34 7. Самарин В. А. 363.Сам ар ин Ю. Ф . 352. Самохин А. В. 164, 184. Самсонов В. Б. 149. Самусенко И. М. 16, 24,6 8 , 70 , 74, 172. Санжаева Р. Д. 277.С а пр о но в М . В. 12 1. Сапрыкин В. А. 43. Свистунов М. Н. 10.Сев а стья нов В. Н. 239. Седаков Н. Э. 2 02 . Седов В. В. 241, 285,28 7 , 2 9 7 , 29 9 .Селезнёв А. М. 45.Сел иван ов А. И . 2 0 8 ,2 42.Семендяева О. Ю. 268. Семенникова Л. И. 9, 24, 2 6, 2 9 , 48, 55, 62,68, 81, 156, 157.Семён о в В . Е . 2 1 0, 2 3 2. Семён ов В . С. 6 7.

Семёнов Ю. И. 25. Семёнова М. Н. 247. Семёнов а (Ив анова) Т. В . 213 , 2 14 , 257, 259. Сенявский А. С. 55,3 6 5.Сергеева А. 235.Сер г е е в а О . А . 9, 64, 66,6 8, 8 0, 8 4.Сидорова Е. А. 222. Сидор ова Н . И. 3 46.Сиз емская И. Н. 325,36 9 .Сикевич З. В. 33, 215,24 6 , 276, 388.С имак о в Ю. Г . 1 42 . Симанов А. Л. 146, 178. Симеон П олоцкий. 3 14 . Симон ов П. В. 2 03,3 88 .Син гер М . 153. Синицына Н. В. 8, 324,32 5 , 32 6 , 32 7 , 330 .Ск о лота З . Н. 13 5 . Скорик А. П . 230. Скрынников Р. Г. 318,3 3 3 .Следзев ский И. В. 9 ,

53, 58, 70, 78, 158, 375,376.Сл о н о в Н. Н . 1 6 2.Смир н ов А. И. 129. 195. Смирнов П . И. 3 82. Смирнов Ю. Б. 146,2 3 5 .Смирнова Н . М. 80,20 8.Смоленский Н. И. 19,

1 79.Снычёв Иоанн (митр о п о ли т ). 3 2 3, 3 4 0 .С о ветов Ф . П. 208, 214,2 3 3 .Согрин В. В. 5, 8, 185. Соколов А. К. 291. Соколов К. Б. 4 9 , 25 2 . Соколов Ю . Н. 12 2 , 1 23,12 4 .

Именной указатель 399Солманидина Н. В.272.Соловьёв В. С. 174 Соловьёв С. М. 293. Сорокин П. А. 3, 44, 73,121, 122, 154, 180, 181, 182, 183, 190, 191, 194, 388.Сороковикова В. И. 238.Сорский Нил. 331, 333. Сперанский М. М. 353. Спесивцева А. Л. 366. Срезневский И. И. 315, 316.Сталин И. В. 128, 227, 290 , 364 .Старостенков Н. В. 9,55. 68, 162.Старостин А. М. 62. Старчевский А. В. 316. Степун Ф. А. 331. Стефаненко Т. Г. 217. Стефанов Н. 40. Стёпин В. С. 8, 41, 61, 79, 80, 88, 90. Столыпин П. А. 290. Страхов Н. Н. 355. Стрельник О. Н. 236Ю 255Ю 259.Стригачёв А. 178. Студенцов В. 50. Субетто А. И. 24, 122, 235.Суворов Д. В. 58, 116. Сумароков А. П. 343. Сурмин Ю. П. 10, 196. Суставов В. П. 23. Сухова О. А. 8, 216. Суховецкая Г. В. 247. Суходольская Н. П. 268.Сысоева Л. С. 53. Таршис Е. Я. 200, 214,213, 256, 259, 263. Терин Д. Ф. 102. Тертышный А. Т. 11.

Тимошенко А. И. 265,2 67.Ти ни на З . П. 345, 346. Ти т о в В . Ю. 2 16 . Титова Е. В. 39. Тихомиров Л. А. 321,355.Тихонова В . Б . 23 0. Тишкин А. А. 215. Товбин К. М. 325, 330,331, 3 3 2, 3 3 3, 3 3 4 , 3 6 1 .Тойнби А. Дж. 10, 50,6 6, 73 , 81, 8 3 , 130, 162,180, 184, 388.Токаева К. К. 185, 186,188.То л м ачёв Н . И. 2 1 9 . Толмачёва Р. П. 382. Толстой Л. Н . 3 63 . Тонких В. А. 163, 382. Трегуб С . В . 158, 160,1 6 1 , 1 7 3 , 1 85 , 1 8 6, 188. Троицкий Е. С. 162,270 .Трофимов В. К. 9, 208,2 09 , 233 , 241, 2 4 2, 2 7 9,3 21 .Трубецкой Н. С. 331. Туган-Барановский М. 1 21 .Тул енко в Н. В. 179. Тхагапсоев Х. 169. Тюгашев Е. А. 162. Уайт Л . 21 6.Удальцова З . В . 10 2,1 03.Ужанков А. Н . 3 1 8. Узнадзе Д. Н. 198, 280,3 88 .Ур б ан В. Ю . 127. Усенко О. Г. 198, 224,336 .Успенский Б. А. 158, 159, 324 , 325, 331, 342,3 43 .Устьянцев В . Б . 149. Устьянцев Б. В. 202, 204.

Ушакова С. Н. 184, 185. Февр Л. 280.Ф едотова В. Г. 80, 158,1 5 9 .Ф е о ф а нов К. А. 118. Фергюссон А. 26, 46,10 2.Фёдоров Н . Ф. 35 3 .Фёд о р Алексеев ич (царь). 314.Ф илатов Ф . Р . 202, 20 4. Филипенко А. С. 56. Филиппова Е. И. 171.Ф ило ф ей (инок) . 32 4 , 325, 326, 327, 328, 329,3 3 0 , 3 33 , 3 36 , 3 40 , 355 . Ф илюшкин А. И. 8 . Фирсов Б. М . 210 .Ф иш б ейн Н. В . 20 4. Флиер А. Я . 9, 11 6. Флоренский П. А. 148, 321, 323, 324, 388. Фонвизин Д. И. 343. Фонотов А. Г. 9, 60,241, 242, 285, 286, 287,2 88 , 29 9 , 30 8.Ф офан ов В . В . 45.Ф рад к ов А. Л. 13 0. Фрейд З. 275.Фролов а Е . А. 3 69 .Фур са Е . Я . 14 1, 142,1 43 .Фурсов А. И . 45, 48,310,372 , 373 , 374. Халтурин Ю . Л. 3 4 6. Хамнаева А. Ю. 170,1 7 1 .Хантингтон С. 173. Хасанов И. А. 140 . Хачатурян М. В. 10, 62, 108.Хво сто в а К. В. 8, 9 , 1 8 9. Хлопин А. Д. 274. Хлыстова А. Л. 262. Хмыр о в а С . Р . 3 4 0 . Хомяков А. С . 3 31, 3 5 3 . Хомяков Д. А. 353. Хорос В. Г. 98.


Хренов Н. А. 49. Хромова Е. Б. 222. Худушина И. Ф. 8, 339,341, 345, 346 , 347, 348 ,349 .Хут Л. Р. 8, 50, 53, 87. Цигвинцева Г. Л. 209, 234.Цирель С. В. 304. Цоохуу Х. 162.Цэдэв Х. 162.Цыганов В. И. 355. Цымбурский В. Л. 9,118, 162, 173.Цыпин В. 348.Чаадаев П. Я. 62, 92,

174, 353.Чеканцева З. А. 8, 360. Черепнин Л. В. 293. Черных П. Я. 313. Черныш А. М. 270. Черняк Е. Б. 64, 68,119.Чертихин В. Е. 196. Чешков М. А. 85. Чижевский А. Л. 120. Чистанов М. Н. 11. Чистяков А. В. 239. Чиянова Э. В. 369. Чойпоров Ц. Ц. 214. Чумаков А. Н. 15. Чусовитин А. Г. 68, 382.Шабага А. В. 168. Шабельников В. К. 99. Шапаренко В. В. 62,69 .Шапиро А. Л. 293. Шаповалов В. Ф. 9, 23,54, 55, 68, 80, 117, 163,189.Шарипова Э. А. 213,214.Шартье Р. 358.

Шар ы пов О. В. 146. Шатилов А. Б. 235. Шатковская Т. В. 212,242, 249 .Ш атохина В . А. 214. Шевеленко А. Я . 14 8. Шевченко М. Н. 324,3 2 5 .Шевяков М. Ю . 1 95,2 35.Шелдрейк Р. 141. Шемякин Я. Г. 9, 47,48, 68, 166.Ш емякина О . Д . 1 6 7.Ш енкао М. А. 253, 255. Шерстова Л. И. 200,26 0.Ш ерстюк М. В . 35 2 ,3 5 5 .Ш еуджен Э . А. 178.Ши г а р е ва Ю. 227. Шилз Э. 153.Ш ил о ва Г . Ф . 9, 5 5 , 68 ,1 6 2.Шиловский М. В. 216, 30 5 .Ши нёв С. Б. 112.Ш ипулин В. О. 158. Шишкин И . С . 163. Шкаратан О. И . 30 1. Шкуратов В. А. 217, 368.Шкуропат С . Г. 2 08 . Шмальгауз ен И. И. 284.Шпенглер О. 10, 66, 73, 81, 83, 129, 130, 180,0, 66 , 7 3 , 8 1, 8 3, 129, 130, 180,88.Шрейбер В. К. 16.Шуба р т В. 18 0, 2 36. Шулындин Б. П. 85,2 0 2.Ш ум ан В. 141.

Шуман ский И. И. 362. Шумейко А. А. 212,249.Щ едров ицкий Г. П .20 1 .Щ ерб атов М . М . 3 43 . Эйзенштадт Ш. 153. Экар е в а И. Л . 1 8 6, 188, 382.Эм ото Масар у . 1 4 4. Энгельс Ф . 26, 4 6, 10 2 . Энтов Р. 51.Энштейн А. 178 .Эскин А. 1 64 .Юдин Э . Г. 40 . Южалина Н. С. 196. Юлаев Д . В . 20 2 .Юнг К. Г. 100, 198, 202,2 05 , 2 06 , 22 0, 2 2 9, 237,2 3 8, 2 7 7 , 28 1 , 388.Ю р гано в А. Л. 8, 273,

329 , 333, 334, 335, 337,33 8.Ю рев ич А. В. 1 65 . Юрский С. 227.Юрьев В . М . 30 6 , 36 7,36 8 .Ю стиниан (импера- то р ) . 3 1 1 .Ющ енко М . А. 3 65. Яковенко И. Г. 4, 55,

64 , 83 , 92, 94 , 95, 96,9 7 , 99 , 1 01 , 1 05 , 10 6, 208.Яковлев И. А. 24, 64,70, 74, 185, 188, 189. Яковец Ю. В. 44, 56,122, 124, 126, 162, 164,1 80 , 1 82 , 38 8 .Яненко А. С. 170. Ярецкий Ю . Л . 9, 16 3 , 382.Я спер с К. 10 0.Ясюкова Л. А. 212.

О ГЛ А В Л ЕН И Е

Глава I. СЕМАНТИЧЕСКИЕ ПОЛЯ КЛЮЧЕВЫХ ПОНЯТИЙ: ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ С ПОМОЩЬЮ КОНКРЕТНОИСТОРИЧЕСКИХ МЕТОДОВ

1.1. Понятие «локальная цивилизация» как предмет исследования...............................................................

1.2. Понятие «цивилизационный подход» ...................1.3. Понятие «теория локальной цивилизации» ....... .

Глава II. СОВРЕМЕННАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ и с т о р и о г р а ф и я о РОССИЙСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ: СИСТЕМАТИЗАЦИЯ ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО РЕСУРСА

2.1. Эпистемологические основания исторического знания о российской цивилизации ..........................................................

2.2. Историческое знание о времени российской цивилизации ...2.3. Историческое знание о пространстве российской

цивилизации ..................................................................................2.4. Поиск принципов цивилизационного подхода .......................

Глава III. СОВРЕМЕННАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ и с т о р и о г р а ф и я ОБ ОСОБЕННОСТЯХ МЕНТАЛИТЕТА РУССКИХ

3.1. Проблемное поле менталитета - основа историкопсихологического ресурса методологии исторического познания российской цивилизации...........................................

3.2 Опыт построения структуры менталитета русских: анализв контексте историко-психологического знания.....................

3.3. Ментальность как метод историко-психологическойреконструкции свойств российской цивилизации..................

Глава IV. с о в р е м е н н а я о т е ч е с т в е н н а я и с т о р и о г р а ф и я оРОССИЙСКОЙ ВЛАСТИ И РАЗВИТИИ ОБЩ ЕСТВА В ФОКУСЕ МЕНТАЛИТЕТА РУССКИХ

4.1. Концепция о мобилизационном типе развития в

401

Предисловие..................................................................................... 3

современном историческом знании........................................... 2844.2. Идея державности в историческом знании.............................. 311

Заключение ............................................................................................ 382Именной указатель................................................................................. 392

195

221

246

77110

145177

143861

Тематический план выпуска изданий СО РАН на 2014 г., № 97

Научное издание

Морозов Николай Михайлович

Концептуализация исторического знания о российской цивилизации

на рубеже XX-XXI вв.

монография

Дизайн обложки И. А. Новосельцева Корректор Т. А. Козяева

Подписано к печати 27.12.2013. Формат 60х84 1/16. Бумага офсетная № 1.Печать офсетная. Усл. печ. л. 23. Тираж 500 экз. Заказ №975

Издательство «Практика». 650065, г. Кемерово, пр. Ленинградский, 23а.

Отпечатано в типографии «ИНТ».650066, г. Кемерово, пр-кт Октябрьский, 28. Тел. (3842) 65-78-93.

Моро ton Нико и»! Михаилович - Концептуализация ... · ных...

Documents